Парамаханса Йогананда
Автобиография йога

Полная версия

«Вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес» (Евангелие от Иоанна 4:48)

Посвящается памяти Лютера Бербэнка Американского Святого

Paramahansa Yogananda

Autobiography of a Yogi

* * *

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© Коваленко В., перевод на русский язык, 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

* * *

Рис. 1. Парамаханса Йогананда

Рис. 2. Карта Индии

Предисловие Бориса Гребенщикова

Выдающийся мастер Парамаханса Йогананда 70 лет назад написал свою «Автобиографию йога» – книгу про йогов, написанную йогом. Она переведена на 50 языков, продана в миллионах экземпляров и считается духовной классикой.

Впервые она была издана в 1946 году и до сих является одной из важнейших книг о мудрости Востока. Йогананда описывает свою жизнь, мысли о йоге и встречи со святыми и просветленными мастерами Индии.

От Джорджа Харрисона до Стива Джобса – все говорят об «Автобиографии йога» с любовью и почтением: эта книга считается лучшим вступлением в науку и философию йоги.

Борис Гребенщиков

1 февраля 2023 года

Предисловие Уолтера Эванс-Вентца

магистра искусств, доктора литературоведения, доктора наук Колледжа Иисуса, Оксфорд, автора книг «Тибетская книга мертвых», «Великий йог Тибета – Миларепа», «Тибетская йога и тайные учения» и прочих

Ценность «Автобиографии» Йогананды значительно возрастает благодаря тому факту, что это одна из немногих англоязычных книг о мудрецах Индии, написанная не журналистом или иностранцем, а представителем культуры индуизма – короче говоря, это книга о йогах, написанная йогом. Представляя собой рассказ очевидца о выдающемся жизненном пути и способностях современных индуистских святых, эта книга имеет важное значение как для нынешнего, так и для всех грядущих поколений. Пусть каждый читатель воздаст должное ее прославленному автору, с которым я имел удовольствие общаться как в Индии, так и в Америке. Необычная история его жизни, безусловно, наиболее глубоко раскрывает глубины индуистского разума и сердца, а также духовное богатство Индии, что является редкостью среди публикаций на Западе.

Мне выпала честь познакомиться с одним из мудрецов, чья история жизни изложена в этой книге, – это Шри Юктешвар Гири. Образ этого достопочтенного святого изображен на обложке моей книги «Тибетская йога и тайные учения». Наше знакомство состоялось в городе Пури, расположенном в штате Орисса на берегу Бенгальского залива. В то время Шри Юктешвар был главой тихого ашрама на берегу моря и занимался в основном духовным наставничеством группы молодых учеников. Святой очень интересовался благополучием людей в Соединенных Штатах и обеих Америках, а также в Англии, и расспросил меня о достижениях в деятельности в тех землях, особенно в Калифорнии, своего главного ученика Парамахансы Йогананды, которого он нежно любил и в 1920 году отправил на Запад в качестве религиозного посланника.

Шри Юктешвар имел благородные манеры, мягкий голос и приятную внешность и был достоин того почитания, которое выражали ему его последователи. Все, кто были с ним знакомы, – и ближайшие соратники, и случайные посетители, – относились к этому святому с величайшим уважением. Я живо помню, как Шри Юктешвар стоял у входа в обитель, приветствуя меня, – высокий, статный, худощавый, облаченный в шафранового цвета одеяние, символизирующее отречение от мирских целей. Его длинные волосы слегка вились, а лицо украшала борода. Его тело было мускулистым, но стройным и хорошо сложенным, а походка – энергичной. Местом своей земной обители он избрал священный город Пури, куда ежедневно совершают паломничество к знаменитому храму Джаганнатха, «Владыки мира», множество благочестивых индусов из всех провинций Индии. Именно в Пури Шри Юктешвар в 1936 году закрыл свои смертные очи, завершив тем самым пребывание в этом мире, и ушел, зная, что его нынешнее земное воплощение было доведено до триумфального завершения. Я действительно рад, что могу назвать себя очевидцем величия и святости Шри Юктешвара. Довольствуясь умиротворенной жизнью вдали от людей, он безоговорочно и смиренно посвятил себя той идеальной жизни, которую Парамаханса Йогананда, его ученик, навеки сохранил в памяти потомков, описав в этой книге.

Уолтер Эванс-Вентц

Список благодарностей от автора

Я глубоко признателен мисс Л. В. Пратт за ее скрупулезную редакторскую работу над рукописью этой книги. Я также благодарен мисс Рут Зан за подготовку оглавления, мистеру Ричарду Райту за разрешение использовать выдержки из его дневника путешествий по Индии и доктору У. Эванс-Вентцу за советы и поддержку.

Парамаханса Йогананда

28 октября 1945 года

Энсинитас, Калифорния

Глава 1
Мои родители и ранние годы

Характерной особенностью индийской культуры испокон веков считается поиск высшей истины и связанные с ним отношения между учеником и гуру^[1]. Мой собственный путь привел меня к Христоподобному мудрому старцу, чья прекрасная жизнь навеки запечатлелась в памяти потомков. Это был один из великих наставников – последнее оставшееся богатство Индии. Рождаясь в каждом поколении, они уберегали родную землю от участи Вавилона и Египта.

Мои самые ранние воспоминания охватывают события моего предыдущего воплощения. Мне отчетливо вспоминалась жизнь йога^[2], обитавшего среди гималайских снегов. Эти отрывки прошлого благодаря некой непостижимой связи также позволили мне заглянуть в будущее.

Мне никогда не забыть унизительную беспомощность младенчества. Я с обидой сознавал, что не могу ходить или свободно выражать свои мысли. В моей душе родился поток молитв, когда я осознал свое телесное бессилие. Мое напряженное эмоциональное состояние выражалось в безмолвных внутренних монологах, которые велись на различных языках. Среди какофонии звуков мое ухо постепенно привыкло различать бенгальскую речь окружающих меня людей. Вот каковы способности младенческого ума! По сравнению с ним развитие взрослых можно считать детским лепетом.

Психологические переживания и неспособность управлять собственным телом вызывали у меня постоянные приступы плача. Мне помнится, как вся семья недоумевала по поводу причин моего горя. Но у меня сохранились и более счастливые воспоминания: ласки Матери и мои первые попытки лепетать и делать робкие шаги. Эти ранние победы, которые обычно быстро забываются, все же являются естественной основой уверенности в себе.

Я не уникален в своей способности помнить события предыдущих жизней. Известно, что многие йоги сохранили свое самосознание, не утратив его во время кардинального перехода от «жизни» к «смерти» и наоборот. Если бы человек был просто телесной оболочкой, то потеря этой оболочки действительно стала бы концом для его личности. Но если пророки на протяжении тысячелетий говорили правду, то человек, по сути, имеет бестелесную природу. Неизменное ядро человеческой индивидуальности лишь временно наделяется способностью воспринимать мир через органы чувств.

Если бы человек был просто телесной оболочкой, то ее потеря стала бы концом для его личности.

Хотя это и кажется странным, но отчетливые воспоминания о младенчестве встречаются у людей не так уж и редко. Во время путешествий по разным странам я слышал правдивые описания ранних воспоминаний из уст многих мужчин и женщин.

Я родился в последнем десятилетии девятнадцатого века и провел первые восемь лет своей жизни в Горакхпуре, который был расположен в Соединенных провинциях Британской Индии. В моей семье восемь детей: четыре мальчика и четыре девочки. Я, Мукунда Лал Гхош^[3], – второй сын и четвертый ребенок.

Отец и Мать были бенгальцами, из касты кшатриев^[4]. Оба были благословлены праведностью души. Их взаимная любовь, безмятежная и исполненная достоинства, никогда не проявлялась легкомысленно. Наши восемь юных жизней суматошно вращались вокруг этого незыблемого столпа полной гармонии между родителями.

Мой Отец, Бхагабати Чаран Гхош, был добр, серьезен и иногда суров. Нежно любя его всем сердцем, мы, дети, все же соблюдали определенную почтительную дистанцию. Выдающийся математик и логик, он руководствовался главным образом своим интеллектом. Мать же была настоящей покорительницей сердец и учила нас только через проявление любви. После ее смерти Отец стал относиться к нам с большей нежностью. Тогда я заметил, что его взгляд стал часто напоминать мне взгляд Матери.

Еще при жизни Матери мы вкусили свое первое, многогранное знакомство со священными писаниями. Она изобретательно использовала сказания из «Махабхараты» и «Рамаяны»^[5], чтобы показать нам необходимость соблюдения дисциплины. Наставление и наказание шли в нашем воспитании рука об руку.

Проявляя уважение к Отцу, каждый вечер дома мы встречали его с работы. Мать тщательно наряжала нас по такому случаю. Отец занимал высокую должность, аналогичную современной позиции вице-президента, в «Бенгальской железной дороге Нагпура» – одной из крупных компаний Индии. Его работа была связана с разъездами, и во времена моего детства наша семья несколько раз переезжала из города в город.

Мать всегда помогала нуждающимся. Отец тоже был настроен к ним доброжелательно, но в том, что касалось денег, он всегда уважал закон и порядок. Я помню случай, когда за пару недель Мать потратила на еду для бедных больше, чем Отец зарабатывал за месяц.

– Я прошу тебя лишь об одном: пожалуйста, оставайся милосердной в разумных пределах.

Но даже такой мягкий упрек со стороны мужа Мать восприняла тяжело. Она заказала наемный экипаж, всем видом стараясь никак не показывать детям, что в семье возникли разногласия.

– Прощай! Я переезжаю к своей матери, – старый, как мир, ультиматум!

Мы разразились горьким плачем. На наше счастье, в гости как раз приехал дядя по материнской линии: он шепнул Отцу какой-то мудрый совет, без сомнения, основанный на многовековом мужском опыте. Выслушав от Отца несколько примирительных фраз, Мать с радостью отпустила экипаж. Так закончилась единственная размолвка, которая на моей памяти случилась между родителями. Но мне запомнилась еще одна знаковая беседа.

– Пожалуйста, дай мне десять рупий для несчастной женщины, которая к нам постучалась, – попросила Мать с присущей ей убедительной улыбкой.

– Зачем ей десять рупий? Хватит и одной, – и в свое оправдание Отец добавил: – После внезапной смерти моего отца, бабушки и дедушки я впервые почувствовал вкус бедности. По утрам я завтракал лишь одним небольшим бананом, а затем отправлялся в школу, расположенную в нескольких милях от дома. Позже, в университете, я жил в такой нищете, что попросил одного богатого судью выделять мне одну рупию в месяц в качестве подаяния. Он отказался, отметив, что даже одна рупия имеет свою ценность.

– С какой горечью ты вспоминаешь, как тебе отказались подать рупию! – большое материнское сердце мгновенно включило логику. – Неужели ты хочешь, чтобы эта женщина тоже с болью вспоминала, как ты отказался подать ей десять рупий, в которых она так остро нуждалась?

– Сдаюсь! – извечным жестом всех побежденных мужей Отец открыл свой бумажник. – Вот банкнота в десять рупий. Отдай ее нищенке вместе с моими наилучшими пожеланиями.

Как правило, сначала Отец всегда отвечал отказом на любое новое предложение. Его реакция на просьбу незнакомой женщины, к которой так легко прониклась сочувствием Мать, была примером привычной осторожности. Нежелание сразу принимать новое, что типично среди французов на Западе, – на самом деле просто является соблюдением принципа «должной осмотрительности». Я всегда считал Отца разумным и уравновешенным в своих суждениях. Если мне удавалось подкрепить свои многочисленные просьбы вескими аргументами, он неизменно помогал мне получить желаемое, будь то поездка на отдых или новый мотоцикл.

Отец был строгим приверженцем дисциплины, к которой приучал своих детей с малых лет, но его отношение к себе было поистине спартанским. Например, он никогда не посещал театр, а отдых находил в различных духовных практиках и в чтении Бхагавад-гиты^[6]. Чураясь всякой роскоши, он носил одну и ту же пару ботинок, пока те не приходили в негодность. Его сыновья приобрели автомобили, как только такая покупка стала им доступна, но Отец всегда ездил на работу на трамвае. Ему было чуждо стяжательство. Когда открылся Калькуттский городской банк, Отец отказался приобретать акции, хотя это могло принести ему дополнительную прибыль. В свободное от работы время он просто хотел выполнять свой гражданский долг.

Рис. 3. Отец. Бхагабати Чаран Гхош. Ученик Лахири Махасайя

Через несколько лет после того, как Отец вышел на пенсию, в компанию «Бенгальская железная дорога Нагпура» из Англии прибыл счетовод, чтобы проверить бухгалтерские книги. Изумленный ревизор обнаружил, что Отец никогда не просил премий за сверхурочную работу.

– Он работал за троих! – воскликнул тот счетовод. – Ему причитается 125 000 рупий (около 41 250 долларов) в качестве компенсации.

Чиновники вручили Отцу чек на указанную сумму. Он настолько не придал этому значения, что даже забыл рассказать об этом семье. Прошло довольно много времени, прежде чем мой младший брат Бишну заметил большой депозит в банковской выписке и спросил об этом Отца.

– К чему радоваться материальной выгоде? – ответил Отец. – Тот, кто поставил себе цель сохранять уравновешенность, не ликует от приобретения и не горюет из-за потери. Он знает, что человек приходит в этот мир без гроша в кармане и уходит без единой рупии.

Тот, кто поставил себе цель сохранять уравновешенность, не ликует от приобретения и не горюет из-за потери.

В начале своей супружеской жизни мои родители стали учениками великого мастера Лахири Махасайя из Бенареса. Общение с мудрым наставником укрепило у Отца природную склонность к аскетизму. Однажды Мать сделала интересное признание моей старшей сестре Роме: «Мы с твоим Отцом вступаем в близость только раз в год с целью завести детей».

Отец познакомился с Лахири Махасайя через Абинаша Бабу^[7], служащего Горакхпурского отделения «Бенгальской железной дороги Нагпура». Абинаш потчевал мои юные уши захватывающими историями о различных индийских святых. В заключение он неизменно воздавал должное непревзойденной славе своего гуру.

– Ты когда-нибудь слышал о необычных обстоятельствах, при которых твой Отец стал учеником Лахири Махасайя?

Этот интригующий вопрос Абинаш задал мне как-то раз в безмятежный летний полдень, когда мы сидели вдвоем во дворе моего дома и беседовали. С предвкушающей улыбкой я покачал головой.

– Много лет назад, еще до твоего рождения, я попросил своего начальника – твоего Отца – дать мне неделю отпуска, чтобы я мог навестить своего гуру в Бенаресе. Твой Отец высмеял мой план. «Ты хочешь стать религиозным фанатиком? – спросил он. – Если хочешь добиться повышения, уделяй больше внимания своей работе на предприятии».

В тот же день, в печали возвращаясь домой по лесной тропинке, я встретил твоего Отца в паланкине. Он отпустил носильщиков и паланкин и пошел пешком вместе со мной. Стремясь утешить меня, он расписывал преимущества стремления к мирскому успеху. Но я слушал его без особого интереса. Мое сердце твердило: «Лахири Махасайя! Как мне прожить без наших с вами встреч?»

Тропинка привела нас к краю тихого поля, где лучи послеполуденного солнца все еще освещали покачивающиеся верхушки густой травы. Мы невольно залюбовались зрелищем и остановились. Там, в поле, всего в нескольких ярдах от нас внезапно появилась фигура моего великого наставника!^[8]

– Бхагабати, ты слишком строг к своему подчиненному! – зазвучал в наших изумленных ушах его голос. Мой гуру исчез так же таинственно, как и появился. Стоя на коленях, я восклицал: «Лахири Махасайя! Лахири Махасайя!» Твой Отец на несколько мгновений застыл в оцепенении.

– Абинаш, я не только даю тебе отпуск, но и сам беру отгул, чтобы завтра отправиться в Бенарес. Я должен познакомиться с этим великим Лахири Махасайя, который способен по собственной воле материализоваться здесь, чтобы заступиться за тебя! Я возьму с собой жену и попрошу этого мастера посвятить нас в его духовный путь. Ты поможешь нам встретиться с ним?

– Конечно! – я наполнился радостью от того, что чудесным образом получил ответ на свою молитву и все так быстро разрешилось к лучшему.

Следующим вечером мы с твоими родителями отправились на поезде в Бенарес. Прибыв на место на следующий день, мы взяли повозку, запряженную лошадьми, а затем нам пришлось идти пешком по узким улочкам к укромному убежищу моего гуру. Войдя в его маленькую гостиную, мы склонились перед мастером, как всегда сидевшим в позе лотоса. Он прищурился и устремил пронзительный взгляд на твоего Отца.

– Бхагабати, ты слишком строг к своему подчиненному!

Эту же фразу гуру произнес двумя днями ранее на поле в Горакхпуре. Он добавил:

– Я рад, что ты позволил Абинашу навестить меня и сам со своей женой тоже приехал.

К большой радости твоих родителей, мастер посвятил их обоих в духовную практику Крийя-йоги^[9]. С того памятного дня, когда случилось это видение, мы с твоим Отцом стали соучениками и близкими друзьями. Лахири Махасайя проявил особый интерес к факту твоего рождения. Твоя жизнь, несомненно, будет связана с его жизнью: благословение мастера никогда не утрачивает силу.

Лахири Махасайя покинул этот мир вскоре после моего появления на свет. Его фотография в изысканной рамке всегда украшала наш семейный алтарь в разных городах, куда Отца переводили по работе. Часто по утрам и вечерам мы с Матерью медитировали перед импровизированным святилищем, возлагая к нему цветы, пропитанные ароматным сандаловым маслом. Ладаном и миррой, а также нашими совместными молитвами мы чтили божественность, воплощением которой стал Лахири Махасайя.

Его фотография оказала огромное влияние на мою жизнь. По мере того, как я рос, мысль о мастере росла вместе со мной. Во время медитации я часто видел, как его фотографическое изображение выходит из маленькой рамки и, принимая облик живого человека, садится передо мной. Когда я пытался коснуться ступней его светящегося тела, оно рассеивалось и вновь превращалось в фотографию. Достигнув юношеских лет, я обнаружил, что представляю Лахири Махасайя уже не как маленький образ, заключенный в рамку, а как живое, вдохновляющее присутствие. В трудные моменты я часто молился ему и мысленно получал от него утешительные наставления. Вначале я горевал о том, что мастер покинул этот мир. Но когда я открыл для себя его незримое присутствие рядом в любом моменте, то перестал оплакивать его смерть. Гуру часто писал тем из своих учеников, которым чересчур не терпелось увидеть его: «Зачем вам приходить, чтобы взглянуть на мое бренное тело, если я всегда нахожусь в пределах досягаемости вашей кутастхи (духовного взора)?»

Примерно в возрасте восьми лет я имел благословление пережить чудесное исцеление с помощью фотографии Лахири Махасайя. После этого моя любовь к мастеру стала сильнее. Когда мы жили в нашем семейном поместье в Ичапуре, в Бенгалии, я заболел азиатской холерой. Врачи испробовали все методы лечения и уже отчаялись спасти мою жизнь. Сидя на краю постели, Мать в отчаянии указала мне на фотографию Лахири Махасайя, висящую на стене над моей головой.

– Мысленно поклонись ему! – Мать понимала, что мне не хватит сил даже поднять руки в молитвенном жесте. – Если ты сумеешь выразить свою преданность и мысленно преклонишь перед ним колени, твоя жизнь будет спасена!

Я посмотрел на фотографию мастера и увидел ослепительный свет, окутавший мое тело и всю комнату. Тошнота и другие неподдающиеся лечению симптомы исчезли, и я выздоровел. Я сразу же почувствовал в себе достаточно сил, чтобы наклониться и коснуться ног Матери в знак признательности за ее безмерную веру в своего гуру. Мать несколько раз приникла лбом к маленькой фотографии.

– О Вездесущий Мастер, я благодарю вас за то, что ваш свет исцелил моего сына!

Я понял, что Мать тоже видела ослепительное сияние, мгновенно излечившее меня от смертельной болезни.

Я храню эту фотографию как великую ценность. Лахири Махасайя лично подарил ее Отцу, и от нее исходят божественные вибрации. Фотография была сделана при удивительных обстоятельствах. Я узнал эту историю от Кали Кумара Роя, соученика моего Отца.

Похоже, что мастер очень не любил фотографироваться. Несмотря на его протесты, однажды была сделана групповая фотография, на которой его запечатлели вместе с группой последователей, включая Кали Кумара Роя. Каково же было изумление фотографа, когда тот обнаружил на снимке четкие изображения всех учеников и пустое место в центре, где должен был находиться Лахири Махасайя. Этот феномен широко обсуждался.

Однажды студент и опытный фотограф Ганга Дхар Бабу похвастался, что сумеет запечатлеть неуловимый образ мастера. На следующее утро, когда гуру сидел в позе лотоса на деревянной скамье с ширмой за спиной, к нему подкрался Ганга Дхар Бабу со своим оборудованием. Тщательно подготовившись, чтобы ничего не упустить, он с рвением сделал двенадцать снимков. На каждом из них вскоре отобразились деревянная скамья и ширма, но фигура мастера снова отсутствовала.

Со слезами и уязвленной гордостью Ганга Дхар Бабу обратился к своему гуру. Прошло много часов, прежде чем Лахири Махасайя нарушил свое молчание многозначительным комментарием: «Я есть Дух. Может ли твоя камера запечатлеть нечто незримо присутствующее?»

– Теперь я понимаю, что не может! Но, Святой Господин, я преданно желаю получить изображение храма из плоти, который могу увидеть своим ограниченным взором и в котором этот Дух, похоже, полноправно обитает.

– Тогда приходи завтра утром. Я буду тебе позировать.

Фотограф снова настроил свою камеру. На этот раз священная фигура, больше не скрытая мистической неуловимостью, четко отобразилась на снимке. Больше мастер никогда не позировал фотографам; по крайней мере, я не встречал никаких других его снимков.

В этой книге есть данная фотография. Правильные черты лица Лахири Махасайя, универсальные для всех каст, едва ли позволяют предположить, к какой расе он принадлежал. Невероятная радость общения с Богом ненавязчиво проявляется в его слегка загадочной улыбке. Глаза полуоткрыты, чтобы показать условное внимание к событиям внешнего мира, но в то же время они полузакрыты. Будучи совершенно равнодушным к ничтожным земным соблазнам, мастер всегда с большим вниманием относился к духовным проблемам страждущих, которые приходили к нему за благословением.

Вскоре после того, как я исцелился при помощи невероятной силы фотографии гуру, у меня произошло важное духовное прозрение. Однажды утром, сидя на своей кровати, я погрузился в глубокую задумчивость.

«Что скрывается за темнотой закрытых глаз?» – эта любопытная мысль мощно завладела моим разумом. Внутренним взором я тут же увидел ослепительную вспышку света. Божественные образы святых, сидящих в позе медитации в горных пещерах, пронеслись перед моими глазами подобно кадрам фильма, показанного на большом экране.

– Кто вы? – спросил я вслух.

– Мы – гималайские йоги, – божественные голоса, которые ответили мне, трудно описать; мое сердце трепетало.

– Как же я мечтаю отправиться в Гималаи и стать таким, как вы!

Видение исчезло, но серебристое сияние расходилось во все стороны кругами и растворялось в бесконечности.

– Что это за чудесное свечение?

– Я – Ишвара^[10]. Я есть Свет, – голос напоминал шепот облаков.

– Я хочу быть единым целым с Тобой!

Божественный экстаз медленно угас, но я вдохновился на поиски Бога. «Он – бесконечная, всегда новая Радость!» Это воспоминание еще долго жило во мне после того упоительного дня.

Навсегда осталось со мной и другое детское воспоминание – навсегда в буквальном смысле, потому что я ношу этот шрам по сей день.

Мать строго приказала мне больше никогда не использовать силу слов для причинения вреда.

Тем ранним утром мы с моей старшей сестрой Умой сидели под деревом маргозы во дворе нашего дома в Горакхпуре. Сестра помогала мне изучать бенгальский букварь, но я не мог оторвать взгляд от попугаев, которые неподалеку поедали спелые плоды маргозы. Ума пожаловалась на фурункул на ноге и принесла баночку с мазью. Я намазал немного средства на свое предплечье.

– Зачем ты нанес лекарство на здоровую руку?

– Видишь ли, сестренка, я предчувствую, что завтра у меня вскочит фурункул. Я проверяю твою мазь на том месте, где он появится.

– Маленький врунишка!

– Сестренка, не называй меня врунишкой, пока не увидишь, что произойдет утром! – ответил я с негодованием.

На Уму это не произвело впечатления, и она трижды повторила свою насмешку. Непреклонная решимость звучала в моем голосе, когда я медленно ответил:

– Силой воли, дарованной мне свыше, я утверждаю, что завтра именно в этом месте на руке у меня появится большой фурункул, а твой – увеличится в два раза!

Наутро у меня вскочил большой фурункул на указанном месте. Фурункул Умы распух в два раза больше. С воплем моя сестра бросилась к Матери: «Мукунда стал колдуном!» Мать строго приказала мне больше никогда не использовать силу слов для причинения вреда. Я навсегда запомнил ее мудрую рекомендацию и с тех пор следовал ей.

Мой фурункул вылечили хирургическим путем. После небольшой операции остался шрам, заметный и по сей день. На моем правом предплечье хранится постоянное напоминание о силе простого человеческого слова.

Несложные и, казалось бы, безобидные слова, которые я с глубокой сосредоточенностью сказал своей сестре Уме, обладали достаточной скрытой силой, чтобы произвести эффект разорвавшейся бомбы. Позже я понял, что взрывную вибрационную силу речи можно мудро направить на избавление своей жизни от трудностей. Тогда получится обойтись без шрамов и родительских упреков^[11].

Взрывную вибрационную силу речи можно мудро направить на избавление своей жизни от трудностей.

Наша семья переехала в Лахор в Пенджабе. Там я приобрел изображение Божественной Матери в образе Богини Кали^[12] и дополнил им маленькое самодельное святилище на балконе нашего дома. Мной овладела непоколебимая уверенность, что все мои молитвы, произнесенные в этом священном месте, будут исполнены. Однажды, стоя на балконе вместе с Умой, я наблюдал за двумя воздушными змеями, которые парили над крышами зданий на противоположной стороне узкого переулка.

– Почему ты притих? – Ума игриво толкнула меня.

– Я просто думаю о том, как это замечательно, что Божественная Мать дает мне все, о чем я прошу.

– Хочешь сказать, что она подарила бы тебе и тех воздушных змеев?! – моя сестра иронично рассмеялась.

– Почему нет? – я начал безмолвно молиться о том, чтобы получить их.

В Индии проводят соревнования воздушных змеев, по традиции покрывая их нити клеем и толченым стеклом. Каждый игрок пытается перерезать нить соперника. Освобожденный воздушный змей парит над крышами, ловить его очень весело. Поскольку мы с Умой находились на балконе, у нас не было ни одного шанса поймать воздушного змея. Он, естественно, взлетел бы над крышами.

Игроки на противоположной стороне улицы начали соревнования. Как только лопнула нить, воздушный змей тут же полетел в мою сторону. Резкий порыв ветра бросил его на кактус, растущий на крыше дома напротив. Обрывок нити образовал петлю, до которой я смог дотянуться. Я вручил приз Уме.

– Это просто необычное совпадение, а не ответ на твою молитву. Если еще один змей прилетит к тебе, тогда я поверю, – в темных глазах моей сестры сквозило больше изумления, чем в ее голосе.

Я принялся молиться с удвоенной силой. Другой игрок слишком натянул нить, и его воздушный змей оторвался. Змей направился ко мне, танцуя на ветру. Мой услужливый помощник, кактус, снова перехватил воздушного змея, чтобы я мог ухватиться за нить. Я вручил свой второй трофей Уме.

– Воистину, Божественная Мать слышит тебя! Для меня все это абсолютно необъяснимо! – и сестра бросилась прочь, как испуганный олененок.