Патриция Вентворт
Кольцо вечности
Глава 3
Моника и Фрэнк шли по Мэйн-стрит. Сгустились сумерки, и скоро станет совсем темно. Они прошагали всю деревню, свернули направо и оказались около церкви. Дом мисс Эльвины находился на самой окраине, чуть дальше за храмом. Это была старая постройка, черные потолочные балки в гостиной возвышались над плитами пола чуть выше метра восьмидесяти. Мисс Эльвина, посчитав интерьер чересчур мрачным, перекрасила балки в ярко-розовый цвет, с огромным удовольствием совершив это святотатственное действо, стоя на шатком кухонном стульчике. Результат целиком и полностью соответствовал ее хвастливому утверждению, что комната стала значительно светлее. Подоконник она не перекрашивала, а навалила на него гору розовых подушек. Розы размером с кочаны цветной капусты украшали обивку дивана и трех отделанных декоративным ситцем стульев, а шторы, чуть укороченные после долгой службы в гостиной пастора, сохранили на удивление свежий цвет светло-вишневых полос на несколько поблекшем голубом фоне. Стены комнаты не вмещали все драгоценные картины, некогда висевшие в более просторном доме, но мисс Эльвина сделала все, чтобы им хватило места. Резное украшение над каминной полкой с искусно выжженными по дереву узорами помогало выставить на всеобщее обозрение как можно больше фотографий и всяких безделушек. Поскольку на дворе был январь, дивные алые герани в розовых и голубых глазурованных горшках, украшавшие комнату летом, уступили место букетикам оранжевых бессмертников, которые мисс Эльвина в изобилии выращивала у себя в садике.
Сама мисс Эльвина надела розовую блузку с серой юбкой и жакетом, в его петлицу вставила подвядшие матерчатые розы. Ее густые седые волосы торчали во все стороны из-под черной фетровой шляпки, которая, как и шторы, являлась наследницей прошлого. Никто из деревенской молодежи никогда не видел мисс Эльвину в другой шляпке. Сисели вспоминала, что шляпка выглядела так же, как и теперь, когда ее, семилетнюю или восьмилетнюю девчушку, угостили розовыми леденцами за достойное поведение в церкви. Волосы, которые шляпка должна была прикрывать, в те времена выбивались из-под нее столь же буйно, как и теперь. Под шляпкой и непокорными волосами виднелось небольшое личико с правильными чертами, сверкающие голубые глаза и такой маленький рот, что люди невольно удивлялись, как мисс Эльвине удается принимать пищу.
Фрэнк все это подметил, когда обменивался рукопожатием с хозяйкой дома, осторожно выпрямляясь после поклона на тот случай, если потолочная балка окажется на высоте менее метра восьмидесяти. Он с облегчением опустился на стул, а мисс Эльвина быстро заговорила на тему, к которой он уже привык, однако она вызывала у него дикую скуку.
– Как интересно узнать, что вы служите в Скотленд-Ярде. Нам всем нужно тщательно следить за своими словами и действиями, иначе вы нас арестуете. – Хозяйка рассмеялась своим высоким, похожим на птичий голосом, а потом внезапно закашлялась.
Она давно и хорошо знала семейство Эббот, но их племянник явился к ней на чай впервые, и при ближайшем рассмотрении мисс Эльвина заметила нечто обескураживающее в его ненавязчивой элегантности. Светлые, безукоризненно зачесанные волосы, ясные светло-голубые глаза и, конечно же, элегантный костюм. Мисс Эльвина умела подмечать детали, в том числе и самые незначительные. Она обратила внимание на носки, галстук, носовой платок, безупречный покрой пиджака и просто прекрасные ботинки. Он совсем не похож на полицейского. Перед ее внутренним взором возник образ Джозефа Тернберри – деревенского констебля, неуклюже топавшего ногами. Разумеется, он весьма достойный молодой человек, обладает приятным баритоном, поет в церковном хоре. Мисс Эльвина уважала Джозефа, которого в свое время учила в воскресной школе, но на какой-то момент его образ лишь усилил охватившее ее смятение. Щеки ее порозовели, и она с облегчением повернулась к миссис Эббот, которая приносила извинения за своего мужа с отработанной долгими годами практики непринужденностью.
– Счета от портного, мисс Винни, – он опять откладывал их до крайнего срока. Уверена, вы меня поймете.
Мисс Эльвина прекрасно ее понимала. Все обитатели Дипинга знали, что полковник Эббот наотрез отказывался посещать чаепития. «Вздор несусветный! Без меня вам будет куда вольготнее перемывать друг другу косточки». Почти все слышали эти его слова, однако продолжали соблюдать общепринятые правила поведения. Полковника часто приглашали, и если его не отвлекали счета от портного, то всегда что-нибудь находилось: осенняя уборка в саду, зимняя обрезка деревьев или весенняя посадка. Еще надо было выгуливать и дрессировать собак – да мало ли достойных поводов отказаться от гостеприимства. Миссис Эббот чередовала их с очаровательным добродушием и любезностью.
Когда тему с полковником Эбботом закрыли, Моника смягчила слова Сисели «не желаю идти гурьбой со всеми» до «она опасалась, что мы доставим вам чересчур много беспокойства». После этого мисс Винни перешла к чайному столику и стала разливать жидкость соломенного цвета из огромного «викторианского» чайника по своим лучшим чашкам из тончайшего фарфора. Ручек у них не было, и питье из них представляло собой чрезвычайно затруднительное действо. Если чай горячий, то обожжешь пальцы. Если чашка не обжигала пальцы, это означало, что чай превратился в тепловатую жижицу, не только по виду напоминавшую настой соломы, но и имевшую такой же вкус. Фрэнк, как и все остальные гости-мужчины, пребывал в нерешительности. С одной стороны, он не мог отделаться от навязчивой убежденности, что просто невозможно не раздавить или не уронить такую хрупкую чашку. С другой стороны, его одолевал неодолимый искус поскорее покончить с церемониями и просто перевернуть чашку.
Мисс Эльвина сообщила ему, что этот чайный сервиз прибыл из Китая в качестве подарка ее прабабушке.
– Вот только она не вышла замуж за джентльмена, который преподнес ей сервиз, поскольку познакомилась на охотничьем балу с моим прадедушкой. Они поженились ровно через месяц, что нарушало тогдашние приличия, но мой прадедушка отличался чрезвычайной пылкостью натуры. Они прожили вместе шестьдесят лет, у них было пятнадцать детей, и за все это время они слова грубого друг другу не сказали. Можно увидеть их общий могильный камень, если выглянуть из маленького оконца в дальнем углу комнаты, но не сейчас, потому что совсем стемнело. Надеюсь, вы не возражаете, что мы сидим при свете и незадернутых шторах. Я сама и раньше-то не особо обращала на это внимания, но теперь мне это нравится, поскольку означает, что война закончилась, не надо больше думать о том, что нужно соблюдать затемнение, и это так радостно! И конечно же, живя на окраине деревни, я считаю, что любому, кто идет от общинного поля, отрадно увидеть огонек: это такая мрачная и пустынная дорога, особенно там, где она тянется сквозь Рощу Мертвеца!
Фрэнк Эббот справился с искушением, поставив на стол пустую чашку.
– И кто же был этот мертвец? – поинтересовался он.
Мисс Эльвина сунула ему в руки тарелку с булочкой домашней выпечки и подлила чаю соломенного цвета. Булочка была с тминной начинкой и полита розовой сахарной глазурью.
– Ну, это довольно жуткая история, мистер Фрэнк, однако она, разумеется, произошла давным-давно, так что все ее участники умерли. Звали того человека Эдвард Бренд, он приходился какой-то дальней родней семейству Томалин, владевшему Диргерст-парком по ту сторону общинного поля. Их уже нет в живых, а их могилы можно увидеть рядом с церковью. Они владели всеми землями до дороги через общинное поле и разрешили этому Эдварду Бренду обосноваться в так называемом Доме лесника, что стоит прямо посреди леса. Никто не знал, откуда он сюда явился и почему ему разрешили там жить. Был он очень высокий и худой, с длинными иссиня-черными волосами, стянутыми на затылке тесьмой. Это происходило в восемнадцатом веке, тогда почти все носили напудренные парики, но у Эдварда Бренда были свои длинные черные волосы. Жил он в Доме лесника совершенно один, и через какое-то время никто уже не решался даже близко подойти к его жилищу, особенно в темноте. Поговаривали, будто он занимался колдовством. Люди в ту пору были очень суеверны… Дорогая миссис Эббот, позвольте, я налью вам еще чаю. И вы обязательно должны попробовать мое клубничное варенье. В этом году Эллен Кэддл сварила его по новому рецепту, и варенье у нее получилось дивное.
Миссис Эббот ответила:
– Просто объеденье. По-моему, Эллен прямо колдунья. У своего варенья я такого вкуса добиться не могу. Однако продолжайте, расскажите Фрэнку, как Эдвард Бренд стал Мертвецом.
– Если вы считаете эту тему пристойной за чайным столом… – замялась мисс Эльвина и повернулась к Фрэнку. – Так вот, слухи поползли один страшнее другого. Даже проходившие по общинному полю утверждали, что на них нападали летучие мыши, что они слышали совиное уханье, а иные уверяли, что звуки эти скорее напоминали человеческие голоса. Все решили, что в Доме лесника творится нечто жуткое и ужасное. В конце концов пошли разговоры об одной пропавшей девушке, однако лишь позднее выяснилось, что она сбежала из дома, не поладив с мачехой. Все считали, что Эдвард Бренд причастен к этому исчезновению. Она была совсем девчонкой, ей едва четырнадцать минуло. Все сразу заволновались за детей и отправились в лес, чтобы сжечь Дом лесника. Мой отец рассказывал, что, когда он был мальчишкой, старый церковный сторож, живший в этом доме, однажды признался ему, что его дед был среди тех, кто отправился из Дипинга, намереваясь призвать Эдварда Бренда к ответу. Он сообщил, что пришедшие обнаружили совершенно пустой дом, они не нашли там ни одной живой души, лишь все окна и двери были распахнуты настежь. В доме висело великое множество зеркал, их все до единого перебили, посрывали с петель двери и ушли восвояси. К дому дороги не было, лишь еле заметная тропинка, которую любой мог протоптать. Дорога через общинное поле от Дома лесника очень далеко. Когда деревенские вышли на нее в том месте, где она тянется в лес, они внезапно наткнулись на тело Эдварда Бренда, висевшее на длинной прямой ветви. Труп зарыли на перекрестке, где дорога сворачивает с общинного поля, рядом с церковной оградой. В то время самоубийц хоронили именно так. Дом лесника до сих пор стоит в лесу, только в нем никто не живет и даже близко к нему не подходит. А место, где нашли висевшее тело Эдварда Бренда, стали называть Рощей Мертвеца.
Внимание Фрэнка Эббота привлекла не столько сама история, сколько то, что во время ее изложения говорливая натура мисс Эльвины как бы отступила на второй план. У него создалось впечатление, что хозяйка дома рассказывает ему легенду в таком виде, в каком услышала ее сама – без каких-либо прикрас или добавлений. Фрэнк не сомневался, что слышит от мисс Эльвины ровно те же слова, что говорил ей отец, а тому – старый церковный сторож, чей дед самолично видел тело Эдварда Бренда, висевшее на дереве в Роще Мертвеца. Все это вполне соответствовало традициям народного фольклора, передаваемого из уст в уста, – весьма распространенное явление в жизни сельчан, хотя и не в такой степени, как раньше. Фрэнк подумал, что эта история может быть интересна мисс Сильвер, и решил впоследствии пересказать ей легенду.
Тем временем чаепитие шло своим чередом. Часы пробили половину шестого, потом без четверти шесть. Похоже, у Моники и мисс Эльвины нашлось множество тем для беседы. Фрэнк подметил, что в деревне всегда было много о чем поговорить, поскольку рано или поздно что-то произошедшее становилось известно всем, после чего делалось предметом досконального обсуждения, пока не случалось что-нибудь еще. Разумеется, порой вообще ничего не случалось. Тогда к сплетням добавлялся пикантный элемент двусмысленности и загадочности. Поскольку многие обитатели Дипинга являлись для него лишь безликими именами, они не вызывали у него какого-то особого интереса, хотя кое-что из их жизни ему впоследствии придется вспомнить. Вот мисс Эльвина возмущалась, что Мэгги Белл постоянно подслушивает чужие телефонные разговоры:
– Всем известно, что она этим занимается, и, по-моему, давно пора кому-нибудь побеседовать с Мэгги или с миссис Белл!
Моника снисходительно ответила:
– Бедняжка Мэгги, у нее в жизни так мало радостей. Если ее развлекает то, как я заказываю в Лентоне рыбу или договариваюсь о приеме у стоматолога – ну и пусть. Не хотелось бы лишать ее этого невинного удовольствия.
Мисс Эльвина немного разгорячилась, и, вероятно, чтобы переменить тему, Моника Эббот завела разговор о миссис Кэддл. Фрэнк догадался, что это та самая Эллен, которая варит восхитительное клубничное варенье и, похоже, является приходящей домработницей мисс Винни.
– Нынче после обеда Сисели встретила ее, когда возвращалась после прогулки с собаками. Похоже, она целый день их выгуливала. Сис сказала, что Эллен выглядела просто ужасно, будто все глаза выплакала. Что-нибудь стряслось?
Хозяйка дома затарахтела с новой силой:
– Вот я то же самое у нее спросила, миссис Эббот. Как вам известно, она приходит в девять – завтрак я готовлю сама, – и как только я ее увидела, сразу спросила: «Господи, Эллен, что случилось? Ты словно все глаза выплакала». Именно так я и сказала, и именно так она и выглядела. Но она отговорилась тем, что у нее голова болит. Тогда я посоветовала ей вернуться домой и полежать. Эллен ответила, что лучше поработает, и я попросила, чтобы она заварила себе чаю покрепче. Однако после обеда вид у нее стал еще хуже, и я отправила ее домой. Знаете, Эллен может что угодно болтать о головной боли – позволю себе заметить, голова у нее действительно могла болеть, ведь от слез она просто раскалывается, так ведь? Но у нее отнюдь не в первый раз такой вид, словно она всю ночь плакала. Между нами говоря, я боюсь, что дома у нее совсем неладно. Может, Альберт Кэддл и вправду очень хороший водитель – полагаю, так оно и есть, – но с ее стороны было глупо выходить за него замуж: он моложе нее, да и в наших краях почти чужой человек. Однако сплетничать нехорошо, так ведь? – Она повернулась к Фрэнку и пояснила: – Муж Эллен служит водителем у мистера Харлоу, что живет у большого амбара, там же он частенько ужинает. Точнее, он поступил шофером к старому мистеру Харлоу после того, как демобилизовался, а когда в прошлом году мистер Харлоу скончался и все дела перешли к его племяннику мистеру Марку, Альберт начал его возить. Сам мистер Марк нечасто садится за руль, что странно, поскольку он весьма молодой человек. Вы не знаете, с чего бы это, миссис Эббот? Марк ведь дружит с Сисели, так ведь?
Моника Эббот тотчас разозлилась, что случалось всегда, когда кто-нибудь упоминал рядом имена молодого Харлоу и Сисели. Ситуация усугублялась тем, что Моника никоим образом не должна была показывать, что злится. Она улыбнулась и самым добродушным тоном ответила:
– Уж не знаю, дружат они или нет, – он просто хороший знакомый. Он так часто и надолго уезжает, что мы видим его меньше, чем следовало бы. Я понятия не имею, почему Марк не садится за руль, однако вы же сами могли бы у него спросить, не так ли?
Часы на колокольне пробили шесть. Мисс Эльвина немного смутилась.
– О, я бы и не помыслила! Это показалось бы… в высшей мере бестактным.
– Наверное, – кивнула Моника Эббот.
Мисс Эльвина продолжила развивать тему:
– Я все-таки спросила об этом у Эллен Кэддл. Не хочу сказать, что она стала бы распространяться о делах мистера Харлоу, но я однажды поинтересовалась у нее, не знает ли она, а вдруг мистер Харлоу страдает… куриной слепотой… похоже, это так называется. Поскольку днем он водит машину сам и, конечно же, иногда и ночью. Эллен ответила, что ничего не мешало бы ему водить автомобиль, если бы он пожелал, но мне просто хотелось знать, на самом ли деле у него куриная слепота. Ею страдал старый мистер Толли: его жене приходилось садиться за руль, если наступали сумерки или становилось совсем темно, а вот днем он видел просто прекрасно. У мистера Харлоу, разумеется, прекрасное зрение, вам так не кажется? И он такой симпатичный.
– Он просто хороший знакомый, – заявила миссис Эббот не терпящим возражений тоном. Потом вдруг резко повернула голову. – Что это? Похоже, кто-то бежит.
Фрэнк Эббот целую минуту слышал звук торопливых бухающих шагов, прежде чем Моника повернулась на шум. Теперь его услышали все – топот отчаянно, изо всех сил бегущих ног, постоянно спотыкавшихся. Он доносился со старой тропы, ведущей с общинного поля и дальше через дорогу. Потом раздались чьи-то судорожные вздохи, лязгнула распахнутая настежь калитка. Не успели они дойти до входной двери, как в нее лихорадочно забарабанили, и женский голос провизжал:
– Убивают! Откройте дверь, впустите меня!
Глава 4
Два или три дня спустя Фрэнк Эббот, сдавший вечером дежурство, сидел, удобно устроившись в одном из викторианских кресел мисс Мод Сильвер с ярко-синей обивкой и гнутыми ножками орехового дерева. Он посмотрел на хозяйку, тихо вязавшую в кресле по другую сторону от камина, и прервал свой рассказ словами:
– Знаете, это точно по вашей части. Как жаль, что вас там не было.
Мисс Сильвер позвякивала спицами. Детская кофточка чуть-чуть поворачивалась. Хозяйка негромко кашлянула и произнесла:
– Дорогой Фрэнк, прошу тебя, продолжай.
Он по-прежнему смотрел на нее чуть иронично, его взгляд не мог скрыть искреннюю привязанность и глубокое уважение. От подстриженной по моде начала двадцатого века челки, аккуратно убранной под сетку для волос, до черных шерстяных чулок и украшенных стеклярусом лакированных туфель мисс Сильвер являла собой великолепный образец женщины того типа, который теперь стал чрезвычайно редок. Она словно сошла со страниц семейного альбома: дальняя родственница, старая дева со скудными средствами, но твердым характером. Или же, если присмотреться, – незаменимая строгая гувернантка, чьи воспитанники, отдавая ей должное на протяжении своей взрослой жизни, никогда не забывают, чем они обязаны ее поучениям.
Однако никто бы не догадался, что мисс Мод Сильвер, проработав двадцать лет школьной учительницей, оставила педагогическое поприще и стала весьма преуспевающей частной сыщицей. Но сама она свое новое занятие подобным образом не описывала. Мисс Сильвер оставалась истинной леди, благовоспитанной, утонченной и находила слово «сыщица» противоречащим ее статусу и воспитанию. На ее визитной карточке фигурировали слова:
«Мисс Мод Сильвер
Монтегю-Мэншнс, 15».
А в правом нижнем углу скромно стояло словосочетание «частный детектив».
Ее новая профессия обеспечила ей скромное, но комфортное существование, а также дала возможность обзавестись великим множеством друзей. Их фотографии заполняли всю каминную полку и пару небольших столиков. Там было много молодых людей и девушек и несколько пухлощеких карапузов в старомодных серебряных, деревянных с резным узором и изысканно выполненных рамках с подложкой из плиса.
Когда мисс Сильвер оглядывала свое жилище, ее сердце всегда переполнялось благодарностью провидению не только за то, что оно позволило ей окружить себя таким комфортом, но и за то, что ей и ее скромному имуществу удалось почти без потерь пережить шесть ужасных военных лет. Однажды в конце улицы взорвалась бомба. У мисс Сильвер вылетели все стекла, осколками довольно сильно посекло одну из синих плюшевых портьер. Однако бесценная служанка Эмма так аккуратно починила портьеру, что даже сама с трудом могла определить, где же проходят швы. Ковер такого же павлинье-синего цвета, что и портьеры, обильно обсыпало пылью и каменной крошкой, но из чистки он вернулся ярким, как новенький. Картины мисс Сильвер и вовсе не пострадали. «Надежда» все так же всматривалась завязанными глазами в какую-то потаенную мечту. «Черный брауншвейгский гусар» навеки прощался со своей невестой. Чудесная монахиня кисти сэра Джона Милле по-прежнему умоляла о «Милосердии» на картине, которую все называли «Гугенотом». «Мыльные пузыри» продолжали напоминать о преходящих радостях бытия. Уютно, очень даже уютно – таково было неизменное заключение мисс Сильвер. И все в целости и сохранности по воле провидения.
Она повторила:
– Прошу тебя, продолжай, дорогой Фрэнк.
– Так вот, как я уже говорил, это по вашей части. Некая девушка колотила в дверь и кричала: «Убивают!» А когда ее впустили, сразу упала в обморок. Девица симпатичная и, по моему мнению, весьма живого нрава, только когда не перепугана до смерти.
– А твоя тетя и мисс Грэй знают ее?
– Да. Зовут ее Мэри Стоукс. Она демобилизовалась из службы воздушного наблюдения и оповещения и теперь помогает своему дяде на ферме по ту сторону общинного поля. Довольно хорошенькая, как я уже сказал. Немного глуповата. И еще – не скажу наверняка, но у меня создалось впечатление, что за всем этим визжанием и паданием в обморок что-то скрывается.
– С чего ты взял?
– Она очень быстро пришла в себя, и мне по каким-то неуловимым признакам показалось, что она что-то соображала. Возможно, я ошибся: девушки такие странные и непонятные. Но вы-то их, конечно, насквозь видите. Жаль, что вас там не было. Так вот, Моника и мисс Грэй привели ее в чувство, она поохала, поахала, а потом рассказала следующее. У ее дяди ферма по ту сторону общинного поля, называется она фермой Томлинс. В свое время все земли оттуда и до Дипинга принадлежали семейству по фамилии Томалин. Его представители давно умерли, а название фермы осталось. Фамилия этого фермера – Стоукс, такая же, как и у племянницы. Так вот, племянница направлялась в Дипинг по дороге, о которой я вам уже рассказывал, – той, что тянется через Рощу Мертвеца.
Мисс Сильвер кашлянула.
– А она пошла бы именно этой дорогой?
Фрэнк поднял брови.
– Это самый короткий путь.
– А другая дорога есть?
– Да. Она немного длиннее и заканчивается дальше, почти на противоположной окраине деревни. По ней можно проехать на машине. Никто в здравом уме не поведет автомобиль более коротким путем, однако смею заметить, что и такое случалось – ненормальных на дорогах хватает. В общем, это одна из причин, по которой я счел, что Мэри Стоукс может что-то скрывать. Полагаю, местные обитатели вовсе не горят желанием ходить через Рощу Мертвеца в темноте.
Мисс Сильвер звякнула спицами.
– А было темно?
Фрэнк пожал плечами.
– Хоть глаз выколи. Начало седьмого пасмурным январским вечером.
– Продолжай, Фрэнк!
– Итак, вот что она рассказала. Дорога эта ведет к Роще Мертвеца, довольно густому леску. Мэри Стоукс что-то услышала и свернула с тропы в кусты. На вопрос, почему, она ответила, что испугалась. Когда ее спросили, чего именно она испугалась, Мэри Стоукс заявила, что не знает, ей просто показалась, будто она слышала какие-то звуки. Подобные вопросы можно задавать долго и получать ответы, которые не позволят продвинуться ни на шаг. Когда она очень долго таскала местного констебля вокруг тутовых кустов, мое терпение лопнуло, и я предложил все-таки перейти к существу происшествия!
Мисс Сильвер впилась в него внимательным взглядом.
– Тебе не показалось, что она пыталась выиграть время – сосредоточиться или, возможно, придумать, что говорить дальше?
– Это приходило мне в голову, особенно когда она в очередной раз пустилась в долгие рыдания. Когда Мэри привели в чувство, она заявила, что снова услышала шум: на сей раз это были шаги и шорох, словно по земле что-то волокли. Эти звуки перемещались рядом с ней в сторону тропы, потом она увидела луч фонарика, мужскую руку почти до плеча и то, что мужчина тащил. Мэри сказала, это было тело убитой девушки, и поэтому она бросилась бежать, не разбирая дороги.
Мисс Сильвер быстро работала спицами. Она держала их низко, как это делают в Европе, и почти не смотрела на вязанье.
– Вот так так!
– Да уж, так и перетак!
– Что за выражение, дорогой Фрэнк!
– Беру его обратно. Да, нас ждет труп. Мэри Стоукс говорит, что он принадлежал молодой женщине, незнакомой ей, со светлыми волосами и жуткой раной на голове. Мэри была уверена, что с такой раной не выживет никто. Она добавила, что волосы свисали вниз и закрывали почти все лицо. Также описала одежду погибшей: черное пальто, черные перчатки, головного убора не было и… Вот эта деталь нас всех заинтриговала: сережка в ухе, причем необычная и бросающаяся в глаза.
Мисс Сильвер кашлянула.
– Похоже, Мэри Стоукс разглядела довольно много. По твоим словам, она утверждает, что волосы девушки закрывали ее лицо. Странно, что она заметила сережку.
– Дальше начинаются еще более странные вещи! Мэри Стоукс говорит, что мужчина перевернул тело девушки и принялся искать вторую сережку, которой на месте не оказалось. Мэри заявляет, что он походил на сумасшедшего, виляя фонариком в разные стороны и ощупывая волосы жертвы.
– Вот ведь ужас какой! – ахнула мисс Сильвер.
– Да. Не сумев найти вторую сережку, он бросил труп на землю и скрылся в лесу, а Мэри Стоукс выбралась из кустов и со всех ног бросилась прочь. Затем мы вызвали местного констебля, прекрасного добродушного парня, и отправились осмотреть место происшествия. Мэри снова упала в обморок, а я отправился в Эбботсли за своей машиной. Вот как я узнал, что значит ездить по этой дороге, пополнив число решившихся на это дураков. Когда мы привезли Мэри на место, никакого трупа там не было. У нее постоянно кружилась голова, несмотря на резкий и пронизывающий ветер, а когда дело дошло до указания точного местоположения трупа, она начала путаться. Просто ответила, что зашла в рощу, но не очень далеко, точно она не знала, ведь было слишком темно, чтобы определить наверняка, так что нельзя ли ей вернуться домой к дяде? Потом начались стенания, причитания и рыдания. Я ответил, что нельзя, тут как раз подоспел окружной инспектор из Лентона, который авторитетно подтвердил мои слова. Мы там все обыскали, но ни вечером, ни утром при свете не обнаружили ни малейших следов того, что сквозь кусты что-то волокли. Чуть дальше в лесу тянется канава, где обязательно должны были остаться следы: у нее мягкие края и влажное дно. Тщательно осмотрев все вокруг, мы не нашли ровным счетом ничего, кроме отпечатков ног самой Мэри на небольшой прогалине и ведущей в лес тропе. И никаких признаков того, что там что-то тащили. Похоже, Мэри выбралась из кустов на тропинку, как она и говорит, а потом бросилась наутек. Два самых четких отпечатка, конечно же, следы ног бежавшего человека: мыски глубоко вдавлены, а каблуки едва заметны. До сегодняшнего дня это было единственным подтверждением ее показаний. Никаких следов трупа ни на тропинке, ни в лесу, и никаких признаков того, что он вообще там был.
Мисс Сильвер опять кашлянула.
Исчезновений людей в ближайшей округе не замечено. Сережка не обнаружена.
– Это вторая из пары, по твоим словам, необычная и бросающаяся в глаза?
– Да. Вам известны серьги, которые называют «кольцами вечности»?
Хозяйка дома улыбнулась:
– Старая мода возвращается. Это круглые серьги, по всей поверхности усеянные маленькими драгоценным камнями. Чрезвычайно красивые, но весьма непрактичные. К сожалению, камешки оттуда часто выпадают.
– Я всегда говорил, что вы знаете все на свете. А вы сами когда-нибудь видели подобные серьги?
– Нет. Понимаешь, у серьги должен быть замочек с дужкой, иначе в ухо ее не вденешь.
Фрэнк рассмеялся:
– Об этом я как-то не подумал! Но, полагаю, можно устроить так, чтобы вы взглянули на такую серьгу. Мэри Стоукс клянется всеми святыми, что видела в ухе убитой девушки именно «кольцо вечности», усыпанное бриллиантами.
Мисс Сильвер продолжала вязать. Ее узкое лицо с небольшими и приятными чертами выражало сосредоточенность, она была вся внимание. Через пару секунд она произнесла:
– По-моему, ты еще что-то хотел рассказать.
Фрэнк кивнул:
– Когда я уезжал в воскресенье вечером, в Дипинге возникли две основные версии происшедшего. По одной из них, Мэри Стоукс просто морочит всем голову. Ей страсть как хочется быть на виду. Это вроде эксгибиционизма, вот только в деревне его называют простым словом «выпендреж». Предположение вполне правдоподобное, оно стыкуется со всем, кроме отпечатков бегущих ног. Согласно другой версии, которой придерживается меньшинство, Мэри говорит правду, вероятно, со свойственной женщинам эмоциональностью преувеличивая жуткие подробности. Однако никакого трупа не было, та девушка или женщина просто встала и ушла после того, как мисс Стоукс с визгом бросилась бежать по тропинке.
– Прошу тебя, продолжай. Ты говорил, что до сегодняшнего дня…
– Да, да. Примерно в половине пятого мы получили сообщение из Хэмпстеда. Какая-то женщина заявила, что исчезла ее квартирантка – ушла в пятницу и до сих пор не вернулась. Описание пропавшей: молодая женщина лет тридцати, белокурые волосы до плеч, светло-карие глаза, среднего роста и худощавого телосложения. Одета была в черное пальто и черный берет, оба по последней моде. Светлые чулки, черные туфли. И большие серьги-обручи, «усыпанные мелкими бриллиантами, как «кольца вечности».
