Ольга Викторовна Дашкова
Обрыв
– Не бойся меня, девочка, я тебя не обижу, – так в моей памяти говорили только маньяки в книжках, но неприязни и чувства тревоги Геннадий Аркадьевич не вызывал, как, впрочем, наверное, и все настоящие маньяки и извращенцы.
Но выбирать мне не приходилось, так потом будет часто в моей жизни. Всё выбирали и решали за меня. Так в свои неполные шестнадцать лет я стала Вероникой Геннадьевной Штольц, дочерью очень уважаемого и не последнего человека в нашем городе, но это выяснилось уже потом.
Глава 16
Вера
Проснулась.
За стеной слышались удары. Решила, что это опять Толя крушит свой кабинет, он как раз был за стеной спальни. Но тут было другое: кого-то били или это была драка. Слышались сдавленные голоса, иногда крики, мат, что-то невнятное.
Глаза привыкли к темноте, села, кутаясь в тонкое покрывало, как же снова холодно. Я всё в той же комнате, а может, это карцер– поди разбери местные порядки. Лампочку выкрутила, как только Глеб ушёл, не хотела, чтобы она била по глазам, хоть и тусклым светом.
Снова удары, теперь о дверь. Кого-то неплохо приложили. Там точно драка, но не было ни малейшего желания вставатьи идти узнавать, что же там, даже и через закрытую дверь. Сижу, смотрю в темноту и жду. Когда-нибудь там закончится это побоище. Закончилось быстро, дверь распахнулась, в проеме застыл мужской силуэт.
– Почему так темно? – Егор шагнул в помещение, шаря по стене рукой.
– Здесь нет выключателя, я искала.
– Вера! Ну наконец-то, – Егор шёл на мой голос, вглядываясь в темноту. –Вера, с тобой все в порядке? – голос взволнованный, он подходит вплотную, садится на корточки, свет из коридора почти не доходит до моего угла.
– Ты постоянно меня спасаешь, это уже почти традиция, – пытаюсь сама его разглядеть, волосы взъерошены, одежда чем-то перепачкана. – Злой дракон запер принцессу в страшном подземелье, а смелый принц её нашел. Я так и знала, что попала в сказку.
Чувствую, как Егор улыбается, сжимает мои холодные руки, он снова такой горячий, перебирает пальцы, согревая их.
– Она ещё сидит и шутит, шутница, бл…ь, – это уже Глеб, закрывая своей фигурой весь дверной проем, стоит и излучает презрение в мою сторону.
– Съебись, Морозов, я устал от твоих выходок, еще раз учудишь что-то подобное, параноик долбаный, я тебе еще всеку.
– Я забочусь о твоей безопасности в первую очередь, Егор, это моя работа, а она явно не та, за кого себя выдает.
– Да, она засланная шпионка, а ты Джеймс Бонд, её разоблачивший, все, блядь, не беси меня снова. Нет фактов, катись на хрен. Пойдем, Вер.
Снова подхватывает меня на руки и несет на выход. Обходим Глеба, который, словно монумент, врос в пол и не желает сдвинуться. Нет, я не торжествую и не злорадствую, Морозова можно понять, он выполняет свою работу.
– Носить меня на руках тоже становится традицией, – разглядываю лицо Егора, пока он идет по освещенному коридору. Ссадина на лбу, уже наливающийся синяк на скуле и разбитая губа. – Поставь меня, я могу сама ходить.
– Сиди уже, идем обрабатывать мои, в бою за принцессу полученные, раны, – и улыбается, после чего морщится, видимо, губа разбита хорошо.
В просторной ванной его спальни сплошь черный и белый мрамор. Сидя на пуфике, сняв порванную рубашку, задрав ко мне голову, невозмутимо терпит. Промываю ссадину перекисью, дую, чтобы не щипало, словно ребенку. Мокрым бинтом по лицу смываю кровь. Останавливаюсь на разбитой губе, она припухла, касаюсь пальцами, хочу узнать его всего, потрогать, попробовать, словно ничего и не было.
– Больно? – не узнаю свой голос, шепотом прямо в губы, прикусывая свои, а самой хочется попробовать их на вкус, наверняка соленые с привкусом крови. Извращенка.
– Да.
– Как больно? Не может быть, я даже не задеваю, – удивлённо вскидываю на Егора глаза, руки сразу отдергиваю, он тут же перехватывает одну и прислоняет к своему паху.
– Вера, болит– сил нет, – чувствую ладонью его возбуждение, очень сильное возбуждение, в животе моментально разливается жар. – Яйца сводит уже сутки.
– Фу, дурак какой, – отвечаю так по-детски, пытаясь отобрать свою руку, чувствую, как лицо заливается краской от таких похабных откровений. Но мне не дают, сильнее вжимают в пах. Второй рукой тянет за шею, находит мои губы, впивается в них. Я чувствую их вкус, вкус его крови на моем языке, да, она соленая, в нос ударяет её запах, я, словно животное, отвечаю на его дикий поцелуй.
– Тише, прости, тебе больно, – отстраняюсь, глажу по лицу. – Дай мне закончить.
– Хочешь поиграть в доктора?Ну хорошо, – в голосе снисхождение и некая игра.
– Вообще-то, я медицинская сестра с красным дипломом.
– Ну, это в корне меняет дело, я могу не волноваться. Я попал в руки профессионала.
– Не смешно, но да, это так, тебе не о чем волноваться, – заканчиваю с лицом, опускаюсь взглядом ниже, широкие плечи, грудь часто вздымается.
Егор неотрывно меня разглядывает, изучая мой интерес к нему, а я сама дышу через раз. Сильные руки, идеальный пресс с кубиками.
– Из-за чего вы подрались с Глебом? – отхожу на шаг назад от этой концентрации тестостерона, удерживая в себе желание прикоснуться к нему.
– Хочешь обработать и его раны? – странно, но он злится.
– Вовсе нет.
– Морозов заигрался, в свете некоторых событий перегнул палку и извинится перед тобой.
– Мне не нужны его извинения.
– Они нужны мне! Тебя не было двенадцать часов, этот дебил уверял меня, что ты уехала в город. Да, без пальто, телефона и в туфлях. Видимо, на северных оленях, потому что ни одна машина не выезжала, да и не выехала бы, все дороги занесены, снова была метель. Пойдем на кухню, поедим, – резко меняет тему.
– Да, я бы не отказалась от чего-то горячего, – в животе, как назло, предательски заурчало.
– Пойдем, – хватает за руку и тянет на выход. У Егора так странно меняется настроение: то по-мальчишески озорной, то безумно пошлый и порочный, а то жутко деловой и собранный.
Идя по дому, замечаю, что на улице ночь, судя по всему, глубокая. На просторной кухне вытаскиваем половину холодильника, Егор что-то греет в микроволновке, режет хлеб, так все по-домашнему, он в одних брюках, в помещении полумрак, а я им любуюсь, но так, чтобы не заметил.
– Будешь меня так разглядывать, не посмотрю на то, что ты голодная, сожру сам тебя прямо тут, – а сам улыбается, я невольно улыбаюсь в ответ.
В какой момент с ним стало так легко? Я знаю его несколько дней, акажется, словно целую жизнь. Разве бывает, чтобы так сразу?
– Не думай ни о чем, Вер, не пытайся анализировать, я и сам не знаю, – видимо, мое лицо отразило задумчивость, а потом удивление. Он что, умеет читать мысли?
Егор двигает мой барный стул к себе, смотрит в глаза, потом на губы, я их снова непроизвольно облизываю и прикусываю. Прекрасно понимаю, что последует за таким взглядом и моим действием.
– Будет больно, твоя губа.
– Знаю, но выбор очевиден. С тобой иначе уже никак.
Глава 17
Вера
И он меня целует. Боже, я готова отдать душу кому угодно за его поцелуи. Жадно. Жарко. Необратимо снося все мои барьеры. Он уносит моё сознание куда-то на задворки разума. Как пишут в любовных романах: «…её трусики стали мокрыми».
К черту эти скучные романы, мои трусики мокрые давно, я чувствую влагу на своих бедрах. Живот крутит в болезненных спазмах желания, мой стон, его рык. Руки сдавливают грудь, сжимают соски. Опускаются ниже, сильно сдавливают талию.
– Зачем ты надела брюки? – не вопрос, а упрёк.
– Я…я не знаю.
Оттягивает ворот водолазки, жадно целует шею, всасывая кожу до легкой боли, рычит, кусает, ладонями под ткань, сминает руками кожу на спине. Упирается пахом в мои раздвинутые ноги, прижимая как можно теснее меня к себе, я чувствую его эрекцию, пытаюсь сама стать ближе, трусь об него.
Мной овладевает демон порока. Хочу его. Сейчас. Всего. Отрываясь, смотрю в его глаза, а там чистый огонь, я буду в нём гореть долго, как ведьма на костре своего греха.
Опускаюсь на колени, торопливо расстегиваю ремень.
– Вера…ты чего задумала?.. – его сдавленный стон, когда я высвобождаю налитый, возбужденный член.
Провожу несколько раз по стволу рукой, разглядывая красную головку. Облизываю свои губы, сглатываю и вбираю почти весь член глубоко в рот. Но весь не получается, он физически для меня большой. Я не играю, не хочу играть с ним, я просто хочу его. Вот так. Здесь. Сейчас.
Нет никакого отвращения и стеснения, чистый голод, похоть и желание сделать это для себя, унять так некстати именно сейчас проснувшуюся похоть. Он слегка терпкий на вкус, вбираю ещё, глубже, помогаю рукой, вынимаю, снова втягиваю головку, посасываю её.
– Вера… блядь, Вера…остановись, – его рука оттягивает меня за волосы от себя, хотя вот только мгновение назад ласкала, зарываясь в них. – Иди ко мне.
Поднимает с колен, рывком подхватывает, усаживая на себя. Так и идет по темному коридору, вверх по лестнице, со спущенными штанами. Кое-как открываем и закрываем двери, кидаетменя на кровать, помогаю снять с меня брюки и насквозь промокшее белье.
В комнате очень темно, глаза привыкают, но все равно мало что видно. Его руки на моем теле, они везде, губы находят мои. Целует жадно, пальцы уже на моих складочках.
– Какая же ты мокрая, девочка, – два пальца врезаются в моё лоно, выписывают там какие-то немыслимые движения, снова жадные поцелуи по шее.
Всхлипываю, начинаю двигаться бедрами навстречу его пальцам. Он терзает мою грудь, такие чувствительные соски, что даже больно. Посасывая, втягивает их, кусает. Словно безумно голодный зверь, вгрызается зубами в мою плоть, кусает и тут же зализывает.
– Сейчас, подожди, моя сладкая. Меня самого накрывает уже.
Наконец-то избавляется от своих брюк, разводит мои бёдра шире, рука под ягодицы, чуть приподнимая, и одним движением, резко, сильно проникает в меня. Он тоже не хочет со мной играть.
Ему надо всё. Сейчас. Сразу.
Резкие толчки, дышит сдавленно мне в шею, его дыхание словно оставляет ожоги на моей коже. Я словно в бреду, хочу сильнее, глубже, подмахиваю навстречу его ударам. Громкий стон, цепляюсь за его плечи, царапая ногтями.
– Давай, маленькая, не могу больше.
Чувствую, как еще больше наливается его член во мне, а я теку прямо на него. Боже, от этого накрывает волна оргазма. До боли скручивает низ живота, мышцы сокращаются, горячая волна разливается по всему телу, а в меня толчками бьется его горячая сперма.
Время замирает, в ушах шум, пульс стучит в висках. Егор, уткнувшись лбом мне в ключицу, лежит, тяжело дышит, опирается на руки, чтобы не раздавить меня. Чувствую грудью, как сильно бьется его сердце. Спина мокрая, провожу по ней рукой до шеи, зарываюсь пальцами в волосы.
– Ты предохраняешься? Ну, что там, таблетки, или что ещё есть? – Егор поворачивается ко мне, ложась рядом.
Да, не такое я ожидала услышать после крышесносного секса и сметающего разум оргазма. Вопрос, на таблетках ли я. Ну а, в конце концов, чего ты ожидала, признания в любви или милых нежных глупостей? Идиотка.
Настроение как-то сразу испортилась, словно лопнул красивый мыльный пузырь, остались лишь мокрые брызги и моё воспоминание о нём.
– Не переживай, все под контролем, извини, мне надо в душ.
Позорно хочу скрыться от его вопроса, да и вообще в такой ситуации не знаю, как себя вести. Как можно медленней встаю, в темноте иду в сторону ванной комнаты, запираю дверь, яркий свет бьет по глазам, щелкаю замком, не хочу его видеть.
Сажусь на дно душевой, под горячие струи воды. Господи, какая дура. Ложные надежды и мечты, это и есть связь с Егором. С каждым разом он всё глубже закрадывается в мой разум. Этот мужчина не для меня, да и такая, как я, не для него. На что надеюсь– что он решит все мои проблемы?Да моя жизнь – это сплошная проблема. Та, моя настоящая жизнь, далеко, за пределами этого особняка, за заваленной снегом тайгой, на другом конце страны, рядом с другим мужчиной.
Хочется всё рассказать Егору. Но что я могу из этого всего рассказать? Что у меня другое имя?А дальше последуют вопросы, ответы на которые вызовут ещё больше вопросов. Замкнутый круг. Совершенно не хочу распутывать этот клубок моей никчемной жизни и уж тем более с кем-то делиться ею. Выливать весь мой страх, отчаянье, непонимание и сожаление на Егора.
Ему точно не нужна женщина с проблемами. Ему нужна другая, красивая, яркая, с хорошим прошлым и семьей. Так и вижу эту картинку, как на новых фоторамках, что продают в магазинах. Идеальная и красивая пара, белоснежные улыбки, двое детишек и собака, от приторности скулы сводит или, скорее, от зависти. На тех фото нет мне места, как и нет места в его жизни.
К черту! Никто мне не нужен. Я сама по себе, так легче и проще. Надо уезжать, я это понимаю, чем дольше я здесь, чем теснее наша с Егором связь, тем труднее мне будет её оборвать. Я привыкаю, я влюбляюсь. Да, именно влюбляюсь, то чувство, которое мне незнакомо, оно уже внутри меня, словно вирус. Хочу быть рядом, хочу быть как можно ближе, но этому не бывать.
Не бывать не потому, что я не хочу, я очень хочу. Слишком много слова «хочу». Но что я могу дать такому мужчине? Хреновое прошлое и непонятное будущее? Я даже внятно не могу сказать про свое здоровье. Предохраняюсь ли я? Да я не уверена, смогу ли вообще забеременеть. После того случая стало не до здоровья, доктор говорил, всё поправимо, надо подлечиться, но я просто забила.
Я знаю таких, как Егор, очень часто встречала мужчин, имеющих деньги и власть, рядом с мужем. На них дорогие костюмы, рядом с ними дорогие любовницы или жены, как аксессуар, я была именно такой, точнее, таким аксессуаром, без мозгов, но в бриллиантах.
Хотя не уверена, есть ли они сейчас, скорее больше жизненного опыта, я точно не пропаду и не умру с голоду. Я бралась за любую работу, жаль, что не по специальности, я любила её, но так и не пришлось поработать. Толя считал, что его жена не должна работать, а уж тем более какой-то там медсестрой, ставить уколы, мерить температуру. Смех, да и только!
– Вера, открой! – стук в дверь. – Я все равно не уйду, хоть ты этого и ждёшь. Открой дверь или я её вышибу!
Глава 18
Егор
Ушла и заперлась, чертов кретин. Я должен был думать о защите, а не девочка. Мне же сорвало напрочь все тормоза. Когда она так открыто встала передо мной на колени и взяла в свой сладкий ротик мой член, я чувствовал себя рыбой, выброшенной на берег. Мне не хватало воздуха.
Она не играла, не пыталась удивить и поразить, я видел по её глазам: она этого хотела сама. Сейчас. Именно так. Жадно. Откровенно. И всё, меня сорвало. Что было потом – это яркие вспышки.
Вера так нежно потом поглаживала меня по спине и перебирала волосы на затылке. Мне хотелось мурчать, как домашний котенок, прирученный, сытый и около своей хозяйки.
Вода стихает, дверь открывается. Вера стоит, завернутая в полотенце, глаза красные, снова плакала, а мне как укол в сердце её слезы. Подхожу – не смотрит, вытираю руками капли на плечах, что стекли с мокрых волос.
– Прости меня, – еще ближе, обнимаю, такую горячую, крепко. – Прости, Вер, я не мастер красивых слов, да и не знаю их. Не могу объяснить, что происходит со мной, таких эмоций у меня не было никогда, хотя, как видишь, я взрослый дяденька.
– Я хочу уехать утром, – Вера режет словно по живому.
– Нет, ты никуда не уедешь, – закипаю от её упрямства. – Я тебе пытаюсь объяснить… Да чёрт, что с тобой? Вера, посмотри на меня! Ты то обжигаешь меня своим огнем и страстью, то ставишь на место холодностью и желанием убежать. От чего ты бежишь, Вера?
Стоит, молчит, но обнимает меня в ответ. Словно маленькая девочка, запуталась, заблудилась, не знает, куда идти. Такая родная.
– Звонил Глеб, утром надо срочно уехать в город, отдохни час и собирайся, поедешь с нами. И это не значит, что я тебя отпускаю, будешь на глазах, – смотрит уже на меня, личико чистое, без косметики, ей точно не больше двадцати пяти. Отчего тогда в паспорте все тридцать три? Ну, с этим мы еще разберемся, как и со шрамами на животе, думала, не замечаю их, глупышка.
Её губы такие мягкие, накрываю своими, целую нежно и медленно. Пробуя на вкус снова и снова, без напора и силы. Как тягучий сладкий сироп, желание разливается по моему телу. Вера отвечает– тоже медленно и нежно, тихо стонет, касается моего языка своим.
Отстраняюсь первым. Не время, иначе снова сорвет все тормоза. С ней всегда так, накрывает и рвет преграды.
– Почти утро, через два часа я зайду.
Ухожу, хотя чертовски хочется остаться. Взять её прямо там, в узкой ванной, прислонить к стене, сорвать полотенце, сжать упругую грудь с таким острыми сосками и войти на всю длину, до упора, до её крика. Озабоченный маньяк!
***
Едем в полной тишине. Слышно, как по мерзлому асфальту шуршат шипованные шины. В салоне тепло, Вера сидит на заднем сиденье, кутается в пальто и смотрит в окно.
– Почему ты одета не по погоде? – она даже не оборачивается, будто не слышит вопрос.
– Не было времени купить, – отвечает сухо.
Глеб за рулем, хочет разглядеть её в зеркало заднего вида, но там ничего не видно, и только с силой сжимает руль. Меня удивляет такая его неприязнь, вдруг вспыхнувшая к девушке. Я считал, что она ему симпатична. Как же те их посиделки, вино и одинокая роза? У меня чуть крыша не поехала тогда от ревности.
– Спроси, откуда она взялась такая, в осеннем пальтишке, в нашем-то морозном краю?
– Морозов, уймись, я обещал тебе втащить ещё, помнишь, да?
– Как же, тут забудешь, – плотно сжимает губы и рукой накрывает левое ребро.
– Что там с Романовым произошло на самом деле? Давай подробнее, – меняю тему, нет ни малейшего желания обсуждать с ним Веру.
– Убит двумя выстрелами в упор в городской квартире на Ленина. Время смерти не установлено, информация будет позже. Его обнаружила приходящая горничная вчера в обед, дверь была закрыта, всё тихо и чисто. Нашла хозяина в спальне, лежал в кровати– уже мертвый и остывший. Господин Романов в этот вечер был один, со слов консьержа, никто к нему не приходил. Камеры на парковке и в подъезде пишут всего сутки, потом по новой, так что по ним ничего.
– Хреновые дела, Глеб, очень хреновые. Что по баллонам с газом в доме?
– Ничего пока, ищем.
– Что-то плохо ищешь, Глеб, только девочку стращаешь, под замок сажаешь, обещаешь расправу да кулаками машешь.
– Я больше к ней не полезу, разбирайся с ней сам. Я смотрю, у вас всё прекрасно. Только не забудь, что я предупреждал тебя, как друга предупреждал.
– Всё, прекрати, – обрываю Глеба, сам оборачиваюсь, смотрю на Веру. Она все так же сидит, уткнувшись носом в мой широкий шарф, который я натянул на неё. Как воробушек в этом пальто.
– Заедем в магазин и купим что-нибудь потеплее твоего тоненького пальто.
– Не надо, я потом сама, – ну, кроме протеста, я от неё другого и не ожидал.
– Конечно, ты потом сама, а сейчас я. И не спорь, – добавляю уже мягче. – Я хочу, чтобы тебе было тепло, ты постоянно мерзнешь. Хорошо, Вер?
Вздыхает, вся такая самостоятельная и независимая, аж смешно. А ещё надо сапоги теплые и шапку. Буду наряжать, как куклу, а потом раздевать, точно, одевать и раздевать.
Едем часа два, дороги занесены, на въезде в город затор, да и в городе сплошные пробки. Вера спит, говорить ни о чём не хочется. Она так плотно и глубоко засела в моих мозгах, почти до нутра проняла. Хочется защищать, оберегать и баловать. Хочется наказать за выходки и желание сбежать. Хочется зацеловать и вбиваться долго в её истекающее под моими ласками лоно. Много чего хочется. Сразу.
Убийство Романова стало, конечно, неожиданностью. Было все почти готово, мы с ним договорились встретиться на следующей неделе на совете директоров, где он сыграет спектакль и объявит о новом владельце компании. Романова прижали, хорошо так прижали, со всех сторон, просил помочь.
Вот– помог. Серьезные дяди, причём не местные, с протекцией откуда-то выше, ставили условия по транзиту дряни, оружия, да много чего, через нашу область. Романов не хотел, а послать нельзя, всё отнимут тогда. Вот и решили: якобы продаём мне его компанию, потом пилим технично, никто не внакладе.
Кто узнал, что мы так решили? Какая крыса проболталась? Конечно, о продаже знали юристы мои и его, их ещё проверим. Жалко мужика, толковый был. Кто-то захотел его убрать и оставить всё как есть. Ав том, что новое руководство ляжет под условия приезжих – сомнений нет. К тому же эта возня с наследством может затянуться надолго. Но тут одно большое «но»: мы успели подписать документы. Новый владелец – это я. А я ни под кого не ложусь, только нагибаю.
– И кто такой этот Бессонов Анатолий, ты узнал? – обращаюсь к Морозову, но Вера сзади как-то странно закашлялась, словно начала задыхаться.
Оборачиваюсь, сидит, глаза испуганные.
– Что с тобой?
– Всё в порядке, что-то душно стало, откройте окно.
Глава 19
Вера
Лето было в самом разгаре, со всеми его прелестями – духота, жара, пекло, так что плавился асфальт – любимое моё время. В доме открыты все окна, сквозняк раздувает легкие шторы. Мне чуть больше семнадцати лет, сижу на кухне, свободный топ с оголенным плечом, короткие шорты, волосысобраны в высокий небрежный хвост, ковыряюсь в йогурте, читаю анатомию.
Мужчина подошел очень тихо, замер, опершисьо стену, скрестив руки. Чувствую на себе изучающий взгляд, но сама глаза не поднимаю. В доме дяди Геши много кто бывает, приходят, уходят. Наверняка чья-то охрана слоняется в ожидании своего хозяина, решающего глобальные вопросы.
Тогда, в силу своей глупости и недалекости, я не придавала значения и не обращала внимания на то, чем занимается мой, так сказать, названый отец. Знала, что у него несколько ювелирных магазинов, есть ресторан, но самое дорогое его детище – это антикварная лавка. Его дом и сам был как филиал музея – картины, статуи, мебель, мне даже нравилось.
Каждая вещь имела свою историю, дядя Геша с восторгом рассказывал, а я завидовала старинному комоду, что его жизнь увлекательней моей. Назвать дядю Гешу папой язык не поворачивался, хотя я как-то спросила, может, он на самом деле мой отец, и все эти выдумки о двоюродном дедушке всего лишь выдумки, но меня заверили, что нет, он не отец.
Два года мы жили хорошо, не особо досаждая друг другу, я училась, все еще находясь в своём мирке. Я привыкла быть одна, закрывалась от мира, в училище меня считали странной, мне было всё равно. Я любила учиться, и это не дань погибшей матери, я сама хотела быть врачом, и первой ступенью, как база, было медицинское училище. Пусть даже и на специальности медицинской сестры, но мне это нравилось.
На девушку почти восемнадцати лет я не тянула, слишком тоненькая, но уже с так некстати выросшей грудью, которую я стеснялась и прятала за бесформенными вещами. Слишком пухлые губы и огромные глаза на худом лице.
– Что ты читаешь? – голос с другого конца кухни.
Думаю, отвечать или нет. Если ответить, что учебник по анатомии, то последуют вопросы ещё глупее, а завязывать разговор нет ни малейшего желания.
– Ты меня слышишь? – голос с ленцой и такой нагловатый.
Отрываюсь от учебника, смотрю на мужчину. Старше меня лет на десять, светло-русые некороткие волосы зачесаны назад, летние брюки, светлая рубашка– нет, это определенно не охранник. Такой холодный и колючий взгляд, изучающий мои ноги, открытое плечо, задерживается на губах, а мне хочется их прикрыть руками.
Наглая ухмылка на лице, медленная походка, склоняет голову набок, рассматривает меня, как неведомого зверька, что-то там обдумывая. Он мог бы быть красивым, чертовски красивым, до одури привлекательным, если бы не эти глаза с холодным и жадным взглядом гиены.
– Тебя зовут Вероника, так? Я буду тебя называть Птичка-Вероничка. Маленькая, хрупкая птичка, но с такими порочными губами. Тебя кто-нибудь имел в этот сладкий ротик, а, птичка?
Я даже потеряла дар речи и в каком-то ступоре наблюдала за мужчиной. Он медленно подходит, дотрагивается до лица, проводит костяшками пальцев по щеке, большим пальцем скользит по сухим губам.
– Ну, так что, Вероничка? – склоняется совсем близко. – Тебя кто-то имел в этот сладкий ротик? Или твои порочные губы все ещё невинны?
И тут он резко притягивает меня к себе за шею и набрасывается на мои губы. Терзает, кусает, посасывает, словно голодное животное, забирая всё мое дыхание. В горле пересохло, по спине холод. Я, словно опомнившись, упираюсь в его грудь, а там словно металл, он вылит из куска стали, его невозможно сдвинуть, только глухие удары сердца отдаются в ладони.
С неохотой он отрывается сам, тяжело дышит, так же, как и я. Неотрывно смотрит мне в глаза.
– Что…что вы себе позволяете? – утираю руками мокрые губы, отхожу на несколько шагов назад, к окну.
– Я могу позволить себе все что угодно, ты об этом скоро узнаешь сама.
Снова рассматривает меня, скользит взглядом по обнаженным ногам, выпирающим соскам через тонкую ткань футболки. Ухмыляется, качает головой, разворачивается и медленно уходит.
Нет, я не испугалась его, было всё так неожиданно, резко– его наглость и напор. Мой первый поцелуй с незнакомцем, поцелуй, не вызвавший душевного трепета и желания, как это принято у девушек моего возраста. Я чувствовала его животный голод, он вибрировал в воздухе. Руки стали ледяными, а щеки горели.
Я однозначно больше не хотела встречать этого человека. Я даже не хотела знать его имени и спрашивать у дяди Геши, кто это был такой.
А спустя год в такой же день, изнывающий от жары и зноя, он появился снова. Стал ещё больше, мощная шея, груда мышц, но те же холодные глаза, полные голода.
Взгляд наглее, ухмылка шире. Проведя кончиком языка по ровным белым зубам, снова подошёл слишком близко, в нос ударил холодный аромат парфюма.
– Ты стала еще соблазнительнее, птичка-Вероничка. Ты знаешь, что ты теперь моя птичка?
– Нет, я даже не знаю, кто вы.
– Через три месяца свадьба. Я обещал Геше не трогать тебя до этого момента, чертов моралист, но я готов подождать ещё. Надеюсь, ты не наделала глупостей за это время, и твои губы такие же сладкие и невинные.
Стою, как последняя овца, слушаю весь этот бред и стараюсь думать, что это не может быть правдой. Я не собираюсь ни за кого замуж, да и вообще, замуж – это не про меня. Ни один парень или мужчина не вызывал во мне желания сходить на свидание или поцеловаться, а тут свадьба, это какая-то шутка, должно быть.
– Доченька, поверь, так будет лучше, – дядя Геша отвечал на мои вопросы о замужестве и грядущем торжестве. – Анатолий прекрасный мальчик, самое время заводить семью, у него впереди карьера и большие перспективы, ты ни в чём не будешь нуждаться. Красивая, молодая, мечта любого мужчины. Анатолий просил твоей руки еще год назад, но ты была слишком молода, он ждал год и не изменил своим намерениям.
Значит, Анатолий– тот хищник с улыбкой и оскалом гиены– и есть прекрасный мальчик, в перспективе мой будущий муж. Не знаю, почему я тогда так покорно согласилась, кроме как глупостью и бесхребетностью это не назовешь. За меня всё решали, я привыкла быть тихой и не доставлять проблем. Сначала боялась раздражать мать, потом человека, что меня приютил.
В этот раз всё было решено ещё год назад, тем летним днем, когда я попалась на глаза Толе Бесу.
Глава 20
Вера
Дождливым сентябрьским днем я стала Бессоновой Вероникой. Пышное торжество, элегантное платье по фигуре, волосы волнами на одно плечо, бриллианты на шее и в ушах – подарок новоиспеченного мужа. Элегантное и наверняка безумно дорогое двойное обручальное кольцоиз белого золота с каким-то там заоблачно-каратным камнем на безымянном пальце.
Толя не выпускал моей руки, при слове «Горько» целовал, словно готов сожрать и взять прямо на этом праздничном столе, показывая всем вокруг, чья я женщина. Мало пил, смотрел голодным взглядом, танцевал, стискивая мою талию так, что могли треснуть ребра.
– У меня самая красивая жена, – шептал на ухо, обдавая жаром дыхания, упираясь внушительной эрекцией мне в живот.
– Ты делаешь мне больно, – не узнаю свой голос.
Я словно смотрю со стороны на этот праздник. Узнаю лишь пару лиц, но все остальные, насколько я помню по поздравлениям, очень влиятельные и богатые люди. Моя свадьба как с обложки глянца: дорогая, но со вкусом, надо отдать должное организаторам.
– Извини, я стараюсь, но держусь из последних сил, моя птичка.
Спина заледенела, задыхаюсь в его объятиях. А что же будет дальше, если уже сейчас мне нечем дышать и тело сковывает страхом? Нет, теоретически я понимала, что дальше последует, что вообще происходит между мужчиной и женщиной. И сказать «нет» я не могу, я сама себе подписала приговор, назад дороги нет.
Морально я была готова и физически понимала, что приятного будет мало, лишь бы не было всех этих игр в подчинение и унижение. Я была далека от всех эмоций, проявлений любви, нежности, ласки. Отсутствие всего этого в детстве делало меня, скорее всего, в глазах других ущербной, но я с этим давно научилась жить.
Лишь только в номере для новобрачных закрылась дверь, моё платье было разорвано, никто не стал возиться с маленьким пуговицами. Толя словно сорвался с цепи, оставляя на теле засосы, синяки, жадно покрывал лицо поцелуями, срывая последние остатки одежды с меня и себя.
– Толя, подожди, дай сказать, – я пыталась отстраниться, заглянуть ему в глаза, сказать, что у меня еще не было мужчины.
– Не время для разговоров, птичка, всё потом, – бормотал что-то невнятное, раздвигая мои ноги.
Хаотичные движения, инстинктивно пытаюсь сдвинуть бедра, но их разводят шире. Пальцы скользят по до предела раскрытой киске, два врываются внутрь.
– Боже, птичка, ты такая узкая, словно девочка.
– Толя, да я…
Дальше ничего не успеваю сказать, пальцы заменяет что-то более крупное, опускаю глаза на то место, член мужас силой врывается в меня, вышибая весь воздух из легких. Он словно ничего не замечает, двигается с напором, вбиваясь на всю длину. Находит мои губы, целует, насилуя мой рот, так же как это делает внизу. Мне нечем дышать, пытаюсь кричать, но не выходит, словно рыба, выброшенная на берег, слезы текут потоком.
Толя замирает, отрываясь от меня, наконец могу вздохнуть, но снова толчки и движение во мне. Считаю про себя, чтобы отстраниться от боли, один, два, три… На седьмом он выходит, проводит по члену несколько раз, горячие струи спермы вперемешку с моей кровью остаются на животе. Толя все это время смотрит на меня, но словно не видит, взгляд затуманенный. Опускает глаза на мой живот, разглядывает свою руку, она тоже в крови и сперме.
– Черт, Вероника, я тебя порвал или ты девственница?
– Девственница, – голос хриплый. – Я пыталась тебе сказать, но ты ничего не слышал.
– Вот это, блять, подарок, моя птичка Вероника умеет удивлять.