Ольга Солнцева
Подменная няня
Девчушка неуклюже переворачивает картонные страницы и тычет пальцем в фотографии. Видимо, она узнает себя и родственников. Мне тоже очень интересен жизненный путь малышки.
Вот она лежит вместе с мамой в больничной палате, вот катается в коляске по побережью какого-то теплого моря, вот делает первые шаги в каком-то нездешнем парке развлечений, вот купается с родителями в море, а на заднем плане – белоснежные виллы. В альбоме, наверное, страниц пятьдесят. Мы многие пропускаем. Девчушке надоело тыкать пальцем, она хочет что-то сказать, но выходит только птичий клекот.
От новых впечатлений у меня комок подкатывает к горлу.
Мы закрываем «Шесть лет счастья», и я возвращаюсь от счастливых картинок к реальным детям.
Со своими двумя дочерями я всего лишь раз была в Феодосии, и они обе умудрилась заболеть. Я чувствую, что я просто ужасная, ужасная мать, которая не обеспечила своим детям и тысячной доли тех земных и морских благ, которые достались Мишеньке, Каролиночке и Кирочке. Моя старшая дочь примерно одного возраста с беременной Илоной, но вряд ли мне придется нянчить внуков в ближайшие годы. У дочки ипотека, которую не потянешь даже с одним ребенком.
Я глубоко вдыхаю и выдыхаю, как лошадь, стреноженная после долгой скачки.
Надо взять себя в руки и заняться детьми клиентки.
– Ребята, а вы любите загадки? – задорно обращаюсь я к троим инфантам. – А ну-ка, кто отгадает? Лапки у него и уши будто сделаны из плюша. Знают девочка и мальчик, есть морковку любит…
– А вы знаете, какая у моего папы машина? – спрашивает в ответ Миша.
Собственно, здесь только он один и может загадывать загадки.
– Наверное, Ламборджини? – живо интересуюсь я. – Или Мазератти?
– Не угада-али, – кричит он, на бегу хватая игрушечную машинку. – Не угадали! У него «Ягуар»!
«Ну ты мать, совсем тупая, – проносится у меня в голове. – Это же загадка для ребенка дошкольного возраста! Раз дом в английском стиле, то и машина должна быть такая же!»
– Ягуаррр! Ррр! – Рычу я, изображая хищного зверя. – А каких ты еще, Мишенька, зверушек знаешь?
Но мальчугану не до моих тупых загадок. Он носится по комнате, которая по площади, как три моих класса, бросает машинку, хватает пульт от домашнего кинотеатра и ловко жмет на нужную кнопку.
– А вы смотрели «Тачки»?
– Да, – как-то скисаю я. – Мы с ребятами на каникулах в кино ходили на этот мультик. В торговый центр на четвертый этаж, – зачем-то прибавляю я.
За пару месяцев до нашего похода в кино в таком же торговом центре, только в другом городе, в кинозале сгорело много детей. Там проводка была неисправная и заискрила над батутом. По случаю трагического происшествия у нас перед школой была траурная линейка. Директриса что-то говорила про ангелов, а десятиклассники выпускали в небо белые шары. Потом еще мы игрушки носили к памятнику Скорбящей матери на площади. Почему-то городские власти решили устроить этот уголок скорби возле монумента в память о Великой Отечественной войне. Через неделю всех кукол, заек и мишек, естественно, выбросили, а к лету трагедия позабылась.
Впрочем, маленькому Мише до моих воспоминаний, как до хрустальной люстры.
Из динамиков визжат тормоза, рычат моторы. Четырехколесные персонажи на экране чем-то похожи на людей. Кто успел – тот и съел. А кто трусит, как заезженная лошадь, тому не место в современном мире.
– Кони! Кони! – растягивая последний слог, кричит Каролиночка и стискивает мне руку.
Я радуюсь, что ей тоже ближе живая природа.
– Ты любишь лошадок, Каролиночка? Да?
Я роюсь в ящике с игрушками, пытаясь найти там лошадку.
У моей младшей дочери была игрушечная лошадка, с которой она играла несколько лет, потому что с другими игрушками было негусто. А вот в ящике размером с маленький шкаф поместился бы целый зоопарк.
«Все-таки, они молодцы, что не сдали ее в тот интернат, – размышляю я в поисках лошади. – Из этого поселка туда ехать часа полтора, если без пробок. Сели бы в свой «Ягуар» и поехали. А так шесть лет счастья.»
– Кони! – орет Каролина.
На помощь приходит деловой Миша:
– Она про свою книжку.
Он подвигает ко мне большую коробку, в которой хранится детская литература:
– Тут ищите.
Он выключает свой мультик, который ему, по-видимому, надоело смотреть в сто первый раз, и достает из ящика пару книжиц.
– «Конни идет в гости», «Конни готовит блинчики» – читаю я вслух.
На обложке серийного издания нарисована забавная иностранная девчушка лет шести.
– Конни! Конни! – тычет в обложку моя инфанта.
Миша смеется, выгребает из ящика еще целый ворох печатной продукции, потом хватает мячик, подкидывает его, ударяет по нему ножкой и ведет его, как настоящий футболист, в сторону каминной.
Кирочка сидит на полу и швыряет игрушки в сторону погасшего экрана. Каролиночка разбрасывает книжки, каждая из которых стоит как три часа моей работы репетитором.
– Дети, давайте приберемся, – умоляю их я и понимаю, что мой переводчик и загадыватель загадок убежал, и поэтому меня никто не понимает.
Но мне-то поручили нянчить всех троих, а значит, они все должны быть у меня на виду! Надо срочно менять декорации. Все в сад!
Я быстро завинчиваю на ноги кроссовки обеим сестричкам, бегу в обувную за своими вонючими босоножками, потом возвращаюсь обратно в батутную, хватаю Кирочку на руку, а Каролиночку за руку и темпе вальса направляюсь к двери в садик. Если бы я была служебной собакой, то, наверное, держала бы свою уличную обувь в зубах. Но я не собака и не лошадь. Я вообще уже не знаю, какой я сегодня зверь.
– Не шумите там! – предупреждает Илона Витальевна, когда наша веселая процессия проходит через столовую. – А то папу разбудите!
Она о чем-то оживленно разговаривает с молодой женщиной в очках. Они обе едят большой арбуз.
– 9 -
По большому счету, хорошая няня не должна рефлексировать. Она должна подтирать детям сопли, подтягивать штаны, завязывать шнурки, выносить горшки, рассказывать стишки, петь песенки, – и все это делать с доброй и ласковой улыбкой.
Еще у современной бонны должны быть вьющиеся темные волосы и сияющие глаза, как у героини известного сериала про прекрасную няню. Она вообще должна быть прекрасная во всех отношениях, и особенно по части мизерной зарплаты. Она должна уметь обходиться без еды по восемь часов и как можно реже пользоваться хозяйским туалетом. Идеальная няня замечает затылком, если малыш опасно расшалился или вдруг споткнулся. Она вовремя схватит за летящую дужку качелей, подаст и уберет велосипед, принесет кольца для бросания, найдет мячик в кустах, поскачет на одной ножке по камушкам, поддержит ребенка на турничке и разнимет дерущихся сорванцов.
Что-то из этого я не успела. Качели, на которых сидела Кирочка, стукнули Мишу.
И именно в этот момент у меня зазвонил телефон.
Сквозь привычную мелодию до меня донесся пронзительный детский крик. Если бы калитка не была заперта, я бы, наверное, сбежала. Но это был не день рожденья Мэри Поппинс, и некому было открыть мою клетку.
Я наклонилась к мальчику, чтобы оценить силу удара.
– И что тут случилось? – Раздался у меня за спиной недовольный мужской голос.
Я медленно выпрямилась и сама приготовилась держать удар.
– Так, что случилось? – жестко повторил высокий и смуглый мужчина в стильном тренировочном костюме.
– Заехало слегка, – ответила я уклончиво. – Все сразу хотят качаться.
Хозяин дома, цокая языком, оглядел висок сына, потом меня.
– Аккуратнее! На качелях больше никому не качаться.
Он снял с креслица Кирочку, которая тоже ревела за компанию, взял ее на руки и пошел к дому. Миша, как ни в чем ни бывало, сел на велосипед и помчался по дорожке, изображая гоночный болид. Каролина взгромоздилась на качели и на своем непонятном языке стала требовать, чтобы я ее качала. От греха подальше я стащила ее на землю. Тут не парк развлечений, чтобы кататься целый день.
Папу, судя по всему, разбудили наши звонкие голоса.
Лицо мужчины показалось мне отдаленно знакомым. Он был примерно моим ровесником – с уже обозначившимися морщинами на лице и редеющей растительностью на затылке. А может быть, я просто встречала в своей жизни похожих мужчин – с повадками тигров и ягуаров. И я точно знала, что от них не стоит ожидать ничего доброго и ласкового.
К счастью, стал накрапывать дождик, и мы вернулись в дом.
– Дети, мойте ручки и садитесь за стол! – воркует Илона Витальевна. – Вы пока игрушки уберите, и вообще приберитесь, – распоряжается она в мой адрес. – Я вас позову, когда они покушают. Да, там Кирочка в туалет сходила жиденько. Горшочек помойте и унитаз тоже. Моющие средства я стенном шкафчике.
Я поглядела на нее в некотором замешательстве. Она же сама первая спросила меня про метод Монтессори!
– Ну, я конечно, уберу, – начала я примирительно. – Но ведь по методу Монтессори надо учить детей наводить порядок. Или я что-то не поняла?
Теперь настала ее очередь прийти в замешательство. Она секунд пять смотрит на меня, подбирая нужные слова.
– Не, ну ты погляди, – наконец обращается миссис Бэнкс к женщине в очках, которая подает арбуз папе и Кирочке. – Тут вообще-то кто хозяин?
Последняя фраза, очевидно, была адресована мужу.
Он положил недоеденный кусок за тарелку и коротко распорядился:
– Идите.
– 10 -
Рассовывая игрушки по ящикам, я повторяла про себя наставления П.Л.Трэверс, которая воспитывала съемочную группу в Голливуде:
«Мэри Поппинс не приемлет сюсюканья и сантиментов. Она честна с детьми и не подслащивает те тяготы, с которыми они рано или поздно неизбежно столкнутся, готовит их к жизни и правдиво, и честно. Уборка обязательная – комната сама собой не приберется.»
– Каролиночку уложите! – доносится из столовой. – Почитайте ей что-нибудь. У вас хорошо получается.
Я вспархиваю на второй этаж в комнату принцессы. Она должна провести час в кровати, хотя ей не хочется спать, а хочется раскидывать игрушки. Приходится идти на хитрость, подталкивая ее к огромной двуспальной кровати.
– Давай я сказку расскажу. Хочешь?
Девчушка внимательно смотрит на меня, но ничего не говорит. У нее внутри свой мир, непонятный случайным людям. Я показываю ей, как надо закрыть глаза и сладко зеваю. Она улыбается и тоже закрывает глаза.
– Слушай. Жила-была девочка. Ей было почти шесть лет, как тебе. И этой девочке очень хотелось, чтобы у нее была своя комната, где можно было бы играть целый день. А еще ей хотелось маленького братика или сестричку, а лучше – сразу обоих.
Девчушка вздрагивает, открывает глаза, тревожно озирается и хватает меня за руку. Вряд ли она меня понимает. Наверное, ей что-то померещилось.
– Нога? – спрашивает она, указывая на свою ногу.
– Нет, не нога. У этой девочки все время болело горлышко. Стоило чуть-чуть подуть ветерку, как горлышко краснело и распухало. Девочка знала, что там поселяются микробы, которые не дают ей спокойно жить и расти. И вот как-то раз на море ее она заболела так что чуть не умерла.
– Нога! – снова тревожится моя инфанта, но я знаю, что с ногой у нее все в порядке.
– Закрывай скорее глазки, – шепчу я, поглаживая ее лодыжку. – Пройдет твоя нога. Лежи, не вертись. А то не буду рассказывать.
Каролина как будто снова улыбается. Может, она все понимает, только по-своему?
Я продолжаю.
– А еще у этой девочки была волшебная книга, в которой были картинки, нарисованные тонким перышком. Каждый раз, когда она болела, мама давала ей книжку в кровать, и она перелистывала ее, сочиняя свои собственные истории про разных героев. Она тогда еще не умела читать, а вот сочинять она всегда любила.
Моя Джейн сладко позевывает. Может, она уже спит, но я все равно продолжаю рассказывать.
– Ну так вот, что было дальше. Когда девочка с мамой вернулись с моря, доктор сказал, что ей обязательно надо сделать операцию – вырезать гланды, на которые садились плохие микробы. И вот мама повела девочку в больницу и оставила ее там. Девочка понимала, что если она будет и дальше болеть, то ее мама будет плакать. Поэтому она сама не плакала в этой больнице. А там было так страшно! В железных круглых коробочках лежали кривые ножницы и железные палочки. Повсюду пахло так противно, что горло саднило еще больше, а сердце сжималось в комок.
В палате, куда положили девочку, было много детей, но никто не играл и не смеялся. Многие дети плакали. У них совсем не было ни книжек, ни игрушек. По утрам в палату приходили доктора в белых халатах, ставили всем детям градусники и что-то говорили друг дружке. «Готовься, – сказали ей однажды. – Завтра тебя прооперируем.»
И вот на следующее утро девочку привезли на каталке в специальную комнату, где стояло огромное черное кресло. Ее усадили в это кресло и привязали за руки и за ноги, чтобы она не дергалась. Потом медсестра сделала ей укол, чтобы она не кричала. «Потерпи немного, – сказали ей. – Скоро все кончится.»
Девочке хотелось кричать, но ее горло как будто оледенело, и она не могла пошевелить языком. И вот, – тут я окончательно перехожу на шепот, чтобы малютка не проснулась, – тетя в белом халате открыла ей рот железной палочкой, потом вставила в рот какую-то железную штуку, чтобы рот не закрывался, потом достала из железной коробочки кривые ножницы и …
Каролина вскрикивает:
– Но!
Неужели это было, и в самом деле, так страшно?
– Да ты спи, спи, – поправляю я одеяльце. – Все закончилось хорошо. Через неделю девочку выписали домой. За ней пришла мама и сказала: «Ты молодец!» Девочка обняла маму и заплакала. Она ведь думала, что мама навсегда оставила ее в этой больнице, потому что не любит ее. Мама тоже обняла дочку. Она больше не плакала. Наоборот, она была очень счастлива. «Знаешь, – сказала она дочке. – У меня для тебя целых два сюрприза. Через месяц мы переезжаем на новую квартиру, и еще через два у тебя будет братик. Как раз к твоему дню рожденья. » И девочка засмеялась, хотя горло еще побаливало. А вскоре она навсегда позабыла свои мученья. И горло больше у нее не болело.
Каролина заснула. Ее светлые волосы разметались по цветастой наволочке.
Мне тоже хочется спать, как после операции. А еще мне надо брату поскорей перезвонить, а то он обидится. Я смотрю на окно, задрапированное тяжелой серой шторой. В больнице занавески были белые и тонкие. Яркое мартовское солнце пробивалось сквозь них и мешало мне спать даже под наркозом.
