Павел Солнышкин
Волк Михалыч и Волчица Павловна
Сказка вторая. Сватовство медведя Фроловича
Жили-были Волк Михалыч и Волчица Павловна. И было у них трое волчат. Однажды по весне пошел Волк Михалыч обходить свой лес, чтобы выяснить, как население зиму перезимовало. Ведь не просто так волки в лесу живут: они за порядком следят. Если какая зверушка лесная ленится, зубы по утрам не чистит, лапки не моет, зарядку по утрам не делает, уроки не учит, школу прогуливает, взрослых не слушается – тех Михалыч хвать за шкирку и тащит к себе на полянку, а там они с Волчицей Павловной из него обед готовят. Ну или завтрак. Или ужин. И волчаток своих кормят, и себя не забывают. Или другой вариант: если зверушка подличает, еду у братьев ворует, обманывает близких, обижает их, плохими словами обзывает, грязью кидается, дерется почем зря – то сами единоплеменники идут к Михалычу и просят хулигана приструнить. Михалыч хвать его – и тоже на полянку. А там снова-сызнова: завтрак, обед или ужин. А иного закоптят, засолят или просто закопают, чтобы в голодную зиму было чем червячка заморить. Другой момент: если зверушка из чужого леса приехала, порядков здешних не знает, ведет себя неправильно, то ей сначала предупреждение Михалыч выносит. Если вняла – выдает ей Михалыч паспорт, и живет зверушка в Лесу тихо-мирно-благородно. Строит домик, собирает грибы-ягодки, травки-муравки, шишечки-иголочки. А если не вняла – опять же, завтрак обед или ужин. Иной раз столько дичи Михалыч так набьет, что приходится пир закатывать и друзей звать: Медведя Фроловича, Тигра Анпилоевича, Гиену Андреевну, Лису Патрикеевну, Сову Аркадьевну и Рысь Николаевну. Сядут они тогда на полянке у Волка Михалыча, сам Михалыч во главе стола, а Павловна им закуски выносит и улыбается, а потом рядом садится, и приступают друзья к еде-выпивке. Поэтому друзья у Михалыча всегда водились, и никогда слова дурного про Михалыча, его волчицу и волчат, не говорили. И если нужда приходила – то и они тут как тут, всегда помогут или советом подсобят.
Ну так вот. Пошел Волк Михалыч по весне лес обходить. Где гнездышко птичкам на веточках подправит, где забор у бобров-мужичков чуркой подопрет (чтоб не упал раньше времени), где старушке-пеструшке дров наколет. Ведь ежели помрут все звери, то и самим волкам в лесу не прожить. Зашел Михалыч в лесной госпиталь, узнал у Дятла Антоновича, нет ли смертельных больных и прочих нулевых пациентов, кого скушать надо поскорее. Дятел крылья развел: нету, Михалыч, мол, таких. Кого зимой еще закопали, а кто еще выкарабкается, глядишь. Кивнул Михалыч и дальше пошел.
Вот проходит он мимо берлоги Медведя Фроловича, а тот как раз со спячки проснулся и зубы чистит у заячьего зеркальца, что на березе висит.
– Привет, Фролович! – кричит ему Михалыч. – Как перезимовал? Сильно голодный?
– Здоров, Михалыч! – отвечает ему Фролович. – Как видишь, жив я, хоть брюхо к попе и прилипло, но надо сначала зубы почистить. Я же свататься иду.
– Ого, Фролович, ну желаю тебе удачи на семейном поприще!
– Удачи, Михалыч, мало тут будет. Я ж свататься иду к Медведице Матрене, а у ней требование суровое. Не уверен даже, что сумею совладать с ним.
– Интересно, Фролович, какое же у Матрены требование?
– А вот какое. Я, говорит, только за того замуж выйду Медведя, который мне в драке уступит, и сколь не буду трепать его, пасть свою поганую на меня не раскроет.
– Эк она вас, женихов. Ты потому зубы начищаешь, чтоб дыхание приятное было?
– И то правда… – вздохнул Фролович. – Только ведь очень это сложно, в драке ей не уступить. Как начнет она трепать, так поневоле пасть раскроешь, да лапой со всей дури врежешь. Уже не первый год к ней медведи сватаются, и ни одному не удалось утерпеть.
– А пошли, Фролович, к моей Волчице Павловне, – говорит Волк Михалыч. – Она у меня женщина умная, мудрая, глядишь, и придумает, как твоему горю помочь.
Пришли они к логову Волка Михалыча и Волчицы Павловны, что на Лесной Поляне, тут Волк Михалыч и кричит:
– Эй, Павловна, выходи, любовь моя, тут Медведю Фроловичу помощь требуется добрым словом да мудрым советом!
Вышла из логова Павловна, фартук развязывая, да на веточку вешая, кивнула солидно Медведю, улыбнулась мужу и говорит:
– Здрав будь, Медведь Фролович, рассказывай свою кручину-печаль.
– Да вот, Павловна, свататься я собрался, да не на ком-нибудь, а на самой Медведице Матрене. Зубы почистил, а все равно боязно: как мне ее условие суровое выполнить? Надо в драке весенней пасть на нее не разинуть и лапой ее не двинуть, как бы она меня ни трепала.
– Хм, – нахмурилась Павловна. – Любишь ее?
– Отож, люблю, – кивнул Фролович. – Да только ведь и с осени не жрамши ничего, раздражителен я. Могу не удержаться.
– Что верно, то верно, – вздыхает Павловна. – А и наесться сейчас тебе не выход: ведь сама то Матрена тоже, небось, со спячки, тоже раздражена, тоже голодна. Придешь ты сытый, она и рассердится, что не угостил ее раньше, чем сам наелся. Вот что, – повернулась она к Михалычу. – Надевай-ка ты, муж мой, Волк Михалыч, нашу родовую шапку-бобруйку, в ней секретное есть чародейство. Один раз в сорок дней может она волка превратить на сорок минут в другое животное. Сегодня как раз сорок дней прошло с тех пор, как я невинной овечкой с ее помощью обращалась. Как подойдете к дому Матрены, ты тройное сальто-мортале сделай, и подумай что-нибудь по-медвежьему, и станешь ты вылитый Медведь Фролович, только худой со спячки – как раз сытый ты за худого него сойдешь. Зайдешь к Матрене и посватаешься. Станет она тебя лапой бить, когтями драть да зубами грызть. А ты крепись, под пиджак надень кольчугу свою железную, а под шапку-бобруйку – шлем булатный. А как устанет Матрена тебя бить, так ты и падай, как будто замертво. Побежит Матрена воды в бадейку налить, чтоб тебя окатить из нее, тут Фролович на твое место и ляжет.
Так они и сделали. Подошли к берлоге Медведицы Матрены, сделал Волк Михалыч тройное сальто-мортале (еле сумел шлем да шапку на голове удержать, чтобы не свалились) и обратился медведем. Худым, жалким – но гордым Фроловичем.
Зашел Михалыч на двор и зарычал:
– Эй, Матрена Никитична, я Медведь Фролович, к тебе свататься пришел!
Матрена вышла из берлоги и говорит:
– А готов ли ты, Фролович, мое условие выполнить?
– Готов, Никитична!
Налетела тут Матрена на Михалыча, стала его лапой бить, зубами грызть, когтями драть. А Михалыч стоит, челюсти сжал, и ни звука. Устала Матрена – все ж со спячки, голодная – и тут Михалыч брык на бочок, будто помер. Испугалась Матрена, побежала в берлогу воды набрать, тут Михалыч вскочил, и наутек, а на его место Фролович лег и мертвым притворился. Прибежала Матрена, окропила его живой водой, и стал Фролович сильнее всех медведей в Лесу. Встал он и давай Матрену обнимать-целовать и женой своей называть. А тут и Михалыч (что уже волком обратно оборотился, ибо 40 минут истекли) с Павловной зашли и в гости позвали. И закатил Михалыч пир на весь лес. Пригласил всех друзей: Тигра Анпилоевича, Гиену Андреевну, Лису Патрикеевну, Сову Аркадьевну и Рысь Николаевну. И все медвежью чету поздравляли, а Медведя Фроловича – особенно. Потому что краше Матрены Никитичны нет медведицы во всем Лесу.
Сказка третья. Волк Михалыч и Бык Петрович
Жили-были Волк Михалыч и Волчица Павловна. И были у них трое волчат. Однажды – а было это то ли в конце весны, то ли в начале лета, когда уже тепло было, светло, пошел Волк Михалыч на работу – порядок в лесу наводить, а тех, кто беспорядок творит – на поляну свою таскать и волчатам на ужин, обед или завтрак их готовить. Ну, работа у него такая: чтобы в лесу порядок был, а дома – мясо. И на то ему Волчица Павловна дана: иной раз полежал бы он на боку, ворон бы на соснах посчитал, ан нет: иди, говорит, делом занимайся. Зря, говорит, что ли ты такой важный пост занимаешь в Лесу – Волк в Законе?
Вот и идет Михалыч по лесу, поглядывает по сторонам, да посматривает: все ли птички гнезда вьют, все ли звери из зимних норок вылезли да на солнышке загорают, витаминчиками да зелеными росточками отъедаются, участки свои в порядок после зимней разрухи приводят, чтобы семью завести да детей народить – али есть лентяи да нахлебники? Вдруг видит – лежит посреди зеленой поляны в желтых одуванчиках огромный бык, да помирает. Дышит часто, кашляет, задыхается. В боку у него рана, задние копыта поломаны, рога отшиблены, в голове дыра, глаз только один видит. А рядом стоит ма-а-ахонький теленок, и горько-горько плачет: "Папапапапа! Мамамамама! Мумумумуму!"
– Ты чего тут развалился, рогатый? Тьфу, да и рогов то у тебя уже нет. Безрогий. А? – строго спросил быка Волк Михалыч.
– Смерть моя приходит, Михалыч, – хрипя хрипом предсмертным ответил Бык. – Нагнали нас с женой моей и сыном злые гончие псы, долго дрался я с ними, а корова моя мне спину прикрывала, да только подошел потом охотник, да корову мою из ружжа застрелил, а на меня вот собаки сзади напали, да порвали всего. Десяток я потоптал, десяток пободал, десяток тушей задавил. Да их там еще столько же было, не сдюжил я. Так вот прошу я тебя, Волк Михалыч, страшной клятвой тебя заклинаю. Ты бери мою тушу всю без остатка, корми волчаток своих, и копти, и жарь, и вари, и соли, и вяль – тебе меня на полгода хватит с Павловной вместе да с волчатами твоими. Но только не дай сыну моему, теленку Петровичу, без родителей по миру пойти. Пристрой куда-нибудь, чтобы выучился бычьим премудростям. И станет он тебе верным другом и товарищем. На то тебе мое верное бычье слово, слово самого быка Петра Алексеича, царя бычьего и коровьего.
Призадумался Волк Михалыч, да сердце у него доброе было да справедливое.
– Будь по-твоему, Бык Алексеич, – сказал он. – Не брошу я твоего теленка, воспитаю в волчьей среде да по волчьим понятиям. А дальше уже от него зависеть будет, станет ли он достойным тебе наследником или нет. – Сказал так и яремную вену Быку и перерезал.
Сделал Волк Михалыч волокушу, положил туда тело Быка Алексеича, впряглись они вместе с теленком Петровичем, да потащили тушу к лесной поляне. Долго ли коротко ли тащили, а к вечеру приволокли волокушу к дому-логову, и кричит Волк Михалыч тогда зычным голосом:
– Эй, Павловна, выходи, да детей выводи, будем добычу обрабатывать да ужин готовить. Да еще принимайте дорогого гостя, теленка Петровича, будет он нам с тобой сыном приемным, а волчатам нашим – братцем названным.
– Ты чего это, Михалыч, белены объелся? – удивилась Волчица Павловна, когда увидела, кого муж ей в приемыши привел. – Где это видано, чтобы волки телят как детей своих воспитывали?
– Такого может и не видано, а мое слово крепкое, и дал я его Быку Петру Алексеичу, что тело его мы скушаем с тобой – а хватит нам его надолго, почитай на полгода не менее – но теленка его в обиду никому не дам. Воспитаем его как волчонка, а будет ли с того толк – от него самого зависит не менее, чем от нас с тобою.
– А я сказку читал, что волки приемышей из другого племени не впервой воспитывали, – подал голос волчонок Федя, самый младший из троих детей Волка Михалыча и Волчицы Павловны, но самый начитанный. – Была даже история, когда волчья стая человеческого детеныша как своего воспитала, и стал он очень приличным волком, даже тигра победил.
