Петр Григорьевич Цивлин
Так это было
Первое время против моих методов прогрева бетона выступали некоторые НИИ. Споры шли крупные, причем меня обвиняли в порче материалов, предсказывали разрушение бетонных конструкций и т. п. Эти споры длились до тех пор, пока мы не провели в одинаковом режиме испытания бетона Павшинского железобетонного завода двадцативосьмидневной выдержки при нормальных условиях и положительной температуре, и бетона изготовленного при моем методе прогрева. Результаты оказались не в пользу сотрудников НИИ, и они вынуждены были замолчать.
Электропрогрев бетона моим методом осуществлялся так. Один провод источника напряжения в 60 вольт подключался к арматуре, другой к опалубке. Решение этой задачи обеспечивал тогда еще совсем молодой (25 лет) Сергей Иванович Можаев, работавший начальником электроцеха и электромонтажной конторы (впоследствии управляющий трестом Мосэнергомонтаж).
Были возражения и против моей опалубки, причем столь абсурдные, что я удивлялся, как могут их высказывать работники с научным стажем. Они говорили, что, вообще говоря, моя опалубка им очень нравится, но предлагали сделать в середине один-два щита из дерева.
Такую опалубку они даже спроектировали, сохранив мою идею и конструкцию, но света она не увидела. Ведь хорошо известно, что дерево и металл ведут себя по разному в условиях влаги и температуры, поэтому качественного бетона в этом случае получить нельзя.
Для плит «Гиса» также была разработана специальная опалубка из металла, что позволяло бетонировать одновременно до 100 плит, прогрев которых осуществлялся тем же способом. Для сборных цехов были впервые разработаны прутковые прогоны, что давало экономию металла до 40 % и намного облегчало монтаж и конструкцию здания. Была создана электроциркулярная пила для резки балок, швеллеров, уголкового и другого профильного металла. Разрез швеллера № 20 или уголка 150мм длился 2–3 секунды, причем рез был очень чистый. Таких пил, в то время не было, хотя изготовить их можно было на любой стройке, они были безопасны и очень производительны.
Все эти мероприятия позволили резко повысить производительность труда, качество работ и сократить сроки ввода объектов. Жесткая дисциплина производства, продуманная технология и механизация процессов дали возможность при вдвое меньшем количестве людей возводить цеха в течение 3–4 месяцев там, где раньше их строили годы. Это создавало хороший творческий настрой в коллективе, желание трудиться не жалея времени и сил.
Нужно заметить, что в апреле, через четыре месяца после того, как я принял строительство, по приказу наркома Вооружений Б. Л. Ванникова на базе строительства был организован трест № 15, и я был назначен его управляющим.
К этому времени на стройки страны начали поступать высококвалифицированные инженерные кадры, выпускаемые ВУЗ, ами страны. В частности, к нам в трест № 15 пришли инженеры Х. Н. Гень, И. М. Сорин, С. И. Можаев, С. Смирнов, В. И. Автономов и другие. Это были не просто способные молодые специалисты, но беспокойные, рвущиеся к новому люди. На одном очень важном их начинании хочу остановиться особо.
Строительство армопенобетонного завода
Как-то, эти молодые специалисты зашли ко мне в кабинет и рассказали, что познакомились с автором армопенобетона (фамилию его я забыл), разобрались в преимуществах последнего и просят выслушать автора. Ведущая роль и инициатива в этом деле принадлежала молодому, очень талантливому инженеру Геню (впоследствии погиб на фронте во время Великой отечественной войны). Мы пригласили автора армопенобетона, собрав для этой цели техническое совещание.
Из доклада автора стало ясно, что армопенобетон – очень прогрессивный материал и его изготовление не связано с большими трудностями, но для этого нужен завод и соответствующее оборудование. Но, куда бы не обращался автор, он всюду встречал глухое сопротивление. Тогда я принял решение построить завод для изготовления армопенобетона в Лыткарино на базе знаменитых карьеров кварцевого песка. Этот песок при соответствующем размоле может участвовать, как вяжущий материал вместе с цементом, экономя тем самым до 50 % цемента.
Мой интерес к армопенобетону объяснялся удивительными качествами этого материала. Он представлял собой плиту толщиной в 100мм, армированную сеткой из проволоки толщиной 4мм. Пропаривался он в автоклавах при давлении 8 атмосфер и мог являться одновременно, как несущей конструкцией кровли, так и утеплителем вместо железобетонных плит «Гиса», гидроизоляции, стяжки и кровли. Вес кровли из армопенобетона облегчался в несколько раз, что позволяло снизить вес несущих железобетонных конструкций, а монтаж кровли ускорялся тоже в несколько раз.
Мне было ясно, что за это дело надо браться немедленно. Разработку проекта завода взяли на себя наши молодые специалисты с участием автора армопенобетона. Когда проект был готов, я поехал с ним к первому заместителю наркома П. А. Юдину, с которым работал еще в «Индустрое». Доложив о нашем предложении, я сказал, что решил построить завод по производству армопенобетона, что у нас есть для этого все возможности, нет только денег. Нужно 2 миллиона рублей и оборудование.
Разговор проходил в два часа ночи. То ли мой тон не понравился, то ли настроение было неважным (наркомат находился в стадии организации), но ответ был таким:
– "Если решил, строй".
На вопрос, а как же с деньгами и оборудованием, замнаркома ответил:
– "Денег нет, и оборудования тоже нет".
Павла Александровича я знал много лет, очень уважал его и, думаю, пользовался его уважением. Это был честнейший человек, один из лучших строителей страны.
Его ответ поставил меня в тупик и даже обидел, но, зная его характер, я понял, что больше ничего не добьюсь. Поэтому, ушел из кабинета и поехал домой. До утра так и не заснул, но пришел к выводу, что независимо от ночного разговора завод строить буду.
Когда утром я приехал к восьми часам на работу, меня уже ждала молодежь. Они нашли меня на одном из объектов, окружили и задали вопрос:
– "Ну, как, разрешили строить?". Глядя на них, я понял, что решение принял верное, и ответил, что проект одобрен, согласие строить дали, но сейчас нет денег, поэтому будем тратить оборотные средства, используя ресурсы треста, а оборудование закажем за счет завода № 233.
Настроение у ребят было ликующее и тут же началось осуществление проекта. Больше в наркомат по этому вопросу я не обращался. Мы решили, что будем строить завод-полуавтомат. Механизация всех процессов была настолько велика, что могла конкурировать с современными заводами сборного железобетона Москвы.
Оборудование мы заказали за счет заказчика и вскоре начали получать автоклавы, котлы, шаровые мельницы, аппараты для контактной сварки и многое другое. Завод был рассчитан на выпуск 10 тысяч кубометров армопенобетона за 6 месяцев, а рабочих на нем было не то 15, не то 20 человек. Здание было сооружено из сборного железобетона с прутковыми прогонами моей конструкции за 7 месяцев.
В эту стройку мы вложили почти все оборотные средства треста, и нам могло здорово влететь. Но в это время, когда мы уже начали производить опытные образцы армопенобетона, в "Строительной газете" появилась статья о его важных преимуществах.
Эту статью прочли в Совнаркоме и задали нашему наркому Семену Захаровичу Гинзбургу вопрос, думает ли он заняться изготовлением армопенобетона? Тогда вспомнили, что я предлагал строительство такого завода, и вызвали меня в наркомат.
На вопрос наркома, не потерял ли я желание строить этот завод, я ответил, что не потерял. Тогда меня спросили, за какой срок его можно построить. Я ответил, что за любой, какой будет установлен.
Меня спросили об условиях. Я сказал, что необходим немедленный перевод двух с лишним миллионов рублей на счет треста, так как для форсированного строительства и приобретения оборудования нужны деньги.
На второй день эти деньги были переведены и мы их получили от банка. По имеющимся процентовкам, мы восстановили оборотные средства и расплатились с заказчиком. Это явилось для него приятной неожиданностью.
После этого я поехал главному редактору "Строительной газеты" А. А. Мандругину. Александр Андреевич, был прогрессивный, неравнодушный ко всем строительным новинкам человек. Я ему рассказал, что у нас есть опыт создания и практического применения армопенобетона, о котором писала его газета, и пригласил его посетить наш завод. Он загорелся и тут же отправился со мной посмотреть новый завод.
В тот же вечер по собственной инициативе он рассказал о своих впечатлениях С. З. Гинзбургу. Тот возразил:
– "Позволь, ведь только три дня тому назад у меня был Цивлин и сказал, что готов построить такой завод, если ему будут переведены деньги, в любой заданный срок, а ты говоришь, что завод уже готов?"
Мандругин заверил, что только что, сам лично был на этом мощном, полностью механизированном заводе-полуавтомате и все видел своими собственными глазами.
На следующий день меня вызвал нарком. На вопрос, как следует понимать мое поведение, и когда же мы начали строить этот завод, я ответил, что начали тогда, когда нам отказали в помощи, так как были убеждены в его острой необходимости для строительной промышленности, и что не строить его, по моему мнению, было бы преступлением.
Но, так как я опасался, что ассигнования будут затянуты, а оборотные средства требовали срочного восстановления, то я вынужден был пойти на этот обман. Сейчас же, когда оборотные средства восстановлены, мне скрывать больше нечего. На это нарком ответил: – "За такие нарушения финансовой дисциплины судят, но дело Вы сделали замечательное!". Этот завод очень пригодился во время Великой отечественной войны. На нем изготавливались доты, пулеметные ячейки и т. п.
Оправдываю ли я свое поведение в то время? Конечно, нарушать государственную дисциплину, строя внеплановый, нефинансируемый завод – плохо. Но не строить его в той ситуации было бы еще хуже. Завод был остро необходим стране, он позволял сделать крупный технологический прорыв, повысить производительность труда, сэкономить сотни миллионов рублей и т. п.
Какая разница, по какой причине было отказано в строительстве: из-за плохого настроения, реорганизации, отсутствия в то время финансирования? Какой бы ни была эта причина, она мешала нужному делу и наносила ущерб интересам государства.
Поэтому я свое поведение оправдываю. В подобных ситуациях я всегда принимал такие решения, исходя, прежде всего, из государственных интересов, интересов народа, отбросив любые формальности. И никогда меня не останавливал страх наказания за такой проступок. Правда, такие действия нередко приносили мне неприятности, порой крупные, отражавшиеся на здоровье. Но так уж мы, коммунисты, были воспитаны партией – интересы государства, народа превыше любых соображений.
Кстати сказать, не было случая, чтобы меня привлекли к ответственности за такие нарушения, хотя попытки были. Но, в конце концов, вышестоящие руководители, видя, что сделанное мной продиктовано не личными, а государственными интересами, и направлено на преодоление бюрократических рогаток, всегда одобряли мои действия.
Конечно, мне везло на таких руководителей-коммунистов с широким государственным подходом, какими были нарком С. З. Гинзбург, его заместители Н. В. Бехтин, П. А. Юдин, начальник Главстроя В. И. Благирев и др. К сожалению, со временем многое изменилось и не в лучшую сторону.
Реконструкция авиационного завода № 22
В 1940 году Наркомстрой решил объединить возглавляемый мной трест № 15 с трестом «Техстеклострой». Наш трест выполнял план, не имел убытков, своевременно вводил в строй объекты. В чем была необходимость такого объединения, какие здесь действовали силы – не знаю. Мне предложили перейти в резерв Наркомстроя, и ждать постановления правительства об организации Всесоюзного треста механизации строительных работ.
Управление этим трестом нарком С. З. Гинзбург предлагал поручить мне, поскольку я много занимался этими вопросами и на первой отечественной выставке Наркомстроя для моих изобретений был отведен специальный стенд. Но решение правительства затягивалось. Прошло четыре месяца, как я находился в резерве Наркомстроя, получал зарплату управляющего и ничего не делал. Каждый день я приходил в приемную наркома, раскрывал газету или книгу и читал.
Нарком, приходя на работу, косился на меня, примерно раз в неделю приглашал в кабинет и говорил:
– "Ну, чего Вы тут торчите? Идите, поезжайте в дом отдыха, ведь Вам нужно отдохнуть. А, когда решится вопрос с трестом, мы Вас вызовем". На это я неизменно отвечал:
– "Не могу, Семен Захарович! Я получаю зарплату и ничего не делаю. Вот и буду здесь торчать, пока не понадоблюсь".
Но ждать дальше я уже не мог. Дело в том, что руководители Наркомата авиационной промышленности уже давно просили меня перейти к ним для реконструкции авиационных заводов.
В это время наши отношения с Германией обострились и, хотя мы продолжали отправлять эшелоны с зерном, и внешне демонстрировалась дружба, в воздухе пахло войной. Между тем, база для производства разработанных в то время новейших пикирующих бомбардировщиков отсутствовала, и был поставлен вопрос о реконструкции с этой целью авиационных заводов № 22 и № 24. Вот мне и предложили приступить к реконструкции завода № 22 на Филях.
Стройку я принял в декабре 1940 года. Срок реконструкции был установлен один год. Я начал готовить проект организации работ с учетом этого срока, но не успел его закончить, как срок сократили до восьми месяцев, а через несколько дней нам сообщили, что окончательно установлен срок – шесть месяцев, хотя объем работ выходил далеко за 100 миллионов рублей.
Стройка находилась под контролем Московского горкома партии, и для постоянной связи на завод № 22 был выделен секретарь МК по авиации Афанасьев (был такой секретарь, с которым мы встречались ежедневно), а на завод № 24 – секретарь МК Попов. Крайне жесткие сроки строительства требовали высокой оперативности, хорошего предвидения, полного использования резервов и, главное, слаженности в работе коллектива от подсобника до начальника строительства. Времени для споров, разногласий не оставалось. Счет шел на минуты. Помню, как в плохую погоду, ночью, когда шел снег с дождем, при сильном ветре монтажники вели монтаж металлоконструкций, проявляя настоящий героизм.
Понимая важность порученной работы и необходимость оперативного решения вопросов в крайне сжатые сроки, мы решили выполнять все работы без субподрядчиков. На этой стройке я впервые разработал и внедрил метод прогрева бетона через трубки, вложенные в тело бетона, как при монолитном бетонировании, так и при сборном бетоне. Для этого, по изготовленной мной дома механической модели, был изготовлен паровой котел из половины 250 мм металлической бочки, заделанной в печь. Первое время котел вел себя хорошо и успешно прогревал бетон на строительстве складских помещений, но в один субботний вечер случилась беда.
На дежурство у котла был поставлен молодой парень, который, проработав до 9 часов вечера и убедившись, что вблизи начальства нет, решил пойти в клуб. Чтобы не погасла топка котла, он завалил ее сухим топливом и, перекрыв все вентили, ушел. Топливо вспыхнуло и давление в котле с расчетного значения 0,7 атмосферы поднялось до 14 атмосфер, в результате котел взорвался, высадив перегородку и ранив пять рабочих, трудившихся невдалеке.
Шума этот взрыв наделал много. Меня обвиняли в вечных выдумках, которые к добру не приводят.
Но, хотя обвинений было много, никто не мог доказать, что метод плох: – бетон прогревался в течение 15–20 часов, не требуя ни тепляков, ни других громоздких сооружений.
Чтобы ускорить сооружение цехов мы применили, как и на заводе № 233, сборные железобетонные конструкции, которые готовили тут же у будущих цехов. Для прогрева сборного железобетона я сконструировал передвижной котелок, который перемещался на двух колесах одним человеком.
Стройка шла зимой, а зимы 1940–41 г.г. были очень суровые, поэтому земля была глубоко проморожена. Для того, чтобы в этих условиях копать котлован под башмаки, мы на ночь ломом пробивали в грунте дыру глубиной до 1,5 м и заделывали в нее шланг с паром от передвижного котелка с одним дежурным истопником. Стоило утром воткнуть лопату в землю, как из нее вырывались клубы пара, а через час без особых усилий котлован был готов.
Далее, несмотря на мороз, в котлован устанавливалась опалубка, укладывался бетон с трубками для прогрева, через которые пропускался пар от передвижного котелка, а к вечеру бетон тоже был готов.
Здесь же в опалубках моей конструкции на открытом воздухе при сильных морозах бетонировались колонны, ригеля, балки и другие конструкции с использованием того же котелка и трубок, позволивших сократить время изготовления и число рабочих.
Этот способ бетонирования также вызвал немало споров в ученом мире. Научно-исследовательский институт «Оргстрой» утверждал (как и раньше при электропрогреве, который я ввел на заводе № 233), что вокруг трубок бетон будет резко высушиваться и вследствие этого терять прочность.
Но эти ученые споры не влияли на темпы наших работ. Мы продолжали работать, прогревая бетон этим способом не только зимой, но и весной, которая к тому времени уже наступила. Ряд цехов вчерне уже были закончены.
Вместо тяжелых ферм мы и здесь применили прутковые прогоны. Был использован принцип одновременного монтажа разных частей здания и оборудования, что позволило существенно ускорить ввод цехов в эксплуатацию.
Секретарь МК Г. Афанасьев приходил обычно в 9–10 часов утра и спрашивал: – "Когда же Вы успеваете? Вчера еще не было стен, а сегодня уже крыша и станки стоят!".
И действительно, работы шли очень продуктивно. Без преувеличения скажу, спал я в течение шести месяцев не более 3–4 часов в сутки. Однажды, когда я проходил мимо одного из цехов, с крыши свалилась тяжелая болванка. Она ободрала кожу виска и раздробила кость большого пальца правой ноги. Ходить я не мог. Поэтому меня ежедневно привозили в контору на машине, клали на стол и так, в лежа, я руководил стройкой недели три, пока срослась кость.
Весь коллектив строителей трудился самоотверженно. Многие бригады не уходили с лесов по двое суток, пока не выполняли задание, которое принимали свободно, без нажима. Понимали – иначе нельзя!
За все это время я ни разу не видел на лицах рабочих недовольства. Выходных дней мы не имели, кроме одного в месяц. В этот день мы устраивали вылазку в лес, куда приглашали весь коллектив, всех рабочих с семьями. За счет стройки угощали рабочих легкой закуской и небольшим количеством спиртного. На этих массовках обсуждалось сделанное за месяц, очередные планы, делились опытом. Разговоры носили дружеский характер, пели песни, танцевали.
Не обошлось без инцидента. Мой начальник – человек трусливый, узнав, что мы выезжаем в лес с выпивкой и закуской, сообщил об этом инструктору МК партии, чтобы оградить себя от недоразумений. И вот, однажды, когда мы расположились в лесу, мне сообщили, что приехал секретарь МК ВКП(б) Афанасьев, который обходит группы отдыхающих рабочих.
Я, секретарь парторганизации и председатель постройкома не пошли ему навстречу, сделав вид, что его не замечаем. Когда же он, наконец, подошел к нам, мы поздоровались и предложили ему выпить с нами рюмку водки.
Сначала он отказался, а потом, учитывая обстановку, принял приглашение, сообщив, что получил «сигнал» будто я спаиваю рабочих. Но, обойдя все группы, он убедился, что люди полноценно отдыхают на природе после беспрерывной работы в течение месяца, ведут непринужденные беседы и все больше о деле. Так оно и было.
Реконструкция завода № 22 была завершена 13 июня 1941 года, а 22 июня началась война. Многих рабочих послали под Ельню на строительство укреплений. Была поставлена задача эвакуации завода, то есть произошло то, о чем предупреждал итальянец Вирджили в 1934 году.
Глава 5. На строительстве объектов во время и после войны
Авиамоторный завод № 16 в Казани
В начале войны я был назначен заместителем директора завода № 16 по капитальному строительству в г. Казани, где была поставлена задача обеспечить за шесть месяцев выпуск авиационных моторов. Цеха завода не отапливались, хотя стояли сильные морозы. Рабочие у станков работали по 12 часов, подростки по 8 часов в день.
Токаря и фрезеровщики трудились в перчатках, так как иначе руки примерзали к металлу станка и сдиралась кожа. В тех местах, где цеха еще не были возведены, рабочие работали зимой под открытым небом, а в это время клались фундаменты, строились стены и над их головами возводились перекрытия. На стройке же в основном работали заключенные.
В течение этих шести месяцев я выполнял функции заказчика, как заместитель директора завода по строительству. Это было мне несвойственно и непривычно, так как в такой роли я никогда не выступал. Многое из того, что делали строители, мне не нравилось, но повлиять я, практически, не мог, так как это право подрядчика строить так, как он считает нужным. В результате я попросил директора отпустить меня в Наркомстрой. В Москве я встретился с заместителем наркома П. А. Юдиным, который устроил мне выволочку, обвинив меня в том, что, будучи чистым строителем, я оторвался от Наркомстроя и предложил мне вернуться в Наркомат, что я и сделал.