Павел Сергеевич Почикаев
Миром правит Б…
Единой, могучей, сметающей волной они ворвались во вражескую территорию и первыми нанесли удары. Они, воодушевлённые идеей, и представить не могли, что их сокрушительный успех может основываться не только на сплочённости.
Этажи закончились вместе с солдатами. Внезапно подниматься стало некуда, и лестница, устланная человеческим ковром, перешла в горизонталь длинного коридора.
В конце коридора ждала дверь. Опадос жил ради этого момента, когда лишь несколько метров мягкого ковра будут разделять его от заветной двери. От самой главной двери в этой отсталой стране. От двери, за которой вершились людские судьбы, зачастую вовсе не пользу людей, за которой хранилась власть, превратившаяся всего лишь в рудимент тех эпох, когда она служила опорой и гордостью.
Уверенным жестом он отбросил в сторону автомат и достал из-за пояса пистолет. У него сохранилась ещё одна граната, но ей он бы только испортил впечатление от финального акта пятилетнего заговора. Последнюю точку лучше всего было ставить калибром 7,65 миллиметра.
Он неслышно подбирался к двери (естественно белого цвета), ворс пружинил под ногами, странное спокойствие завладело им, неожиданно он понял, что всё пройдёт гладко. Опадос был уверен, что Главному не удалось сбежать. Лифты не работали, через лестничную мясорубку ему было не прорваться, оставались только окна, но Миколе отчего-то знал, что человек в последнем кабинете не поступил бы таким образом. По пути наверх им попадалось несколько самострелов, предпочитавших свободное падение пуле, но Главный не мог принадлежать к такой мягкосердечной породе трусов.
Нет, он будет дожидаться их, он непременно решит посмотреть им в глаза, а может даже займёт огневую позицию и до последнего патрона будет отстреливаться. Мысль, что за дверью его поджидает смерть ничуть не пугала Опадоса, спину ему подпирали другие бойцы.
Он остановился перед дверью и с какой-то торжественной медлительностью поднёс к ней руку. Перед тем как толкнуть, он выдохнул и поднял пистолет. За его спиной передёрнулось несколько затворов.
По глазам резануло так, что на несколько секунд он потерял ориентировку. Ему казалось, что стены коридора и дверь белые, но на деле они оказались лишь тусклыми оттенками настоящего и ослепительного сияния. "Всё белым, белым, бело…" – всплыли в его голове слова давно забытого детского стишка. Никто в них не стрелял, сопротивленцы за его спиной испустили судорожный всхлип, сам Опадос вынужден был облокотиться на косяк и свободной рукой прикрыть глаза. Ему показалось, что за миг до ослепления он сумел различить внутреннее убранство кабинета, но это было бы форменным безумием. Нет, наверное, ему всё же показалось.
Постепенно сетчатка приспосабливалась к чересчур яркому освещению, и предметы начинали принимать реальные очертания. Просторный кабинет был залит солнечным светом, попадающим вовнутрь сквозь большие панорамные окна, но истинная причина яркости заключалась в другом. На столе, на стульях, на полках, да прямо на полу были разложены аккуратные стопки бумаги, отражавшие солнечные лучи, оттого и похожие на вспыхнувшие лампы.
Казалось, на самой вершине Иглы в самом главном кабинете находились точно такие же белые башни, в великом количестве разбросанные по полу. Ослепительные горы бумаги, заполненные смыслом и наделённые властью.
Чем больше Опадос разглядывал кабинет, тем сильнее становилось чувство, будто бы на самом деле именно он является подлинным объектом изучения, неосязаемые пальцы перебирали страницы его содержания и переносили на бумагу заключения. Его описывали, изучали, бесстыдно рассматривали сквозь увеличительное стекло, Миколе потерялся. Он не знал, чего ожидает за дверью последнего этажа, но такое ни коим образом не вписывалось в его предположения. Откуда здесь бумага? Где Главный? Какой в этом, чёрт возьми, смысл?
Тишину и спокойствие нарушал только тихий шелест пера. Присмотревшись, Опадос сумел различить в море белого цвета человека, со всех сторон окружённого бумагами, если это и был хозяин Главного кабинета, то выглядел он как минимум не солидно, а как максимум совершенно неуместно на роли главенствующего лица.
Трудно было определить его возраст, кожа на лице собиралась крупными морщинами, которые каскадами спускались по щекам и шее. Кривые пальцы сжимали дрожащее перо, но даже в таком простом действии Опадос наблюдал бросающуюся в глаза несвойственность, вот только никак не мог её уловить, как будто писарь пытался есть суп обратной стороной ложки. Что же в его движениях казалось отталкивающим?
Листок из-под руки старца вдруг сам по себе поднялся в воздух, немного повисел, а потом аккуратно уголок к уголку спланировал на одну из стопок. На его место тут же приземлился другой, и хозяин кабинета (а кем он ещё мог быть?) продолжил записи. Опадос наконец-таки понял, или подумал, что понял, что именно привлекло его внимание. Хорошенько приглядевшись, можно было заметить, что не рука старика выводит слова на бумаге, а напротив сама бумага кривляется и дёргается, заставляя длинное перо оставлять чернильные следы.
– Вы, скорее всего, не совсем это ожидали увидеть? – Внезапно заговорил старик, листок на столе продолжал извиваться относительно его руки. – Вы представляли меня немного иначе, хотя, по правде сказать, я не являюсь Главным и кабинет этот, собственно, не мой. Я скорее секретарь и обязанности мои довольно скудны. – Он слегка поднял кисть, давая возможность улететь исписанному листу. – Думаю, для вас это будет ударом, но вы не обратили внимание, с какой лёгкостью вам удалось проникнуть на верхний этаж Главного здания? Да и на саму территорию Парка? Знаю, вы ещё не отошли от схватки, в вас играет адреналин, но всё же не показался ли вам путь наверх слишком уж простым?
