Жанна Калашникова
Авантюрия: на изломе граней
В ответ Торбен опять покрутил пальцем у виска, крикнул, что скорей бы АКС пошла на штурм, потому что очень хочется пива, и попросил бросить ему зажигалку. Томас размахнулся и бросил. Зажигалка попала Торбену в шлем и, отскочив, с гулким стуком запрыгала по мостовой на открытое пространство, вызвав громкий хохот у полицейских, которые сидели за соседними машинами. «Да какого…» – выругался Торбен и вдруг встал из укрытия, спокойно прошёл несколько шагов к зажигалке, поднял её и вернулся обратно за машину, чем вызывал второй приступ хохота.
– Торбен, курение убивает, особенно если в тебя целятся! – крикнул кто-то. Как будто в ответ на это сверху раздалась автоматная очередь. Но стреляли в воздух.
– Пусть только попробуют, – огрызнулся Торбен, закуривая, – тогда им даже их Бог не поможет.
Опять раздался хохот.
– Их Бог, наш Бог! – зло пробормотал Томас, – Наш Бог – это наша игрушка. А у этих внутри Марморкиркен – нет, они не играют, верят по-настоящему. А что им ещё остаётся? Бог – их последняя надежда, поэтому их вера и взлетела практически до небес, какая там высота Марморкиркен, метров под восемьдесят? И у кого им ещё просить помощи, как не у Бога, когда родина хочет принести их в жертву и превратить в куски мяса на поле боя. Поэтому и они сами готовы к человеческим жертвоприношениям – закласть нахрен этих агнцев-туристов, которые прилетели за тысячи километров поснимать Данию на свои смартфоны. И никто не вспоминает про «подставь другую щёчку». Может, нам всем нужен новый Бог, в которого мы будем верить не только когда страшно? И не будем обманывать себя, придумывая за Него слова?
Ну, Бог, что скажешь на такое предложение? Или Ты думаешь, что это ничего не изменит, потому что людьми можно управлять только с помощью страха или похоти? И как быть с теми, кто не верит в Тебя как в Истинного, а придумал себе другого Бога – в чалме или с бусами на шее? Или такого, кто разрешает трахать всех от нуля до ста девяноста девяти и говорить, что это не грех? Или их надо убить? Потому что, если их Бог настоящий, значит, Ты сам игрушечный и Тебя пора похоронить. Сдвинуть в «Боунз» столики, поставить на них огромную картонную коробку с нарисованными по бокам жареными крылышками, и внутрь положить…
Томас не успел закончить, сверху раздалась автоматная очередь, пули, цокая, проскакали по пешеходной дорожке рядом с опелем, за которым он прятался, одна из них, срикошетив от асфальта, ударила в бордюр, с тонким пронзительным звуком отскочила и пробила Томасу шею. Сигарета выпала изо рта, и он медленно завалился на бок. Падая, он почувствовал запах железа. Пахло как дома, когда он точил ножи на кухне, постоянно смачивая водой палец и проводя им по точильному камню, чтобы лезвие ножа лучше примыкало. «Это не железо, это кровь», – догадался он, медленно прижал шею рукой и почувствовал, как по ладони растекается тепло.
Его голова моталась на носилках, которые солдаты бегом несли к машинам скорой помощи, стоявшим за углом на Брезгазе. Брезгазе «Широкая улица» есть чуть не в каждом городке в Дании, но, в отличие от Хернинга, тут не было манекена с красной кепкой на голове. На Брезгазе в Копенгагене болтался на носилках смертельно раненый Томас Смедегаард. Теперь он знал, что ошибка в диагнозе была, но это была другая ошибка, оказывается, времени у него оставалось не два месяца, а два дня: до воскресенья. Два дня до воскресения.
7
Ему было холодно и спокойно. Он почему-то не думал ни про Лиз с Еспером, ни тем более про Максима. В ушах звучало «Бог говорит нам…», и он всё пытался расслышать, что именно говорит. В кармане зазвонил телефон. «Это Он! Он хочет поговорить со мной!» – Томас попытался дотянуться до телефона одеревенелой рукой, но она не слушалась. Это было как в страшном сне, когда грозит опасность и нужно бежать, но ноги ватные, и ты не можешь сдвинуться с места, а только валишься набок, ощущая, как ужас обволакивает тебя всего. Всё-таки ему удалось засунуть в карман кончики пальцев правой руки – указательного и среднего – и он уже чувствовал, что дотрагивается до телефона. Надо ещё немного просунуть руку, и он подцепит его. Хорошо, что он не купил чехол. В резиновом чехле вытащить телефон из кармана было бы труднее. Рука дрожала, безуспешно пытаясь протиснуться дальше в карман, губы подёргивались, беззвучно повторяя: «Он хочет поговорить со мной!» Томас успел повторить эту фразу три раза и умер до того, как телефон перестал звонить.
[1] Помощник полиции первой степени – звание офицера полиции, прослужившего в органах не менее семи лет.
[2] Хернинг – город в Дании.
[3] Брезгазе – улица в Хернинге.
[4] «Боунз» – Bones – англ. кости.
[5] Из интервью Джона Леннона: «Христианство уйдет. Оно исчезнет и усохнет. Не нужно спорить; я прав, и будущее это докажет. Сейчас мы более популярны, чем Иисус; я не знаю, что исчезнет раньше – рок-н-ролл или христианство. Иисус был ничего, но его последователи тупы и заурядны. И именно их извращение губит христианство во мне».
[6] «All we live is in the yellow submarine…» – песня «Битлз».
[7] Офицер полиции – полицейский ранг, присваивается после обучения в Академии полиции Дании.
[12] Чем короче стригут овцу, тем гуще у неё шерсть! – дат. поговорка.
[13] Фредериксгазе – улица в Копенгагене.
[14] Церковь Фредерика (Мраморная церковь, Marmorkirken) – лютеранская церковь в центре Копенгагена.
[15] Heckler & Koch MP5 – пистолет-пулемет на вооружении датской полиции.
[16] AKC (AKS – сокр. от Aktionsstyrken – «Сила действия») – это подразделение полицейской разведки Дании, в задачи которого входят, среди прочего, борьба с терроризмом, спасение заложников и проведение особо опасных арестов.
[18] Kryds – дат. Крест.
Ноль.
Оксана Волощук
Его мало кто замечал.
Солдаты проходили мимо, даже не задерживая на нём взгляды, хотя раньше, когда он сидел рядом с сестрой, кожей чувствовал их раздражение. Только иногда приходил странный человек, не солдат – на нём был белый халат, и осматривал его, задавая разные вопросы, чаще всего глупые и ненужные. Например, не обращались ли с ним родители как-то странно, не было ли раньше чего-то необычного? Но он не помнил, что было раньше, до того, как их с сестрой вытащили из крытого грузовика, хотя и старался отвечать, чтобы понравиться белому человеку, у которого была забавная щель между передними зубами. Глядя на неё, хотелось улыбаться, но он сдерживался, потому что помнил, что солдаты не любят, когда улыбаются. И пусть белый не был солдатом, но мало ли что.
У него не было имени, зато был номер – пять нолей, а прежде был другой. Нет, имя тоже когда-то было, но теперь он его забыл. Белый доктор звал его или Ноль, или «мальчик».
Ноль вздрогнул, когда дверь открылась. В комнату, в которой были только железная кровать, привинченная к полу, и сам Ноль, быстрым шагом вошли несколько человек. Ноль сжался – первые, кого он увидел, были солдаты в чёрной форме. Из-под руки одного из солдат вынырнул белый доктор. Он был, как всегда, в ослепительном халате, но волосы у него встопорщились, как после сна.
– Это уникум! – отдышавшись, заговорил доктор. – Он шесть раз был в газовой камере и остался жив.
– Йозеф, дорогой мой, количество постепенно переходит в качество, – устало сказал один из солдат, у которого на груди звенели блестящие награды, а на поясе висела шпага. – Отправь его на дезинфекцию ещё пару раз. Нечего на него тратить время и силы.
– Это моё время и мои силы, – огрызнулся доктор. Ноль переполз по кровати в его сторону. – И я никуда его не отпущу, пока не разберусь.
Солдат подошёл к кровати, наклонился, будто переломившись в поясе, и пристально посмотрел на Ноля глаза в глаза. У солдата было узкое вытянутое лицо, острый нос, светлые, почти белые волосы. На шее у него краснела полоса, натёртая жёстким воротником. От него разило одеколоном. Ноль помнил, что так же пахло от многих солдат и от его сестры после того, как её однажды забрали на ночь. Имени сестры Ноль тоже не помнил, но зато, когда засыпал сам, без уколов доктора, видел её смеющейся, какой она была, когда они жили дома. До грузовика. Видел её плачущей – такой она впервые входила в это здание. Видел спящей, как тогда, в последний раз.
– Он тебя слушается? – сказал в лицо Нолю солдат. Ноль боялся выдохнуть.
– Да, – поспешно кивнул доктор и натужно засмеялся, – он вполне поддаётся дрессировке.
– Тебе мало твоих собак? – пренебрежительно спросил солдат, выпрямляясь.
Позвоночник у него сочно хрустнул. Ноль тихонько выдохнул в сторону, глядя на его блестящие сапоги. Доктор всегда носил белые теннисные туфли, а солдаты гремели сапожищами так, что можно было заранее понять, кто идёт, и спрятаться. Хотя доктор теперь запрещал залезать под кровать и за каждое пятно на белой пижаме или простыне ругал, а на полу, как бы его ни мыли, всегда оставалась грязь.
Когда Ноль жил в бараке, за чистотой никто не следил. Ноль попал к доктору после того, как в шестой раз постучался, чтобы его выпустили из комнаты дезинфекции. Почему-то солдаты очень удивлялись и злились, что он не засыпал, как другие. Ноля били, но он с радостью терпел, лишь бы его выпустили. Среди спящих было очень страшно, даже хуже, чем среди солдат.
А потом появился доктор и забрал Ноля с собой. И Ноль стал не «восемнадцать девятнадцать тридцать восемь», а Ноль. Доктор всё время брал у Ноля кровь. Если не присылал кого-то утром, значит, Ноля ждёт что-то ещё: или трубка со странным сладковатым воздухом, как на дезинфекции, или уколы, после которых доктор всегда оставлял шоколад. Чем больше уколов, тем больше плитка. Пару раз доктор брал его с собой в разные места, где сидели толстые профессора, которые называли доктора Йозефом, как тот длинный солдат. Профессорами Ноль считал старых седых докторов в пенсне или очках и приколотым к отвороту пиджака золотым значком с изображением чёрного косого креста.
На выезд доктор одевал Ноля в серый костюм и прицеплял к его поясу поводок. И сразу всё преображалось! Солдаты улыбались Нолю, поглаживали его, не снимая перчаток, по голове, кидали ему пирожные и хлопали, если тот ловил на лету.
Солдаты вышли, а доктор без сил опустился на край кровати Ноля. Вздохнул, потряс головой. Ноль подсел к нему поближе, но не касаясь, потому что знал, как доктор не любит среди дня менять халат. Видимо, солдат чем-то обидел доктора, чем-то его расстроил.
– Это я виноват, доктор? – спросил Ноль. Ведь может, что не солдат, а он стал причиной печали доктора. Это ужасно, если ещё и доктор будет на него злиться, жизни вообще не будет.
Доктор покачал головой.
– Как ни странно, нет. Лежать.
Услышав знакомую команду, Ноль вытянулся на спине. Доктор потрепал его по волосам, встал, вышел из комнаты, задержавшись на миг на пороге – выбросил перчатку, которой касался Ноля, в мусорное ведро.
На следующий день Ноль проснулся раньше положенного, но, зная, что шевелиться и вставать нельзя, тихо лежал. Разбудила его беготня в коридоре, крики доктора, требующего вызвать машину из гаража СС, и его ругательства по поводу того, что из-за этих гестаповских ослов ему придётся ехать вместе с этим отродьем, потому что и так, чёрт возьми, времени ни на что не хватает!
В комнату Ноля вбежала Грета. Грета была солдатом, потому что на ней были сапоги, но она носила белый халат, как у доктора. Ноля она не любила, как и все, кто носил на рукаве красную повязку. Ноль раньше тоже носил повязку, но не с чёрным крестом, а с жёлтой звездой. Грета принесла серый костюм и бросила его на кровать.
– Встать и одеться, – велела она почему-то с дрожью в голосе. – Три минуты.
На сей раз поводок пристегнули не к ремню Ноля, а надели ему на шею широкий кожаный ошейник.
– На заднее сиденье, – Грета вывела Ноля на улицу, брезгливо держа поводок, и открыла дверцу автомобиля.
Доктор, на ходу застёгивая пиджак, выбежал из здания и буквально запрыгнул в машину.
– Сидеть тихо, – велел он Нолю, нервно поправляя волосы, зачёсанные на косой пробор.
Ноль заметил, что теперь доктор тоже надел золотой значок, как и другие профессора. Поводок он как будто не заметил, и тот бесполезно болтался на шее у Ноля. Доктор сильно волновался, это было видно. Раньше, когда они ездили, доктор или читал, или дремал, а теперь он сидел в неудобной позе, напряжённо вцепившись пальцами в колени и сминая светло-серую ткань дорогого костюма, который Ноль на нём видел, только когда доктор выезжал к профессорам. А ещё доктор сменил белые туфли на лакированные чёрные, похожие на обувь того солдата, что говорил про качество и количество. Доктор потёр переносицу, неотрывно глядя в окно. Ноль подумал и, решившись, подобрал поводок и протянул его доктору. Тот как будто очнулся, неузнавающе посмотрел на Ноля и вдруг рассмеялся:
– Хороший мальчик, – проговорил он, достал из кармана конфету и бросил её Нолю.
Ноль, гордясь своей ловкостью, поймал.
Автомобиль остановился возле серого здания с колоннами. Повеселевший доктор вылез из машины, потянул за поводок:
– Быстрее, Ноль!
Стоявший около лестницы солдат остановил их.
– Герр Менгеле, с этим… – он замялся, глядя на Ноля.
– Ноль, ко мне, – негромко позвал доктор, и Ноль вытянулся по швам около его ноги. – Видите? – обратился доктор к солдату. – Он прекрасно выдрессирован.
– Проходите. Обергруппенфюрер Гейдрих уже ждёт вас.
Нолю приходилось бежать, чтобы не отстать от доктора, размашисто шагавшего по коридору. Хотя доктор отпустил поводок почти на два метра, тот то и дело натягивался.
– Йозеф, что это? – когда доктор и Ноль вошли в кабинет, из-за стола, заваленного папками и бумагами, поднялся тот самый солдат «количество-качество». – В моём кабинете…?!
– Я же ничего не говорю про кошек, которых вы с рейхсфюрером берёте, по-моему, уже из ниоткуда, – неестественно улыбнулся доктор и оглянулся на Ноля. – Он ещё детёныш, но уже знает много команд, приучен не гадить и не просить.
– А-а, – многозначительно протянул солдат, – ну, тогда другое дело.
Ноль не слышал, о чём они говорили, он оглядывал кабинет, приоткрыв рот от восторга. Он никогда раньше не видел таких помещений, огромных, светлых, со скользким полом, в котором отражался свет ламп. Над столом, за которым сидел солдат, висел портрет человека в пенсне. Он лукаво щурился и едва заметно улыбался. Почему-то он показался Нолю таким же добрым, как доктор.
Доктор вдруг потянул за поводок, несильно, но неприятно. Ноль послушно вернулся и пошел чуть позади доктора, которого солдат теперь фамильярно держал под руку.
Ноль удивился, почему доктор не вырвется, он же так не любит, когда к нему прикасаются, а потом подумал, что солдат же человек, а доктор ругается, только если его заденет Ноль или другой еврей. Значения слова «еврей» Ноль точно не знал, но понимал, что сам он – еврей. Еврей доктора Менгеле. Помимо Ноля у доктора было ещё две собаки, но доктор ими почти не занимался, потому что они не дрессировались так же хорошо, как Ноль.
Они вышли в коридор, остановились. Солдат по-прежнему держал доктора за локоть. Доктор, видимо, говорил что-то смешное, потому что солдат смеялся, показывая ослепительно-белые зубы, слишком длинные, чтобы можно было назвать улыбку красивой. Какие-то два человека в белом и сером костюмах стояли поодаль и смотрели на доктора, солдата и Ноля.
Спустя многие годы, когда доктор исчез, а солдата не стало, когда Ноль вновь обрёл имя и понял, что он человек, а не маленькое домашнее животное доктора Менгеле, он узнал тех двух в иностранных костюмах. Это были послы Великобритании и Франции. Ноль не пожалел ни времени, ни денег и сумел добиться встречи с англичанином. Тот сначала сказал, что не понимает, о чём речь, потом – что у него не было выбора и шансов помочь, а под конец ему стало плохо.
Ноль винил себя в том, что бывший посол умер через четыре дня. Ноль не включил эту встречу в книгу мемуаров о жизни в качестве животного, у которого не было не то что имени, а даже клички.
Тот день стал самым страшным кошмаром посла. Он позволил себе вспомнить его только за сутки до смерти. Посол вновь видел, как стоит в коридоре со своим теперь уже приятелем-французом и смотрит, как Рейнхард Гейдрих сгибается пополам от смеха и бьёт себя по колену, а Йозеф Менгеле вновь и вновь повторяет: «Голос, Ноль!» и показывает конфету в ярко-красном фантике. Мальчик лет пяти в сером костюме и на поводке звонко повторяет:
– Хайль! Хайль! – и получает конфету.
Гейдрих сквозь хохот едва выговаривает:
– Ты бываешь чертовски прав, Йозеф, твоя диковинка не только поразительный научный феномен, но и безумно забавная игрушка.
Менгеле похлопывает Рейнхарда по плечу и отвечает, чуть задирая подбородок, чтобы смотреть в глаза высокому обергруппенфюреру:
– Снова, герр Гейдрих, я снова прав.
А он, посол Великобритании, представитель имперской короны, молчит.
Живые зеркала.
Анна Новодворская
Эдвард, пассажир недавно прибывшего судна третьего класса «Превосходство», юноша рыжий, худой и длинноволосый, стоял у информационной стойки космопорта Алхибы и бессмысленно поглядывал в сторону центра гравитационной адаптации. Только что ему в четвертый раз объяснили, что билеты на планету Хангым купить невозможно ни здесь, ни где-либо еще. Планета рептилий закрыта на карантин. Ему повторили это несколько раз, и, несмотря на свое плохое самочувствие, он запомнил, что «спонсированием, проведением исследований и вопросами изменения политики относительно опасных для жизни планет занимается уполномоченная мультидисциплинарная комиссия».
«Опасная для жизни планета? Хангым?» – Эдвард присел на лавку, глубоко вдыхая влажный искусственный воздух.
Как же так получилось? Где он ошибся? Больше года планировал и тщательно готовился к путешествию. Изучал жизнь рептилий, повадки, питание и даже болезни. После недельного обсуждения деталей с опытным менеджером туристического центра Гусиного края Эдвард все-таки решился, снял со счета все накопления и отправился в познавательный тур «Тайны планеты Хангым». Три месяца полета радостно ожидал встречи с чудом. И прямо сейчас в пересадочном крыле космопорта Алхибы его детская мечта растворялась в шуме и суете людей, среди еды, мусора, стоек регистрации и перегруженных лент багажа.
Все вокруг было чуждо Эдварду. Душно и влажно, как в оранжерее, от терпких запахов цветов перехватывало дыхание. Между плоских камней под ногами струилась вода искусственных водоемов. Что за мир? Зачем под ногами вода? Как громко орет реклама! Парень снял со щеки транслейтер, чтобы не слышать бесконечные объявления рейсов космических судов.
«Нужно собраться. И почему мое тело – будто желе? Нет сил совсем. Я же мужик! – Эдвард убрал с лица длинные пряди. – Отель, сон, а дальше решу, остаться здесь или вернуться домой».
Хотелось вернуться прямо сейчас в родной Гусиный край, в милый уютный дом, где всегда пахнет ванилью и только что испеченными булочками. Эдвард вспомнил мать, ее скромные похороны, а затем ее последние слова: «Никогда не сдавайся!» Он был уверен, что речь шла о его мечте. Что вместе с небольшим наследством мать оставила ему наказ. Исполнить любой ценой свою детскую мечту. Но зачем? Он много думал, что же конкретно она имела в виду, о чем она думала в последние дни?
С одной стороны, он был уверен, что «никогда не сдавайся» на языке матери означало «не будь размазней», или точнее перестань быть лузером и стань наконец человеком. А с другой, в этом высказывании он различал призыв к путешествию. Ему казалось, что мать имела в виду сложный длительный путь, в котором Эдвард неизбежно встретится с трудностями, преодолеет их и выстоит. Она наверняка имела в виду извилистый маршрут, который навсегда изменит его детский характер, закалит и сделает в конце концов из мальчика настоящего мужчину.
Эдвард размышлял над этим вопросом и после долгих сомнений уволился с работы и начал готовиться к путешествию. Еще в детстве он увлекся книгами о загадочной планете Хангым, населенной фантастическими существами. Он до сих пор любил легенду о живых зеркалах. О заблудившемся путнике, которого приютили гигантские ящерицы с зеркальной кожей. Путешественник жил с существами, которые полностью отражали все его черты. Внутренний мир воплотился в реальность. Фантазии обрели форму и цвет. Все мечты постепенно сбылись. Из неудачника он превратился в уверенного успешного человека.
После увольнения Эдвард понял, что к путешествию нужно готовиться. Прежде всего ментально. Много времени было потрачено на размышления и планирование.
Перечитав сборник легенд о Хангым, Эдвард отправился к именитому модельеру и заказал комфортную и элегантную одежду, набитую гусиным пухом. Потом он серьезно занялся медицинской подготовкой и сделал прививки от всех болезней.
Затем Эдвард купил сети для охоты и рыбалки, капканы и другие приспособления – самые эффективные и качественные. С каждым днем жажда путешествия обострялась. Он обратился в центральный туристический офис за консультацией. Ему предложили перелет до Алхибы.
И сейчас Эдварду казалось совершенно абсурдным и недопустимым заверение оператора, что билеты на Хангым можно свободно купить в кассах космопорта Алхибы.
Алхиба раздражала. Особенно люди с темной, отливающей синевой кожей, слишком длинные и очень худые, похожие на пауков.
«Здесь всё против меня! – негодовал Эдвард. – Пространство не принимает, люди отталкивают, посылают на всех языках. Уполномоченная комиссия переписывает на ходу правила игры. О чем я думаю? Опять недоволен жизнью? Злюсь на мать? Я тряпка. Вся моя жизнь – разочарование. Голое одиночество. И зачем я помчался в дикие джунгли за миллионы лавров от дома?»
Рекламной вспышкой прямо перед Эдвардом возникла голографическая невеста. Высокая и худая, с большими слезящимися глазами и паучьей короной. Ужасно! Эдвард схватился за сердце.
– Придешь ко мне на свадьбу? – спросила невеста на языке Гусиного края.
– Не спрашивай больше, не приду! – ответил Эдвард и внезапно поймал себя на мысли: «Какие красивые все-таки эти алхибинки».
Эдвард прошел к ближайшему бару мимо диковинных магазинов с местной одеждой, обувью, аксессуарами, косметикой, игрушками и украшениями.
– Вы имеете для туристов домашняя еда? – пробормотал он на общем межпланетном.
Бармен протянул ему транслейтер. Эдвард наклеил его между ухом и ртом и повторил свой вопрос.
– Откуда вы, сэр? Какую еду предпочитаете? Мясо морских гадов? Стейки? Пельмени из членистоногих? Шашлыки?
– Яйца.
– Яйца насекомых, птиц, рептилий, рыб? Кого именно? Откуда вы, сэр?
– Из Гусиного края, пробормотал Эдвард и смущенно улыбнулся от гордости.
– Гусиный край, сэр? Никогда не слышал.
– Это другая сторона империи.
– По эклиптике? Или по вертикали?
– По эклиптике.
– За Соном?
– Да, гораздо дальше за Соном.
– Могу предложить яйца местных птиц в любом виде, немного приправленные слабо ядовитыми чернилами.
– Без чернил, пожалуйста.
– Хорошо, сэр.
Эдвард тщательно прожевал яйцо и спросил официанта, знает ли он недорогую гостиницу неподалеку.
– Вы были в центре гравитации? Там на выходе вам подскажут.
В центре гравитации Эдварду пришлось раздеться и лечь на несколько минут в масляную капсулу. Когда процедура закончилась, он почувствовал, что в тело вернулись силы. Головокружение и тошнота прошли, полностью восстановились зрение и слух.
Высокие девушки у стойки общались с пассажирами. Скоро милая алхибинка с фиалковыми глазами дотронулась указательным пальцем до виска Эдварда и выдала ему конверт. Пленка-инфонакопитель, наклеенная на висок, спроецировала в мозг Эдварду детальную карту Алхибы. Движениями глаз он пролистал страницы, открыв план портового города с отелями. Предложения не отличались разнообразием, а цены кусались. Полистав странички с ресторанами, развлекательными центрами и достопримечательностями, Эдвард нашел план космопорта и направился бронировать капсулу.
Чудно здесь! Или я уже сплю? В зале под высоким прозрачным куполом стояли на сочной живой траве ряды низких спальных кресел с толстыми матрасами и белоснежными простынями. Эдвард сел на одно из них и посмотрел вверх. Небо темнело, вспыхивали звезды. Звучала гитара. Пожилая цыганка то медленно перебирала, то с силой дёргала толстые струны, скользила сморщенными пальцами по грифу вверх-вниз. Низкие звуки мягкими волнами накатывали и медленно исчезали в полупустом зале. На полу за цыганкой кто-то зашевелился. Эдвард повернул голову и увидел цыган, приютившихся между кресел на траве.
Старуха запела о молодом парне, который всё отдал за свою мечту. Годами он тщетно искал прекрасную златовласую урну, но встретил лишь колдунью. Парнишка отдал коня, и ведьма раскрыла секрет. В указанном месте парень нашел укрытую от любопытных глаз поляну, залег под кустом и долго ждал. К полуночи на полянку слетелись полупрозрачные обнаженные девы и завели хоровод, запели чудесными голосами, а затем развели костер и стали прыгать через огонь. Герой ждал удобного момента, чтобы схватить одну из них и поцеловать.
Эдвард слушал, чем закончится эта история, но цыганка замолчала, продолжая привычными ровными движениями перебирать струны.
– Так что было потом? – Эдвард подсел ближе. – Чем кончилась твоя песня? Старуха подняла глаза.
– Чем всё закончилось? Да так же, как всегда. Закончилась так же, как и все остальные…
– Это как? – не понял Эдвард. – Твои песни заканчиваются одинаково?
– И не только мои. Все песни об одном, и заканчиваются все одинаково.
– Почему?
– Ты еще слишком юн, чтобы понять.
– Юн? – Эдвард улыбнулся и тихо, почти про себя, проговорил: – Только бесстрашное путешествие за мечтой и есть смысл любой песни и жизни.
Молоденькая цыганка с копной черных длинных волос, тоненькая, словно цветок, протерла заспанные глаза, потянулась и посмотрела на Эдварда.
– Мужчины, во всяком случае, верят в такие вещи. Я верю, – серьезно сказал Эдвард и опустил глаза, заметив, как широко ему улыбнулась цыганочка. – Вот у меня есть такая мечта. И я всей душой стремлюсь к ней.
– Дафи, потанцуй для господина! – Старуха ударила по струнам.
Девушка провела рукой по волосам. Гитара заиграла веселее. Дафи, игриво потряхивая плечами и украшениями на груди, легкой походкой подошла к Эдварду.
– Что за мечта, молодой-красивый? Расскажи, дорогой, согрей душу!
– Ты удивишься, девушка, какая у меня мечта! – От танца юной цыганки у Эдварда закружилась голова.
Дафи подошла ближе.
– Дай погадаю, родимый!
Ладонь Эдварда заблестела в руках Дафи, и через несколько секунд раздался звонкий озорной смех девушки.
– Так что, исполнится моя мечта? – смутился Эдвард и вытер руку платком.
Дафи протянула открытую ладонь:
– Позолоти ручку!
Эдвард похлопал по пустым карманам. Дафи отвернулась.
– Подожди, девушка! Я хочу узнать! – Эдвард порылся в дорожной сумке, достал пригоршню золотых горошин и аккуратно вложил в руки девушки.
Дафи с улыбкой пересчитала горошины и быстро спрятала их в кошелек на груди.
– Долгий и тяжелый путь ты выбрал. Много сложностей вижу, встретишься с большими бедами. И даже не знаю, выживешь или нет. Кажется, обманули тебя. Или ты сам обманулся.
– Нет, не обманули, а просто ошиблись. Не было связи нормальной, да и никто из наших мест не летал до меня на Хангым, вот и не знали, что планета закрыта. Так я смогу? Я доберусь до Хангым?
– Дай посмотрю. Да, дорогой! Вижу, ты доберешься!
– А как? Как добраться? – Эдвард с надеждой искал ответа.
– Бахти! – крикнула Дафи. – Просыпайся! Как парню добраться на Хангым?
Молодой цыган поднялся с пола резко, словно хищная птица.
– На Хангым дорого будет!
– Бахти, так у господина нет проблем с золотом! – Дафи показала на кошелек с золотыми горошинами.
– Хангым закрыта для регулярных рейсов, – Бахти заправил рубаху в брюки.
– Зато частники гоняют туда-сюда, были бы бабки! – Дафи обняла Бахти за талию. – Давай, помоги парню!
Бахти ничем не походил на жителей Гусиного края. Тело крепкое и сильное, движения быстрые и точные. Лицо мужественное, улыбка яркая, белоснежная. Зависть кольнула Эдварда в живот.
– Да, на Хангым!
– Он за мечтой туда, брат!
– Что за мечта? – спросил Бахти.
Но Эдвард не отвечал. В голове крутилась мысль, что в Гусином крае такие, как Бахти, могут сделать головокружительную карьеру. Этому парню, кажется, во всем сопутствует успех. Будь он официантом с обворожительной улыбкой или поваром, чемпионом по нарезке мясных блюд. Или наездником, или фокусником в цирке.
– Чего молчишь? Чего забыл на Хангыме? Людей там нет. Одни джунгли. Бабочки редкие и рептилии.
– Рептилии! Волшебные!
– Волшебные? Ты псих? Страховка есть?
– Нет, не псих. Просто эмоционально реагирую, – кровь прилила к щекам Эдварда.
– Так что в этих ящерицах особенного? Думаешь продать их на черном рынке?
– Да нет же! Вы неправильно поняли. Чешуя у этих ящериц зеркальная, они могут отражать не только свет, но и мечты и даже душу. Человек видит себя по-новому и становится другим. Становится лучшей версией себя.
– Ого! – вскричала Дафи. – Вот это заход! Стать лучшей версией себя! Ха-ха! Я тоже хочу, Бахти! Возьмите меня?
– Ерунда! Кожа этих рептилий высоко ценится. Если охота будет удачной, можно денег поднять.
– Бахти, возьмите меня! – не унималась Дафи.
– Эти ящерицы – опасные звери. Если не справишься, не говори, что я не предупреждал!
– Не буду! А вообще, я все легенды про этих ящериц знаю. Говорят, они умнее людей и даже могут научить человека чему-то особому.
– Не выдумывай, парень! Это просто кожа, – сказал Бахти. – Умнее, – ухмыльнулся он, освобождаясь от Дафи. – Пойду спрошу, нет ли подходящего корабля в ближайшее время. Как платить будешь, рыжий?
* * *
Боль. Везде. Если не двигаться – меньше. Даже не моргнуть. Слабый голубой свет колет глаза. Алый заполняет полусферу над головой. Голубой мерцает в ритме сердца. Где я? Это капсула? Если поднять руку, она упрется в светящийся потолок. Если опустить, можно нажать на мигающую красную кнопку. Сердце, кажется, сейчас выпрыгнет из груди. Мне нечем дышать. Но нет, показалось. Воздух в этой коробке свежий, прохладный. Простыня белая. На грудь направлены яркие лучи. Огоньки вспыхивают на груди между ребрами, на запястьях и лодыжках. И множество тоненьких ниточек света струятся в центр подушки, туда, где лежит голова. Я не сплю.
Вместе со мной просыпается боль. Мягкими волнами накрывает от кончиков пальцев ног до макушки. Руки и ноги покрыты глубокими рваными ранами. Кисти, предплечья, плечи, стопы, голени и бедра словно раскрашены масляными красками. Сине-бордовые по краям, раны внутри засыпаны зеленым порошком. Укусы немного болят. Отдаленно. Где я?
