Паскаль Кивижер
Королевство Краеугольного Камня. Книга 2. Первеницы мая
6
– Два друга в одном стойле, – улыбнулся Тибо, застав Лисандра возле Эпиналя с щеткой в руках.
Эпиналь, услыхав голос хозяина, попытался встать на ноги. Копыта у него разъезжались, ноги дрожали, он отчаянно мотал головой.
– Он впервые встает, сир, – удивился Лисандр.
– Ложись, Эпиналь, ложись, – сказал Тибо ласково. – Отдыхай.
Тибо погладил коня по храпу, а потом опустил ладонь, показывая, чтобы тот лег. Когда Эпиналь улегся, Тибо увидел его истерзанные Гиблым лесом бока, бинты, пропитанные гноем, и кишащих под ними червей, которых высаживал на раны Лисандр. Живое подтверждение невероятного. Тибо сдвинул брови, боясь потерять ясность мыслей. В висках стучало. Мышцы на затылке напряглись.
Выходит, правда. Они побывали в Гиблом лесу.
Хуже того: он заметил у Эпиналя зеленое кольцо вокруг зрачка. Миг – и он уже снова стоит на поляне, под дубом, перед синей гранитной плитой. Чувствует, как буран раздувает полы его плаща и боль обжигает кожу, будто углями. Но еще миг – и он вновь все забыл.
– Эпиналь ждал вас, сир. Все вас ждали…
Лисандр крепко сжал в руке щетку, и металлические щетинки впились в ладонь. Он подумал, не лучше ли оставить короля наедине с конем, сравнивать свои раны, – вот только они оба преграждали ему проход.
– Я… э-э… – заговорил он снова. – Габриель позволил мне присматривать за Эпиналем, сир. Ветеринар показал, что надо делать. На червях настояла королева. Я как раз думал расчесать ему хвост.
Тибо молча гладил коня.
– Сир… вы не против?
– Против чего?
– Чтобы я занимался Эпиналем?
Вместо ответа Тибо схватил его за плечо и прижал к груди. Лисандр, смутившись, еще крепче сжал в руке щетку. Тибо разжал объятия и вышел из конюшни, не проронив ни слова.
Говорить он не мог. Ослабевший мозг судорожно пытался сложить части головоломки. Капитан передвигается на костылях, так или нет? У Овида на глазу повязка, так или нет? Кто-то упоминал – так или нет? – раненых в бальной зале. Тибо должен был увидеть их своими глазами.
Он прошел двором фермы, не замечая ни работников, толкавших друг друга локтями, ни прилипших к окнам школы учеников. Однако, услышав шаги за спиной, резко обернулся, нащупывая ладонью рукоять кинжала.
– Ой, ваше величество! – воскликнул Лукас, резко остановившись на бегу. Он пропрыгал на одной ноге, стараясь сохранить равновесие. От широкой улыбки ямочки у него на щеках взмыли к морщинкам возле глаз. – Вы ушли без охраны, сир. Овиду пришлось отлучиться – рана снова разошлась. Я как раз шел его сменить, когда вы вышли. Могу я пойти с вами? Меня Манфред прислал.
– Охрана? Ха. И зачем? – Тибо напрочь забыл, что сам же и нанял их телохранителями. – Ладно, Лукас пойдем, если есть охота. Я в бальную.
Видно было, что Лукас забеспокоился.
– В бальную? Бальную залу, сир?
– Да.
– Вы уверены, сир?
– Все так страшно?
– Страшновато, да, сир.
Тибо огляделся вокруг. Все с любопытством ловили каждое его движение. Останавливались у сарая, с вилами на плечах, делали вид, будто ищут яйца в курятнике.
– Они пошли за мной, да? – прошептал Тибо. – Раненые, Лукас, – это из-за меня?
Лукас в задумчивости поднял брови. Позавчера король расхаживал голышом в мантии, весь пылая от лихорадки, с диким взглядом и в полном беспамятстве. А сегодня говорит прямо и просто, как говорил всегда. Что это? Выздоровление? Или временное просветление? Вдруг, узнав правду, он снова погрязнет в тумане?
Но Тибо не отступал:
– Я спрашиваю тебя, Лукас, потому что знаю, ты мне ответишь. И ответишь честно, потому что ты честный человек. И точно, потому что сам там был. Ты ведь был там?
– Был, ваше величество.
– Ну и?
Лиц в окнах все прибавлялось. Тибо решил двинуться дальше и, раз уж Лукас шел рядом, стал на него опираться.
– Ну и, сир… Мы велели звонить в колокола, чтобы собрать поисковый отряд. Выли волки, добровольцы рубили лес, лес… бил в ответ, они падали…
– Бил в ответ? Лес?
– Выглядело так, сир.
– Сколько было добровольцев?
– Всего сто девяносто пять, сир.
– Сколько ранено?
– Сто восемьдесят девять, сир.
– Убитые?
– Никого, сир.
– Кто уцелел полностью?
– Мы с Микробом, сир. Лечили пострадавших. Лисандр и Феликс – они носили раненых.
– Хорошо. Кто еще?
– Еще… ваш брат, принц Жакар, сир. Он руководил поиском. Сам он, как бы сказать… В общем, сам он не приближался к лесу.
– Не из трусости, Лукас. Королевству нельзя без короля.
Лукас решил не спорить. К тому же они как раз дошли до бальной залы. Появление короля было встречено симфонией стонов и хруста, гулко отдававшихся под слишком высоким потолком слишком просторной залы. Масштабы бедствия Тибо оценил за пару секунд. Взгляд его задержался на Шарле, которого привезли назад из Шале: голова забинтована, на левой руке шина и не хватает трех пальцев. Лес уже отнял у кузнеца дочь, неужели теперь погубит его самого? А остальные… Сто восемьдесят девять раненых. Его подданных. Пострадавших за короля. А почему именно он – король? По чистой случайности. Что может он дать им взамен за их преданность?
– Ах, ваше величество! – воскликнул доктор Плутиш, окруженный облаком перхоти. – Благодарю, что удостоили нас визитом. Для наших пациентов вы лучшее лекарство.
В кои-то веки Плутиш был прав. Вот что Тибо мог дать им взамен – короля.
– Это я их должен благодарить, доктор. – У него перехватило горло. – Пожалуйста, передайте всем… что король их благодарит.
Тибо вцепился в Лукаса, и они повернули назад. До королевских покоев дошли не скоро, потом Тибо долго искал перед дверью ключ, который сжимал в руке.
– Зайдешь, Лукас? Посидишь со мной немного, – предложил он, отпирая наконец дверь. – У меня есть к тебе еще один, последний вопрос.
Войдя, он рухнул в первое подвернувшееся кресло.
– Знаешь, я вымотан.
– Никогда не слышал от вас такого, сир. Даже в самый сильный шторм.
– Я тогда был молодым.
– Это было прошлой весной, сир…
– А. Ну да.
– Вы хотели о чем-то меня спросить?
Тибо сосредоточился, пытаясь припомнить.
– Э-э… Да. Вот что. Про поисковый отряд: значит, сто девяносто пять добровольцев, из них сто восемьдесят девять раненых.
– Все точно, сир, – похвалил его Лукас.
– Жакар, ты с Микробом и Лисандр с Феликсом – невредимы.
– Да, сир.
– Итого пять. А кто шестой?
Лицо у Лукаса чуть заметно дрогнуло. Он помедлил с ответом, надеясь, что Тибо забудет свой вопрос, но напрасно.
– Королева, сир.
– Что, прости?
– Королева, сир. Она помогала нам с ранеными.
– И вы дали ей пойти с вами? Лукас, что за легкомыслие! Преступное легкомыслие!
Тибо рассек рукой воздух, ища, что бы разбить. Лукас затаил дыхание. Да, сейчас он получит, и по заслугам. Ему щедро платят, чтобы он защищал королеву, а он не смог удержать ее подальше от Гиблого леса. Однако, к его величайшему удивлению, Тибо вдруг остыл. Он представил себе, как это было: Эма уперлась, и никто не смог с ней совладать. Уж ему ли не знать, каково ее упорство.
– Я глаз с нее не спускал, сир, – стал оправдываться Лукас. – Боялся, как бы она не вмешалась, в ее-то положении…
Второй промах.
– Так-так, Лукас. Ты, значит, в курсе, в каком королева положении?
– Э-э, сир… Ну как?.. Суп да суп, тяга к зелени, усталость, снова суп, тошнота… В общем, я все-таки не полный дурак.
Тибо оглядел стоявшего перед ним мужчину. И увидел его будто впервые, будто в свете тысячи солнц. Кончик косы на плече, кольца в ушах, длинные пальцы, сильные руки, твердые черты. А главное – спокойствие. Заботливый лекарь, преданный телохранитель, талантливый гитарист. И всегда в тени, на вторых, полунемых ролях. Слишком скромен. И об Эме догадался, наверное, даже раньше, чем она сама.
– Прости, Лукас.
– За что, сир?
– За все. Ни за что. Не знаю. Тебе вообще нравится служить в охране?
– Вам нехорошо, сир?
Тибо покачал головой. Участливость Манфреда, скромность Лукаса – что еще от него ускользало? Вчера он не узнавал их даже в лицо, а сегодня видел яснее, чем когда-либо. Эта внезапная ясность восприятия красноречивее шрамов говорила о том, что он ушел живым от верной смерти. И вдруг Тибо ощутил острую потребность действовать.
– Корбьер. Ты не хочешь заняться чем-то другим?
Лукасу стало не по себе. Король только дважды называл его по фамилии. Первый раз – когда разорвал письмо Анжелики, женщины, которая хотела помешать ему уплыть на «Изабелле». Второй – когда предложил ему стать личным охранником Эмы. Оба раза жизнь Лукаса резко изменилась.
– Признаюсь, я не совсем улавливаю нить, сир.
– Например, ты мог бы стать хорошим врачом. И великолепным музыкантом. Или тем и другим.
– Ну, не одновременно же, сир…
– Что ж, тогда начнем с медицины. Чем плохо? Корбьер, придворный врач.
– Врач? Придворный? Сир?
– Да брось. Чего тебе не хватает, Корбьер? Бумаги, что ты учился, и все. Зато практики у тебя было предостаточно и, скажем прямо, в довольно отчаянных условиях. И прочел ты по медицине все, что только мог найти.
– Но… сир… Придворный врач? Это все-таки слишком, при всем уважении. Я, конечно, рвал гнилые зубы, но этого маловато.
– Ампутация, Корбьер! Ты забыл про ампутацию. Я там был, я все видел.
– Значит, вы видели, что я отсек руку ниже линии гангрены, сир.
– Да – при свете единственной тусклой лампы и в такую-то качку. Жюлю повезло, что ты рукой не ошибся.
– Но, сир… Взять хотя бы положение королевы. Роды. Такого опыта мне негде было набраться среди наших усачей…
– Не проблема. Сильная Ирма, одна из моих советниц, лучшая акушерка в королевстве, станет твоей наставницей.
– А в остальном как быть, сир? Гильдия врачей никогда меня не примет.
– Пройдешь практику под началом Плутиша и Фуфелье. Вряд ли они тебя чему-то научат, но пускай. Прочтешь все, что там у них в списке, и явишься сразу на экзамен в Гильдию, он весной.
– Но…
– По ходатайству короля.
Тибо не шутил. Он подталкивал Лукаса к новому виражу. Когда отец хотел решить его судьбу за него, Лукас взбунтовался. Король, напротив, предлагал воплотить его давнюю мечту. Но неужели его жизнь так всегда и будет зависеть от других? Почему он не может устроить ее сам?
– Ну что?
– Сир. Могу я задать вам откровенный вопрос?
– Задавай.
– Я знаю, что вас сейчас изрядно штормит. Если сегодня, сир, я приму ваше предложение, не выйдет ли так, что завтра…
– …что завтра я о нем не вспомню? Хм… Разумный вопрос. Тогда, если я не вспомню сам, придется тебе мне напомнить.
– А королева, сир? Кто будет ее охранять?
– Брюно Морван, Овид. Разумеется, ты для нее незаменим, но мы выкрутимся.
Лукасу такое решение показалось сомнительным. Брюно Морван не знает Эму. Не знает ни ее упрямства, ни того, как она стремится сама справляться с трудностями, никому не говорит, что у нее на уме, и сбегает ночами из-под стражи. И он ничего не знает о том, как меняют цвет ее глаза.
– Вы уже говорили об этом с королевой?
Тибо удивился, как сам не подумал про этот ключевой момент. Возможно, не такая уж ясная у него голова.
– Я думаю поговорить с ней, как только ты примешь решение, – сказал он так, будто все продумал заранее.
– Сир, если позволите, давайте сделаем наоборот: если она согласится, то и я соглашусь. В конце концов, я у нее на службе.
– Отлично, Корбьер. Замечательно.
7
Хрупкую ледяную кромку по берегу Овечьей бухты лизали мелкие серые волны. Уже вечерело, когда похоронная процессия отчалила от порта под звон колоколов. Тело Клемана в черном шелковом саване, усыпанное записками его почитателей, покоилось в легкой лодке из коры белого кедра. Перед тем как поднять якорь, Блез и Лисандр положили к нему в лодку найденные в обсерватории коньки, лупу и навигационные приборы: астролябию без звезд, почерневший компас, сломанный секстант, – то, что помогало морякам в плавании, теперь утянет лодку вниз, в коралловую могилу.
Процессию возглавляла шхуна со спущенным флагом: лодка плыла за ней на канате. Тибо стоял на носу шхуны. Черная шуба, сшитая по его меркам несколько недель назад, болталась на нем. Тибо не покидала ошеломляющая ясность, благодаря которой он насквозь прозревал каждого, кто попадал в его поле зрения. Ясность эта была яркой до невыносимости, и потому он встал спиной ко всем. Эма была рядом. Как ни странно, она – единственная, кого Тибо не мог прочесть. И недоумевал почему.
Лисандр, напротив, предпочел корму. Он не сводил глаз с лодки из кедровой коры, которую нещадно качало на разбегавшихся за шхуной волнах. Покойный улыбался в окружении своих обугленных приборов. Ветер подхватывал то одну, то другую записку и ронял ее в морскую пену. Кузена короля Филиппа и его двоюродную бабушку Изабель тошнило. Канцлер был серый, как небо. Адмирал Дорек по-детски радовался корабельным снастям. Герцог Овсянский дрожал в щегольских алых чулках.
Жакар стоял в стороне от всех, с луком и стрелами, которые Тибо попросил его взять с собой. Вид у него был похоронный, что было уместно, но не имело к кончине Клемана никакого отношения: его надеждам сместить брата с трона быстро пришел конец. Мало того, что Тибо возвратился из леса, – к нему еще и вернулся рассудок; мало того, что вернулся рассудок, – он еще и запретил ему взять на борт Стикса. Без своего пса Жакар не мог дышать полной грудью.
Чем дальше проплывала процессия между высоких скал залива, тем тише становился гул колоколов. По вулканической породе вились охряные борозды, словно потоки еще горячей лавы. Корабли миновали мыс Маяка и вышли в открытое море. В лицо тотчас ударил ветер, лодка едва не опрокинулась. Облака висели низко, горизонт сверкал как острие клинка. Пришло время вверить великого Клемана холодным объятиям моря.
Блез отвязал плавучий гроб и подвел его к борту. Остальные суда подплыли поближе. Но те, кто ждал от Тибо речи, были разочарованы: он лишь нагнулся к покойному и сказал ему несколько слов, которые тут же унес норд-ост. Затем он подал знак брату. Жакар осторожно поднялся – лучший лучник королевства с трудом справлялся с качкой.
Отбросив за плечо плащ, он поднял лук и натянул тетиву левой рукой. Заранее предупрежденные телохранители были начеку на случай, если Жакар вдруг изменит цель, но он сделал все как положено, с необычайной точностью. Первая стрела просвистела над телом, тронув опереньем пальцы ног, и пробила в коре зияющую дыру. Вторая пронзила нос лодки, а третья отправила ее ко дну. Саван Клемана стал теряться в водах любимого им моря, а потом и вовсе исчез, растворился. Остались намокшие записки.
Туда же, где погрузился в воду усопший, Элизабет бросила то, что прятала в рукаве, – идеально круглый камешек, обернутый в шелковый лоскут, на котором она вышила два последних предложения из главного труда Клемана, «Энциклопедии естественного мира»:
«Даже если бы мы узнали все тайны природы, главная осталась бы недоступной, ибо жизнь как таковая – непостижима. И мы можем лишь надеяться открыть ее в тот самый миг, когда она пресечется».
Слова канули в воду. Элизабет разрыдалась. Она стояла, облокотившись на леер, и ветер трепал ее волосы. Филипп, ее брат, хотел ее утешить, но сам страдал от морской болезни. Тогда Гийом отважно отбросил свои костыли, покинул штурвал и двинулся к Элизабет. Наступая на сломанную ногу, он с каждым шагом думал, что умрет от боли, но видеть, как плачет Элизабет, было еще нестерпимее. Он робко положил ладонь на ее руку, и по нему словно пробежал разряд, но тут же внутри разлилось блаженство.
Однако король уже приказал возвращаться в порт, и Гийом, руководивший маневрами, с сожалением оставил ту, что занимала все его мысли. Тибо не сводил с капитана глаз. Он слишком много видел, слишком много знал. Когда Гийом вернулся к штурвалу, он подошел к нему и сказал на самое ухо:
– Черт возьми, Лебель… Ты влюблен в мою двоюродную сестру.
– Я?! – чуть не вскрикнул Гийом.
Король каким-то образом вызнал его чувства, да еще – доведя до полного смущения – заговорил с ним на людях запанибрата.
– Можешь мне все сказать, – шептал Тибо. – Она ведь мне как сестра. Исключительная девушка. Страшно образованная. Скрытная немного… Но ты же всегда на высоте… Такой молодец, как ты…
– Шутишь, – возразил Гийом едва слышно.
– С чего вдруг? Ты что, в себе сомневаешься?
– Ну, ты же знаешь…
Гийом намекал на свою болезненную застенчивость.
– Ничего я не знаю. Есть помехи? – Тибо махнул рукой в воздухе и ответил сам: – Никаких помех. И скажи спасибо, Дорек за вами по пятам не ходит, блюститель нравов! Говорил уже? Хочешь, я поговорю?
– С адмиралом?
– Да нет же, с моей кузиной.
– О чем?
– О тебе, разумеется.
– Нет, нет, ни в коем случае…
Гийом от волнения шептал все громче, и Элизабет обернулась на них. Но хуже всего, что сам блюститель нравов направился к штурвалу с явным намерением взять командование на себя. Взволнованный Гийом попытался закрыть тему:
– Не понимаю, с чего ты взял, Тибо? Откуда вообще такая мысль?
Тибо нахмурился; он не знал, как описать это состояние невероятной ясности.
– Понимаешь, Гийом, как будто завеса, скрывавшая от меня все, вдруг поднялась…
– Поднять паруса! – подхватил адмирал во всю глотку. – Лево на борт! Курс на Бержерак, по северному маршруту!
Ветер, вторя Дореку, упорно толкал шхуну в открытое море. Гийому пришлось до хрипоты надсаживать свой красивый баритон, чтобы перекричать адмирала и увести судно в порт. Когда шхуна наконец причалила, колокола смолкли.
На смену им пришел вороний крик.
8
Тибо все больше приходил в себя за своим громадным письменным столом, на стуле черного дерева. Пелена повседневности понемногу вновь заслоняла от него мир, не было больше ни той просветленности, ни ослепительной ясности. Теперь ему все время постоянно казалось, будто он что-то упускает. Что не вполне понимает других; что больше никогда не разглядит их как следует. Все утомляло его, даже сон. Утром, открывая глаза, Тибо не помнил кошмара, из-за которого проснулся на полу. Весь день он ходил погруженный в себя. Путал время и дату, шнурки завязывал через раз и вставал из-за стола с ложкой в кармане.
Однажды он обнаружил в жилетном кармашке часы камергера. Он удивленно повертел их в руках. Великолепная вещица, ничего не скажешь. Миниатюрные, тончайшей работы, как умеют делать только ближневосточные мастера. Манфред, во всем ценя качество, наверняка отдал за них солидную часть своего жалованья. Он заводил их каждое утро, ровно в шесть, и тысячу раз сверялся с ними за день, строго блюдя распорядок – и свой, и короля, известного полным отсутствием пунктуальности.
– Манфред!
Манфред мгновенно появился в дверях спальни.
– Ваше величество?
– У меня тут ваши часы – наверное, вы случайно положили их мне в карман жилета…
– Вот как? Надо же, сир, да, да. Удивительное дело.
– Возьмите.
Тибо протянул часы камергеру, но тот не сдвинулся с места: он давно смирился с их утратой. Ради выздоровления короля он готов был отдать все, и часы, пусть даже драгоценные и так ему необходимые, казались совсем пустяковой жертвой. Манфред едва заметно покачал головой.
– В чем дело?
– Дело в том, ваше величество, что я прошу вас оставить их у себя.
– Почему?
– Как подарок, сир. Подарок в честь того прекрасного известия о королеве, которое вы мне сообщили. А также чтобы поздравить вас… с выздоровлением. Как знак признательности, если угодно.
– Манфред, они стоят целое состояние. При вашем жалованье вы не можете…
– Сир, жалованье у меня более чем достаточное.
– Но, Манфред! Вы же постоянно пользуетесь часами! Готов поспорить, вы даже спите с ними.
– Возьмите их, ваше величество, – настаивал Манфред (который правда с ними спал). – Считайте, что тем самым я преподношу подарок и себе, поскольку теперь вы сможете узнавать время, не справляясь у меня.
– Боюсь вас расстроить, Манфред, но я буду забывать их завести.
– Я обязуюсь делать это собственноручно, сир, каждое утро, ровно в шесть, – пообещал Манфред, которому расстаться с часами было легче, чем с привычкой.
– Но как вы узнаете, что ровно шесть утра, без часов? – возразил Тибо.
– Это не единственные часы в королевстве, ваше величество… Прошу вас, оставьте их у себя.
– Что ж, Манфред, раз так… Спасибо вам. Большое спасибо.
Манфред, как и обещал, каждое утро ровно в шесть приходил завести часы, Тибо же почитал своим долгом больше не спрашивать у него время. Зато нередко уточнял дату и был в этом не одинок: по календарю еще стояла осень, но лошади уже поскальзывались на льду. Зима намечалась небывалая. От ранних холодов погибла часть урожая. Обычно остров справлялся своими силами: один год удачный, другой нет, – но теперь нависала угроза голода. Дни напролет то канцлер сидел в кабинете короля, то король у канцлера. Они прикидывали и так и эдак, как бы добыть продовольствие за границей, не обременив долгами казну.
Дороги так замело, что советницы с трудом добрались до дворца. Вид короля их не порадовал: он был словно после кораблекрушения, осунулся и порой засыпал посреди фразы, выпуская из рук скипетр. Тибо это понимал и бодрился изо всех сил, но не мог скрыть ни шрам, ни седую прядь, ни внезапные приступы слабости, ни громовой грохот, с которым высший символ власти укатывался под стол.
Вести из провинций приходили тревожные: на Северном плоскогорье отчаянно не хватало дров, в Приморье и в Лесах – зерна; во Френеле в достатке был только оникс. У Центральной провинции хватало средств к существованию, но отчаянно не хватало щедрости.
Тибо пообещал привести в порядок старые мельницы для каштанов и разрешить ловлю птиц и охоту на дичь, ослабив ограничения. Ирма Сильная предложила двору передать излишек мехов беднейшим провинциям, а Гвендолен Дорек выступила за создание обязательных курсов по вязанию во всех трактирах. Ирма Добрая и Ирма Сильная, будучи советницами от плоскогорья, делились рецептами отвара из ореховой скорлупы и маринованных в уксусе кореньев.
Жильберта Буржуа, советница от Лесов, затянула бесконечную проповедь об экономном ведении домашнего хозяйства. Чтобы как-то ее прервать, Ирма Добрая решила обратить внимание всех на то, что холод идет нынче с юга:
– Странно, правда? Обычно холод приносит норд-ост.
Эма промолчала о том, что знала про холод с юга: он шел от Гиблого леса. К счастью, Ирма Сильная сменила тему:
– Нас должны заботить последствия такой зимы, а не ее причины. Пусть холод идет откуда хочет, лишь бы все ели досыта.
Задремавший было Тибо услышал только последнюю фразу и подхватил мысль:
– Совершенно верно. Ввезем из-за границы основные продукты питания.
Жильберта Буржуа перешла в нападение:
– Ввезем, сир? Сколько лет мы уже ничего не ввозили?
– Лет семьдесят пять.
Жильберта уже готова была начать новую проповедь, но заметила, что после слов короля воцарилось тяжелое молчание.
– Я позабочусь, чтобы корабли отчалили как можно скорее, а оставшиеся суда встали на якорь на выходе из бухты, на случай если она замерзнет.
– Замерзнет? Бухта? – удивилась Бланш, советница от Приморья. – Что вы, сир! Никогда такого не бывало. И в любом случае быстро отчалить не получится. Большая часть моряков отправилась в Леса, на заготовку дров. Конечно, остаются еще рыбаки. Но вы же не собираетесь посылать в Бержерак за продовольствием рыбацкие баркасы?
Тибо повернулся к советницам от Западных Лесов:
– Я полагаюсь на вас: отправьте назад лесорубов… то есть моряков… в общем, людей. И как можно скорее, они нам очень нужны.
– Сир, – уточнила Жильберта Буржуа, – чем мы будем платить за ввезенное продовольствие? Вы думаете сделать банковский заем?
Тибо вдруг хлопнул кулаком по столу.
– НИКОГДА!
Советницы вжались в кресла.
– Никогда, – повторил король спокойнее. – Казна королевства никогда не влезала в долги, и я не намерен создавать прецедент. Я скорее продам последнюю рубашку, чем соглашусь на банковский заем.
Тибо жалел о своей вспышке. Обстановка и без того была напряженной, нечего было подливать масла в огонь. На всех последующих заседаниях он как мог старался сдерживать перепады настроения, но владел собой плохо. Он рассчитывал немного сгладить впечатление козырем, который держал в рукаве: новостью, что Эма ждет ребенка. Это была единственная имевшаяся у него хорошая новость, и он берег ее, чтобы объявить на закрытии Совета, во время торжественной трапезы. Советницы разнесут ее по всему острову прежде, чем дороги заметет окончательно.
Когда в назначенный час Тибо встал во весь рост во главе стола, возвышаясь над фланом с ванилью, он опять был похож на принца, каким вернулся из плавания несколько месяцев назад: влюбленный, полный сил, сияющий, как солнце. Козырь привел всех собравшихся в счастливое помешательство. Советницы обнимались, Манфред открыл драгоценнейшее вино из королевских запасов и, в виде исключения, позволил один глоток и себе. Даже чучело кабана над парадными дверями улыбалось в бородку. Когда все встали из-за стола, Ирма Сильная, опытная акушерка, отвела короля в сторонку и предложила ему свои услуги.
– Сир! Ах, какой вы, однако, стратег! Посреди всех наших бед – и вдруг наследник!
– Спасибо, – ответил Тибо без ложной скромности.
– Заметьте, сир, роды – это тяжкий труд. Я бы почла за честь помочь в этом королеве, когда придет время.
– Я как раз собирался просить вас об этом.
– И замечательно. Большая честь, сир. Я-то, представьте себе, думала, что уже ушла на покой, но ветра и метели вновь заставили меня достать свой чемоданчик. Я живу в Рок-ан-Фай, добраться к нам можно через два дня на третий. А схватки – они не станут ждать, пока мои молодые коллеги пророют себе путь до нас. Нет-нет, схватки никогда никого ждать не станут.
– Кстати, Ирма, может, вам пригодилась бы помощь? Есть у меня кое-кто способный на примете.
Акушерка взглянула на короля недоверчиво. Какие могут быть рекомендации в ее ремесле? Роды – как Френельский гребень: по одну сторону жизнь, по другую – смерть. Любителям тут не место.
– Способный, ваше величество? Хм-м. На что именно? И кто эта особа, если позволите?
– Что ж, начнем с того, что эта особа – мужчина.
– Мужчина? Вы хотите сказать… настоящий? Со всеми сопутствующими… деталями?
– Ну, я так детально не интересовался… Но думаю, не без них. В общем да, это мужчина, мой бортовой фельдшер. – Тибо понизил голос: – Строго между нами, куда талантливее нашего костоправа. Умнее, начитанней, сообразительнее…
– Позвольте, сир, вас прервать. Он уже видел, как женщина рожает?
– Э-э… нет, на борту не доводилось.
– Присутствие мужчины при родах – плохой знак, сир.
– Вот как? То же говорят о женщинах на судне. Но королева – живое доказательство обратного… Мы ведь выше предрассудков, верно?
– Речь не о предрассудках, сир. Обыкновенная статистика. Мужчина – это врач. Как правило, мы прекрасно обходимся без врача. А если он входит в комнату, значит, плохо дело. Значит, кто-то может отдать Богу душу. Мать, ребенок или оба вместе.
– Понимаю. Но если мужчина еще и акушерка, он ведь не укладывается в статистику? Если смотреть незашоренным взглядом.
– Хм-м… – Ирма недовольно скрестила руки. Чтобы ей навязали дилетанта – так же плохо, как расстроить короля. – Могу я спросить почему, сир? Почему он? Почему я? Почему родовспоможение?
– Я думаю сделать из него придворного врача, Ирма, а королева, как вы знаете, ждет ребенка.
– Он точно не успеет получить диплом, и потом, ваше величество, вы ведь только что доверили мне заботиться о родах королевы!
– Кто знает, Ирма, может, это не последние роды?
– Очень надеюсь, сир, но все же… А доктор Фуфелье? Доктор Плутиш?
– Они, к сожалению, сдают. У них устаревший подход, всякое нововведение они встречают в штыки.
– Ну а ваш матрос, разумеется…
– Способности Лукаса сильно превосходят его текущие обязанности, – твердо прервал ее Тибо. – Мне тяжело на него смотреть, мне все кажется, что передо мной – невозделанное поле.
– И какое у него сейчас поле деятельности?
– Он личный охранник королевы.
– А что королева, сир? Ее не смутит потеря личного охранника?
– Королева согласна. Она потеряет охранника и обретет врача.
Эма слишком хорошо знала цену свободы, чтобы вечно удерживать Лукаса при себе. Идею Тибо она поддержала сразу.
– К слову, Лукас сам родом из Рок-ан-Фай, – прибавил Тибо, надеясь, что землячество поможет склонить чашу весов.
– Вот как, сир? Хм-м. Раз так, я же и помогла ему явиться на свет. Как его фамилия?
– Корбьер.
– Корбьер… Лукас Корбьер, значит? По странному выражению лица Ирмы трудно было понять, что она подумала. – Это он там стоит? Верзила под кабаном?
Лукас спокойно и скромно стоял у дверей, настукивая пальцами по ноге какой-то мотив, – он сочинял про себя музыку от нечего делать.
– Мне кажется, он вполне доволен своим местом. И чья, кстати, это мысль, сир?
– Моя.
– Честно говоря, сир, мысль не блестящая.
У Тибо не оставалось больше сил, и он пустил в ход последний, ненавистный ему аргумент:
– Ирма, это моя мысль. И так уж вышло, что я король. Так что это мысль короля. А если у короля есть какая-то мысль, то это в какой-то мере приказ, если вы понимаете, о чем я.
Ирма удивленно уставилась на Тибо. Такие речи совсем не в его духе. Вид у короля был усталый, озабоченный, измученный, но совершенно непреклонный. Она выдавила из себя:
– Прекрасно, ваше величество. Само собой, ваши желания – закон. Но я надеюсь, этот ваш матрос осознаёт, во что ввязывается. Тропические бури – просто цветочки по сравнению с тройным обвитием пуповины.
– Спасибо, Ирма. Я ценю вашу помощь. Завтра же он отправится с вами.
Ирма Добрая тихонько посмеивалась за спиной своей землячки. У нее, слепой пианистки, был выдающийся слух, и она иногда развлекалась тем, что слушала чужие разговоры. Как только Тибо отошел, она спросила:
– Лукас Корбьер – это ведь тот самый гитарист?
– И что с того?
– О нем много хорошего говорят. Дай ему шанс.
– Как будто у меня есть выбор.
– Да и тебе удобнее: будет вместо тебя простыни менять, полы мыть. А если что, глядишь, и дорогу быстренько разгребет. Готова поспорить, с лопатой он дружит. Да и чемоданчик твой носить будет, а? Уже неплохо.
– Хм-м.
Ирма Сильная не спускала с Лукаса глаз. Глядя на него через дымную залу, она пыталась разгадать его характер. Лукас почувствовал, что на него смотрят, и тоже поднял на нее глаза. Он улыбнулся. На щеках показались ямочки. Ямочки! Точь-в-точь как у ее покойного мужа. Тридцать один год он слушался ее с полувзгляда. Ямочки Лукаса были для нее убедительнее королевского приказа.
– Хм-м, – проворчала она в последний раз, уже из принципа.
