Отто Диас
Безликая королева

– Дрянь!

Арбалетчик прицелился и выстрелил. Хаара стояла к нему спиной, но в это время враг замахнулся, так что девушка пригнулась, уходя от удара. Болт вонзился нападавшему в глотку. Она выхватила меч из ножен поверженного врага и бросилась к арбалетчику. Тот, зная, что не успеет сделать второй выстрел, откинул бесполезное оружие и тоже обнажил клинок. Сталь ударилась о сталь. Хаара не видела, что происходит с Карлайлом, но была уверена – он справится.

Ложный выпад, взмах, удар. Уже не тренировочный бой. Вес настоящего меча оттягивал руку. Хаара проиграла садалу, победит ли она человека? Боль пронзала свежую рану. С каждым резким движением она лишь усиливалась. Не хватало сил нападать, только парировать удары. Целью девушки было не столько победить, сколько лишить противника возможности стрелять. В глубине души она надеялась: Карлайл подоспеет раньше, чем ей снесут голову.

– Это все, что ты можешь? – буквально выплюнул противник. Хаара осталась равнодушна к его выпаду.

Где-то неподалеку мельтешил призрак Иландара. «Победи», – шептал он ей, но она знала, что не может. Не случись накануне нападения и не будь она ранена, все сложилось бы иначе. Однако биться в полную силу, чувствуя, как кровь снова течет к запястью, невозможно. Хааре приходилось уклоняться. Каждый удар по мечу заставлял ее стискивать зубы. «Господи… ну почему?» Мужчина не уставал наступать. Хаара начинала опасаться, что вот-вот сдаст позиции. И что тогда? Ее зарубят? Стоило подумать так – и руки дрогнули. Меч соперника взметнулся. Слишком быстро. Не успеть отбить. Хаара задержала дыхание. Сейчас она присоединится к брату. Однако встрявший между ними клинок помешал противнику нанести роковой удар. Карлайл. С мечом.

– Отойди!

Спасена. Хаара не стала спорить. Она отпрянула и бросила взгляд туда, где распласталось второе тело. В темноте было не видно, как именно убили разбойника, но девушке было все равно. Главное – он мертв.

Карлайл вступил в бой с большим рвением. Впервые принцесса заметила, что все это время он и правда сдерживался с ней. Смешно. Да, он смеялся, давая ей возможность победить, и вот результат. Она ничтожество, не способное себя защитить. Под натиском Карлайла боевой запал противника пошел на убыль. Бывший командир королевской стражи не чета неопытной принцессе. Взмах, удар, выпад. Один неосторожный шаг, неверный расчет – и вот, меч Карлайла уже рассек противника от плеча до груди. Хаара сомневалась, что ей хватило бы сил на подобный удар. Бандит выронил оружие и осел. Следующим взмахом Карлайл почти снес ему голову. В отблесках пляшущего костра казалось, что из обрубка тупыми толчками бьет черная, словно помыслы ублюдка, грязь. Хаара смотрела на жуткую картину несколько секунд, а затем ее стошнило.

Уронив меч и опустившись на землю, чтобы не запачкать одежду, девушка исторгла из себя все, что съела за день. Вид крови… ее запах… непереносимо. Хаара боялась, что никогда к этому не привыкнет. Она не хотела плакать, но слезы все равно потекли из глаз. Девушка наскоро вытерла их, пока не заметил Карлайл, но мужчина уже подошел ближе.

– Тебя ранили?

– Нет.

– Что, неприглядное зрелище? Я говорил, что ехать в столицу – скверная идея.

– И что? Мы до конца дней должны были сидеть в Герроу?

– Да, а что тебя смущало? Мы прекрасно жили все эти годы, я думал, этого ты и хочешь.

«Хочу?» – подумала Хизер, но, подняв голову, увидела за спиной Карлайла Иландара. Брат молчал, однако в его взгляде читалось неприкрытое осуждение.

– Осмотрись. Видишь, что представляет собой Ревердас? Страна необузданных варваров. Они убивают, потому что могут, покупают людей, потому что могут. Все это допустили твои предки, потому что законы работали не так, как хотелось бы людям. И в Архорде таких мразей во много раз больше. Нам лучше вернуться.

– Нет.

– Нет? Если хочешь посмотреть на смерти, для начала прекрати блевать. Случись нечто подобное на арене, сидящий впереди зритель не оценит.

Хаара поднялась и вытерла рот тыльной стороной ладони.

– Все сказал?

– А тебе есть что возразить?

– Давай поедем дальше, я не останусь здесь ночевать.

– Да уж, нехорошо получится, если кто-то найдет нас рядом с тремя трупами. Придется свернуть с тракта.

– Зачем ты это делаешь?

– Что?

– Осуждаешь. Говоришь с таким видом, будто я виновата в случившемся. Это ты мог бы предвидеть, что на нас нападут.

– Неужели? А не я ли пытался отговорить тебя от этой поездки?

– В твоей голове всегда только один вариант возможных действий? Мы могли объехать их.

– Ты хоть представляешь, что такое езда в темноте по бездорожью?

– Тогда переждать!

– На дороге? Дождаться, пока подтянутся еще любители пострелять из арбалетов? Святой Геул, Хизер, у тебя вообще нет представлений о реальной жизни!

– Даже не смей… Это я родилась в самой проклятой семье Ревердаса, а не ты! Мне с детских лет внушали мысль, что нужно уметь убивать, что мои братья мне враги! Я была объектом ненависти отца и разочарованием матери! Даже Иландар ненавидит меня за то, что я жива! Как только приходит ночь, являются те, кто вполне может состязаться с людьми в кровожадности. А теперь какие-то выродки решили, что им все дозволено. Чего именно я не знаю об этой гребаной жизни?

– Иландар мертв, он уже точно никого не ненавидит. Геул свидетель, я пытаюсь уберечь тебя от всего перечисленного, но ты ведь сама лезешь в костер. Что я еще могу сделать?

Хаара не нашлась с ответом. И правда, что сделал бы Карлайл, узнав, что призрак короля преследует сестру уже многие годы?

– Поехали.

Хаара подняла меч и взглянула на привязанных к дереву девчушек. Нельзя же оставить их здесь. Бесчеловечно. Они молча жались друг к другу, на изможденных лицах отражался ужас. Хаара миновала обезглавленный труп, от которого несло дерьмом. Смерть отвратительна во всех смыслах. Человек слишком жалок перед ней. Принцесса достала нож и начала перерезать веревки.

– Уходите отсюда. Возвращайтесь домой.

Одна из девочек всхлипнула.

– Мы нет дома, – ответила она на ломанном даарском. Хаара присмотрелась. В лицах обеих было что-то восточное. Иноземки? Или кто-то из малочисленных коренных племен?

– Где вы жили раньше? Как попали в плен?

– Отец отдать за долг. Мы теперь не возвращаться к он.

– Тогда найдите себе место получше. Возьмите припасы, которые здесь остались, и оружие. По тракту не передвигайтесь.

Девочки кивнули, будто действительно поняли совет. Хаара сочувствовала им, но сделать большего не могла. Освободившись от веревок, девочки поднялись и бросились к костру. Хаара бросила на них последний взгляд и направилась к лошади, где уже дожидался Карлайл. Повязка вымокла, с запястья снова капала кровь. Хаара стиснула зубы. Не так отвратительно быть убитым, как раненым. Она подняла свой меч и сравнила с тем, что отобрала у трупа. Ее собственный был легче, так что девушка сделала очевидный выбор. Поставив ногу в стремя, она стиснула зубы, чтобы не пискнуть, и запрыгнула в седло. Ночь выдалась лунной, так что силуэт дороги отчетливо проступал из мрака.

– Вряд ли выживут, – заметил Карлайл, наблюдавший за тем, как девочки роются в вещах убитых. – А если и выживут, то их ждет участь шлюх, не более.

– Это не наша проблема.

– Да. Несомненно, ответ потенциального правителя.

Хаара открыла рот, чтобы вступить в новую перепалку, как вдруг ночную тишину прорезал пронзительный птичий возглас. Девушка вздрогнула, а подняв глаза к небу, различила пронесшийся четырехкрылый силуэт. Она прищурилась, подумав: «Наверняка мерещится», – моргнула, но видение не исчезло. Огромная птица с завитыми рогами и острым клювом кружила над местностью, издавая звук, способный достигнуть слуха разложившихся мертвецов. Пронзительный и громкий, он вызывал ужас. Расправив четыре крыла, птица пронеслась над головами всадников, и Хизер заметила три светящихся во тьме глаза без зрачков, переливающихся бирюзово-перламутровым цветом. Казалось, эти глаза могли смотреть сквозь время.

– Это то, о чем я думаю?

– Эрия, – подтвердил Карлайл.

– Мне казалось, они никогда не спускаются с Льёс. В истории говорилось, что в последний раз эрий видели во времена Великой Кровавой войны. Тогда их и прозвали вестниками бедствий. Это ведь дурной знак, да?

– Не знаю. Может, просто суеверие. Поехали.

Карлайл пустил лошадь рысью. Хаара не стала спорить. Место, где только что умерли трое и куда прилетело существо, не виданное людьми уже пару столетий, вызывало лишь одно желание – убраться отсюда поскорее.

Глава 3

Бегство

Женщина опустила руки в родник. Холод оплел их сковывающими нитями. Пальцы сразу же закоченели. По взмокшей спине пробежал озноб, заставив содрогнуться. Мелкие серые мошки кружились над головой среди зарослей высокой травы, временами садились на вспотевшее лицо или темные вьющиеся волосы. Женщина не спешила отгонять их, а лишь устало сидела на траве, ополаскивая шею и слезящиеся на солнце глаза. Впереди, под холмом виднелось поселение. Убогие домишки хаотично торчали из земли. Большинство из них ограждали деревянные заборчики, где-то ровные, где-то кривые и полуразрушенные. За пределами поселения стелились зеленеющие луга, на которых с самого рассвета лениво паслась скотина.

Полуденную тишину нарушил плач. Мисора сморщилась и оглянулась. Они все еще лежали там, в нескольких метрах от нее – два новорожденных белокожих близнеца, завернутые в темные тряпки. Оба, как назло, мальчики. Мисора не любила мужчин, считала их лживыми и подлыми людьми, которые ни во что не ставят противоположный пол. Безобидны, пока не научатся ходить, а с возрастом все превращаются в тиранов. Забывают, кто подарил им жизнь и каких мучений это стоило. Доверять им нельзя, впрочем… разве кому-то вообще можно?

Заплакал один, за ним второй. Как же сложно унять детей, когда у самой нервы на пределе. Чего они, спрашивается, ревут? Это ей нужно давиться слезами! Ее заставили участвовать в проклятом эксперименте, держали в клетке беременной и поили желчно-горькой гадостью. Это она осталась одна, вынуждена бежать, осознавая весь ужас собственного положения, надеяться на то, что удастся запутать следы, что он не пойдет следом. Однако он шел… Мисора чувствовала это.

Она – его живое творение, результат безумных фантазий. А на что сетовать неразумным детям? Не они стаптывают ноги в кровь и думают о том, как пережить очередные сутки. Женщина отвернулась, решительно сказав себе, что больше не выдержит этого. Зачем вообще так рисковать? Зачем она утащила их с собой? Материнский инстинкт? Все чаще Мисоре казалось, что он притупляется под натиском страха.

В траве послышался шорох. Внезапно детский плач стал громче. Мисора вновь повернула голову и в ужасе вскочила. Змея. Черная гадюка заползла на хрупкое тельце одного из мальчиков. Женщина замешкалась. Ребенок корчился и плакал. Гадюка выгнулась, приготовившись к нападению, и прежде чем Мисора успела что-либо предпринять, вонзила клыки в розоватую бархатную кожу. Женщина подхватила камень, лежащий подле ее ног, замахнулась и бросила. Тот угодил прямо в цель, попутно задев несчастного ребенка. Змея выгнулась и зашипела. Не медля, Мисора схватила на руки уцелевшего близнеца и бросилась вниз по склону, пока ползучая тварь не решила напасть снова.

Второго уже не спасти. Ну и Шаах с ним. Пусть не достанется никому. Женщина бежала так быстро, словно ее преследовала сама смерть. Ноги то и дело запутывались в траве, запинались о камни, а подол юбки рвался о колючие кусты.

«Только бы не упасть. Нельзя падать».

На глаза женщины навернулись слезы. Хотелось громко разрыдаться, но она хватала ртом воздух и бежала без оглядки. Младенец на руках безудержно вопил. Ступни соскальзывали, и приходилось все время притормаживать. Вряд ли гадюка бросилась вдогонку. Нет, Мисора бежала не от нее. Она бежала от того, кто шел следом…

* * *

Пытаясь отдышаться, женщина брела по полю, все ближе подходя к деревне. Такой мирной казалась эта местность. Благоухающее, сияющее на солнце разнотравье, пасущиеся в отдалении стада. Наверняка люди здесь живут в уюте, детишки играют, взрослые занимаются ремеслом. Несомненно, в этом краю не бывало войн.

Ребенок не прекращал плакать, будто скорбно взывал к погибшему брату. Правда ли, что близнецы чувствуют боль друг друга? Мисора этого не знала. У нее не было ни братьев, ни сестер, она не помнила лиц своих родителей и никогда не испытывала настоящей привязанности к кому-либо. Она шла все медленнее, чувствуя, как силы истощаются. Скоро ли и ее настигнет смерть? Невозможно бежать бесконечно. Он уже нашел ее, выследил. Что же теперь?

Впереди виднелись очертания каменного колодца. Вероятно, им пользуются местные пастухи. Мысль, внезапно пришедшая в голову, слегка воодушевила женщину. Вот и решение. Ребенок все плакал и плакал. Мисора не пыталась успокоить его, но крепко прижимала к груди, не как любящая мать, а как вор, укравший драгоценность. Дойдя до колодца, она оглянулась по сторонам. Поблизости никого. Женщина отстранила от себя малыша и посмотрела на его опухшее розовое личико. Пульс участился. Мисору охватила паника, словно что-то страшное наступало на пятки. Она обернулась, но не увидела даже теней. Впрочем, иллюзия отсутствия обманчива. Мисора больше доверяла обонянию.

– Он совсем близко… – прошептала женщина плачущему чаду. – Мне так жаль… нам не получится уйти вдвоем. Я думала, что мы скрылись, но ошиблась… И если ты останешься со мной, мы наверняка погибнем. Один ты не выживешь, но я… – Сердце женщины болезненно сжалось. Она приблизилась к колодцу и занесла ребенка над его черной бездной. Малыш заревел громче, предчувствуя неминуемую гибель.

– Прекрати плакать. Я же сказала, что мне жаль… видит Трехликий, я хотя бы пыталась, – процедила она, желая убедить себя в правильности принятого решения, – но лучше я убью тебя сама, чем позволю попасть к нему. Пусть подавится. – Пальцы грубо впились в детское тельце, а затем разжались. С воплем ребенок полетел вниз, в холод и пустоту, навстречу смерти, а Мисора, всхлипнув, развернулась и побежала прочь.

Она чувствовала облегчение. Глубоко зарытая совесть взывала к разуму и чувствам, но Мисора заткнула ее, сосредоточившись на единственной цели: бежать. Она не хотела слышать последний крик сына и помнить, что совершила непростительное преступление. Ее колени подкосились. Женщина почувствовала, что падает, и выставила перед собой руки. Мохнатые белые лапы бесшумно опустились на траву. Послышался хруст костей, но через несколько мгновений на поле воцарилась привычная безмятежная тишина. Белая лисица вильнула пушистым хвостом и побежала на юг, дальше от колодца, холма с родником и своего преследователя.

* * *

Грубые сапоги подмяли под себя тянувшуюся к небу осоку. Миновав заросли терна и одернув черный плащ, цепляющийся за шипы, мужчина вышел к бьющему из-под земли роднику. Его взгляд упал на маленький сверток и застывшее тельце в нем. Кожа ребенка побледнела, выражение немого отчаяния застыло на лице. Шею еще обвивала черная гадюка, издали напоминающая рабский ошейник. Заприметив мужчину, она как будто вздрогнула и поспешила сползти на землю, замерла там на мгновение, а затем юркнула в заросли и бесшумно скрылась. Неизвестный подошел ближе, наклонился и взял ребенка на руки. Младенец был легким, он будто спал и видел дурной сон.

Мужчина прижал его к груди и, подняв голову, взглянул на долину, туда, где раскинулось небольшое поселение. Скорее всего, Мисора побежала к нему и унесла второго. Маг в этом не сомневался. В воздухе все еще витала ее энергетика. Он снова взглянул на ребенка, по глупости брошенного этой пугливой стервой. Словно почувствовав присутствие отца, младенец открыл хищные, ярко-желтые глаза.

* * *

 
– Знаю цену бою я, как ведут войну,
Отдаю почтение хлебу и вину,
Счета нету подвигам, жизнь моя длинна,
Только вот история не совсем моя.
Расскажу про чудищ я, как прогнать беду,
Стоит приключиться ей, я туда приду.
Мог бы и сразиться я в доблестном строю,
Впрочем, лучше сами вы, а я вам спою.
Роль у барда важная – точно изложить,
Как броня на латнике приказала жить,
Как проткнули голову Глену-силачу,
Приукрашу, может быть, если захочу.
Знаю, как чудовище храбро победить,
Как девицу милую следом получить,
Как потратить золото, раздобыть коня,
Только вот история не совсем моя.
 
 
Нет, не осуждайте вы, дайте рассказать,
Где уместно жару дать, а где наблюдать.
Счету нету бедствиям, что я пережил,
Впрочем, если честным быть, я их заслужил.
Участь барда сложная – помнить до конца,
Как срубили голову вражьего бойца,
Как святое воинство, гнав во весь опор,
Магу между плеч крутых вогнала топор.
Знаю, без сомнения, много я дорог,
Покорил бы я весь мир, если б только мог.
Счету нету знаниям, жизнь моя длинна,
Только вот история не совсем моя.
 

– Ну чего ты, бездельник, голосишь? – Услышав возмущенный голос матери, высокий веснушчатый паренек спрыгнул со стога сена, оставив на нем старенькую лютню и примятое место.

– Утомился, матушка, всего на мгновение присел!

– Ах ты, мелкий лжец… – Женщина в сером поношенном платье, держащая в руках темный платок, неодобрительно покачала головой.

Как не вовремя она появилась на пороге дома, а ведь Анвилю так не хотелось ничего делать! Славно было лежать на стоге сена и петь, наблюдая за движением изредка возникающих облаков! Он мог заниматься этим часами, увиливая от домашних дел и всегда находя оправдание после. Такой талант точно оценили бы в городе, возникни у юноши шанс туда сбежать! Впрочем, пока это оставалось маленькой мечтой. Чего же сегодня ему так не повезло? Неужели мать уже закончила с делами?

Анвиль лучезарно улыбнулся, зная, что обычно это действует на людей. Как можно сердиться на юношу, поцелованного самим солнцем? Сколько света и беззаботной радости излучало его лицо! Анвиль надеялся, что мать простит ему все и удалится в дом, но та лишь снисходительно взглянула на сына.

– Вода закончилась. Пойди к колодцу, набери.

– Прямо сейчас?

– Сейчас, сейчас, лентяй… А ну бегом за ведром, и чтоб я духу твоего здесь не видела! Я все отцу расскажу, помяни мое слово…

Юноша потянулся и, дабы не гневить мать, схватив у стены дома пустующее ведро, покинул маленький дворик. Он беззаботно шагал по улице, продолжая насвистывать под нос песню. Минуя один из соседних домов, Анвиль заприметил светлолицую девушку с длинной косой, что развешивала влажное белье на веревке, натянутой между деревьев, и подмигнул ей. Девица улыбнулась в ответ и смущенно потупила взгляд. Анвиль пошел дальше, мысленно отметив аппетитные формы соседской дочери. Ему нравилось заигрывать с красавицами, и он с удовольствием проводил бы дни напролет в их обществе, будь у него такая возможность. Однако матери девушек пристально следили за ним и не желали, чтобы Анвиль сновал вокруг их домов. «Не хватало, чтоб девок попортил», – прямо говорили некоторые особо строгие женщины.

«Не доверяют мне, – с горечью думал юноша, минуя улицу, – а ведь я хорош собой! И голос у меня недурной, и семья приличная. Прямо завидный жених! Вот еще в люди выбьюсь и посмотрим!»

Вскоре он вышел к полям. Яркое солнце нещадно припекало голову. Юноша щурился от слепящего света и неторопливо брел по траве, любуясь природой и пасущимся вдалеке скотом. Мирно было здесь. Мирно и хорошо.

«Вот только кто догадался расположить колодец так далеко?»

Юноша вздохнул, зная, что еще один стоял на другом конце деревни, но идти туда означало пересечься с отцом, чего Анвилю не хотелось.

«Однажды найду себе красавицу и убегу с ней отсюда, – грезил он о будущем. – Какой прок от деревни, где нет места разгуляться, где никто не узнает моего имени? В большой город поеду, поэтом сделаюсь, музыкантом! И будет вокруг меня куча прекрасных девиц! А если и ко двору попаду…»

С такими думами он дошел до места назначения и поставил ведро на землю. Приблизившись к колодцу, Анвиль заглянул в его глубины, но ничего не увидел. «Что ж… придется напрячься».

Веревка была размотана. Вероятно, колодезное ведро плескалось на дне. Юноша взялся крутить ворот и тут же поразился тому, как туго шло ведро, будто вместо воды зачерпнуло камней.

– Что за ерунда?

Анвиль поднажал. Веревка постепенно наматывалась на ворот, и вскоре ведро очутилось в поле зрения. Анвиль обомлел и едва не отпустил рычаг. Если бы он это сделал, ведро бы вновь упало на дно, потеряв свою тяжелую ношу, но в последний момент юноша удержал его. Анвиль с ужасом смотрел на то, что вытащил на поверхность. Младенец. Настоящий людской младенец.

Едва замешательство схлынуло, парень ухватился за ведро и вытащил его наружу. Он взял на руки крохотное тельце в вымокших пеленках. На правой щеке ребенка красовались большой синяк и порез. Дотронувшись до кожицы, юноша ощутил холод. Глаза ребенка были закрыты. «Мертв», – в страхе подумал Анвиль, опуская тельце на траву.

«Кто же совершил подобное зверство? Почему? Неужели среди нас есть мать, убившая свое детище?»

Анвиль распеленал дитя, склонился над его маленькой грудью и прислушался. Сердце билось тихо, едва слышно.

– Живой! – воскликнул юноша то ли от ужаса, то ли от радости.

Он стянул с себя сухой кафтан, завернул в него ребенка и, забыв про ведро, с которым пришел, ринулся обратно в деревню. Что делать с этим найденышем? Куда его нести? Где искать мать, что едва не совершила убийство? Вопросы роились в голове. Анвиль решил вернуться домой. Уж матушка точно придумает, что делать.

Забежав во двор и быстро миновав его, юноша с грохотом отворил входную дверь. Женщина вздрогнула, едва не выронив ложку, которой мешала жаркое.

– Да что же ты шумишь, проклятый… – но тут ее ругательства прервались, когда взгляд упал на маленькое бледное существо в руках запыхавшегося сына.

– Я достал его из колодца, еще жив…

Изумленно охнув, женщина схватилась за грудь.

– Как из колодца? О чем ты говоришь, мальчишка? Где ты…

– В колодце, я говорю. Кто-то пытался избавиться от дитяти.

– Святой Геул… Давай его сюда! Бедный, наверное, замерз. – Женщина пододвинула стул к печи и быстро подстелила туда ткань. Анвиль аккуратно положил ребенка и отступил на шаг. Женщина обеспокоенно склонилась над ним.

– Да как же так вышло, кто же мог?..

– Что мы будем с ним делать?

– Беги к видящему, расскажи ему обо всем. Пусть явится и решит его судьбу, потому что мы не вправе.

Анвиль содрогнулся при упоминании жреца. Он несколько раз пересекался с этим человеком, живущим за пределами деревни, у самого подножия холма, и в душе юноши остался неприятный осадок. Побаивался Анвиль тех, кто обладал силами выше человеческих. Впрочем, перечить матери он не стал, только кивнул и с хмурым видом покинул дом, оставив ее наедине с умирающим младенцем.