Ольга Шемякина
Раз, два, Шри
Змея не змея
Столько живности мы не видели до этого нигде. В Велигаме мы смеялись над Аюбованом, когда он читал в чате Хиккадувы про огромную змею, и каждый раз закрывал окошко в туалете, чтобы не заполз скорпион.
– Саш, ну что ты читаешь всякие ужасы. Ну нет у нас здесь никого, кроме обезьян.
Но он боялся работать за каменным столом на участке, потому что ноги его стояли на голой земле. И какая уж тут работа, когда только и думаешь, что кто-то укусит.
В Матаре и мы перестали ходить по участку босиком. Нас отрезвила от нашего эйфорического «да ладно, никто здесь не укусит» сильная и неожиданная боль в ступне. Муравьи. Большие черные муравьи кусали так, что взвывал даже муж. Боль была острая, потом немного отпускало, а потом еще раз болело. После этого от каких-то муравьев 3 дня могло быть опухшим и чесаться, а от каких-то проходило быстро. И еще тут жили кусачие малыши муравьи. Совсем почти невидимые, но бесчисленные. Они жили своей жизнью на бетонной тропинке рядом с воротами, а я как-то пошла смотреть, не видно ли варана на крыше, и вдруг ногам стало больно. Посмотрела – а на них полно муравьишек.
Еще не успев разобрать вещи, муж уехал в приключение по смене паспорта в РФ. И мы с Эриком остались здесь одни. Мы раскладывали на земле коврик и лежали на участке. А однажды у нас на чердаке завелся варан. Что это варан я определила по его когтистой лапе, свисающей из дырки между потолком и стеной. И тут мне показалось, что варан застрял. И написала хозяину, чтобы он пришел и спас его. Я послала хозяину фото. Он приехал с хозяйкой.
Я говорю:
– Там big monitor!
А хозяйка улыбается и говорит:
– Да нет, это небольшая игуана, – и показывает на руку от пальцев до локтя.
Ну что ж, не поспоришь. Хозяин забил дырку, чтобы варан точно не упал на кухню и ушел.
А я вспомнила, что и белки у них не белки.
Еще в прошлый приезд мы видели этих белок, игривых милашек, способных бегать по отвесным заборам с бешеной скоростью. И тогда местные упорно переводили их как «бурундук». Туристы искали фото в гугле и там точно было написано, что это белка. Локалы не слушали никого и говорили, что это бурундук.
В общем, к белке не белке добавился еще и варан не варан.
Паук не паук появился у нас еще в Мириссе, но там мы не выясняли его название. А вот когда мы проходили с ребенком названия насекомых, оказалось, что это не паук, а фрин – паукообразное, но не паук.
А через неделю после забитого на чердаке варана, который продолжал шуршать и возиться там, у нас на участке появилась змея не змея.
То есть это была абсолютно нормальная двухметровая змея, которая ползла вдоль забора по нашему участку. И Эрик бежал ее смотрел, а я кричала на него: «Стой, близко не подходи». Змея мощным мускулистым серпантином устремилась к дырке под воротами и узмеилась на улицу. Мы подождали немного, открыли ворота и пошли смотреть, куда она поползла. Вдруг к соседям, а там дети.
У соседского дома стояла бабушка, а потом вышла женщина с малышом лет трех на руках.
Я говорю:
– Змея, вон туда поползла.
– Змея? Какая?
– Большая, серая.
– А, эта? Не, это не змея.
– Как не змея? Вот фото.
– Нет-нет, это не змея. Она не укусит. Она ест… этих. как их там по-английски… лягушек.
Я послала фото хозяйке. Она ответила:
– Да, она и раньше приползала. Я ее боюсь. И всегда закрывала входную дверь, когда была одна дома с детьми.
Опыт
Я чувствую, как становлюсь сильнее и устойчивее. Будто внутри нарастает какая-то мышца, способная удерживать меня в тех случаях, когда раньше я бы уже трепетала листвой и клонилась хлипеньким своим стволиком. Год жизни на Шри закалил меня, и нет, не сделал бесчувственной, а в какой-то момент внутри вызрела несгибаемая любовь к окружающим. И к далекой маме, и к близкому мужу, и к тем, кто раньше бы обидел меня, задел, а сейчас – только понимание того, что у них нервы на пределе, у них стресс или заблуждения, и это не повод обижаться, а повод любить и желать изобилия и процветания каждому, кто не может прислать мне донейшен или сделать репост. Если у них жадность или принципы – пожалуйста, люди, будьте счастливы. Если бедность – будьте же богаты и счастливы. Если грустно – пожалуйста, будьте счастливы все равно.
Самое сложное – любить не в онлайне, а в реальности. Любить того, кто кричит на тебя, что он так больше не может и разведется со мной. Он ходит и собирает рюкзак, чтобы ехать по текущим делам. Да, хорошо, разводишься, я слышу, не забудь взять плащ от дождя.
– Я сам знаю, что мне брать, не указывай мне.
– Я забочусь о тебе и напоминаю.
Любить того, кто звонит с дороги и просит прощения. Это даже тяжелее, ибо противно. Ему противно за свое поведение. Прощать орущего и прощать просящего. В итоге все выяснить.
И не выдержать на следующий день. Сидеть и выплакивать все-таки свой стресс и обиду на заднем дворе на заляпанном краской сером пластиковом стуле. Смотреть на наш облупленный уличный душ и дерево бодхи с соседнего участка и реветь. И желать, чтобы мужу было хорошо, даже если он будет один.
В итоге все выяснить и помириться… И все это и есть любовь. Та самая, которая за влюбленностью. А вот к стране – все-таки она не случилась.
Люди
Страна – это прежде всего люди. Жизнь для меня вообще это прежде всего встречающиеся на пути люди. Нам за год жизни на Шри-Ланке повстречалось много колоритных и ярких людей, начиная с наших хозяев: велигамского дедушки с сыном доктором в Коломбо, бабушки Индры с внуками в Италии и бойкого 50-летнего морячка Лалита.
Лалит был нашим хозяином 7 месяцев. И когда мы столкнулись с ним на улице, когда искали новое жилье рядом со школой, он отлично шпарил на английском. На нормальном английском.
– Откуда язык знаешь? – спрашивали мы, когда он показывал нам дом своего друга на той улице, где мы искали жилье.
– О, сейчас я отельер, вон у меня хостел и вилла для сафари. А вообще я матрос, я ездил на корабле по всему миру. 70 стран.
Мы думали, что он заливает. Ну и что нам было за дело до этого морячка.
А потом мы реально обнаружили и фотки его молодого и длинноволосового, и сувениры со всего мира. На веранде, на входе в виллу, висел большой старый штурвал, а на плитке была выложена роза ветров.
Когда мы приехали, Лалит встречал нас с молодой женщиной. И я не могла понять, то ли дочь, то ли молодая жена. Дилини оказалась жена, и ей было 40, но выглядела как пухленькая миловидная девочка. Дилини была теплой и глупенькой. Схватила нашего ребенка (нет, мы так и не привыкли к тому, что все ланкийцы пытались потрогать его на улице), так вот схватила и начала кружить по комнате лялечку. В лялечке было 20 килограммов, а Дилини после этого пошла делать операцию по удалению кисты в маточных трубах. Лялечка сработал катализатором. И вместо того, чтобы оплачивать обучение их двоих детей в университете Коломбо, часть наших денег ушла на ее операцию.
Лалит присылал нам фото Дилини в палате, приносил чеки. Ланкцийцы очень любят показывать любые чеки. Дедушка показывал нам, сколько заплатил за ремонт машины, а Лалит бегал с чеками за лечение. А потом еще и присылал, и приносил распечатанные фотографии самой кисты. Фотографии были формата А4, любовно собранные вместе с чеками в отдельную красивую папочку. Мой муж вежливо говорил «спасибо, не надо», отворачивался, бледнел и старался не падать в обморок. Ему становилось плохо от одних только разговоров про медицину.
Так вот Лалит. Когда он был совсем юным и сильным ланкийцем, он сел на корабль и уехал зарабатывать деньги. Слал их маме, а она строила дом. Тот самый дом, в котором мы сейчас живем. Мы нашли альбом со старыми фотографиями. Вот на фото закладывают фундамент. Человек 20 собралось с лопатами и чешут репу, как разметить территорию колышками и веревочками.
С тех пор ничего не изменилось.
Работнички все так же приезжают и чешут репу, только теперь они важные и ходят в касках. К нам так приезжали проводить оптоволоконный интернет. Весь день трудились, приезжали уезжали, кому-то звонили, приезжало начальство, уезжало. В итоге натянули проводок прямо под пальмой, с которой листья падают так, что могут убить корову, сломали гардину и криво повесили роутер.
Дальше шла фотка Лалита с длинными волосами, стоящего на палубе корабля.
Дальше был Лалит со старшим братом. Брат живет, кажется, в Германии. Тоже присылал денег на лечение Дилини.
В общем, плавал Лалит, строил, дрелил, колотил, таскал тяжести, а потом какая-то травма руки у него случилась, и он вернулся домой. Дом как раз уже был достроен – они тут люди умные, зачем ломать старое, можно пристроить новое к старому бабушкиному. Так мы и жили в этом новом доме, где было две кухни. На новой кухне – плита и газовый баллон, но нет воды. А за дверью, на улице – раковина с двумя краниками с холодной водой и старая печка с летучей мышью. От старого дома остался еще облупленный загончик для душа на улице с бетонной нишей для стиралки и кабинка туалета с деревянной дверью.
Дилини говорила:
– А мне нравится мыться на улице, тут небо видно.
Ну и нам «нравилось», потому что без вариантов. Нагреватель воды был только здесь. На заднем дворе. А в доме был туалет с унитазом, душ с холодной водой и раковина. И когда мы купили себе новую стиралку, старая у них так и не починилась, то поставили ее в доме. Но мыться ходили на двор. И смотрели то на соседское дерево бодхи с широкими листьями и заостренными кончиками, то на самодельных воздушных змеев, реющих высоко в небе.
Так вот Лалит. Он уже не мог стать типичным ланкийцем, он уже ходил в джинсах, и мы ни разу не видели его в саронге (и даже следа саронга в доме не было, у Дилини было сари, и она один раз замотала меня в него, было весело, сфоткались, поржали, что если я так в школу приду за ребенком, все упадут). Лалит сдавал хомстей – комнату на этой вилле, и гости к нему приезжали европейские. И он реально старался делать все сам и быстро, и ругался на ланкийцев за их лень и несообразительность. Но Лалиту было 50, и он бегал по палубе жизни как угорелый – на автобусе до виллы для сафари, к нам на пальму за кокосами, на велике, на байке, чинить машину, продавать машину… Лалит когда-нибудь сдуется, а Бивин – толстенький доброжелательный ленивец лет 24 – совсем не торопится бегать вместо папы. Бивин хочет уехать учиться на баристу в Австралию, а вообще было бы здорово не работать, а смотреть видосы в телефоне и есть карри, которое приготовила мама с утра на весь день.
Дилини так и готовила. С утра не жарко (а у них на кухне нет ни кондея, ни вентилятора), и она мелко-мелко стругает лук, чеснок, морковку, сидя на краешке стула у нелепо большого деревянного стола, накрытого клетчатой тряпочной скатертью с прожженной дыркой. На кухне нет окон, и там постоянно горит электрический свет. Дилини режет овощи и варит карри и отдельно рис.
– Холодильник работает?
– Работает, работает, – убедительно отвечала Дилини, когда мы заезжали.
Я открыла дверцу и проверила, что свет в нем горит. Потом оказалось, что держит +15. В морозилке. Этот «работающий» они увезли к себе в хостел, куда они переселились, отдав нам свой дом целиком. А мы купили себе новый холодильник. Они потом приходили в гости, гладили его как родного. Мы предлагали его купить у нас в счет последнего месяца. Они подумали-подумали и выбрали деньгами, а мы продали купленные нами стиралку и холодильник в отель за Велигамой.
Лалит и Дилини – белые вороны на всей улице. У них есть книжный шкаф. А в шкафу – книги. Есть рецепты на ланкийском, есть книги по йоге и медитации, много словарей, есть французские (остались от трех мужчин из Швейцарии, которые снимали виллу 5 лет и приезжали работать по устранению последствий цунами) и на английском.
А в алтарном шкафу, где у дедушки стоял будда на стеклянной полке, у Лалита – сувениры со всего мира и флажки с американским флагом. Будда у Лалита тоже есть, но уж раз Будда, то по-крупному. Будда вообще в центре всего дома, как бы в своей отдельной комнате с колоннами и без стен. Над огромным белым Буддой в потолке сделано отверстие для солнечного света (это ничего, что ящерицы и комары, но зато он реально будто светится). Пол в этой комнате – это декоративные плиты в форме деревянного мостика, ведущего к алтарю, вокруг которого по квадрату белые камни на земле, а по контуру мелкие черные камушки.
Черные камушки я клала в красный пластиковый тазик порциями и носила мыть на задний двор. Черные камушки были все в длинных волосах Дилини и в жирной пыли за те 20 лет, которые они здесь лежат. Черные камушки я героически перемыла все и бережно положила обратно.
Но это была, как обычно, плохая примета. Когда я решила, что мы остаемся в Мириссе и помыла окна на двух этажах виллы, мы уехали. Во второй раз жизни у дедушки в Велигаме мы решили, что останемся там на все несезонное лето, купили молоток, гвозди, рулон зеленой сетки от комаров, завесили все окна. И – уехали.
В этот раз мы уехали в Анурадхапуру, в древнюю столицу Шри-Ланки. Но там, сидя в отельчике на комфортной веранде с быстрым интернетом и читая тексты, я серьезно замечтала уехать во Вьетнам. Будто чтобы отлипнуть от страны, нам нужно было немного сместиться в пространстве. В Анурадхапуре я еще раз дала шанс ланкийцам. С медициной мы все уже поняли в Матаре, когда пытались сводить ребенка к зубному по страховке, с визами и департаментами – в многочисленных поездках в Коломбо. Мне оставалось протестировать две вещи – парикмахерскую и салон красоты. В столице, где улочки все так же были без тротуаров, но были более тенистыми из-за больших деревьев, в тенечке мы увидели модный салон с ножницами. Было видно, что барбер был ученый. Он научился стоять в красивых элегантных позах с разных сторон от клиента с ножницами в руках. Барбер считал себя неотразимым и квалифицированным. Я заплатила и ушла. Покороче он мне сделал, можно было бы сделать это быстрее и проще, но прическа стоила денег, и он эти деньги отрабатывал.
Вообще с ланкийцами это часто бывает – они думают, что они крутые. Что дом у них в отличном состоянии и стоит тех денег, которые они за него ломят, что они знают английский (они друг с другом в департаменте говорят на английском и как-то понимают друг друга, при этом мы их произношение в упор не можем понять). Почему-то у дедушки «у меня сын доктор» и сам сын «я доктор и живу в Коломбо» – это будто они оба президенты. И вот если вся страна из президентов, то кто ж у них должен работать? Мы не против уважаемых людей, мы можем уважать всех за то, что они сами себя уважают, но обычно уважают за что-то, а мы ничего необычного в том, что у людей есть профессии и они работают на своей работе, не видим. А они видят.
Уважаемые дамы из департамента наливают себе воду в стакан из квадратных стеклянных бутылок от заграничного вискаря. Уважаемые тук-тукеры наливают в такие же бутылки запасной бензин. Уважаемые учителя серфинга важно поправляют свои прически из афрокосичек и фенечки. На тук-туках надписи: Proud of nation.
Важная дама из Департамента иммиграции, которая послала меня… на визаран, была не только важна, но и презрительна. С лицом: «ну-ну, знаем мы, какие вы все мафия, визу они студенческую захотели, ребенка в школу для этого запихнули»…
– Кто вам дал энтри визу? – играя авторучкой, допрашивает.
– Э-э-э, как кто? Ваш департамент и дал. Мы все сделали по вашим правилам. Выехали, оплатили, заехали, оформили медстраховку в департаменте здравоохранения, заполнили анкеты… Где и что мы сделали не так?
– А кто вас троих пустил?
– В смысле?
– Один студент – один опекун.
– Так мы письмо привозили от школы на двоих родителей, и оплачивали за всех троих, нам раньше нельзя было сказать?
– Один студент – один опекун.
– Допустим, муж опекун, а я тогда кто ребенку? Турист?
– Да, турист. Вам надо вылететь и влететь снова по туристической визе.
Когда я той же ночью спала в массажном кресле аэропорта в Куала-Лумпуре, рядом не было уважаемых ланкийцев, а первый же уважаемый пограничник на влете на Шри-Ланку влепил мне штамп в паспорте 30 дней вместо 180 оплаченных по е-визе. Поражает другое – что можно запросто выйти обратно через его будку, сунуть ему паспорт и сказать – пиши 90. И он недовольный, но пишет.
Осенило
А недавно меня осенило про ланкцийцев, когда я досмотрела «Бог богов Махадев» до 400-х серий. Когда Равана, царь Ланки, расхаживал по экрану и хитро крутил ус, и когда рычал: «Поклоняйтесь мне, а не Махадеву!» Если жители Ланки его подданные и потомки, то видимо ничему их ведические истории не научили, а вот зов крови остался. Те же невидимые усы и демонические золотые рога на шлеме торчат из-под саронгов.
В общем, уважаемый таксист довез меня до уважаемого отеля в Коломбо, где меня ждали муж и ребенок, и мы прожили те самые 180 оплаченных такими кровями дней. А в следующий визаран я планировала либо в Таиланд на випассану, либо в Индию в храм Саи Бабы, а в итоге мы собрали все свои вещи, бросили ланкийскую интернешнл-школу, где ребенка пинали ботинком под столом и били по голове уважаемые ланкийские однокласснички, и не вернулись в эту страну.
И опять из «Махадева»:
«Люди не должны всегда ждать помощи богов. Они должны научиться стоять за себя сами и делать свой выбор».
С Лалитом и Бивинчиком, несмотря ни на что, мы прощались как с родными, когда садились в машину к Джанаке. А Дилини мы не увидели, она улетела в Индию ухаживать за белым туристом. С Дилини уехала и ее хрупкая скромная дочка, не доучившаяся на программиста в Коломбо. Они вместе будут ухаживать за белым целый месяц, пока он находится на аюрведическом лечении. Дилини с дочкой забегали за вещами и выглядели счастливыми. Впервые за границу. И может быть даже привезут денег, которые текут сквозь пальцы и их становится все меньше.
Нищета
У всей страны нищета. И даже если у кого-то появляются деньги, то они реально куда-то утекают… Когда мы приехали и они ради нас съехали из своего дома и сдали его нам, то у них уже драгоценности были заложены в ломбарде и на них дети учились год в университете. Потом на Бивина уже на хватало, а училась одна дочка. Ей даже купили макбук для учебы. Она уехала учиться в сентябре, а в октябре звонит мне по видео Дилини и плачет. Спрашиваю:
– Что случилось?
– У дочки ноутбук украли.
– Где украли? В автобусе?
Она только что приезжала домой на междугороднем автобусе из Коломбо. И уехала обратно.
– Да нет, в ее комнате. Она к нам поехала, а ноут в тумбочке своей оставила. Приезжает – ноута нету. Пишем заявление, конечно, но никто ничего не видел и не знает. Она думает, что это ее соседка, мусульманская девушка, она одна там была в комнате, пока остальные уезжали, но та не признается.
И я представляю растерянную хрупкую, кажется, Нели, дочку Дилини, которая сидит в расклешенных джинсиках на своей кровати в общежитии и рыдает.
Деньги утекают на Шри-Ланке у всех. У нас утекло на визу, на школу, на учебники и форму для 1 класса, на еще раз школу и учебники и форму для 2 класса, а вступительное фи за 5 лет обучения нам так и не отдали, понятное дело. Когда мы уже уехали, школа просила у нас деньги за новогодний костюм гнома для Эрика, хотя у нас не спрашивали, надо ему заказывать этот костюм или нет.
Еще у нас утек целый байк. Рычалку «Энторга» мы продали тому самому Равинду, на которого этот байк и был оформлен официально. Равинду даже отдал нам 30 тысяч рублей из 120. И пообещал, что вернет остальное, когда будет сезон, и он сможет его сдать в аренду.
Мы приезжали к Равинду несколько раз и не узнавали ту улицу, которая когда-то была нашей. Целых два раза была. А теперь там, кроме Равинду, все было не узнать. Дедушкин дом стоял пустой. На воротах, обмотанных крупной цепью, висели телефоны для ренты. На дворе одно из посаженных деревьев не прижилось. То, которое дедушки вначале посадили под бельевой веревкой. И в земле осталась лунка.
А вот дом мистера Нила было совсем не узнать. Дом стал виден из-под челки, которую убрали с его древнего лба. При жизни его фасад был скрыт сенью огромного дерева. Теперь же посреди двора белел огромный пень. Мистер Нил словно и был этим деревом, стволом родового древа. А теперь от него не осталось ничего.
На дворе сидели две незнакомые женщины средних лет и разводили костер на кокосовых скорлупках. Не было ни жены мистера Нила, ни сына с золотой цепью на крепкой шее. Мы не стали расспрашивать Равинду, но эта сторона улицы выглядела пустой и унылой, как челюсть, из которой выпали коренные зубы.
На этой стороне улицы на соседнем от отеля Равинду заброшенном участке стояла корова и жевала ничейную траву. Корову приводили сюда утром, а вечером забирали.
Через полгода мы писали Равинду: «Как у тебя дела, когда нам что-то получится отдать?» Он отвечал: «Сейчас не могу. Строим второй этаж, расширяем отель». Так прошел еще один сезон. Потом было: «Ну как, бро? Теперь появилось, что нам отдать? Может, ты продашь байк и отдашь нам деньгами?» Через несколько дней молчания ответ был таким: «Друг, брат, я все отдам, но продать я его не могу, так как его у меня нет, я отдал его банку в залог за кредит»…
Мы прощаем страну и людей, мы понимаем, что там вообще все живут в какую-то кукурузу, но дай им бог быть живыми и быть может когда-то чуть счастливее, чем они сейчас.
