Павел Гушинец
Палата номер пять
О полезности огурцов с грядки
Давно я обещал эту историю в комментариях к какому-то рассказу. Завозился, забыл, другие проекты отвлекли. Но обещания надо выполнять.
Солдат – явление стихийное. Особенно когда он не один. И чем больше этих самых солдат, тем стихия разрушительнее. К примеру, трое бойцов, это так, дождичек, а вот два десятка – это уже тайфун и землетрясение в одном флаконе. Особенно для того, кто за них отвечает. И военным докторам тоже достаётся. Отправили солдат разгружать какие-нибудь ящики со снарядами – точно кто-нибудь себе на ногу ящик уронит. Послали их в лес, на стрельбище, так они найдут в лесу какую-нибудь несъедобную гадость и обязательно съедят. И ведь не от того, что у них паёк маленький, а так, со скуки. Стоишь ты на посту, ёлку охраняешь. Скучно же. А рядом кустик, и на кустике ягоды симпатичные, чёрные, значит спелые. Ну как тут удержаться городскому парню и не отправить пригоршню этих ягод в рот. А где пригоршня, там и две.
А потом начальник медпункта, промывая желудок очередному горожанину, на полном серьёзе предлагает замполиту провести в части курс ботаники. Чтоб всякие волчьи ягоды от черники отличали.
Но сейчас не про ягоды. В начале осени началась в части привычная забава. Со всех концов страны приехали на наш полигон сотни молодых бойцов и устроили на этом полигоне игрища. На танках катились, в цели стреляли, друг другу морды били. Веселье.
Три дня перед учениями я не спал вообще. Прежде чем допустить всю эту толпу на полигон, мне нужно было проверить все источники водоснабжения, осмотреть территорию на предмет внезапно павших диких животных, ну и кучу других мелочей учесть, о которых даже рассказывать скучно. Хожу я по полигону (сорок квадратных километров, между прочим), проклинаю тот день, когда решил стать военным эпидемиологом. А в лесу – благодать, птички поют, сосны шумят, прапорщики с сержантами матерятся. Солдаты из моей части толпами носятся, кто место под лагерь готовит, кто от командования прячется. Работа кипит.
Отгуляли мы праздник, отстрелялись. Вроде никого на этот раз танком не задавило, ни один грибник не пострадал (разве только морально). Я похудел килограммов на пять, берцы к ногам приросли, жена забыла, как я выгляжу, но это так, мелочи военной жизни. Прошло довольно много времени. Уже и листья все с деревьев облетели, клины отучившихся в учебке бойцов потянулись в свои части.
Прихожу утром в лабораторию – любимая картина. Перед дверями на ступеньках сидит боец, держится за живот и активно стонет.
– Диза? – спрашиваю.
– Ди-и-иза, доктор! – радостно соглашается солдат.
– Опять, небось, пирожков в чипке натрескался? Говорил я вам – не ходите туда, хозяйка просрочку с вокзала забирает и вам скармливает.
– Ы-ы-ы, – закатывает глаза солдат.
– Заходи, Смоктуновский, – я открываю дверь. – Посиди, вон на кушетке, сейчас лаборантка придёт, будем с тебя анализы брать.
В лабораторию прибывает личный состав в лице лаборантки – санитарки Людмилы Сергеевны, с ходу ставит солдата в неудобное положение и берёт анализы с разных интересных мест. Принимаем из трясущихся рук пациента баночку с образцами кала. После чего отправляем больного страдать в медроту, а сами погружаемся в исследовательский процесс. Точнее Людмила Сергеевна погружается, а я отчёт пишу. Отчёт, в нашем деле – самое главное.
– Павел Владимирович, – негромко говорит лаборантка. – А посмотрите-ка что это тут такое?
Отрываюсь от отчёта, подхожу к микроскопу. Смотрю – и вправду чудо чудное. Что-то овальное, вытянутое. И очень знакомое. Где-то я этого товарища много раз видел. Видел, да подзабыл. Явно не бактерия, для бактерии великоват. Полез в учебники и справочники – так и есть. Аскарида, родная, человеческая. Точнее её яйцо.
Звоню в медроту, терапевту.
– Так, мол, и так, обнаружены гельминты.
Терапевт очень обрадовался. Потому что солдат один не болеет. Из-за того, что живут они по сорок человек в одной казарме, кушают рядом и в туалет вместе ходят, различные интересные болезни у них бывают в массовом порядке. Уже вместе с терапевтом позвонили в часть, откуда солдат к нам явился, и через час перед моей лабораторией выстроилась шумная толпа бойцов.
Выхожу ругаться.
– Вы чего, говорю, народ сюда привели?
– Так на анализ, – пожимает плечами сержант. – Говорят, у Иванова глисты, надо всем провериться.
Никакой врачебной этики и сохранения тайны пациента.
– Неразумные, – говорю. – Вы мне тут зачем? Мне от вас и надо, что какашек по пятьдесят грамм с души.
– А-а! – соображает сержант.
Разворачивает всю толпу на сто восемьдесят градусов и гонит в казарму анализы добывать. Не знаю, какими методами он действовал, но к обеду принесли. В чём принесли – отдельный разговор. Такого набора посуды не видела даже районная КДЛ. Людмила Сергеевна посмотрела на меня с благодарностью, высказалась, что она вообще-то лаборант-микробиолог и за паразитологию не подписывалась, и мол вы, Павел Владимирович, свои чемоданы говна сами разгружайте.
– Людмила Сергеевна, – с пафосом Брюса Уиллиса говорю я. – Кто, если не мы?
И ухожу отчёт делать. Потому что отчёт – это главное.
Через час лаборантка выявила ещё двоих. Вызываем, начинаем расспрашивать. Да, иногда живот побаливает, но не обращали внимания, думали это от пирожков в чипке. А других проявлений не было. Собрал всю троицу в одной палате медроты, позвал терапевта и замполита для солидности.
– Колитесь, – говорю. – Что и где ели примерно в начале осени?
Лица солдат вытянулись. Вы помните, что ели несколько недель назад? Вот и они не помнят. Я и вопрос, так для протокола задал.
И тут один из бойцов смотрит на товарищей, светлеет и говорит мне.
– Товарищ страшный лейтенант, а нам за это ничего не будет?
– Не будет, – обещаю я. – Только колитесь, потому что мне надо эпидемию предотвратить.
– На полигоне мы ели.
– Все на полигоне ели. Конкретнее.
– Да там неподалёку хуторок был, – вздыхает солдат. – Мы идём, через забор смотрим – а там огурцы! И нет никого. Мы оградку-то перелезли, по огурцу всего взяли.
– Хоть один бабке оставили?
– Товарищ старший лейтенант… Больше половины оставили.
– Короче, обожрали бабке все огурцы, так и запишем. А мыть не пробовали?
– Так они с грядки же, экологически чистые.
– Это в сторону города, хуторок? – интересуется Людмила Сергеевна. – Там ещё дом такой, с синей крышей?
– Он самый – кивают солдаты.
– Понятно. Там Петровна живёт. У неё уже года два как туалет рухнул от ветхости, так она всё на огород ходит. А Петровна свинья такая, что у неё не только аскариды, у неё что угодно завестись может.
Солдаты слегка позеленели. Было видно, как представления об экологически чистых продуктах рушатся у них на глазах.
Солдат-то мы вылечили. И, чудо, они не успели никого заразить, хотя аскаридоз в закрытых коллективах, это истинное проклятие. Информацию о хуторянке передали гражданским коллегам. Что уж они там с ней делали, это не моя компетенция.
Целую неделю после выявления инвазированных, Людмила Сергеевна не отходила от микроскопа и проклинала свою судьбу. А я что, я отчёты писал. Ведь отчёты в нашем деле – самое главное.
Особенность армейской стерильности
Как вы помните, десять лет назад я решил, что в моей жизни мало приключений и подался в армейскую медицину. Через некоторое время возглавил микробиологическую лабораторию в медроте в одной из крупнейших частей нашей страны. Ну как возглавил. В этой самой лаборатории кроме меня самого трудилась только Людмила Сергеевна. Лаборантка, она же санитарка, она же «серый кардинал», потому что муж у неё был военный пенсионер, а бывших полковников, как известно, не бывает.
Утро начиналось с того, что мы с Людмилой Сергеевной принимали длинный поток пациентов с жалобами на боли в животе и горле, собирали с них посевы. Отсеявшись, проводили аналитику вчерашней работы, заполняли кучу журналов. После этого Людмила Сергеевна гнала меня тряпкой на какую-нибудь проверку, а сама принималась мыть посуду и драить лабораторию. К моему приезду с проверки кафель пятидесятых годов блестел, глаза щипало от хлорки, синие бактерицидные лампы уничтожали всё живое. Стерильность – наше всё!
И вот однажды этот железобетонный вековой порядок дал трещину. Людмила Сергеевна заболела. Причём заболела серьёзно. С вечера начала кашлять, этот кашель по вентиляции услышал наш терапевт со второго этажа медроты, спустился, диагностировал бронхит, а после снимков сменил диагноз на пневмонию.
– Как же вы там без меня? – переживала Людмила Сергеевна по телефону.
– Справлюсь! – браво отрапортовал я. – Где наша не пропадала!
Ох, как же я ошибался.
Дня три мне не удавалось даже голову поднять. Пациенты, как назло, пошли косяками. На полигон приехали очередные «гости», и пришлось экстренно «сеять» десяток поваров. В подконтрольной части началась вспышка какой-то кишечной гадости, и пришлось два дня отсидеть там. Автоклавная стала напоминать кухню нерадивой хозяйки. Повсюду валялась грязная лабораторная посуда, на которой пышными цветами распускались ростки микробных цивилизаций. Некогда блестящий кафельный пол затоптали сапогами. Короче лаборатория превратилась в проходной двор.
В пятницу я расписался в очередном журнале, затолкал штатив с пробирками в термостат и вытер пот со лба. Кажется, отстрелялся. И тут мой взгляд упал на грязный пол, пирамиду из чашек Петри в автоклавной, россыпь пробирок. Ну бли-и-ин!
И тут, как назло, в лабораторию наведался начмед майор.
– Ну и сирюльник у тебя, лейтенант, – вздохнул он, оглядевшись. – А где Сергеевна?
– Заболела.
– Оно и видно. Подошвы к плитке прилипают. Я понимаю, что в грязи микробы не растут, но странные у тебя какие-то методы дезинфекции.
– Сейчас всё помою, – покраснел я.
– Ты что, идиот? Дедовщину в армии ещё никто не отменял! Возьми солдата из выздоравливающих, – хмыкнул майор.
– Да неудобно как-то.
– Неудобно спать на потолке – одеяло падает, – рыкнул майор. – Всему вас, пиджаков учить надо. Звони своему корешу, капитану Кротову. Пусть парочку бойцов из терапии пришлёт.
Позвонил. Через пять минут у дверей лаборатории топтался солдат в больничном халате и тапочках на босу ногу.
– Слушай задачу, – говорю. – Я пока автоклавную загружу, а ты полы помой. Вот тебе тряпка, вот ведро. Воду вон там наберёшь.
Смотрю – мнется что-то, руки за спину прячет.
– Чего ты?
– Да у вас же тут лаборатория, микробы всякие. Боюсь я.
– Что, настолько боишься?
– Да я неделю животом маялся, не хочется опять.
И глаза у него несчастные-несчастные.
Отправил бойца обратно в медроту, прислали другого. Тот бодро взялся за дело, пока я гремел пробирками в моечной – вылил на пол лаборатории полведра воды и разнёс всю грязь по углам.
– Стой! – увидев это непотребство, заорал я. – Ты что, полы мыть не умеешь?
– Никак нет! – вытянулся солдат. – Ни разу не приходилось.
– А сколько лет тебе, детинушка?
– Девятнадцать, товарищ лейтенант! – бодро отрапортовал солдат.
– Ну, иди себе, – вздохнул я.
Через минуту звонит мне начмедпункта терапевт Кротов.
– Паша, ты как первая девка на деревне, всё выбираешь! Чем тебе этот боец не понравился?
– Да не умеет он ни хрена. Только грязь развёл.
– Пиджак ты, Паша! Пиджачилла! Не можешь солдата заставить нормально пол помыть! Ничему тебя армия не учит.
– Поговори у меня, – огрызнулся я. – В следующем месяце проверка твоего медпункта.
– А это называется шантаж и злоупотребление служебным положением! – фыркнул капитан. – Ладно, пришлю тебе ещё одного.
Третьего бойца я ждал минут десять. За это время успел выдраить пробирки с засохшими сахарами, отравить полмедроты паром из автоклавной и выйти покурить. Смотрю, на крыльце стоит солдат в больничном халате и в телефоне копается.
– Ты чего тут? Замёрзнешь же, – говорю я.
– А я маме сообщение пишу, что вы меня заставляете пол мыть, – нахально отвечает боец. – Она сейчас петицию составит – и на сайт министерства обороны.
Дал ему пенделя и с крыльца спустил.
А тут снова начмед идёт.
– Ты чего, лейтенант, ногоприкладством занимаешься? Ты же клятву Гиппократу давал. К тебе пациента из терапии направили, а ты его в хирургию переводишь?
– Да он тут жалобы в министерство строчил.
– Пиджак ты, доктор. Делать нашему министерству нечего, разбирать, что в какой-то части солдата заставили пол помыть. На понт он тебя взял, а ты и повёлся.
И тут понял я, что чтобы понять всё армейские мудрости, нужно либо родиться в военном городке, либо как наш начмед, бидон спирта тут выпить. Посмотрел на начмеда, на окна медроты, на сереющее небо и опадающие листья и взяла меня тоска.
– Да пошли вы на хрен, – в конце концов, сказал я.
Запер лабораторию, снял халат, китель и помыл полы сам.
Передумал
Мои постоянные читатели помнят бравого капитана-артиллериста, который в танках не горит, и зарубежных министров не боится. Но время идёт. И нынче этот бравый капитан уже целый подполковник. Преподаёт в одном военном вузе. Встретились тут на днях, посидели. Молодость вспомнили. И грустно немного стало. Сидит напротив здоровенный подпол, виски седеют, голос командный. А глаза прежние.
Эх, какой я старый.
Но рассказ не об этом. Посидели, короче, поговорили, и добавил он в мою коллекцию целый ворох историй из жизни курсантов и преподавателей. Хоть отдельную серию начинай. Вот я, пожалуй, и начну.
Курсант военного вуза, это вам не солдат-срочник. Это катастрофа в два раза серьёзнее. Что может солдат натворить? Ну танк сожжёт, ну стырит что-нибудь, ну выстрелит не в ту сторону, добавив отцам-командирам седых волос. Так это всё события мелкого масштаба и наша армия их переживёт. А курсант станет офицером. И такого может наворотить – тут не только отцы-командиры, тут всё Министерство Обороны поседеет. Поэтому к воспитанию этого офицера надо подходить серьёзно.
Многие этого воспитания не выдерживают.
Сижу как-то в кабинете, планы нападения на предполагаемого противника анализирую. Стучат.
– Войдите, – кричу, а сам прикидываю, что если шпион, то как бы побыстрее эти планы съесть.
Однако заходит свой, третьекурсник Иванов. Взгляд угрюмый, носом шмыгает.
– Разрешите, товарищ подполковник?
– Разрешаю. Чего тебе?
– Ухожу я.
– От кого? Если от меня, то у нас с тобой ничего не было.
– Из вуза ухожу. Не хочу быть военным. Передумал.
– Неожиданно. Обидел тебя кто-то? Ты скажи, мне можно, я разберусь, я не замполит.
– Да нет, – мнётся курсант. – Устал я. Надоело.
Убираю планы в стол, смотрю на этого балбеса.
– Иванов, оно тебе надо? Вроде учишься неплохо, хвалят тебя. Может с девушкой проблемы?
– Я сам, – бурчит, разглядывая доски пола. – Передумал я. Не хочу быть военным. И сразу не хотел.
– Вот сюрприз. Так чего же ты поступал? До третьего курса тянул?
– Батька сказал.
Я покосился на портрет, висящий за спиной. Неужели? А нет, у него же свой батька есть.
– А чего сейчас уходишь?
– Сил нет.
– Тебе этот год остался и следующий. Ты уже почти офицер.
– Не хочу, передумал, – смотрит исподлобья.
– Ну ладно. Иди. Ты, надеюсь, понимаешь, что теперь твои родители государству 15 тысяч убитых енотов должны? (от автора – цены приблизительные, для общего ознакомления).
– За что?
– Как за что? Два года тебя Родина кормила, обучала, одевала. Денежное довольствие ты получал. А надежд государства не оправдал. Будь добр вложенные в тебя средства вернуть.
– А где такое написано?
– Так в договоре, который ты подписал при поступлении. Читал?
По глазам вижу – не читал. Подмахнул не глядя, даже не задумываясь о том, какой документ подписывает.
– Так вот, ты откуда у нас?
– Из райцентра.
– Ага. В твоём райцентре квартира где-то 25 тысяч стоит? Вот позвони сейчас родителям и обрадуй их, что они должны стране полквартиры. А могли бы тебе, дураку, наследство подогнать.
Ушёл звонить. Возвращается через полчаса. Уши красные, глаза на мокром месте.
– Ну что? – спрашиваю.
– Ухожу.
– А родители что сказали?
– Не ваше дело!
Грубит. Понятно. Батя, небось, истерику устроил.
– Ты иди к себе, подумай пару дней. Остынь. Ты ведь уже старшекурсник. Самые трудные годы позади. Ещё немного усилий – и ты готовый офицер. А уйдёшь сейчас – опять ты никто и надо всё сначала начинать. Ещё и денег должен будешь.
– Всё равно уйду.
И ушёл. Приезжали родители, батя орал на сыночка прямо у меня в кабинете. Но Иванов-младший держался, как 28 панфиловцев. Упорство, достойное лучшего применения. Забрал, короче, документы и пропал из поля зрения.
А через полгода поехали мы с курсантами в часть на «практику». Ранняя весна, мокрый снег с дождём, слякоть. Противно, короче. Таскаем по раскисшему полигону свои орудия, мокрые злые. Вокруг солдаты этой самой части, то ли помогают, то ли мешают.
Смотрю – в серой солдатской шеренге лицо знакомое. Да это же Иванов! Какая встреча. Подхожу.
– Здорово, боец!
– Здравствуйте, товарищ подполковник.
– А ты тут какими судьбами?
– Да вот, – разводит руками. – Я как вернулся домой, то военком наш районный сильно на меня обиделся. Я ему там какие-то планы и премии испортил. Гонялся за мной с особым рвением. Об отсрочке до лета даже разговора не было. Забрал в сапоги в зимний призыв.
Злорадничать не стал. И так парню плохо. Похлопал по плечу.
– Звони, – говорю. – Если что. Телефон-то помнишь?
Кивает.
А тут бежит курсант Сидоренко:
– Товарищ подполковник, там орудие в грязи застряло.
Попрощался с Ивановым и пошёл спасение орудия организовывать. А Иванов остался.
К чему я всё это. Товарищи родители, а особенно отцы, если не сбылась ваша мечта стать офицером и решили вы из своего оболтуса сделать генерала армии, а он сопротивляется всеми силами. То не надо его заталкивать в Академию руками и ногами. Ничего толкового из этого не выйдет. Пусть идёт куда хочет. Если он, конечно, куда-то хочет.
Ужасы нашего городка
В советское время воинская часть, куда меня определили врачом, была крупнейшей в стране. Сюда приезжали в учебку бойцы со всех окраин и центров необъятной Родины. По каменным плитам плаца маршировали и узбеки, и кавказцы, и малые народности севера. Из-за размеров учебку поделили на шесть «городков», в каждом была своя столовая, медпункт, штаб, КПП. Готовили специалистов разных направлений: мотострелков, танкистов, связистов. В центре – школа сержантов и прапорщиков. В командиры части сажали полковников, чтоб они могли генерала получить.
Независимому государству такая громадина оказалась ни к чему. Казармы опустели, в залах, рассчитанных на двести-триста человек, свободно расположились полсотни, о двухъярусных кроватях забыли, а один из «городков» и вовсе решили закрыть. Так он и стоял, поблёскивая разбитыми окнами и пугая проверяющих пробившейся сквозь плиты плаца травой. Поговаривали, что раз в полгода туда приезжали какие-то спецчасти, тренироваться в штурме зданий, но я сам не видел, врать не буду.
Как-то вечером поехал я с проверкой в часть неподалёку, завозился, ползая с прапорщиком-начпродом по его складу, пока акты-отчёты составлял – стемнело. Осень, октябрь месяц, темнеет быстро. Устал, как собака.
– Всё, – говорю. – Проверка окончена, везите моё проверяющее тело обратно в лабораторию.
Прапор радостно убегает и возвращается с кислой физиономией. Пока мы по складам лазили, водитель «буханки», на которой меня привезли, успел домой свинтить, и ключи от служебного автомобиля с собой забрал.
– Я сейчас позвоню, он недалеко живёт, в городе. Час-полтора, довезём вас, – оправдывается прапор.
– Да ну вас, – говорю. – За полтора часа я до медроты пешком дотопаю. Тут километра три напрямик.
Натянул фуражку на уши, папку с актами под локоть сунул и пошёл. Бреду по дорожке вдоль военного забора, вроде ничего. Луна подсвечивает, ещё и фонари кое-где неразбитые попадаются. Главное в яму не попасть, а то ямы на наших военных дорогах глубокие, можно и сломать что-нибудь. Подхожу к заброшенному городку. И тут в моей тормознутой от усталости голове мелькнула мысль. Это если ж вдоль забора вокруг городка идти, то километра полтора получается. А если сейчас через забор, да напрямую через плац, да вдоль заколоченной казармы, то можно изрядно срезать. Короче, я пока опомнился, мои ноги меня уже через забор перекинули и вглубь городка увлекли.
А в городке фонари не горят. И луна, вот ведь пакость, за какую-то тучку спряталась. Иду почти наощупь. Жутко, до дрожи в коленках. Вокруг пустые заброшенные казармы, какие-то памятники-бюсты советской эпохи белеют. На газоне трава по колено и куст разросся, ветками колышет – тени по всему плацу. Под ветром скрипят жестяные щиты для строевой подготовки и какие-то невидимые в темноте лозунги. Сразу вспоминаются то ли романы Стивена Кинга, то ли компьютерный ужастик «F.E.A.R», в который я вчера играл. Того и гляди из тёмного оконного провала выглянет ДЕВОЧКА.
Б… и вправду кто-то выглядывает! Не из окна, а из двери, но какая разница! Я зажмурился и помотал головой. Ну, так и есть. На фоне темного проёма выделяется чуть более тёмный силуэт.
– Это кто-то шинель на вешалку повесил, – убеждаю я себя. – Повесил и забыл. А я паникую, как истеричка.
Силуэт шевельнулся.
– Ну так и есть! – обрадовался я. – Точно шинель. Ветром её колышет, вот и кажется, что кто-то шевелится.
И тут шинель хрипло вздохнула, отделилась от двери и двинулась мне навстречу.
Да ё…, ну б…, да твою ж…!!!Честное слово, был бы при мне табельный Макаров – пальнул бы не глядя. Хорошо, что врачам оружие не положено. А так только папку поднял, чтобы злобного вампира по его лысой башке стукнуть.
– Ы-ы-ы, – хрипит силуэт и ме-е-едленно так ко мне ползёт.
Пока он полз, я от первого испуга отошёл и начал прикидывать. В призраков я не верил, значит маньяк какой-то. Сейчас я его с ноги в пах – и бежать. Ещё и кричать надо на бегу, то ли «Караул!», то ли «Пожар!». Ладно, на бегу и определимся.
Силуэт подползает. До меня уже доносится какое-то зловоние. Может всё-таки зомби? Ладно, судя по голосу зомби мужского пола, значит удар в пах может прокатить. Я заношу ногу и тут…
– Слышь, командир, а подскажи, где можно паспорт сделать?
Вопрос был неожиданным. Предположение, что вампир решил легализоваться, и завести паспорт было каким-то уж совсем нереальным. Я зашарил по карманам, нащупал зажигалку и зажёг огонёк.
Передо мной стоял бомж. Обычный бомж, из тех, что попрошайничают на привокзальной площади, оккупируют пивнушку возле продуктового магазина и пугают немногочисленных гостей города. Рядом с нашим населённым пунктом есть крупная тюрьма, некоторые товарищи, освобождаясь, возвращаться на родину не спешат, так и оседают неподалёку от мест заключения. Это чтоб потом стырить что-нибудь и на второй срок далеко не ехать. Бывает, что и документы теряют. Но что он делает здесь, вдалеке от подающих горожан, от уютной теплотрассы?
– А-а, ты военный, – разочарованно протянул «вампир». – А я гляжу – идёт кто-то в фуражке. Думаю, менты патрулируют. Решил уточнить насчёт паспорта. Паспорта у меня нет. Ну хоть сигарету дай.
Я дрожащей рукой протянул ему всю пачку.
– Вот спасибо, – «вампир» ухмыльнулся, блеснув единственным железным зубом. – Хорошего человека сразу видно. А ты, служивый, не ходи здесь. Темно тут. Колючку какая-то падла вдоль забора навертела. Упадёшь ещё. Ты иди прямо до КПП, там дырка есть, я там пролез.
И ушёл обратно в казарму. Мне было стыдно. За свой страх, за дрожь в голосе и в руках. Мне почему-то было важно, что подумает обо мне этот незнакомый, опустившийся человек.
Пришёл домой, стёр нафиг непройдённый «F.E.A.R», установил Стронхолд и сел нервы успокаивать. Пусть лучше долгоносик сожрёт мой хмель, чем из-за каждого угла мерещится ДЕВОЧКА.
