Петр Андреевич Воскресенский
Хеймдалль
Хавлиди, с трудом проглотив кусок мяса, сказал:
– Вот честно, Сидрок когда-нибудь доиграется с этими шкурозадами, не тебе в обиду, Ингольв, в тебе-то я наоборот заметил какую-то искорку благочестия.
Ингольв всматривался в берсерков, в их фиолетовые мешки под глазами, в их непредсказуемую походку, разглядывал бесчисленные шрамы больших и малых размеров по всему телу, и подчеркнул:
– Обычное дело! Ведь чем дольше жрецы пользуются своей властью для сокрытия собственных пороков и страстей, тем скорее они начинают сами верить в правоту своих действий вместо того, чтобы прозреть и преодолеть свои слабости в угоду Одину и подать тем самым пример остальным. Люди же либо принимают это как норму и присоединяются к этим лжепророкам, либо стараются найти истину где-то в другом месте, обидевшись при этом почему-то на богов, а не на людей, предавших богов. Неудивительно, что нынешние эйнхерии во плоти сдаются без боя в угоду своему внутреннему зверю.
Хавлиди внимательно выслушал Ингольва, слова которого произвели на него глубокое впечатление. Он ощутил в себе что-то такое близкое, теплое, но давно забытое, аж усы невольно дернулись.
– Давненько я не слышал подобных речей. Воистину ты последний сын Хеймдалля! – воскликнул Белоус.
– Ох, надеюсь, ты ошибаешься…
Хродмар тем временем труханул так, что его страх учуял, словно одичалый хищник, один из берсерков с черными, мертвыми глазами, точь-в-точь как у медвежьей морды, что лежала поверх его головы. Они будто два бездонных колодца, в которых все же когда-то можно было разглядеть что-то светлое, теплое, человеческое. Этот здоровяк грозно приблизился, его привлекла секира.
– Кому принадлежит этот топор? – угрожающе произнес он.
– Мне, мастеру кузнечного дела, – ответил Хродмар.
Берсерк долго и упорно вглядывался в лицо Хродмара, тот смотрел на него в ответ, стараясь проявить свое бесстрашие. Однако, чем дольше он смотрел, тем четче зрачки берсерка ширились, разрастались в два огромных черных пятна – сущие омуты, они становились все больше, они проглатывали Хродмара, засасывали его и все окружение: и белые облака, и оранжевое небо. В конце концов, паника охватила его сердце.
– Ложь! – рявкнул берсерк и нагло взялся за рукоять топора, но в эту минуту Ингольв оттолкнул его, врезав ему, и тот впал в свирепое бешенство.
Ингольва, как щенка бросили на землю. Он даже не успел встать, а берсерк с ревом напрыгнул на волка, принявшись своими могучими руками наносить удары прямо по его голове. Белоус бросился на выручку, но сам получил от медведя в челюсть. Сзади раздался голос Бранда:
– Несите ведро с водой, они сейчас всем тут зубы повыдергивают!
– Не торопись! Когда еще посчастливится увидеть бой между волком и медведем?
Хродмар же не знал, что делать, его глаза беспомощно бегали, он стоял как истукан.
Ингольв попытался скинуть с себя медведя и перевести все на честный бой, но, по-видимому, только молоту Тора было под силу сбить такого великана с ног. Тем не менее, кто-то из кольчужников с разбегу повалил берсерка, это был Вестейн. Он запрыгнул на него, чтобы хоть как-нибудь усмирить, но тщетно – разъяренный берсерк перекинул через себя отчаянного воина, словно девку, тот макушкой вписался прямо в стену дома. Зато Ингольву удалось выбраться из его хватки.
– Я вызываю тебя на честный бой, – воскликнул Ингольв, обнажив свой меч и воткнув его в землю в знак вызова. Некоторым могло бы показаться странным такое действие с его стороны, однако поступил он правильно: в случае разбора драки очевидцы скажут, что Ингольв был ведом здравым рассудком, в отличие от противника. Берсерк не угомонился и бросился на ульфхеднара. Ингольв, увернувшись от удара, забрался прямо на вражью спину. Медведь же схватил его за ноги, чтобы не выскользнул, и грохнулся всем своим весом прямо на него, чуть не расплющив спиной. Затем дюжий кулак еще раз приземлился на голову Ингольва. Тогда он не выдержал и тоже пустился в исступление: поймав момент, ульфхеднар провел ногтями по глазам противника. Тот взвыл. Потом Ингольв впился зубами ему в глотку, подобно настоящему зверю, кровь полилась ручьем. Но и это не остановило берсерка. Он стал громить кулаками пуще прежнего. Волк отвечал и готов был сам разорвать медведя в клочья, как вдруг в эту минуту меч Ингольва отразил солнечный луч, и сверкнули буквы «К-О-Л-Ь-Г-Р-И-М». В этот миг он пробудился, словно ото сна, и выбрался из ослабевших лап берсерка. Противник спокойно выпрямился и, орошая траву своей кровью, поволокся в его сторону. Не пытаясь даже остановить кровь, он тянулся к нему своими руками, пока, наконец, не повалился ничком в траву, испустив дух. Ингольв мотал головой по сторонам с окровавленным ртом, стараясь прийти в себя.
От страха ноги Хродмара будто бы вросли в землю, уши пульсировали до боли.
Остальные берсерки сухо глядели на труп своего соратника, их совсем не удивила его смерть. Один из них медленно подошел к трупу и потряс его:
– Э! Сторольв! Сторольв, тролль тебя дери! Хорош придуриваться, ну, песий сын, вставай уже! Сдох, все-таки…
Они все разом неторопливо подняли глаза на Ингольва:
– Что ж, – сказал один, взяв в каждую руку по топору, – сам на колени встанешь иль помочь тебе?
Тут появился Сидрок:
– Это что за тролльщина! – рявкнул он. – Вас уже одних оставить нельзя? Какого дверга вы тут устроили?
Сидрок перевел свой взгляд на окровавленный рот Ингольва.
– Какой альв позволил тебе схоронить моего берсерка?!
– Попрошу заметить, – вступился Хавлиди, – что Ингольв всего лишь защищал своего брата, дорогой мой ярл, весь этот кавардак учинили медвежеголовые, Тюр мне свидетель!
– Это правда? – обратился к остальным очевидцам Сидрок.
– Белоус не врет, волк требовал честного боя!
– Не-не, ульфхеднар дрался, как сущий зверь, покуда братишка его слюни пускал!
Вальборг шепнул Сидроку на ухо:
– Сам ведь, дурень, посадил себе осиное гнездо на мачту и даже не смутился. Я тебя предупреждал.
Сидрок раздраженно махнул рукой.
– На правду не обижаются! – добавил Вальборг.
– Оружие убрали и тихо-мирно сидим! – крикнул Сидрок.
Берсерки нехотя попрятали оружие и направились куда-то за угол, не спуская озлобленных взглядов с Ингольва. Сидрок подошел к Хродмару и спросил:
– А ты что? Правда зассал?
Хродмар ничего не ответил, но все было ясно по его виду.
– Мда-а-а, – протянул Сидрок, – взял на свою голову, тут не берсерков надо бояться, а вот таких вот…
– Тюленей! С топорами! ХА-ХА! – засмеялся один.
Поднялся хохот, и Хродмару захотелось умереть на месте, только бы прекратить это бесконечное унижение.
– Ну ты и остряк, Агнар!
Сидрок тяжело выдохнул и раздраженно обратился к Ингольву:
– Пойдем-ка с нами.
Ингольв, утерев кровь с лица, повиновался. Его провожали одобрительные взоры кольчужников, некоторые укоризненно и с усмешкой поглядывали на Хродмара, который, от страха чуть было лужей не пропитал штаны. То были невыносимые минуты для него, он совсем не знал куда себя деть. А отец его? Кто-то спросил его ли это сын, на что тот лишь отрицательно покачал головой.
Ингольв с ярлами направились в церквушку. Отныне храм франков превратился в место для отдыха, игрищ и переговоров. Все помещение насквозь пропахло жареной свининой. Всякая утварь, скамьи и прочее были хаотично разброшены. Сами властители восседали за длинным столом с яствами, тут же неподалеку стояли брюхатые бочки меда и пива. На краю стола ярлы играли в хнефатафл36, оживленно переставляя костяные фигуры на оленьей шкуре, расшитой в клетку светлыми нитями. Оранжевые факелы освещали золотую гору драгоценностей в том месте, где ранее возвышался алтарь. Гисли нежно водил смычком, и таинственный звук тихонько звучал в храме.
Ингольв приготовился выслушивать упреки, но вдруг Сидрок из всего этого завидного огня двергов37 вытащил малюсенькое колечко и хвалебно протянул его Ингольву в знак доблести. И Вальборг Железная кость, забыв на минуту о партии, не постеснялся выразить свое уважение волку.
– Возьми-ка и моей удачи заодно, ты хорошо дрался, – протянул ему Вальборг золотой браслет.
И его отпустили. Ингольв почувствовал себя дитятей, которому дали пряник, чтобы больше не проказничал. Но все же поблагодарив щедрых ярлов, он поспешил обратно. По пути многие воины выразили ему свое почтение, подметив, что никогда им еще не доводилось видеть собственными глазами владеющего собой эйнхерия. Хоть Ингольв и не изменил своей суровой мины, ему было приятно.
Он вернулся к Хродмару и упрекнул его в бездействии:
– И это ты называешь побратимством? Я с тобой заключил кровный договор перед богами, а ты! В следующий раз выручать тебя не буду, сам выкручивайся.
Публичный позор, укоры брата и громкие мысли очевидцев сковали все нутро кузнеца, он еле выдавил из себя:
– Я исправлюсь.
– Что-то не верится, – сказал Ингольв.
Хродмар глядел в одну точку, боясь смотреть куда-либо еще, чтобы не пересечься с чьим-либо осуждающим взором. Белоус тоже думал что-то сказать, но решил промолчать и предложил сберечь оставшиеся силы до завтра. Братья развернули спальные мешки у костра, поскольку все дома уже давно заняли дружины ярлов и конунгов. Войско таких размеров не поселишь в какой-то деревушке, как ни старайся. Тут подошел один кольчужник и, окликнув Ингольва, предложил ему переночевать в амбаре, мол, ему-то не жалко уступить место. Ульфхеднар ответил, что примет предложение, если найдется место и для брата.
– Прости за грубость, – сказал тот, – но рядом с трусом только рабам спать.
Хродмар сделал вид, что ничего не услышал и, зарывшись лицом к себе в спальный мешок, никак не мог уснуть. От стыда и внутреннего напряжения он задержал дыхание, боясь даже пошевельнуться, мышцы всего тела непроизвольно сковало, он словно окаменел. Живот ныл, лицо горело, голова гудела, хотелось плакать. И Хродмар тихонько заплакал.
***
Ингольв двигается вдоль темных колонн, медленно приближаясь с каждым шагом к одинокому столу. Это не ноги несут его к столу, а сам стол, не торопясь, летит к Ингольву. За столом сгорбились четыре фигуры. Они играют в тавлею, вдоль поля двигают фигуры, сплетенные из искорок света. Позади них пылает костром золотая гора украшений, монет и драгоценностей – единственный источник света во всем помещении, не позволяющий густому мраку объять храм. Ингольв переходит из тьмы в светлую часть помещения. Постепенно с его приближением проявляются черты лиц нескольких игроков. Первый из них – Сидрок, который едва размышляя над ходами, спешно передвигает фигуры. Перед ним корпит Вальборг, который старается ходить сдержанно и осторожно. Рядом ждет своего хода Бьорн Железнобокий с равнодушным выражением лица. Он ловко жертвует своими воинами, чтобы вот-вот захватить короля, отчего Сидрок негодует и чуть не опрокидывает стол. Ингольв не понимает правил игры, они отличаются от привычных, но инстинктивно до него доходит, что не хватает еще двоих игроков. Как они могут ходить против короля, стоящего в центре игрового поля, если за него никто не играет? А четвертая армия так вообще стоит нетронутой.
Вдруг пешка короля сдвигается с места, без чьей-либо помощи. И Ингольв видит проступающий из тьмы черный олений рог, это он передвинул ее. Тут над всеми, словно из тумана, возникает широкая тень, это какой-то черный человек с дымчатой головой. А олений рог оказывается его рукою. Из-за плеча расправляется одно огромное вороное крыло. Он не двигается, словно терпеливо выжидает удобного случая для хода. Внезапно он устремляет свой омутный лик на Ингольва. Ульфхеднар испытывает ужас перед черным человеком. Существо приглашает его занять свое место и принять участие в партии. Волк садится.
Световые фигуры высоко детализированы, каждая тонкость легко бросается в глаза. Ингольв внимательно разглядывает причудливых и не похожих друг на друга игрушечных воинов, но вот диковина! Они ясно напоминают собой настоящих людей! Многие были ему незнакомы.
Ингольв замечает, например, Хавлиди Белоуса с миниатюрным дубом в руках, на стволе которого вырезана руна Отал. Сутулого Офейга Ожидателя с мешком на перевес и выгравированной на нем руной Перт. Тут есть и сам Сидрок, подбоченившийся, с огромным поясом, на коем светится Турисаз, а неподалеку стоит Бьорн с мечом вместо руки, по долу которого тянется Тейваз. А вон там Гисли, восседающий на сундуке с руной Феу. Но больше всего Ингольва поражает фигура Хродмара с удилами во рту, поводья тянутся к топору, что лежит на его коленях, а на лопасти искрится руна Наутиз. И главное – сам Ингольв в волчьей шкуре стоит на коленях и вскрывает голыми руками себе грудь, в ней спрятаны два сердца с рунами Наутиз и Ингуз. Потом его взор привлекает середина тавлеи, где фигуры противников короля передвигает черный человек. Он играет за всех сразу! Игрокам остается только испытывать эмоции, наивно полагая, что это они сами совершают ходы. Да, выходит, что никто из игроков не играет за свою сторону. Игра идет по каким-то другим правилам, Ингольву неизвестным и непонятным. Внезапно раздается какой-то шум во мраке. Игроки переглядываются. Они медленно обнажают свои клинки, идут на шум и черный человек вместе с ними. Они растворяются в темноте.
Ингольв остается один.
Монетка. Неожиданно монетка с самой верхушки золотой горы срывается вниз, резво позвякивает, вот она катится по каменному полу, стукается о сапог Ингольва, закручивается и… из-под груды награбленных богатств выскакивают с жуткими воплями три ужасные огромные женщины, потрясывая, как одержимые, своими гадкими рылами. Они хватают какие-то четыре золотые фигуры, опрокидывают стол и каждая, раскрыв зловонную пасть, проглатывает их.
И остались только тени, тени и сердечная боль.
***
Хродмару снился беспокойный сон, сквозь который он умудрился засадить кулаком Ингольву в ухо, тот сразу пробудился. Случилось это, однако, вовремя. Рядом лежал топор кузнеца, бродекс был весь в крови, багровый, вплоть до рукояти, будто им разделали быка. Опешив, Ингольв принялся трясти брата:
– Хродмар! Вставай, вставай, ну!
Хродмар мигом очнулся ото сна, узрев окровавленный топор.
– Что за тролльщина, Хродмар? – не верил своим глазам Ингольв.
– Клянусь Одином, я спал, как младенец! – полушепотом недоуменно воскликнул Хродмар.
Тут раздался призывной вопль горна, сопровождавшийся чьими-то ругательствами.
– Кого ты убил?!
– Я никого не убивал, клянусь! Я-я ничего не понимаю!
Ингольв не знал, что делать – способен ли был его брат на подобный поступок? Если да, то неужели теперь помогать убийце? Хродмар с мокрыми и красными глазами так взволновался, что принялся икать. «С другой стороны, – успокоившись, задумался Ингольв, – надо быть полным кретином, чтобы лечь спать, не смыв кровь».
– Ингольв, я не, я не…
– Поднимайся скорей, надо почистить топор! – приказал Ингольв.
После они пришли на место сборища. Протиснувшись через толпу, братья увидели расчлененный труп мужчины.
– Я вам говорю, это Бьольв убил Агнара, кто же еще! – кричал Эйд.
– Да ты сам его раскромсал, а теперь на меня всю вину сваливаешь! – отвечал Бьольв.
– Почему ты так решил, Эйд? – поинтересовался ярл Вальборг.
Эйд снова принялся во все горло поносить Бьольва, а в конце добавил:
– После набега Бьольву якобы меньше досталось добычи в отличие от Агнара, которому перепала огромная золотая чаша с рубинами, вот и не спалось, извергу, всю ночь!
Тем временем Ингольв поглядывал на брата, думая: «Боги, во что я ввязался?» Хродмар еле заметно качал головой и шевелил губами: «Я тут ни причем, правда».
– Да ну эту чашу к двергам, у меня удачи побольше будет! Лучше расскажи, как он у тебя кольцо свистнул! – сказал Бьольв.
Тут встрял Сидрок:
– Так, вы и остальные ночевали с ним в одном помещении, неужели вы ничего не заметили и не услышали? Так может спать лишь обожравшийся тролль!
– Да, я видел, как он встал посреди ночи и вышел наружу, – признался один финн, – но я не придал этому никакого значения, может ему в кусты надо…
– А затем?
– А затем я снова уснул, а когда проснулся, заметил кровь на своей одежде, я даже не сразу понял, что она чужая! – закончил свой рассказ свидетель.
Ингольв внимательно слушал, а сам размышлял: «Агнар поднял на смех Хродмара, но мог ли он, обиженный на нелепую шутку, порезать обидчика на куски?! Маловероятно, ведь кузнец никогда не убивал. Но если допустить такое, то он слишком неуклюж, чтобы пробраться в дом с двадцатью спящими воинами, втихую убить одного, да еще и расчленить! Хм… больше похоже на подставу».
Тут вышел Ингольв и словно истинный лагман повел свою речь:
– Вместо того, чтобы весь день, подобно сплетницам роптать в пустую, обращаюсь к убийце: тот, кто совершил подлое убийство, присущее лишь смердящим рабам, сделай шаг вперед и, как настоящий воин, признай свою вину, если ты не жаждешь своею трусостью проклясть собственный род и утерять веками накопленную им удачу. Честное признание – честный суд.
Надеяться на чистосердечное признание убийцы было наивно, даже не смотря на северную веру, но Ингольв рассчитывал на то, чтобы кто-то выкрикнул: «Это Хродмар-кузнец! Поглядите на его топор!» Этот кто-то и окажется убийцей. Возможно, злоумышленник даже полагал, чтобы это сделал сам Ингольв.
Люди с подозрением переглядывались, но никаких действий не последовало. Молчание, да и только. Подождав еще немного, Сидрок решил закрыть тинг:
– Что ж, это надолго, а нам пора отплывать! Хоть мы и не узрели воочию лицо убийцы, зато знаем, что отныне род его очернен так же, как и честь жертвы. Похороните его останки во имя Одина, быть может, Всеотец смилуется над беднягой.
– Ты что, вот так просто это оставишь? – спросил его ярл со шрамом на глазу.
– А что ты мне прикажешь делать? Это же твои люди, не мои. Волк прав, боги накажут убийцу… или ты сомневаешься в них?
– Я никогда не сомневаюсь.
– Ясно, что кто-то убил его из своих же, мы только вчера прибыли, поэтому глупо нас в чем-то подозревать, – заключил Сидрок.
– Логично, – чуть подумав, согласился ярл со шрамом.
Так они и порешили, хотя Гисли считал, что так просто оставлять это было нельзя.
Соратники Агнара начали собирать его останки, а Сидрок сказал, что пора бы покинуть «сие уютное пристанище», снарядить корабли и отправиться дальше, наконец, заниматься благими делами, да объединиться дружинами с Бьорном Железнобоким.
Перед уходом Ингольв отвел в сторону брата с вопросом:
– Ты что-нибудь помнишь, когда спал? Кто мог взять твой топор?
– Да я спал, как убитый! Топор лежал рядом!
«Странно… очень странно…» – подумал Ингольв, брат стоял перед ним с виноватым видом.
– Так. Послушай меня внимательно, Хродмар. Мы братья, я твой щит, ты мой щит. Я не хочу, чтобы посреди поля боя ты меня бросил от страха. Если хочешь оправдаться перед отцом, то слушайся меня, понял?
– Я не подведу… больше не подведу.
– Надеюсь.
Так, попрощавшись с остальными, дружины Сидрока, Гисли и Вальборга отправились пробуждать ото сна своих морских драконов. На обратном пути через лес Ингольва всячески хвалили и приободряли – несколько воинов даже, кто смог, отпросились у своих ярлов отправиться рассекать реки вместе с ним, такое яркое впечатление он на них произвел.
Хродмар, понурив голову, неуверенно шел где-то позади, неуклюже спотыкаясь об вены леса. С ним никто не разговаривал, все обходили его стороной. От страха, унижения и стыда ноги обмякли, в горле надулся ком, голова болела от мыслей: «Что думает отец? Что думают другие?» Потом принялся размышлять о топоре и уже пожалел, что вообще отправился в поход.
Тут рядышком проковылял мимо Офейг со своим громоздким мешком.
– Медвежеголовый прав, он был прав, это не твой топор, не твой.
Хродмар даже чуток испугался Офейга, ведь тот никогда ни с кем не разговаривал, лишь выкрикивал имена рун время от времени.
– Это мой топор, – ответил Хродмар.
– Не обманывай, лжецам вырывают языки, тролли вырывают, я сам, сам видел, как они вырывают языки, а потом делают себе из них пояса, да-да!
– Офейг, не зли меня, я выковал этот топор, – неуверенно стоял на своем Хродмар.
– Нет, его выковал не ты, этот топор выковал сам себя, я знаю!
– Ты крот что ли? Здесь мое имя, вот, видишь? – указал Хродмар своим пальцем на руны.
– Имя! Имя может дать только создатель! Твой топор ворует имена! Он похититель имен! Потому что у самого нет имени! Да-да!
– Ты что несешь? Да не может быть такого! – опешил Хродмар.
– Это он убил, он сам! Безымянный!
Кажется, слова хранителя мешка привлекли внимание одного из ратников. Он повернул голову в их сторону и прищурился – это был Вестейн.
– Тихо ты! – не подав виду, зашипел Хродмар, – поди всем расскажи еще!
– Это он убил Агнара, он убил, да-а, оно и неудивительно. Суть кроется в имени – не понравилось ему имя «Агнар», нет, оно чужое, а вот «Хродмар» – так это другое дело! Это-то близкое, родное! Зачем ему становиться «Агнаром»? Незачем! Всем не любо привыкать заново!
– Да с чего ты это взял!?
– Головушке моей ни тролленька не ведомо, а вот владычица! Владычица-то все знает! Вот, погляди…
Офейг раскрыл мешок, повеяло старой древесиной. Он, запрокинув голову к небу, заворошил там рукой и вытянул руну Хагалаз.
– Ага! Видишь, да, видишь? – очарованно сказал Офейг, приблизив ухо к руне, словно она что-то ему нашептывала.
Хродмар промолчал и ускорил шаг, чтобы поскорее отделаться от своего собеседника.
***
Змей Сидрока летел первым. Весла крыльями поднимались и опускались. Корабль игриво поскрипывал, будто мурлыкал. Гребцы общались, но чаще ругались, поскольку на борту был один человек, по имени Йофрид, который, хлебом не корми, любил всех всячески подначивать да выводить из себя. Он крикнул рулевому:
– Эй, брюхо! Налей-ка мне меда!
Его рог передавали друг другу гребцы из рук в руки в самый хвост драккара, один сострил:
– Плесните этой селедке меду, совсем малый обессилел!
Хавлиди, сидевший за румпелем, тоскливо достал свой маленький бочонок с медом и засетовал себе под нос: «Кто ж меня за язык тянул, брал ведь для себя!»
Йофрид же, что касалось препирательств, никогда не оставался в долгу:
– Давайте скорей пришвартуемся, я покажу этому обжоре какими опасными селедки бывают!
Тут рог передали обратно, ответив ему:
– Эй, кисель, держи!
Рог вернулся обратно своему хозяину в руки, но так небрежно, что по пути пол напитка богов расплескалось. Йофрид жадно опрокинул остатки в свое горло, а ему вдогонку крикнули соседи:
– Э! Тебе ведь плюнули туда!
Но Йофрида это ничуть не смутило, он лукаво указал пальцем на стальной ободок с рунами, мол, выкусите, ребятушки, любой яд какой не влей – обернется в лекарство!
– Могли бы придумать чего-нибудь получше, не мужики, а ромашки!
– А ну иди сюда! – не выдержал моряк.
Эта беседа так и длилась бы до следующей остановки, но на правом берегу из зарослей вышел человек с удочкой через плечо, задумчиво направляясь к воде. Как ни странно, он не заметил, что прямо к нему надвигалась настоящая колонна из драккаров. Йофрид подумал, что это не дело, поэтому с вызовом так громко свистнул, что у всех заложило уши.
Рыбак, обернувшись, оцепенел от ужаса.
– А вот и мы! Хе-хе! – добавил Йофрид.
Рыбак бросил все свои принадлежности и мигом скрылся за кустами, пока снова не появился в поле зрения, но уже на травяном склоне, на который он в панике забрался.
– Ай-да за ним, братцы, он приведет нас в селение, кто со мной?! – объявил Йофрид.
Сидрок поддержал идею Йофрида и разрешил нескольким людям стравить свой пыл. Он ушел в хвост и громко отдал приказ Вальборгу:
– Передай нашим, чтоб прочесали левый берег, а как отправятся дальше по реке, мы их будем ждать!
Йофрид подбежал к братьям со словами:
– А ну, собирайтесь с нами, проветритесь, а то всю дорогу хмурые сидите, вон аж тучи притянули!
После этих слов, он схватил Хродмара за пояс, как младенца, и перекинул его за борт. Удивительно, как ему удалось столкнуть такого крепыша, но, пребывая в своей апатии, Хродмар даже не воспротивился. Раздался всплеск воды. Таков был способ Йофрида бороться с унылостью. Заметив, строгий взгляд Ингольва, он сразу отошел со словами: «Все-все! Тебя не трогаю!»
На месте кузнеца любой другой подавно бы утопил Йофрида за такие шутки, но он был настолько подавлен своей беспомощностью, что вынырнул, не сказав ни слова, и лениво поплыл к берегу. Он даже забыл, что его перекинули вместе с топором, который уже наверняка лежал на дне. Только встав на ноги и вытряхнув воду из ушей, он опомнился и в панике готов был снова нырнуть за ним. Однако топор лежал перед ним на траве, причем совсем сухой. «Быть может, у меня провалы в памяти? Может, я выплыл с ним и уже вытер его?» – удивленно подумал Хродмар.
Тем временем отряд викингов уже высадился и торопливо последовал за рыбаком. Ингольв поднял брата, дав ему круглый щит:
– Возьми себя в руки!
Присоединившись к остальным, лучник с именем Муль, сказал про кузнеца:
– А этот что, с нами?
– С нами, – подтвердил Ингольв.
– Да ну, он сгодится только как мишень.
– Не волнуйся, я не подведу, – нерешительно сказал Хродмар.
– Да-да, ты уж выступи мясом, а мы все сделаем без тебя.
– Пасть закрой, разговорился, – встрял Ингольв.
Йофрид, Ингольв, Хродмар и еще несколько северян оказались на возвышении. Оттуда открылся вид на деревеньку, обнесенную жалким частоколом с вратами, за которыми укрылись, словно стадо барашков, дома с убогими соломенными крышами, среди них возвышалась, подобно пастуху, небольшая аккуратная часовенка.
– Что ж, коли нашли церковь, то, можно сказать, и день удался! – улыбнулся Йофрид.
– Так что, в обход? – спросил Муль.
– В обход идут в том случае, если противник отказался от честной битвы, – начал поучать Ингольв, а затем с презрением добавил, – хотя луки носят только трусы, это многое объясняет…
Ингольв был явно не в настроении. Муль пригрозил ему, пообещав, что по возвращении они продолжат разговор.
Они без спеха спускались, а рыбак тем временем бежал вдоль пашни и созывал работавший люд. Вот он уже подбежал к воротам, замахал руками и прокричал что-то. Врата, с последним забежавшим жителем, тут же захлопнулись. Раздался тревожный звон колоколов, поднялся шум и спешный топот испуганных селян.
Когда северяне подбежали к деревеньке, то на стене мигом появились двое лучников. Они резво и храбро натянули тетиву, но Муль оказался проворней и проколол одному горло, второй же лучник успел пустить стрелу в Хродмара. Кузнец машинально закрылся щитом, и глухой звук попавшей стрелы пробудил в нем гордость и чувство возвышенного достоинства. «Ого!» – Воскликнул он удивленно и поглядел на товарищей, надеясь, что его оценят, но всем было не до него. Муль застрелил второго лучника.
Собственно, этим все сопротивление и ограничилось.
– Не понял… это все? – усмехнулся Муль.
– Малые поселения плохо нынче охраняемы, наши навели столько шуму и положили столько франков, что трусливый Карл стянул всех способных воевать мужей к крупным городам, – разъяснил некий Оттар, которому не впервой было гостить в западных землях.
Тут отважно выскочил паренек, он подобрал лук и пока натягивал тетиву, Муль пустил стрелу ему в глаз. Так молодецкая отвага привела к смерти.
– Что ж, в таком случае можно и обойти, не будем медлить, – сказал Ингольв.
Стены оказались не высокими – банальный частокол, который не имел смысла при нехватке защитников. Поэтому воины встали в ряд, положили щиты себе на спины, один встал не колено, другой вытянулся и таким образом получилась лестница из щитов для Ингольва. Он взобрался по ней и ловко перепрыгнул на ту сторону. Потом северяне принялись рубить ворота, поэтому около дюжины франкских копейщиков, полностью сосредоточившихся на воротах, возвели копья и напряженно ждали, совершенно не заметив, как Ингольв оказался за стеной.
От ударов по вратам щепки разлетались в разные стороны. Хродмар стремился завоевать уважение перед соратниками и принялся с жадным удовольствием рубить ворота. Топор его был настолько легок, что даже ребенок бы справился с этой задачей, а лезвие было настолько острым, что ему не потребовалось особого труда пробить огромную щель, сквозь которую тотчас проскользнуло острие копья неприятеля. И если бы Хродмар вовремя не увернулся, то его великий поход здесь бы и окончился.
Ингольв понимал, что без потерь им не обойтись, если вовремя не прибегнуть к хитрости, поскольку франкам ничего не стоило всей толпой встретить копьями маленький отряд викингов. Они не заметили его, так как были полностью увлечены защитой ворот. Волчий глаз Ингольва заприметил конюшню, и ему в голову пришла простая идея. Он хищником, ловко и тихо, проскользнул мимо копейщиков и забрался в здание через проем в крыше. Оказавшись внутри, он увидел нескольких лошадей. Прежде чем распахнуть стойла, Ингольв вынул огниво и принялся высекать огонь.
Внезапно его тонкий слух уловил легкий шелест соломы. Ингольв обернулся, но ничего не увидел. Только он решил притвориться, что собирался заняться прежним делом, как из-под соломы выскочил крестьянин с серпом и помчался прямо на Ингольва, но он с разворота вывернул злоумышленнику руку, тот вскрикнул от боли, и волк с легкой руки перебросил его через себя. Крестьянин приземлился на собственное оружие, и сквозь его грудь, будто сквозь мягкую почву, пробился росток красного железного древа. Снаружи раздался какой-то шум, поднялись свирепые вопли. Ингольв понял, что следовало торопиться. Огонь объял солому и быстро распространялся. Животные, учуяв запах гари, взволнованно заржали.
Ворота распахнулись, и вместе с дымом оттуда галопом выбежали лошади, на одной из них скакал верхом Ингольв. Он несся напролом прямо в отряд франков. Лишь один из них, почувствовав опасность, обернулся предупредить остальных, но было уже поздно – конь сбил с ног нескольких копейщиков. В это мгновение ворота разломались, викинги прорвались, и вскоре вся стража лежала на земле с проломленными черепами, кроме одного…
Хродмар колебался. Он всю жизнь ждал этой минуты, мечтал пролить чужую кровь, но что-то внутри, страх ли, трусость ли, сомнения, удерживало его от проведения казни. Франк с пухлыми усами вместо того, чтобы молить о пощаде, с трудом перевернулся на спину, вынул деревянный крестик и, поцеловав его, всем видом показал: «Добивай, я готов!» У Хродмара вспотели руки. Но стоило ему ощутить на себе недопонимающие взгляды своих соратников, как он, закрыв глаза, все-таки замахнулся, глубоко вдохнул и раскроил череп храброму франку. Товарищи заметили с какой неуверенностью он добил врага, они в сомнении наморщили носы, подняв брови, Муль снова не сдержался: