Павел Владимирович Волчик
Бродяги. Путь Скорпиона

Полная версия

3

Со временем поток беженцев схлынул, и трактир совсем опустел. На столичном тракте сквозь булыжники начала проклёвываться первая травка.

Никто больше не появлялся со стороны реки Пестрянки, которая с недавнего времени стала условной границей между Глухолесьем и тем неизвестным царством, что теперь не имело названия. Никто не двигался и в сторону бывшей Исполины, особенно после исчезновения торгового каравана и возвращения еле живого охотника Лупуса.

Даже удивительно, как быстро разнеслись слухи между жителями лесной страны, которые по традиции селились на почтительном расстоянии друг от друга.

Крыша в «Мамочкином приюте» всё так же текла, когда шли дожди.

Без посетителей Тойво хандрил, и сосновой настойки в бутыли становилось всё меньше. Хозяин вставал поздно, в плохом настроении, жаловался на старую рану.

Лемпи шила из скатерти и полинявших шкурок платье и всё время была при деле.

Старушка Ку-Ку ходила собирать травы и коренья – каждое растение в свой лунный день. Она могла пропасть в лесу на несколько дней, а потом вернуться с корзинами, полными ягод и грибов, и пучками душистых трав, висевшими на шее, как ожерелье.

Ку-Ку получила прозвище не только потому, что пришла из леса и не имела своего гнезда, – старуха слыла хироманткой, и путешественники, отправляющиеся в долгий путь, частенько протягивали ей свою ладонь, чтобы узнать судьбу.

Никто не мог сказать, сбываются ли Кукушкины предсказания или нет. Но раньше к ней приезжали видные люди из столицы, и редко кто из них уезжал с улыбкой на лице. Ку-Ку брала ни много ни мало – золотым или серебряным колечком. Медные кольца она отвергала и не смотрела, кто перед ней – богач или бродяга.

Тойво немного побаивался старую и, когда хотел ей угодить, пел песни о том, как переименует трактир в «Кукушкино гнездо». На что травница беззубо улыбалась, качала головой и отвечала, что она до этого дня не доживёт.

Ахти всё больше времени проводил, катаясь по округе на лошади. Иногда он охотился и приносил на обед какую-нибудь дичь. Теперь, когда посетителей не было, в его обязанности входило топить печь, подметать в трактире, убираться в конюшне и заботиться о Фиксу.

Возвращаясь с очередной прогулки, Ахти заметил на дороге, ведущей к трактиру, свежие отпечатки подков. Судя по ним, конь всадника был просто великанским. Следы копыт второго коня, следовавшего рядом, казались детскими, хотя имели самый обычный размер.

Парень ударил Фиксу пятками, объехал сосновый островок и въехал во двор.

С первого взгляда Ахти определил, что пропустил что-то интересное.

У входа в «Мамочкин приют» к перилам были привязаны два жеребца. Первый, гигант, поразил мальчика не столько своим ростом, сколько длиной тела и окрасом. Оливковая шерсть местами отливала бронзой, а местами – зеленью. На спину коня была накинута шерстяная попона, хотя день был тёплым.

Второй жеребец по сравнению с гигантом выглядел маленьким. Но был более пропорциональным и изящным, поэтому также не оставил мальчика равнодушным – сизогорский рысак, каких он видел только на картинках.

Тойво беседовал на крыльце с гостем в дорожном плаще и капюшоне. Ахти и одного взгляда хватило, чтобы заметить выпирающие ножны, а среди снятых с коня сумок – притороченный короткий лук.

– …отвечаешь за них головой, хозяин… – расслышал Ахти строгий голос незнакомца.

– Обижаешь, Цубаса. У меня лучшее заведение в Глухолесье.

– Ага, лучшее. Потому что единственное в округе, – ответил путешественник.

Трактирщик фыркнул, почесал дряблую шею:

– Насчёт животных не сомневайся! У меня теперь такой конюший, что вельможи из столицы довольны его работой! В конях он смыслит и своё дело знает.

Ахти спрыгнул на землю, взял Фиксу за узду.

– А, это ты? – нахмурился Тойво. – Где тебя носит?

– Я, вообще-то, куроптицу подстрелил, – пробурчал мальчик, привязывая кобылу в стороне от жеребцов, и открепил от седла пернатую тушку.

– Бросай всё и позаботься о конях. У нас важные гости.

– Видно, гости и правда важные, если ты так лебезишь перед ними.

Мальчик продолжил возиться с узлом, но краем глаза заметил, что глаза у трактирщика округлились, а из ушей вот-вот повалит пар.

– И это твой конюший? – усмехнулся Цубаса и обернулся.

Ахти раскрыл рот: кожа на лбу и щеках у гостя пестрела от звездчатых чернильных узоров, искусно нанесённых рукой мастера. Раскосые глаза с насмешкой глядели на парня.

– От рождения двенадцать зим, а грызёт хуже слепня, – пожаловался Тойво и добавил чуть теплее: – Найдёныш он. Жизнь его потрепала.

– Найдёныш, – повторил Цубаса, и в голосе его послышалось любопытство. – Откуда ты пришёл, парень?

– Так я вам и сказал, – ответил Ахти, с усилием отводя взгляд от татуировок незнакомца. – Нынче столько проходимцев шастает вокруг, что лучше помалкивать.

– Это правильно, – хохотнул Цубаса, снимая капюшон и обнажая коротко выбритую голову. – Только ведь проходимцы – ваш хлеб, и нужно с ними повежливее. Верно я говорю?

Он приобнял Тойво, и по смягчившемуся лицу трактирщика Ахти понял, что они знают друг друга уже давно.

– Верно-то оно верно, – кивнул мальчик, подходя к рысаку гостя и гладя рукой горячую влажную шею прекрасного создания. – Можно и повежливее. Но не с такими, как вы, живодёрами…

– Ахти! – нахмурился Тойво. – Что с тобой? Об сук башкой стукнулся?

Мальчик обернулся, окинул недобрым взглядом путешественника:

– Не люблю я, когда с конями так… Особенно с такими хорошими.

Он указал на бок рысака, где на коже проступил лиловый кровоподтёк, провёл по шкуре ладонью и показал пальцы, вымазанные пеной.

Трактирщик остался стоять на крыльце, а гость спустился по ступеням и погладил рысака по носу.

– Нам несладко пришлось в последние дни. Уходили от погони. Только на этих резвых братьев и была вся надежда.

Ахти промолчал. Непослушными пальцами расстегнул ремни на подпруге. Цубаса помог снять седло.

– Накорми их хорошенько, парень, и помой. А если умеешь врачевать, то подлечи.

– Как же я их за день подлечу? – спросил мальчик. – Кони вымотаны, им нужен отдых.

– Отдохнуть они успеют, – ответил Цубаса и оглянулся на трактирщика. – Даже, пожалуй, устанут от отдыха.

Он поманил Тойво рукой, и хозяин неохотно подошёл ближе.

– Дальше пешком, – негромко, почти шёпотом произнёс Цубаса, – там, где мы скоро окажемся, кони не нужны.

Он оглянулся через плечо и посмотрел в сторону большого тракта.

Тойво раздосадованно сплюнул, его тон сразу стал таким же небрежным, как обычно:

– Сбрендили вы, что ли? Так я́ вам расскажу! Пару месяцев назад там исчез вооружённый до зубов караван. Охотник Лупус…

– Мы слышали про Лупуса и даже говорили с ним. Но он не единственный, кто там побывал. Были и другие. Или ты думаешь, в Исполину можно попасть лишь по главному тракту?

– Знаю я про других, – проворчал Тойво, – люди рассказывали. Мало кто вернулся оттуда в здравом уме. Да и те добрались только до разломов, не дальше. – Он снял вязаную шапочку с макушки и вытер взмокший лоб. – Ты меня знаешь, Цубаса, я могу кой-чего умыкнуть, что плохо лежит, но никогда никого на смерть не пошлю. Потому и вам говорю: лучше сдаться вашим преследователям, чем соваться в Чёрную Язву. Не стоит это место ни золота, ни оружия, ни сокровищ.

Путешественник кивнул.

– Я тебя знаю, Тойво. И доверяю. Потому и надеюсь, что наших коней никто не обнаружит, покуда мы не вернёмся. А о том, что мы здесь были, пусть знают только вот эти молчаливые сосны вокруг.

– Насчёт этого не сомневайся, – кивнул трактирщик. Он серьёзно посмотрел на Ахти и мотнул головой, как бы говоря: «Иди, чего уши развесил».

Мальчик взял рысака за узду и пошёл к конюшне.

За спиной он услышал тихий голос Тойво:

– Я всё понимаю, но что, если о вас будет спрашивать Ориоль?

Раздался тихий вздох.

– Ориоль обо всём знает. Но тебе о том, зачем мы едем, я не могу рассказать, друг. Это не золото и не оружие. И сокровищем его можем назвать только мы. Потому что только в наших глазах оно не имеет цены.

4

Ахти надолго застрял в конюшне. Чтобы напоить коней, ему пришлось раз двадцать сбегать до колодца и обратно.

Да и смыть с них многодневную дорожную пыль и прилипшую к копытам грязь оказалось не так уж легко.

Больше всего трудностей вызвал огромный конь спутника Цубасы. Он не желал подпускать мальчика к себе, косился, издавал странный звук: не то скрежет, не то стрекот. Ахти никогда ещё не слышал ничего подобного.

В ход пошли уговоры и ласки, но окончательно расположить к себе коня ему удалось только пятью сладкими яблочками.

После этого здоровяк растаял и начал тыкаться мордой в плечо, требуя добавки.

Чтобы вымыть такого гиганта, Ахти пришлось использовать приставную лестницу. Одно копыто он с трудом удерживал в руках. Когда дело дошло до расчёсывания гривы, мальчик понял, что либо его познания в коневодстве крайне ограниченны, либо это порода, которой доселе в мире не существовало. Ахти даже усомнился, что перед ним конь. Брюхо великана покрывали необычные бугры, разделяющие его на сегменты. На ногах, в области пясти и плюсны, имелись острые выросты вроде шипов на стебле розы.

Жеребец повернул голову, подставив её под солнечные лучи, пробивавшиеся через крохотное окошко, и мальчик впервые разглядел глаз необычного гиганта. Он словно состоял из крохотных ячеек.

– Ты… – прошептал мальчик. – Ты пришёл оттуда, верно? Что там с тобой произошло?

Конь мотнул головой, с шумом выдохнул воздух через ноздри. Ахти шагнул ближе, заглядывая в овальный зрачок, и вдруг услышал голос Тойво:

– Эй, малец! Ты там собрался весь день сидеть? Заканчивай! Ты нам нужен в доме. Есть разговор.

Мальчик вздохнул, отставил в сторону лестницу. В последний раз бросил любопытный взгляд на зеленоватую шкуру великана.

– Ты меня слышал, Ахти?

– Иду-иду!

В ноздри ударил аппетитный запах жареной куроптицы. В животе тоскливо заурчало. Только дойдя до дверей трактира, мальчик понял, как устал и проголодался. Утром он уехал на охоту и с тех пор ничего не ел.

Первое, что Ахти услышал, когда вошёл внутрь, – громоподобный хохот, от которого затряслась и без того ненадёжная крыша «Мамочкиного приюта». С ним звенел ржавым колокольчиком голос Лемпи.

Мальчик повернул голову и увидел её сидящей за деревянной стойкой и утирающей набежавшие от смеха слёзы. Рядом сидел широкоплечий мужчина, который, несмотря на духоту, так и не снял дорожного плаща, просто выпростал из-под него мускулистую волосатую руку и держал в ней большую надкусанную ножку куроптицы.

Если бы не эта рука, Ахти решил бы, что перед ним и не мужчина вовсе, потому что на спине незнакомца лежала тёмно-каштановая коса, достающая почти до копчика. Тяжёлая и тугая, она напомнила мальчику пригревшуюся на солнце толстую кобру.

– Вот я и говорю, Цубаса, друг мой, – рассказывал незнакомец историю, начало которой Ахти пропустил, – тебе не нужна эта балаболка! Через неделю твои уши отсохнут и полетят по ветру, как два осенних листочка. Женщина-картограф – вот твой идеал! Она будет водить пальцем по твоей коже и мычать что-то себе под нос.

Трактир снова затрясся от громкого хохота. Мальчик поискал глазами Цубасу – не вспылит ли? В «Мамочкином приюте» и за меньшее затевали драку. Но Цубаса сидел за одним из деревянных столов, ковырялся в тарелке с овощами странными деревянными палочками, улыбался и попивал что-то из тыковки.

Плащ он снял и аккуратно сложил на лавке. Его смуглые обнажённые руки были покрыты такими же замысловатыми татуировками, как и лицо. Тут Ахти припомнил, что Тойво когда-то рассказывал постояльцам об удивительном человеке-картинке, у которого всё тело было покрыто узорами.

Насмеявшись, мужчина с длинной косицей закашлялся, отложил жареную ножку на блюдо с костями и прохрипел:

– Тойво, плесни мне ещё яблочного сока.

– Может, пивка, Чемпион? Оно лучше утоляет жажду.

– Смотря какую жажду ты имеешь в виду. Ту, которая носит меня по пыльным дорогам, ни водой, ни пивом не утолишь.

– О! Гаспар Таурусский философствует! – подняла брови Лемпи, опираясь на стойку и разглаживая на платье меховой воротничок. – Редкое зрелище, нужно позвать лесных зверей в свидетели.

Она вставила два пальца в рот и заливисто свистнула.

Тот, кого звали Гаспаром, или Чемпионом, на этот раз не рассмеялся.

– Был Таурусский, – пробормотал он, – да весь вышел.

– Так наливать пиво или нет? – проворчал Тойво.

– Ту бурду, что ты даёшь проезжим олухам, – нет. А вот добротное красное пиво в запотевшем графине, которое ты прячешь в погребе, – да!

Трактирщик хмыкнул, подошёл к потайному люку за стойкой, потянул за стальное кольцо и начал осторожно спускаться по лестнице.

– Мне тоже кружечку! – подала голос Кукушка с лежанки. Её морщинистые пальцы без остановки перебирали разложенные на коленях травы и собирали их в отдельные пучки. – Что-то жарковато сегодня.

– Ты здесь, Ку-Ку? – удивился Гаспар. – Так тихо сидишь, что я уже решил, будто ты померла.

– Я слушаю, сынок, слушаю, – ухмыльнулась беззубым ртом старуха. – А как помру, ты первый почуешь.

Гость у стойки снова расхохотался, обернулся через плечо и посмотрел прямо на Ахти. Мальчик впервые увидел его лицо – широкое, скуластое, смуглое. Упрямый подбородок, густые тёмные брови, большие круглые ноздри и пухлые губы с чуть опущенной линией рта. Пристальный взгляд Гаспара приковал Ахти к месту. В чёрных глазах гостя таилось что-то львиное, но вместе с тем в них блестели озорные искорки.

Казалось, это лицо человека открытого, сильного и весёлого, но сейчас он не улыбался, и мальчик готов был раствориться в воздухе, только бы не встречаться с ним взглядом.

«Чемпион, – пронеслось в голове Ахти. – Как есть, он – чемпион. Не знаю, кого он победил и в чём, но я бы с ним не стал соревноваться».

– Ты в меня влюбился или надул в штанишки? – поинтересовался Гаспар. – Уже пять минут торчишь в дверях с выпученными глазами.

– Я… я… – не нашёлся что ответить Ахти.

– Это ему ты хочешь доверить наших скакунов, Цубаса? Парень, похоже, получил копытом по лбу.

– Перестань обижать нашего мальчика, – наклонилась Лемпи к Гаспару и несколько раз сжала его руку под плащом. Ахти мог поспорить, что это был очередной повод проверить гостя.

К парню уже вернулся дар речи. Он ткнул в сторону блюда с объедками пальцем и сказал:

– Я уже не мальчик. И это была моя куроптица. Первый кусок по обычаю достаётся охотнику.

Гаспар развернулся, весело похлопал себя по животу:

– Да? Ну так забери его у меня, если хочешь.

– Ахти, зайчик, – проворковала Лемпи, – ты проголодался? Там в чугунке ещё осталась тыквенная каша.

– Не хочу я есть кашу! – крикнул «зайчик». – Она меня достала! Я для того и подстрелил дичь!

– Не хочу ефть кафу! – повторил Гаспар, состроив плаксивую мину. – Так говорят детки, которых кормят с ложечки.

– Мне как-то плевать, что думает мучитель животных!

– Это ты о чём?

– Это он о загнанных конях, – вздохнул Цубаса.

– О! – отозвался Гаспар.

– Парень тебя уел, – ухмыльнулась Лемпи.

– Что вы расшумелись? – появилась из люка голова, вслед за ней плечи, запотевший кувшин с красным пивом и, наконец, весь Тойво. – Стоит оставить постояльцев одних, и обязательно драка.

– Ты ничего не пропустил, – ответил за всех Гаспар. – Вся драка впереди.

Хозяин окинул собравшихся подозрительным взглядом.

– У парня голодозлость, – покачал головой Цубаса, отодвигая от себя пустую плошку. – Ей-ей, это страшное зрелище!

– Наш Ахти растёт, – проскрипела Ку-Ку из угла. – Его шарики тяжелеют, голос грубеет, а характер портится.

– Что?! – взвизгнул мальчик. – Какие ещё шарики?!

Его уши загорелись красным – хоть ладонями прикрывай.

Ку-Ку добродушно заквохтала, чуть не рассыпав с колен пучки трав.

– Ладно, хватит, – оскалился Тойво. – Пока вы под моей крышей, не дам обижать сироту. Здесь подзатыльники давать могу только я.

– А с чего это я должен получать подзатыльники? – подбоченился Ахти. – Лучше своих дружков гони в шею. Едят чужую еду, портят коней! Ещё небось и платить не собираются.

– Да этого сироту попробуй обидь! – усмехнулся Гаспар. – Руку откусит. Как тебя звать, парень?

– Так я тебе и сказал! Имя, известное дело, не следует говорить всякому встречному.

– А то что?

– А то попадётся какой-нибудь чернокнижник и порчу наведёт!

– Вот оно как! – хохотнул Чемпион. – Ты где этого нахватался? Откуда будешь?

– Он с Зелёной Пирамиды, – ответил за мальчика Тойво. – Приблудился месяца три назад. Про порчу это ему Кукушка мозги промыла, а вообще он не глупыш – грамоте и письму обучен. А звать его Ахти. Так-то.

– Ну спасибо, – пробурчал парень и, сжав кулаки, пошёл к чану с тыквенной кашей.

– И верно, котик, подкрепись, добрее станешь, – проворковала Лемпи.

– Ты с Зелёной Пирамиды? – спросил Гаспар, и в его голосе послышалось любопытство.

– Какая теперь разница.

Мальчик положил в плошку комок густой каши, поморщился.

– Мы бывали там не раз, да, Цубаса? До того, хм, как всё рухнуло. Некоторые традиции Зелёной Пирамиды сохранились ещё от первых поселенцев Тауруса. Жаль, что в самой Исполине их почти не осталось. Тебе повезло там родиться, парень.

– Неужели?

Гаспар залпом осушил тыковку с пивом, хлопнул здоровенной ладонью по столу, отчего Лемпи широко раскрыла сонные глаза и ойкнула.

– Да ты хоть понимаешь, что нигде так не обучают детей, как там?! Не смотрят ни на происхождение, ни на род! Любой сорванец, выйдя оттуда, знает пять великих наук, говорит на нескольких языках, владеет ремёслами. Верно я говорю, Цубаса?

– Верно, – эхом отозвался человек в татуировках. – Только я тебя поправлю: любой знал, владел, говорил.

Гаспар махнул рукой:

– Ерунда. Вот этот бродяга может на древнем произнести боевой клич Зелёных. Ну, парень, не робей!

Ахти так и не притронулся к каше. Его глаза округлились, а губы, как чужие, проговорили:

– Олеме сиелло, мисса тули он!

Чемпион развернулся к напарнику:

– Ну что, ковёр узорчатый, слышал?

– Мы там, где пожар, – перевёл Цубаса. – Никогда не понимал, что это значит. Клич Зелёных многие знают. Я вот, например. А чем ещё докажешь, что ты оттуда?

– Нечего мне вам доказывать, – ответил мальчик, отправляя остывшую кашу в рот.

– И то верно, – сказал Гаспар. – Может, хотя бы расскажешь, из-за чего одна из великих твердынь пала?

Ахти снова замер, его глаза бездумно уставились на гостя, лоб наморщился.

– Не помнишь… – вздохнул Чемпион. – И у тебя так.

Они с Цубасой молча переглянулись.

– Не пойму только, – сказал человек в татуировках, – если парень жил в Зелёной, почему у него глухолесское имя?

– Тут как раз нет ничего странного, – подала голос Ку-Ку, отчего все вздрогнули. – Зелёная Пирамида ближе всех к северу, много нашей молодёжи уходило служить, в защитники Исполины. Вот и у парня родители, небось, из наших.

– Из наших? – поднял чёрные брови Гаспар. – С каких это пор Глухолесье престало быть частью державы?

– С недавних, – ответил за Кукушку трактирщик. – С тех самых, как местные не платят столице шкурками и древесиной. Были мы у них вечные должники. И доили нас, как коз!

– И охраняли от паскудных соседей, – возразил Гаспар. – И высылали зерно и лекарства, когда была в том необходимость.

Никто с ним не спорил. Чемпион, хрустнув коленями, поднялся:

– Ладно. Хватит разговоров. Пора в дорогу, пока от пива не разморило.

Цубаса мгновенно оказался на ногах, затянул пояс, проверил, как ходит короткий меч в ножнах, ощупал узлы на дорожной суме.

Гаспар извлёк из кармана связку с медными и серебряными колечками, брякнул ими о стойку:

– Плачу́ вперёд, Тойво, и надеюсь на твоё сердце, а не на твоё слово. Даю почти всё, что есть, потому что никто не знает, будет ли обратная дорога.

Трактирщик подмигнул, убрал звонкие колечки в денежный ящик.

– Постой, Чемпион, – сказала Кукушка. – Не уходи. Дай погадаю на дорожку.

– Э-э, нет, бабуля. Я слышал, сколько ты за это берёшь. Да и не хочу я знать, что меня ждёт. Пусть будет, что будет.

– Ничего я с вас не возьму, – пообещала Ку-Ку. – Это нужно более мне, чем вам. А потому подходите оба и давайте левую руку.

Ахти, Тойво и Лемпи, которые знали, что старуха никогда и никому не гадает за просто так, удивлённо переглянулись.

Цубаса подошёл к ней первым и протянул ладонь – наверное, единственное место на его теле, где не было узоров.

Кукушка долго глядела подслеповатыми глазами на линии руки, затем оперлась на печь и поправила на коленях дырявое платье.

– Ну? – спросил Цубаса. – Что видно?

– Погибнешь как великий воин, человек-картинка, – ответила она.

Цубаса выпрямился, довольно улыбаясь:

– А когда?

– Негоже тебе знать. Скажу – и погибнешь как свинья, – отрезала Ку-Ку. – Следующий!

Улыбка тут же исчезла с лица Цубасы, и он отошёл от старухи.

– Теперь ты, Гаспар, – позвала Кукушка.

Чемпион повернулся к выходу, и только теперь Ахти заметил, как он держит левую руку под плащом, – будто бы она у него сломанная, в лубке, на пе́ревязи.

– Сказал же – не хочу.

– Кукушка не тебе предлагает, – сощурилась старуха. – А себе. Дай мне взглянуть, и я не скажу вслух ни слова. Будешь спать крепко, ничего не ведая.

Лемпи и Тойво снова переглянулись.

– Что ты прицепилась к гостю, Ку-Ку? – поинтересовался трактирщик. – Не припомню, чтобы ты кого-то так уговаривала.

– Молчи, пропойца, – непривычно резко отозвалась старуха. – Не влезай в то, что тебе не ведомо. За твою жизнь бьюсь. Она, как и жизнь каждого, кто сейчас под крышей «Мамочкиного приюта», ниточками тянется к Гаспару из Тауруса. А сам он, того не ведая, тоже висит на ниточке, прямо над преглубокой расселиной, на дне которой аспиды и вострые камни.

– Вот тебе и «не скажу ни слова», – хохотнул Чемпион. – Не верю я гадалкам.

– Гадалками базарных девок зови. А я провидица. И до факела мне: веришь ты или нет. Давай руку.

Ахти заметил, как на лбу Гаспара выступили капельки пота. Гость тряхнул длинной косой и сказал:

– Не у дел моя левая рука, бабуля. Ранение.

– Ранение? – ехидно усмехнулась Ку-Ку. – Ну что ж, давай правую, милок, мне так без разницы.

– Почему ж ты всем говоришь показывать левую? – вмешался мальчик, не сдержав любопытства.

– А чтоб туману нагнать, – ответила хиромантка и повернулась к Чемпиону. – Не трусь, воин.

Гаспар недовольно засопел, сел на стул перед старухой, вытянул правую руку.

Кукушка сгорбилась над грубой ладонью, секунду-другую шептала себе что-то под нос. Вдруг вскрикнула, отшатнулась, как обожжённая! Её обезумевший взгляд заметался по трактиру, перескакивая с одного лица на другое: Тойво поперхнулся пивом, Лемпи побледнела так, что румяна на её коже загорелись красными пятнами, а Цубаса попятился к стене.

Ахти заморгал, ничего не понимая. Только Чемпион не дёрнулся. Он сидел, задумчиво разглядывая собственную ладонь, а потом протянул лениво:

– А по-моему, морщины на ладони есть у всех, и это ничего не значит.

Он поднялся – высокий, плечистый.

– Идём, Цубаса.

Человек в татуировках чуть поклонился хозяевам:

– Мёда и хлеба этому дому.

– И крыши без прорех, – добавил Гаспар и пошёл к выходу.

Кукушка сидела со стеклянными глазами: губы сжаты, руки трясутся.

У Ахти пересохло во рту, сердце колотилось, отдаваясь в висках.

– Стойте! – крикнул он. – Подождите!

Фигуры двух воинов остановились в белом прямоугольнике дверного проёма.

«Возьмите меня с собой!» – мелькнула в голове мальчика внезапная, безумная мысль, но губы не осмелились её озвучить.

– Если будете проезжать Зелёную Пирамиду… – начал Ахти и замолчал.

– Тогда – что? – спросил Гаспар.

– Если увидите её, расскажите, что с ней стало.

Фигура в светлой рамке кивнула:

– Береги моего коня, мальчик. Отвечаешь за него головой.