Павел Павлович Гусев
Историйки с 41-го года
Свалка
На мусорной свалке оказались рядом: Бачок для воды, Фляжка походная и обыкновенный металлический Котелок. У всех был совсем неприглядный вид: облезлые бока, местами покрытые ржавчиной, да еще с налипшей на них грязью.
– Эх, хе-хе! Хе-хе! – вздохнул Бачок. – Когда-то мимо меня никто не проходил, всегда останавливались, пили вкусную прозрачную воду и говорили: «Спасибо!»
– Да, да! Помню, наслаждались твоей водицей! – вдруг откуда-то вылезла помятая Кружка. – Мы с тобой неразлучны были тогда, цепью связаны, но пили только из меня.
– И мы вас давно знаем! – неожиданно воскликнули Котелок и Фляжка. – Встретились с вами, когда шли на фронт. Солдаты вашу водицу пили, радовались, говорили: «Мы вернемся и еще попьем».
Фляжка ближе подвинулась, чтобы все ее услышали:
– На той войне-то я много всякого повидала: взрывы бомб, гарь, окопы, холод… Тяжело было. Солдаты глотнут немного горячительного у меня, согреются и опять вперед, в атаку с винтовкой и гранатой под шквальным огнем неприятеля. Так Родину они защищали от врага.
– А я, – вступил в разговор Котелок, – как привал, сразу готовил на костре кипяточек и солдат угощал. Вода горячая хоть и без сахара, а была сладка для всех. Ну, а если заварка оказывалась, меня все на руках носили, друг другу аккуратно передавали. В атаку шли, меня берегли. Многих солдат после боя теряли. А вот меня до Победы сберегли. Сколько в тот день было радости!
– Я помню этот день! – встрепенулась Кружка. – Когда уничтожили врага, то в день Победы кто-то из солдат-шутников долил в Бачок спирт. С меня убрали цепь, я ходила среди хохочущих счастливых солдат и угощала – выпивали кто сколько хотел и радостно кричали: «Победа! Победа!» А у Бачка спирт из крантика лился медленно, с перерывами, тонкой струйкой, словно он плакал, что не все солдаты вернулись попить его водицы.
– По-омню! По-омню этот день! А теперь-то нас забыли?! – прогудел Бачок, поддерживая разговор.
В этот момент к ним подошла поисковая группа школьников. Взяли они Бачок с Кружкой, Фляжку и Котелок. Долго их чистили и выпрямляли, а потом поставили на выставку в честь ветеранов войны. Кто-то из посетителей открыл кран, надеясь, что там есть вода, но ни одна капля не вышла из Бачка. Вода в нем, как слезы, со временем высохла.
– Вот и вспомнили нас! – облегченно вздохнул Бачок.
За Победу!
Фужер стоял на полке и рассуждал:
– Я себе ни в чем не отказываю, чуть ли не каждый день пью спиртное, а граненый Стакан почему-то позволяет это себе только раз в году. Может, от старости? Вон он какой – весь пожелтевший, в трещинках, словно в земле пролежал…
Как-то раз Фужер оказался на столе рядом со Стаканом и, воспользовавшись этой встречей, спросил:
– Почему вы так редко выпиваете? Не хочется или вам противно смотреть на нас, алкоголиков?
– В молодости я выпивал, – отвечает Стакан, – но на то была причина. Шла война. В окопах, под дождем, на холоде горячительным взбадривался. Друзей и товарищей, погибших в бою, поминал. Кровь, стынущую от горя и ненависти, согревал. А сейчас выпиваю только раз в году – за Победу над врагом, чтобы те страшные дни не повторились. Вот сегодня как раз этот день пришел, и я вспомнил все!
Фужер, пораженный рассказом Стакана, помолчал и тихо сказал:
– А я даже не знаю, за что пил. Помню только, что со мной были пять Фужеров, и все они разбились, – и он с уважением посмотрел на Стакан, который, не шелохнувшись, стоял рядом.
Тут пришла Бутылка, налила им обоим спиртного до краев. Фужер со Стаканом чокнулись:
– За Победу! – и выпили до дна.
Фужер подвинулся поближе к Стакану – послушать историю его жизни.
Мир
После окончания войны артиллерийскую Пушку почистили, привели в надлежащий вид и поставили на пьедестал, как победителя.
«Странно! – удивилась она. – Не могу понять, почему я здесь стою?» Она привыкла всегда находиться в движении и выполнять команды: «Вперед, вперед! Огонь! Огонь!» Пушка стреляла всю войну, до тех пор, пока не изгнала напавших на Родину врагов.
Тут же, пока она стояла на одном месте, голубка построила у нее в самом жерле ствола гнездо, словно в деревянном дупле, и завела там птенцов, которые весело щебетали, перекликаясь друг с другом.
Конечно, Пушке тут было хорошо, ее не перетаскивали, как раньше, с места на место через ухабы, через горы, через болота. И не была она после стрельбы разгоряченной так, что до нее не дотронуться. И черной копоти на ней уже нет, и горького пороха. Ее отмыли, но запах войны так и не улетучился.
Тут голубка села на ствол и заворковала:
– Ты, Пушка, успокойся, сейчас наступил мир. Нет войны. Оттого я здесь гнездышко и свила, мне с тобой спокойно и хорошо. А если что, я вмиг улечу и освобожу твой ствол.
Пушка была счастлива, услышав это, и хотела защебетать, как птенцы, но не умела и только тихо скрипнула.
Вечный огонь
Ветер трепал Вечный огонь, а тот поднимался все выше и выше и становился еще ярче.
Огонь говорит Ветру:
– Как бы ты ни бушевал, ты никогда не потушишь мое пламя. Я тут вспоминаю всех погибших солдат и офицеров, которые не вернулись домой после Великой Отечественной войны. Оттого я горю, страдаю!
Ветер от таких пламенных слов даже затих и продолжал слушать.
– Я вспоминаю этих героев каждый день и уже много лет. Все они были молодые, безусые, ничего в жизни не успели увидеть, кроме войны.
Тут к Вечному огню подошла молодая пара – юноша и девушка, склонили головы над каской со звездой, лежащей на мраморной плите, и положили красные гвоздики.
– Вот такого же красного цвета проливалась кровь на войне, – продолжал свою речь огонь. – Погибшие отдали свою жизнь ради счастья следующих поколений. И молодежь не забывает своих героев – приходят воздать почести и в благодарность несут цветы!
Ветер грустно загудел, и первые капли дождя упали на мраморную плиту, окропляя ее и красные гвоздики на ней. Ветер завыл сильнее и помчался дальше, чтобы рассказать всем историю Вечного огня.
Китель и Фуражка
Китель с орденами и медалями висел на спинке стула. Зеленая пограничная Фуражка лежала на его сиденье. Все награды были начищены и сверкали, ожидая своего хозяина, который должен был надеть китель с фуражкой и пойти на встречу с однополчанами, участвовавшими в Великой Отечественной войне.
– Как много у тебя орденов и медалей, – начала разговор Фуражка. – Смотрю и никак не пересчитаю их.
– Это все хозяин в годы войны заслужил, – отвечает Китель. – Тут у него и за мужество, и за отвагу в борьбе с врагом, и за геройство, и за выручку друзей – солдат в бою. Много раз он рисковал жизнью, но побеждал – вот эти планочки за ранения. Тут подошел хозяин, с трудом надел на себя тяжелый китель, вздохнул и сел на стул.
– Стар я стал, – сказал он. – Куда-то силушка моя подевалась. Даже китель уже стал тяжел. Видно, ордена и медали силу забрали…
Он нежно погладил их, а награды тихо зазвенели в ответ. Хозяин еще немного посидел, подумал о чем-то. Снял китель. Надел гимнастерку, прицепил к ней единственную медаль «За Родину», надел фуражку и, опираясь на трость, пошел к выходу. Первый раз за все время после окончания войны он не надел китель с орденами. Награды были так огорчены, что ни разу не звякнули.
В этот день хозяин пришел поздно. Он был весел. Перевесил медаль с гимнастерки на китель, разгладил остальные награды и вместе с фуражкой повесил все в гардероб. Лег на кушетку. В эту ночь он долго не мог заснуть, необычно громко звенели ордена – это медаль рассказывала всем наградам, как тепло солдата встречали друзья и однополчане. Ветераны обнимались, пожимали друг другу руки. У всех были счастливые лица.
Правда, на этот раз, их было меньше, чем в прошлую встречу.
Американский гриб
Молодой Журавлик впервые прилетел в Россию искупаться на озерах. На берегу возле березки он увидел что-то необычное и красивое, хотел его клюнуть, но на всякий случай спросил:
– Ты кто?
– Я гриб! – ответил тот.
– Гриб?! – с ужасом воскликнул Журавлик и побежал, чтобы улететь прочь, а тот ему кричит:
– Не улетай! Я не страшный. Я добрый и хороший белый гриб. Можешь меня даже потрогать.
– Я очень боюсь слова «гриб», – испуганно промолвил Журавлик. – Мне мама рассказывала, что он многих родных и близких погубил, – и взволнованно продолжил свой рассказ:
– Жили мои далекие родственники на японском озере. Вода там была чистая и прозрачная. Они плавали, купались, с рыбками играли, гнездышки строили, чтобы жить было уютно и деткам радостно. Но однажды в небе показался черный орел и стал спускаться к земле. Мы испугались его острых когтей – и все куда-то попрятались. И тут небо озарилось ярким пламенем и появился огненный жаркий гриб. От него все озеро выкипело и исчезло, журавли погибли, дом с людьми, стоявший около озера, превратился в пепел. Только чудом некоторые спаслись. Вот и моя бабушка с опаленными крыльями осталась жива, да вскоре от болезней погибла. Она и поведала об этой страшной трагедии маме, а она уже мне, что этот взрыв совершил не орел, а самолет, сбросивший атомную бомбу.
– А как звать-то это страшилище, которое уничтожило всех? – спросил Боровик.
– Его кличут «американский гриб», – сердито промолвил Журавлик.
С тех пор в годовщину этого ужасного дня все дети Японии скорбят и делают миллионы бумажных журавликов, чтобы души всех погибших знали, что их вспоминают и проклинают эту атомную бомбу.
Пограничники
Известный воин
Великая Отечественная война закончилась, но недобитые бандиты еще остались на рубеже западной границы.
Вечером в квартиру семьи Теминых кто-то позвонил. Это был военный офицер, друг отца, который был проездом в их городе. Он рассказал, что капитан Темин дошел с боями до Берлина, а потом был направлен на Украину, где при столкновении с врагом был тяжело ранен. Он передал им несколько фотографий отца и место его захоронения.
Пораженные этой новостью мать и сын смотрели на родное лицо и на снимки с надписью: «Где бы я ни был, я с вами! Любящий ваш». Они сидели молча, не могли выговорить ни слова. Офицер попрощался и тихо вышел.
Через год после этого извещения мать с сыном захотели навестить могилу мужа и отца, но в военкомате им ответили, что данные о месте захоронения утеряны.
Через некоторое время сына забрали в армию, в школу сержантского состава пограничных войск, где он учился навыкам воина и следопыта. Получив звание сержанта, он был направлен на Западную Украину, где еще бесчинствовали ранее сотрудничавшие с фашистами бандиты. Они уничтожали всех, кто поддерживал восстановление советской власти, неожиданно нападая из своего логова, и разрушали все, что строилось для мирной жизни. Многих пограничники обезвредили, но часть из них с главарями вместе затаились в лесу и часто совершали погромы, налетая на мирные села.
Задача пограничников была обнаружить и обезвредить этих матерых бандитов. Сержанту Темину с двумя напарниками, как и другим нарядам, был дан соответствующий приказ.
Получив военное снаряжение и карту местности, они в маскхалатах тихо пошли по лесу. Встречались и густые чащобы, и светлые поляны. Прошли они несколько километров, лес жил своей спокойной жизнью: соловьи заливались, выделывая красивые трели, кузнечики стрекотали, бабочки летали и даже садились им на головы, пахло хвоей, прелыми листьями, земляникой. Ни подозрительных следов, ни чего-либо настораживающего они так и не обнаружили.
На обратном пути, проходя мимо одиноких деревьев с большими кустами вокруг, сержант вдруг что-то почувствовал, а может, листья прошуршали: «Остановись!» Он дал сигнал солдатам залечь, а сам стал оглядываться. Густые кусты обзору не мешали, да и сами они ни с какой стороны не были заметны. Три стройные березки стояли рядом, но со странной проволокой, намотанной на белоснежную кору. Проволока уже вросла в дерево и у подросших березок была едва заметна.
«Где-то я уже это видел», – подумал сержант и стал мучительно вспоминать, пристально в них вглядываясь. Хотел было уже привстать, но тут его опять прервал внутренний голос или шелест листьев: «Тихо! Не вставай!»
В этот момент с противоположной стороны леса вышли трое вооруженных детин. Шли они бодро, ничего не боясь, не остерегаясь, словно зная, что тут никого нет. Остановились возле бугра с пеньком и разветвленными корягами. Подняли его и юркнули в большую дыру, вернув пенек на прежнее место. Следом за ними еще пятеро подошли и тоже скрылись. И так продолжалось несколько раз.
Уже смеркалось. В лесу восстановилась тишина. Где-то вдалеке заухал филин.
– Да там целая стая бандитов, – тихо сказал напарник. – Принимай меры, сержант! Пора с ними покончить!
И опять кто-то незримый прошуршал ему: «Пора!»
Наряд бесшумно и незаметно подполз к коряге, резко поднял ее, разом кинул внутрь гранаты и отпрыгнул в стороны. Раздался мощный взрыв, видно, сдетонировали запалы к боеприпасам. Вспыхнул огонь. Небо заволокло дымом. Когда все стихло, послышалось карканье многочисленных ворон. Вскоре участок был окружен прибывшими из воинской части бойцами. С рассветом все стало ясно – подрыв полностью уничтожил бандитов в их логове.
Три березки по-прежнему стояли неподалеку, их макушки то гордо поднимались, то наклонялись навстречу солдатам, словно приветствовали и благодарили всех пограничников за их мужество.
Сержант подошел к деревьям, достал из кармана гимнастерки портрет отца и фотографию его захоронения с тремя березками, обмотанными проволокой, – такими же, как здесь. Только были они раньше небольшие, а посреди них находился маленький холмик.
– Нашел! Нашел я тебя, Батя! – громко вырвалось из груди сына.
Поднявшийся ветерок зашелестел листьями. Сержант почувствовал, что это отец все время незримо находился рядом и оберегал его.
Скоро между березок поставили обелиск с ликом неизвестного воина.
При открытии памятника генерал в своей речи произнес:
«Много пропавших бойцов еще предстоит нам найти!»
Охотник
Родина праздновала победу над врагом и окончание войны, а на границе все еще продолжались столкновения с вооруженными диверсантами.
В один из дней на заставу прислали пополнение солдат-пограничников. Старшим в группе был сержант – коренастый, плечистый с внимательными, цепкими глазами. Он доложил о прибытии начальнику заставы. Капитан выслушал его, отпустил солдат на отдых, а сержанта на минуту задержал:
– Как же вам без провожатого разрешили подняться в горы на заставу? Вы могли легко заблудиться.
– Никак нет! – отвечает сержант. – На гражданке я охотником был, сам могу любой путь распознать. Я предложил, что всех доведу сам, и мне дали разрешение. А обоз к вам придет только через неделю.
– Ну вот что, охотник, иди сейчас спать, а завтра будешь с границей знакомиться.
Когда сержант вошел в казарму, солдаты уже сладко посапывали во сне, вокруг все сверкало чистотой, возле каждой кровати стояла тумбочка, несколько кроватей пустовали застеленные. Сержанту понравилось место возле окна, и он спросил неспящего рядом служивого:
– Эта кровать свободна?
– Да! – ответил из-под одеяла тихий бас. – Уже свободна. Со вчерашнего дня. Этот солдат погиб, – и тут в его голосе зазвучали ненависть и негодование. – Опять этот диверсант Хасан застрелил нашего пограничника. Ходит, как лис, через границу, стреляет без промаха, – голос его затих, видно, горький ком подкатил к горлу.
Рано утром сержанта разбудил басистый сосед, это был старшина – огромного роста, кулачище с дыню.
– Ну что же, новичок, – позевывая, сказал он. – Пойдем изучать границу. Сначала проверим наличие обмундирования, затем обеспечим вас оружием и пойдем отрапортуем капитану.
И в полном боевом снаряжении они вошли в помещение к начальнику заставы.
– Товарищ капитан, наряд готов к охране границы, – отчеканил старшина.
Получив задание, они тронулись в путь для его выполнения. Тропа шла все время вверх, в гору, изредка становилась ровная, но была едва заметна в притоптанной траве, а то снова возникала широкой полосой на рассыпчатой гальке. Вокруг росли высокие, с густой листвой и стволами не в обхват чинары, а там, где проникал свет, на земле произрастали кусты с жесткими колючими ветвями. Высокая густая трава была выше сапога, но не такая зеленая, как на лугу. Временами тропа по одной из сторон обрывалась в пропасть, а с другой ее стороны шелестел густой лес. Местами то и дело возникали разрыхленные полосы. Сержант знал, для чего они – для обнаружения следов лазутчика.
– А где погиб пограничник? – неожиданно задал вопрос сержант.
– Да тут неподалеку. Этот гад во многих местах проходил и к нам, и от нас. Знает всю местность, ямы обходит стороной, чтобы не оступиться и шума не наделать, и нюх у него отменный, чувствует, как пройти, чтоб с нарядом не столкнуться. Не раз выслеживали его, увидев, крикнут: стой, руки вверх! Но он всегда опережал – стрелял из маузера, из любого положения и без промаха. А у нас приказ «взять живым!»
Они еще долго шли молча. Проверили тропу в одну сторону, потом, возвращаясь на заставу, осмотрели кругом еще раз. По возвращении старшина доложил об обстановке начальнику заставы и вышел, а сержант остался и попросил капитана выслушать его.
– Товарищ капитан, – начал он. – Дайте мне возможность изучить все ходки Хасана. Я медведей-шатунов ловил, и эту тварь точно поймаю.
– Расскажи поподробней, – перебил его капитан.
– Обычно я выжидаю момент, когда можно пойти на медведя, встаю за деревом против ветра, там, где шатун должен пройти, и жду. Порой несколько дней так проходит. А как услышу, что медведь идет, поднимаю уши на шапке, выскакиваю из-за дерева и что есть силы кричу. Стрелять-то в бедолагу жалко, а уши на шапке, как у зверя зашевелятся. Медведя словно ветром сдувает, только кучу навоза со страху оставляет. И в тех краях он уже не появляется.
Капитан смотрит внимательно на сержанта, выслушав его смелую прыть. А тот глазом не моргнет, словно ждет, когда начальник согласие даст.
– Хорошо! – ответил капитан. – Дам тебе время. Будешь ходить с напарником, со старшиной. Он пограничник бывалый, если что, тебе поможет.
С этого дня к сержанту прилипло прозвище «охотник». Возвращаясь с очередного обхода границы, он долго сидел за тумбочкой и чертил на бумаге возможные маршруты Хасана: где он может пройти, в какую погоду. Сам мысленно запоминал расположение кустов и деревьев и все рытвины на пути движения. Старшина смотрел на сержанта, цокал языком и приговаривал:
– Ну, охотник! Скоро пойдем в бой?
Лето закончилось, наступила пора осени, на вершинах гор показались небольшие снежные шапки. Листья стали опадать. Сержант пришел к начальнику заставы с просьбой. Пора, мол, отправить его на охоту, может, на несколько дней, и чтоб за это время не волновались о нем. Из всего военного снаряжения сержант взял не автомат, как обычно, а пистолет и наручники. Получив приказ капитана, они со старшиной заступили на охрану границы.
В этот вечер туман поднимался вверх в горы и накатывался волнами на тропу, пограничники скоро исчезли из виду в этой белой пелене. Прошли половину пути, и сержант тихо сказал:
– Теперь я пойду один. А ты замаскируйся и не издавай ни звука. Если меня долго не будет, не тревожься, так надо. А вот на выстрел беги ко мне стремглав! – и сержант растворился в тумане.
Вечер пролетел быстро, наступила холодная влажная темная ночь, даже кусты вблизи были невидимыми, со стороны ушедшего сержанта слышался вой шакалов. Скоро наступила тишина. Старшина знал, что для Хасана это не помеха.
Сержант пристроился неподалеку, за чинарой. Чутье подсказывало ему, что именно тут пройдет нарушитель, и он лежал, словно неживой. Шакалы подошли к его сапогам, понюхали, повыли и ушли. Видимо, что-то им не понравилось.
Утро перешло в день. Сержант ни разу не шелохнулся. Птицы осмелели, стали садиться на него и клевать комаров. Ближе к вечеру туман рассеялся. Видимость была хорошая со всех сторон. И тут послышался слабый щелчок сломанной ветки, а затем едва слышное шуршание опавших листьев. Явно это шел лис в человеческом облике.
Сержант тихо привстал на онемевших ногах, прислонился к чинаре и слился с ней воедино. Когда рядом с деревом поравнялся Хасан, он тихо на ухо ему прошептал:
– Руки вверх! – и приставил дуло пистолета к его голове.
Раздались хаотично-беспорядочные выстрелы в землю, и маузер выпал из рук Хасана. Был он напуган, вращал глазами и дрожал в ознобе. Он не пришел в себя даже когда прибежал старшина, видно, никак не ожидал такого тихого, внезапного оклика. Нарушителя связали, обыскали, только не стали осматривать огромный рюкзак, навьюченный на нем, и так повели на заставу.
Старшина шел, прихрамывая: или ногу подвихнул или отлежал. Он со злобой смотрел на диверсанта, сжимая свои кулачищи, видно, очень хотел двинуть его по темени за товарищей, за друзей погибших. Чувствовалось, что он с трудом сдерживал себя. На заставе они передали задержанного группе автоматчиков, и те своим ходом конвоировали его в комендатуру. В рюкзаке Хасана оказались ценные разведывательные данные.
Начальник заставы был явно доволен выполненным заданием и спросил у уставшего сержанта:
– А как же это ты словил диверсанта?
– Да так же, как и медведя-шатуна, только не кричал, а прошептал в самое ухо – и это подействовало.
В этот вечер старшине и сержанту дали отдохнуть и выспаться вдоволь. А пограничники говорили, что никогда еще не слышали в их казарме такого громкого храпа.
Пока они спали, на заставу пришла телеграмма о награждении их медалью «За отвагу».
