Петр Андреевич Воскресенский
Хеймдалль
Кузнец твердо приблизился к отцу и прошептал тому на ухо, что с него хватит, на этот раз он отправится резать франков. Бранд рассвирепел, но не захотел нарушать правила тинга из-за какого-то мальчишки:
– Закрой рот. Дома поговорим.
– Хуже быть отцом живого сына, что не видел крови, чем мертвого, – заметил Хродмар.
Сальбьёрг задели его слова, и она с упреком прошептала:
– А на кого мне возложить мужские обязанности?
– На отца, кого еще, не каждый ведь раз ему пытать удачу в море.
– Считаешь, что я уже отжил свое? – спросил Бранд.
– Нет, я свое пока не нажил, – со злостью ответил Хродмар. – Мне так и сидеть всю жизнь, да жаром дышать в четырех стенах? Когда твои внуки спросят у тебя про подвиги своего отца, что ты им ответишь?
– Ты смеешь перечить моей воле? – оскалился Бранд.
– Воля-воля! Твоя воля обернется в пыль, когда я, оседлав морского коня, вернусь на родину с богатством, сияющим ярче, чем слава всех бессмертных конунгов вместе взятых.
Бранд помедлив, ответил:
– Хвали деву утром, погоду вечером, сопляк.
Кто-то среди толпы пшикнул им: «Тихо вы!» Но Хродмар стоял на своем.
– Ты, должно быть, единственный человек во всем Мидгарде30, который не пускает своего отпрыска прославить собственный род.
– Или опозорить, – подчеркнул отец. – Твоей матери понадобится мужская сила и ремесло, которое поможет спокойно пережить зиму. Ты отличный кузнец, в этом тебе не откажешь, вот и оставайся им – хворый судьбой не совсем обездолен, как говорится.
– Ты не можешь вечно меня удерживать, старость избегают лишь боги. Когда корабли будут готовы к отплытию, – угрожающе понизил голос Хродмар, – я советую тебе остаться дома.
Бранд уже готов был преподать наглому сынку урок, но тут толпа радостно завопила, одобряюще завыла и на этом разговор оборвался.
***
Пробудившись, Хродмар ощутил сладкий заряд бодрости по всему телу от предвкушения поездки. Перед ним тщательно собирал свои вещи Ингольв. Он накинул волчью шкуру на спину, сложил в мешок бурдюк с каким-то отваром, провизию, проверил наточен ли его меч, где помимо удвоенной руны победы, вдоль дола блестело имя клинка: «К-О-Л-Ь-Г-Р-И-М». И спрятал его в ножны.
– Ты прежде не показывал мне свой меч, а почему такое имя, кто его сделал? – сонным голосом пролепетал Хродмар, потерев глаз.
– Откуда в тебе вдруг такая пылкость? Нашел топор и теперь все дозволено? – неожиданно сменил тему Ингольв.
– Ты о чем?
– Я сказал тебе, что отныне ты обязан держать себя в руках, а ты разговариваешь с отцом, как с равным, ты все еще Мертвый муж, напомню!
– А что мне прикажешь делать? Он же не отпустит меня!
Так говорил здоровый муж, Ингольв ушам свои не верил:
– Тебе сколько лет, чтоб спрашивать разрешения у родителей? Ты в своем уме? На худой конец мог бы собрать вещи и молча уйти. Своим пустословием ты никому лучше не сделал, ни себе, ни ему.
– Сидрок ждет?
Ингольв кивнул.
– Сперва забежим в мою кузницу, я без своих инструментов, как…
Неожиданно на пороге встал давно подготовившийся к отплытию Бранд.
– Забежишь в кузницу, там и останься, – пробасил он. – Ингольв может идти, куда захочет, а вот ты нет.
Раньше при виде отца, загородившего проход, Хродмар покорно понурил бы голову и мечтал бы только о том, чтобы тот поскорее ушел. Теперь все было иначе: кузнеца снова посетила необъяснимая яростная уверенность, которой ранее ему так не хватало. Взяв свой топор, он почувствовал себя воистину бесстрашным. В его голове звучали последние слова Ингольва – «нечего пустословить!» Поэтому, неверно их восприняв, Хродмар молча перекинул мешок через плечо и пошел прямо на отца с надеждой, что тот уйдет с дороги, но Бранд стоял скалой. Сын подошел вплотную к отцу, они грозно сверлили друг друга глазами.
– Так ты хочешь проститься с сыном?
Бранд опешил от подобной дерзости и заорал:
– Ты чего о себе возомнил, говнюк!!!?
За спиной оказались мать с сестрой. Они никогда не слышали, чтоб отец так кричал. В гневливом лице сына Сальбьёрг увидела другого человека, она никогда не думала, что от родного ребенка можно ожидать опасность. Мать почувствовала, как сейчас произойдет что-то нехорошее и взволнованно сказала:
– Бранд, отпусти его, пусть идет, пусть…
– Я даю вам слово, он вернется целым, – пообещал Ингольв.
– Верю тебе, но брать слово не хочу, – ответил Бранд.
На языке Ингольва вертелась речь, которая, возможно, помогла бы уладить конфликт, но в то же время он считал, уж что-то, а семейные дела – это слишком личное дело, поэтому предпочел остаться сторонним наблюдателем, кроме того, он, как и Бранд, не верил, что Хродмар способен чего-то сделать…
И тут он внезапно толкнул отца с такой силой, что тот камнем упал на землю. У каждого, кто был рядом в этот миг, сжалось горло от потрясения. Сальбьёрг подбежала к мужу, Лауга от испуга прижала руки к груди, а Ингольв решил вмешаться, принявшись удерживать неуемного брата. Бранд отдернул руку супруги со своего плеча и яро бросился на Хродмара, тот вырвался из хватки Ингольва. Отец попытался взять отпрыска за горло, но сын вывернул ему руку и прижал лицом к стене, приставив лезвие своего топора к его шее. Бранд беспомощно терся щекой об стену, тщетно пытаясь выбраться из хватки. Холодное железо едва касалось его набухших вен.
– Фрея помоги! Хродмар, что ты делаешь?! Что с тобой?! – торопливо говорила Сальбьёрг.
– Я отправляюсь в поход! – рявкнул Хродмар.
Бранд попытался вырваться, но сын оказался гораздо сильнее. Хродмар дернул ему руку, отец от боли сжал губы, но продолжал молчать. Так и не услышав ответа кузнец отпустил его. Он поцеловал в щеку мать, которая тут же отстранилась, восприняв прощальный жест, как угрозу. Хродмар вышел на улицу. Бранд почувствовал себя униженным и обескураженно сел на землю. Он молчал. Лауга тихо плакала. Она выбежала на улицу и вдогонку беспощадно бросила вдогонку брату:
– Надо беречь тот дуб, под которым строишь жилье!
– Я не выбирал этот дуб. Я сам по себе, – заявил он.
Хродмар взял свое и ощутил превосходство – папка-то оказался не столь уж страшен. Довольный собой, он направился в кузню. Но Ингольв, догнав побратима, развернул его и от души дал ему в морду. Не ожидав такого, Хродмар пошатнулся, из носа живицей потекла кровь. Он остыл. Следом прилетел еще удар в живот.
– Ты совсем охренел? – кричал Ингольв. – Я тебе, сволочь такая, помог, а ты себя сразу конунгом возомнил! Как ты добьешься северной славы, если позволяешь себе поднять руку на родного отца?
– Если б я не поднял, то точно бы не добился, признай, – скорчившись на земле, простонал Хродмар.
– Встань.
Хродмар поднялся, отряхнулся.
– Я воспитаю в тебе эйнхерия! – вынес приговор Ингольв.
Кузнец бережно складывал каждый инструмент в кожаный чехол. Ингольв тем временем задумчиво прислушивался к доносившимся с гавани воплям моряков. Хродмар надел кольчугу, длинную до колен, затянул ее поясом, потом поправил свои шаровары и протянул кольчугу для брата. Тот взглянул на него с осуждающим взглядом.
– А, ну да, ты же волк, всем бояться! – вспомнил Хродмар и хлопнул себе ладонью по лбу.
Потом он решил по-быстрому забежать к Фриде, попрощаться. Приблизившись ко двору Скъёльда, Хродмар заметил его самого и его будущего зятя – Вестейна. Чтоб не попасться им на глаза, он встал неподалеку и наблюдал за ними. Мимо проходили люди, шедшие к гавани. Жена и дочь провожали отца, а Скъёльд, приобняв смазливого Вестейна, о чем-то ему счастливо говорил, показывая на Фриду, как на дорогой товар. «Ну и пень ты старый!» – пробубнил себе под нос кузнец.
Вестейн был ровесник Хродмара, правда при нем уже были собственный корабль и преданная дружина. Сын знатного хэрсира31 из известного древнего рода положил глаз на дочь обычного бонда и сразу потребовал ее себе в жены, чему Скъёльд неописуемо обрадовался, в то время как Бранд не находил себе места от зависти. Вестейн был высоким, статным, хорошо слаженным и красивым мужчиной, человеком деятельным, неутомимым, веселым, удали ему было не занимать. Некоторые его повадки жутко раздражали окружающих, в частности его смех, его некоторая туповатость, чванливость и вечное улыбчивое выражение лица, так и говорившее: «Давай дружить! Я тебя первый раз вижу, но ты мне уже как брат! Кстати, мой отец не встречался, случаем, с твоей матерью?» Хродмар даже не знал, чего больше всего в нем ненавидел: его поверхностную общительность и гадкий смех или положение, благодаря которому тот заполучил Фриду.
Когда Скъёльд и Вестейн, сопровождаемые дружинником, направились в гавань, Хродмар побежал к Фриде. Она открыла дверь и впервые в жизни увидела его в боевом снаряжении. Первая мысль, ее посетившая, была о смерти: а вдруг он погибнет? Ведь он никогда прежде не воевал. Ей захотелось броситься ему на шею, поцеловать, но воздержалась, поскольку застеснялась матери, наматывавшей позади нее веретено, хоть та и не была такой строгой, как отец. Напротив, она ее прекрасно понимала. Фрида заметила разбитый нос.
– Что у тебя с лицом?
Хродмару не хотелось говорить правду, поэтому неловко сморозил:
– О! Пчела врезалась… в пень. Я пришел сказать, что, когда вернусь, женюсь на тебе!
Она рассмеялась, но по-доброму, поэтому ее смех не смутил Хродмара, даже наоборот. В такой важный, ответственный день ей захотелось сделать ему приятное, но не знала как. Кто знает, вдруг она в последний раз его увидела?
– Подожди минутку.
Фрида поспешно сбегала в другой конец дома, достала бережно спрятанную куртку из шкуры выдры и, вернувшись, протянула ее Хродмару, прошептав:
– Чтобы не замерз!
Во дворе правило лето, и у христиан очевидно солнце грело сильнее, чем у северян, поэтому ее подарок выглядел смешным и наивным, но, главное, сам жест был искренним и добрым.
Хродмар не знал, что сказать, он только промямлил:
– Спасибо тебе, большое.
– Когда будет дуть северный ветер – вспоминай меня.
– Буду.
Братья пришли в гавань и первое, что бросилось им в глаза, это огромный, невероятной длины и величины драккар Сидрока, сооруженный из дуба, в девяносто мест. Своей красотой он просто-напросто затмевал все остальные корабли. Во всю длину бортов были вырезаны орнаменты, напоминавшие морские волны, которые изображали богов. Змеиное горло32 было покрыто резной чешуей с рунами прибоя. Паруса на мачте готовились в любой миг расправиться и поднять в воздух корабль. Щиты, словно лунные диски, стояли в ряд, за ними смеялись в голос гребцы. А неподалеку громко разговаривал сам хозяин с пухлым лицом и красно-рыжей бородой, пылавшей ярче солнца. Он буйно что-то рассказывал, но, заметив проходивших мимо братьев, окликнул их:
– О, глядите-ка! Ульфхеднар! Прямо здесь! Воистину Один послал мне тебя! Давай ко мне, на моем борту должны сидеть самые свирепые войны, не медли, ну!
Ингольв равнодушно пожал плечами, а Хродмар чуть не пискнул от удовольствия и предвкушения.
– А это кто с тобой? – спросил Сидрок, упершись кулаками в бока.
– Брат мой, – тяжело вздохнул Ингольв.
– Ага! Так он должно быть такой же свирепый, как и… о-о-о! Что за топор? Сущее воплощение зависти карлов, чтоб их! Покажи скорей!
– Он кузнец, продолжает дело Дарри Доброго, – говорил за брата Ингольв.
Сидрок прикрыл себе рукой рот от удивления, потом сквозь пальцы рявкнул:
– Дам тебе столько золота, сколько ты сам весишь, только выкуй мне такой же, прям точь-в точь! По работе и мастера видно, вот уж точно!
Ингольв промолчал, а Хродмар забегал глазами, пробубнив, что это очень тяжело, потребуется много времени, да только при свете луны в таком-то месяце, в конкретном месте, и вообще подобное создается только раз в сто лет.
– Я знал, что мы поймем друг друга, – надул от удовольствия щеки Сидрок и вытянул руку, указав на свой корабль. – Добро пожаловать на моего змея!
Ингольв разглядывал соседние корабли, подумывая к кому же сбежать. Однако Хродмар заметил его изучающий взгляд и потянул за шею на борт Сидрока.
Они заняли места в самом хвосте, прямо у рулевого, который показался им немного странноватым. Если все группами из трех-шести человек о чем-то вели беседы, то рулевой сидел один, спокойный на вид, с вытянутым подбородком и длинными усами. Один был русый, а второй белый. Он стал пристально разглядывать новеньких. Хродмар не знал, что сказать, кроме как:
– Здравствуй, я Хродмар, кузнец.
Рулевой открыто протянул руку и глухим голосом произнес:
– И ты не болей, меня зовут Хавлиди Белоус, из Рогаланда.
– Добро, – Ингольв пожал ему руку.
– Прости, но не могу не спросить… – застеснялся Хродмар.
– Почему мой ус белый? Не стесняйся, – смешливо махнул рукой Хавлиди. – Важно доверять тем, с кем бьешься на одном поле. Дружина – одна семья, поэтому теперь…
Так он заговорил о вещах, известных каждому ребенку, причем надолго. Хродмару надоело это слушать, поэтому ему ничего не осталось, как прервать его.
– Ах, да, – опомнился Хавлиди. – Как-то раз рыбачил я недалеко от дома. Сижу все да сижу, а рыбы нет. Сижу себе сижу, а удочка не дергается. Так вот сижу-сижу себе…
– Мы поняли, – сухо вставил Ингольв.
– Хмурый ты какой-то, – заметил Хавлиди. – Так вот сижу-сижу… и так насиделся, что злость медвежья меня обуяла. Бросил удочку, да простит меня Ньёрд, опустил голову за борт и как крикнул: «Где рыбеха-то!?» Тут как выпрыгнула треска, белая как снег, тяп меня за ус и уплыла себе! Цвет мой украла! Сама стала темнее, а мой ус белым оставила.
Ингольв закатил глаза, а Хродмар нахмурился. Только он хотел было выразить сомнение, как рядом оказался Скьёльд Деревянный:
– Где твой отец?
– Дома, подустал старик, – ответил Хродмар.
Скьёльд развернулся было, дабы дойти до Бранда, но в эту минуту раздался призывной горн Сидрока: «Все на борт! Держим путь во Фрисландию, а оттуда пойдем вдоль Сены!» Скьёльд что-то забормотал себе под нос, повернув назад к своему кораблю, но потом снова остановился. Как же он бросит Бранда? Однако сквозь толпу провожавших протиснулся человек. Скьёльд прищурился и увидел приближавшегося Бранда с перекинутым через плечо мешком.
– Ну наконец-то! Я-то уж подумал было без тебя отправимся! – обрадовался Скъёльд.
– Да куда уж! – улыбнулся Бранд.
Он холодным взглядом оценил сына и, прежде чем направиться к кораблю Вестейна, грозно приблизился сперва к Хродмару и, совершенно не постеснявшись посторонних людей, громко рявкнул:
– Чтоб я тебя больше не видел в своем доме! Ищи себе другой приют! Не сын ты мне!
Эти слова прозвучали настолько холодно и безучастно, будто вправду были адресованы чужому человеку. Моряки принялись перешептываться, тыкая в него пальцами, кто-то не к месту звучно хихикнул. Бранд ушел на свой корабль, а Хродмар от испуга и стыда чуть было не потерял сознание. Такого унижения во всеуслышание он никогда не испытывал. А как же он вернется домой? Бранд ведь не шутил, это точно. Ингольв безучастно глядел в сторону, даже не думая утешить или поддержать Хродмара, считая, что тот получил по заслугам.
Проводив взглядом отца до соседнего драккара, Хродмар заметил там Вестейна Обуздавшего бурю, который бил себя в грудь, рассказывая одну и ту же историю: как он вывел из страшной бури свой корабль. Тогда Хродмару стало еще хуже, завяло былое воодушевление, он повернулся спиной к Хавлиди и плевать хотел на все его россказни, даже если они были правдивы.
Воины, попрощавшись со своими женами и детьми, погрузились на корабли, взялись за весла и отчалили. Толпа народа в разноголосицу желала им удачи, взывая к богам о помощи.
Олени моря отправились в путь.
III
Корабли вышли в открытое море. Сидрок встал на нос драккара, ухватившись за его змеиное горло. Сильный порыв летнего ветра вдарил ярлу по лицу и тот, воодушевившись, приказал поднять парус. Суровый дракон раскрыл свои крылья, морской вал разбился о его крепкое брюхо, окропив моряков каплями северного моря. Казалось, что корабль вот-вот взлетит и пустит густой дым из своих широких ноздрей – с такой скоростью он заскользил по волнам. Кольчужники дружно захохотали, а Сидрок принялся расхваливать на удачу в походе свой корабль:
– Ха-ха-ха! Лети-лети! Ломай хребты Эгировым дочерям33! Рвись беспощадно напролом!
Моряки хором загорланили песню.
Тем временем братья убрали весла и с большим интересом принялись разглядывать сидевшего прямо под мачтой низкорослого, в чем-то уродливенького человека, лицом уже довольно пожилого, зато весьма здорового телом. Его лысый череп блестел на солнце, косматая борода стояла лопатой. Он раскрыл перед собой огромный серый мешок, чуть ли не с него размером, закрыл глаза, подняв голову к небу – веки заметно задрожали, между тем он спешно закопошился своими жилистыми руками в мешке. Не смотря на крепость и молодость его тела, спина была порядком сгорблена, должно быть из-за того, что он всюду таскал эту ношу с собой.
К нему подошел Сидрок, и человечек, чуть помедлив, словно чего-то побоявшись, достал обеими руками ясеневую дощечку размером с локоть. Он так обрадовался, что аж подпрыгнул и показал ее огнебородому ярлу, громко завопив:
– Райдо! Райдо!
Сидрок, удовлетворенный ответом, присоединился к своей дружине распевать песни.
На дощечке красивым узором запекшейся кровью и вправду была изображена руна Райдо. Ингольва заметно удивило поведение незнакомца, он обернулся к рулевому с вопросом кто это вообще такой? Белоус ответил:
– О-о! Примечательный персонаж! Его зовут Офейг Ожидатель.
– Странное прозвище, – заметил Хродмар.
– Ага и не спроста! Хотите расскажу историю? – предложил он с таким фанатичным выражением лица, что сразу стало ясно: он из тех людей, кто живет только ради того, чтобы рассказывать истории и травить байки.
– Судя по твоему виду, неважно, что мы ответим.
– Ага! Ну так слушайте…
Как-то раз ближе к вечеру молодой Офейг возвращался с охоты и встретил по пути одну седую, как луна, старуху. Настолько старую, что ни одному человеку не под силу прожить столько лет! Она волокла за собой огромный серый мешок и чуть не валилась с ног, настолько, видать, долог был ее путь. Жалко стало Офейгу бабку и решил он ей помочь:
– Давай-ка я выручу тебя, бабуль, дотащу твой мешок, а то не чай так и кокнешься черепом об землю!
На что бабушка ответила ему:
– Не поднять тебе такой ноши, дорогой, ведь в нем ответы на все вопросы!
– Не боись, бабуль, будет тебе!
И Офейг с легкостью закинул себе за спину ее ношу. Но вместо того, чтобы отблагодарить молодца, старуха скривила ребром свой морщинистый рот и предрекла ему:
– Раз уж ты такой силач, то получишь ты – и те, кто к тебе обратится – ответ на любой вопрос. Но однажды твоя дрожащая рука вытянет руну пустоты, тогда не миновать тебе страшной смерти! Настолько мучительной, что наказание Локи покажется тебе отдыхом! А затем волк проглотит солнце! Ожидай!
Старуха так сверкнула глазами, что у Офейга подкосились ноги, он закрыл лицо руками и закричал от страха, как перед смертью. Почувствовав после, что никакой опасностью все же не грозило, Офейг посмотрел в след старухи, которая уходила от него в сторону леса. И когда та, в лучах заката, зашла в тень бора, его взору четко представилось, что старуха тут же выросла, приобретя черты присущие исключительно молодой девушке: длинные ноги, широкие бедра, тонкая талия и распущенные вороные волосы! И в ту минуту Офейг осознал: должно быть, ему явилась сама Хель, владычица мертвых. Придя в себя, он первым делом высыпал содержимое мешка на землю, оттуда вывалилась груда огромных деревянных дощечек с изображенными на них рунами, но никакой руны пустоты так и не обнаружил. С головы же его мгновенно опали волосы, и лицо его постарело.
– Вот такая печальная история, – заключил Белоус.
Ингольв задумчиво смотрел в пустоту.
– А не краснобай ты случаем? – заметил Хродмар.
– О, нет! Я уже не первую зиму тут за рулевого. Чего у Офейга не спроси – никогда не ошибается!
– Проверял, что ли?
– Ну… да, – замялся Хавлиди, – мы как-то встали на Рейне и, пока все разгружались, я спросил у него, поймаю ли я сегодня в речке макрель? Тот ответил «без сомнения». Я, собственно, отправился рыбачить и, не поверишь, на крючок и вправду попалась макрель!
– Нашел, что спросить, пожалей тебя Один! – недоумевал Хродмар.
– Макрель морская рыба, дурень, – равнодушно произнес Ингольв.
Хродмар тут же побагровел от стыда, а Хавлиди Белоус беззлобно рассмеялся.
Во время плавания кузнец постарался временно забыть об отношениях с отцом. Его расслаблял вид остальных плывших следом кораблей, он с восторгом в душе разглядывал их гордые драконьи головы, их паруса, которые раздувал леденящий хор горных йотунов34. Драккары невозмутимо рассекали бесконечное синее море, а на фоне голубого неба с белыми, будто шерстяными, облаками падал желтыми нитями свет. Но как Хродмар не пытался прогнать мысли об отце, они только сильнее возвращались, а вместе с ними страх и терзание совести.
– Жалко мне почему-то Офейга, – признался Хавлиди, – каково это знать, что ты обречен на поражение? Так и проведешь всю жизнь с рассудком в кармане – вроде что-то да соображает, а кто соображает? Он ли? Нет, не думаю, это уже не тот Офейг…
Хавлиди понадеялся, что с Ингольвом завяжется разговор, но волк не обращал на него никакого внимания. Он вслушивался в клокот морской воды, смотрел в нее и думал: что же на дне этой бездны? Должно быть, лишь тьма, в которой обитают все страхи человеческие и нечеловеческие. Ингольву думалось, что сам Ньёрд даже не заглядывал туда. Разве может еще кто-то там проживать? Должно быть, только Хёд35. Ведь он родился в темноте, сидит там, совершенно ничего не боясь…
– Все-таки, скажи мне, Ингольв, – продолжил Хавлиди, – разъясни мне, как эйнхерий Всеотца.
– Слушаю.
– Офейг заранее обречен на бесславную погибель, неужели такова его судьба и тут ничего не поделаешь? Неужто священные нити Норн подобны охотничьим сетям, которыми обычно ловят диких зверей? Если уж и боги не властны над ними…
Хродмар перевел свой взгляд на Ингольва, его тоже волновал этот вопрос, тот ответил ему своим хмурым взором, вопрошающе кивнув: «Чего тебе?»
– Скажи чего-нибудь умное, как ты любишь, – язвительно улыбнулся Хродмар, чтобы не выдать своего беспокойства.
– Как говорили истинные мудрецы, страдать – значит позволить развиваться событиям, как им предписано.
Белоус тут же замечтался, словно что-то припомнил, в его глазах отразилась какая-то уютная, домашняя теплота, и вся печаль куда-то мигом утекла с его лица. Он, помедлив, сказал:
– Эх, дед мой, покуда был жив, так же поговаривал, здравомыслящий был человек! А потом просто перевалился за борт и исчез… говорят, даже всплеска не было слышно…
– Чему быть… – смудрил Ингольв.
Хродмар понурил голову.
***
Корабли вошли в устье реки и поплыли вдоль берега. Ингольв наслаждался зеленоватой водной рябью, шедшей от носа корабля, разглядывал деревья, как они тянули к его темной голове свои кроны и вдруг, некое пятно проскользнуло мимо отражений деревьев. Ингольв поднял взгляд и заметил зайца, который снова мигом скрылся в кустах.
– Ущипни меня Бальдр! Ты улыбнулся? – хохотнул Хродмар.
Ингольв ничего не ответил и спокойно наслаждался природой.
У Хродмара же давно чесались руки, он мечтал поскорее перепрыгнуть через борт и проверить на деле свой топор, полученный, как ему казалось, с таким трудом. Ему все было в новинку, поэтому походил на щенка с высунутым языком, который больше не нуждался в молоке матери. Однако вскоре Хродмар разочаровался, оказалось, что этот кусочек земли принадлежал северянам. Бывшие жители разбежались, и брошенные поселения отныне служили местом отдыха и сбора. Теперь ее так и называли: «Земля северных людей». С каждым днем завоеванная территория увеличивалась в размерах, и чуть ли не каждый конунг или ярл стремились возвести тут свои замки, подобно христианским графам и королям.
Пришвартовавшись к берегу, вся орава викингов во главе с Сидроком направилась в буковый лес.
– Во имя Одина, тут даже трава зеленее! – воскликнул один из воинов, который в шутку упал на колени, принявшись тереться своей бородой об землю. Раздался хохот. Ингольв такое замечание не оценил, хотя прекрасно понимал, что население на родине продолжало неустанно расти, а вместе с ним и лютый голод, поэтому родная земля многих отталкивала, им были важнее перспективы, которые предлагали чужие земли.
– Это потому, что за все время плавания ты кроме воды ничего более не видел, – засмеялся Вестейн, похрюкивая.
Смех Вестейна непроизвольно заставил Хродмара обойти Ингольва с Хавлиди, чтобы идти вместе с ними подальше от человека, который положил глаз на дорогую ему Фриду. В эту минуту подул убаюкивающий северный ветер.
Идти оказалось не так далеко. Расставшись с обителью лесных духов, целое войско северян во главе с ярлами подошло к открытым деревянным воротам занятого поселения. Одни люди обрадовались и поспешили встречать новоприбывших, а кто-то остался в стороне, оскалив зубы, мол, приперлись делить добычу, ишь! Но несмотря на расхожие эмоции, всех их объединяло чувство удивления от такого количества народа. «Намечается самый масштабный поход за все время!» – подумали они.
Сидрока Добродушного встретил Вальборг Железная кость из Норвегии. Они крепко обнялись, похлопали друг друга по спинам, подергали за бороды – так могли вести себя только старые закадычные друзья. Вальборг был высокий с темно-русыми длинными волосами, с тонкими губами и бородой, заплетенной в две широкие косы. Он казался совершенно обычным и ничем не примечательным ярлом, но при этом от него веяло некоторой скрытностью, казалось, словно его «непримечательность» служила превосходной ширмой. О нем было известно лишь одно – он знаком с конунгом Хальвданом Черным, который приложил руку к убийству семьи Ингольва. Ульфхеднар понадеялся, что однажды они с ярлом познакомятся поближе, вдруг Вальборг чего-нибудь да знал?
– Не ожидал так скоро тебя увидеть, свиная морда, – обрадовался Вальборг.
– Да, мы только из Фрисландии, подобрали остальных и сразу к вам! Ну что? Далее пойдем по Сене на встречу к Бьорну? Кстати, не ожидал увидеть тебя живым, хе-хе, – ответил Сидрок.
– Видать, предки боятся, что буду им докучать! Погоди, а я думал мы снова пойдем по Луаре, чем она-то плоха?
– Луара и так кишмя кишит нашими ребятами, думаю, что делать там уже нечего. Кроме того, нас в последний раз разбил там Карл Лысый, значит удача на Луаре кончилась, лучше попытать ее в другой реке.
– Пойдем потолкуем об этом с остальными!
Железнокостный приобнял Сидрока и повел его к храму франков, пригласив заодно остальных ярлов. На сем вся дружина рассыпалась – каждый занялся своим делом.
Хавлиди предложил найти какой-нибудь стол и поставить его под открытым небом. Братья так и сделали, а Белоус вернулся от местного повара с дымящейся говядиной.
– Лучшая приправа, как говорится, это голод, – облизнулся он.
Однако приятную обстановку разрушили взгляды соседей. Одних смущал ульфхеднар, который мог, как им чудилось, в любую минуту наброситься на кого-нибудь из них. Другие дивились неповторимому бродексу Хродмара, даже думали подойти и познакомиться. Но в первую очередь можно было увидеть, как стремительно расползались слухи. Один бородач другому что-то нашептывал, указывая большим пальцем на Хродмара, отчего ему снова стало стыдно.
Вдруг послышался завораживающий и угрюмый вой тальхарпы. Все в предвкушении повернулись к воротам. Музыка то нарастала, становилась все громче и проникновеннее, то мягко умолкала. Хавлиди замер от восторга, Хродмар оставил открытым свой набитый рот, забыв о своей проблеме. Тальхарпа снова загудела. «Это конунг Гисли!!!» – восхищенно крикнул кто-то. Сквозь ворота прошел человек невероятного роста с длинными золотыми волосами, он был настолько высок, что сопровождавшая его дружина скорее походила на детей. Его появление буквально озарило всех невероятной радостью. Дорогой красный плащ ниспадал с его плеч, на поясе висел меч с золоченой рукояткой. Он открыл широкий кожаный мешочек, наполненный донельзя разными богатствами, и, восторженно улыбнувшись, всех поприветствовал, и своей длинной рукой принялся черпать из мешка горстями монеты, как семена, и щедро разбрасывать их во все стороны, словно он засеивал поле, да приговаривал: «Моя удача принадлежит миру!» Люди в ответ благодарили его, смеялись от счастья, подбирали монеты, которые приземлялись и на стол, где сидели братья. Хродмар неуверенно поднял монетку, вторую, спрятал – авось удачи прибавится. Ингольв же недоверчиво изучал чье-то изображение на монетке.
За Гисли следовали воины в богатом снаряжении, в крепких кольчугах и искусно сделанных шлемах, чем вызывали зависть у других, потому что не было на всем свете более щедрого конунга чем Гисли, а в свои ряды он брал не всех подряд, как Сидрок. Конунг напоминал собою величественное солнце, которое безвозмездно одаривало лучами все и вся. Возможно, именно поэтому его называли сыном Бальдра.
Гисли играл на тальхарпе причудливого вида. Ингольв прищурился, чтобы получше разглядеть ее, но так и не смог понять из какого материала она была сделана. Он обратился к Хавлиди:
– Хавлиди, я многое слышал про Гисли, но что за инструмент у него такой?
– Мне лишь известно, что он своей тальхарпе дал имя Синдри, его вечный спутник во всех походах, а сделана она из сердца великана.
– Ну это все знают! – заметил Хродмар.
– Зато вы другое не знаете, я когда-то сам видел, как она кровоточит.
– Кровоточит? Почему?
– Говорят потому, что смычок сделан из волос возлюбленной великана, по которой он тоскует.
– А как ему досталась тальхарпа? – спросил Хродмар.
За Белоуса ответил Ингольв:
– По наследству, в его роду все были скальдами, поэтому многие любят проговаривать, что его род основал великан-скальд.
Дружина разместилась, где смогла, а Гисли тоже устремился в храм к остальным ярлам и конунгам, вышедшим на звук тальхарпы. Они радушно его приняли. Проводив Гисли взглядом, Хавлиди принялся жадно уминать обед, попеременно рассказывая разные истории. Всех сопровождало хорошее настроение, кроме Хродмара. Он заметил неподалеку отца со Скъёльдом, который указал Бранду пальцем на него, сказав, должно быть: «Гляди, вон твой сидит». Отец не повернулся, лишь пренебрежительно отмахнулся: «А ну его…»
Все радовались, отдыхали, грезили о будущем, опять же не считая Хродмара, который боялся и стыдился. Он, как и мечтал, попал на чужбину, но потерял дом. Кузнец подумал: «Все-таки может он несерьезно? Перебесится и все вернется на свои места…»
Тут пожаловал отряд из берсерков, драккар которых прилично отставал от Сидрока. Им даже не пришлось стараться привлечь к себе всеобщее внимание, ведь там, где медвежеголовые, там всегда стихийно прибывал страх, а в воздухе витал призрак безрассудства, и чем ближе они приближались, тем больше реальность переставала быть действительной и походила на бесконечный беспокойный сон, из которого не было выхода.