Ольга Шемякина
Раз, два, Шри
Случайно переехали
– Привет, вам помочь? – спрашивает.
– Мы ищем дом.
Он такой:
– Вот это внезапная встреча. Сейчас мы стоим рядом с домом моих друзей. Вы можете посмотреть. У меня тоже есть дом, но давайте сначала у них.
И он идет с нами смотреть второй этаж у друзей.
Ходить на второй этаж нужно через гостиную первого этажа, наверху нет одной стены и видна эта гостиная, и слышна, если муж вечером придет смотреть телевизор. Во дворе бегают трое пареньков и, кажется, еще трое их друзей. На кухне первого этажа движуха. Хозяйка улыбается. На втором этаже идет ремонт и пока ничего нет.
Мы договариваемся: «Вы нам напишите, когда у вас закончится ремонт».
А через несколько дней пишем нашему новому велосипедному знакомому Лалиту.
– А больше у тебя ничего нет посмотреть?
– Как же, есть, моя вилла. Приезжайте.
Договариваемся на днях приехать. На следующий день наш дедушка впервые за эти месяцы просит перевести ему деньги через банк. Не хочет он больше ездить к нам из Коломбо за деньгами. И мы едем в банк. Я сижу на заднем сиденье и приговариваю полушутя:
– Вот был бы прикол, если бы мы эти деньги отвезли Лалиту.
Подъезжаем к банку. Банк закрыт. Пойя. Ах ты господи, действительно, Пойя же. Ничего не работает! Забыли. Хм, а садик в эту Пойю работал в качестве исключения, за какой-то другой нерабочий день Райони, хозяйка садика, отрабатывала.
Разворачиваемся и едем в Матару, к Лалиту, смотреть дом.
И по сравнению с дедушкой из Велигамы и бабушкой Индрой из двухэтажной виллы в Мириссе этот дом кажется нам современным и комфортным. С телевизором, с большим стильным алтарем с Буддой, с зеленой стеной в просторной спальне, с белым встроенным гардеробом, с черными диванами из кожзама и с большой ухоженной территорией перед домом.
И вот мы уже красим окна и просим вставить стекло в разбитую ставню и обживаем новое пространство. И нам снова весело. Весело как во время влюбленности в эту страну.
Быстрее паровоза
Мы будто забежали в своих идеальных мечтах так далеко вперед, что Вселенная еще не успела достроить наше будущее. Уезжая из Москвы, мы будто впрыгивали в последний вагон сворачивающегося старого мира. Но и на Шри мы продолжали бежать вперед в бешеном темпе. Могли бы походить в садик до сентября, а отдали ребенка в школу в мае. Могли бы пожить по туристической визе, а начали делать резидентскую. И сделали – студенческую ребенку и опекунскую папе. А через две недели после нас Департамент иммиграции усложнил и без того сложную процедуру подачи документов. Теперь, чтобы получить такую же, родителю нужно вылетать вместе с ребенком в РФ, а не в любую ближайшую Малайзию, куда вылетали мы. Так что двери продолжают закрываться, а мы все еще чудом вскакиваем в последний вагон.
На Шри же все меееедленно. Достаточно сходить за овощами к ближайшему дедушке, чтобы ощутить скорость мысли на Шри-Ланке. Взвесил горсть баклажанов, записал на бумажке. Взвесил капусту – записал. Взял в руки выбранные мной авокадо. Пошел менять. «Может тебе, милая, лучше взять другой? Этот не реди. – Нет, дедушка, спасибо, мне точно нужен не реди, пусть полежит». Взвесил все. Переложил в одну миску. Пересчитал количество позиций. Посмотрел на бумажку. Еще раз пересчитал. Написал все на бумажке. Показывает мне: «За это 170, за это 205… – Ладно, ладно, я верю тебе, дедуль, давай уже упаковывай». В один пакет одни овощи, в другой – другие. Баклажанчик переложил в первый пакет из второго…
Когда мы искали новую виллу, я шутила:
– Она еще не построена.
И пришлось слегка «достраивать» ту, которая есть, и из которой пешком до школы.
Мы покрасили стены в бирюзовый цвет в детской, повесили антимоскитную сетку на все дырки. Купили новые холодильник и стиралку.
Когда мы пришли поступать в школу, в каникулы, на крыше школьного здания напротив букшопа мы услышали грохот и увидели смуглые пятки. Заглянули – веселые рабочие ломали крышу.
– О, – сказала я. – Молодцы, что чинят сейчас, пока детей в школе нет.
Но когда мы пришли учиться, рабочие продолжали ломать. Крышу, стены, внутренние перегородки. И в это же время как-то мгновенно они построили из крупных серых кирпичей небольшой сарайчик. Я подумала, что буфет. Через день покрасили в белый. На школьном дворе валялись массивные черные двери. Но пока это было строение с проемами, без окон и дверей. На следующий день туда переехала вся администрация школы. Директор даже восседал в отдельной комнате без окна. И из проема было видно его большое офисное кресло. Еще через день начали заливать бетоном ту яму, которая осталась на месте разломанного здания, через неделю уже стояла арматура и был залит бетоном первый этаж, и мы гадали, сколько этажей они построят.
На Шри часто встречаются такие дома, где на первом этаже уже живут, а второй – это плоская крыша с торчащими усами арматуры. На второй этаж обычно ведет бетонная лесенка без перилл. И дом выглядит как обещание будущего, как мечта, отложенная на потом. На лесенке играют дети, на крыше сушится белье. Жизнь идет своим чередом. Иногда бывает даже построен второй этаж и торчат усики арматуры на третьем. А второй – это уже бетонные столбы по углам, и белье сушится под крышей третьего обещанного этажа.
Если есть деньги, то строительство идет быстро. А если нет, то дом так и стоит – обещанием светлого будущего.
Школа приварила к усикам еще немного железных штырей – и появилось обещание третьего этажа. А на первом уже клали боковую стену.
И каждый день, когда я подвожу ребенка к школе и целую на прощание, он натягивает рюкзак с учебниками на спину и говорит:
– Ты смотри, как я пойду через двор. И потом посмотри, сколько уже построили.
За 4 месяца снесли одноэтажный корпус администрации, можно сказать, старое лицо школы, которое встречало родителей для выдачи бумажных чеков на оплату обучения и на прием оплаченных в банке чеков.
1 сентября нас встретила новая челюсть и нос. В челюсти уже выписывали и принимали чеки, а на втором этаже – в носу – стояли на балкончике старшеклассники. Глаза и лоб этого лица – еще в проекте. И мы все еще учимся в старом 4-этажном здании с серыми стенами.
У нас с Эриком была игра: пока идем в школу, фантазировать. Я ему:
– Интересно, а какими будут стены в классах нового здания? Ты какого хочешь? Я бы придумала зеленого.
– А я бы синего, как вы покрасили у меня в комнате. А то мне надоело смотреть на серые, которые у нас в классе.
Обычный день
Муж стоит посреди гостиной и натягивает джинсы. Это значит, сегодня его очередь вести ребенка в школу. Я разворачиваюсь и плетусь на кухню заваривать кофе. Сыплю из пакетика прямо в чашку, кучку на глазок, заливаю кипятком, накрываю блюдцем и открываю телефон.
Как книгу, как историю нового дня своей жизни. В нем горсть плодов дня вчерашнего. Болеющая мама пишет: «Положила твою мандалу на лицо. Она теплая. Лечусь».
Второе упавшее сообщение – от Юли. «Вот вам, Оля, уроки по фейслифтингу бесплатно, написать пост к вам в «Добрую Работу» про себя не успеваю, напишите там за меня, пожалуйста, а мне тут негде жить, пока делается ремонт в нашей новой квартире…».
И третье – зацепилась за детскую книжку, которую ищет одна мама в моей районной группе про книжки. Ей нужна «Кто ты, няня Ву?». Может, и мне нужна для Эрика? В аудиоформате нет, зато нашла интервью Ксении Горбуновой, где она говорит про Элизабет Гилберт:
«Мне нравится ее идея о том, что все идеи живые и они кружатся над нами, чтобы найти своего человека, чтобы воплотиться через него в этот мир…».
Мужа все нет. Уже волнуюсь. Разделала папайю на две лодочки. Сначала почистила одну лодочку. Маловато. Вторую. Положила оранжевые кусочки горкой на оранжевую тарелку. Жду.
Слышу звон монеток. Пришел. Рассказывает, почему так долго. Смеется. Ну, значит, хорошо, если смеется. Оказывается, стоял в очереди в школьном букшопе. Понедельник утро, нам в пятницу позвонили, что наконец приехал учебник по математике, можно идти покупать.
– Что, все наши родители за учебниками пришли?
– Если бы. Никто, кроме меня, этот учебник не спрашивал. А там знаешь что?
– Что?
– Не угадаешь. Народ еще только учебники и канцелярию по списку покупает.
– Господи, уже вторая неделя занятий же идет.
– Ну вот да. А они там со своими списками в телефоне и с огромными пакетами.
Я вижу мужа героем, он сражался за учебник, как прошлый раз я сражалась за то, чтобы подойти и спросить, привезли их или нет.
А все дело в том, что у ланкийцев нет понятия «очередь». И даже если ты продвинулся вплотную к прилавку, это ничего не означает. Через мое левое плечо тянется рука с деньгами, справа мама задает вопрос. Так что это как регби. Сгруппироваться, мягко толкаясь добраться до прилавка, закрепиться там, набрать в рот воздуха и кричать двум работницам букшопа: «Экскьз ми, экскьюз ми!»
Прошлый раз играла я. В этот раз – папа. И он добыл математику! И даже записался в журнале на недостающий «Сайнс». Побежал отдавать его в класс, а тут хлоп! – все застыли как вкопанные, кто где стоял. Это после песни «Намо, намо…» в динамиках раздается гимн Шри-Ланки. Все стоят, и он стоит с учебником. Отыграл гимн, все побежали по своим делам. А в корпус папу не пустили. Говорят, скажите, куда передать, мы передадим. С таким трудом добытый учебник уезжает из папиных рук куда-то наверх, со старшеклассниками…
– Вроде я им объяснил все, что Эрик, секонд и.
– Эх, надо было Primary 2 Е говорить. Или просто – белому мальчику передайте, пожалуйста. Он же один белый в школе.
Посидели на веранде, посмотрели свой телевизор – каждый день там показывают природу. Иногда со скачущими белками, иногда с пасущимся на газоне варанчиком. Сегодня даже сняли на видео, как из тихого далекого шороха и серо-синей тучи приближается шум, и наконец с грохотом проливается на лужайку небесное ведро. А мы сидим и едим хрустики с йогуртом, заедаем папайей и я пью свой остывший кофе.
Я говорю:
– А скажи, что здесь дожди не такие унылые?
– Да, лайтовый вариант московской осени. Там у меня настроение прямо сильно портится, а здесь терпимо. Хотя все равно портится, и хочется уже поскорее, чтобы солнышко обратно вышло.
Потом оба позанимались каждый своим английским по приложениям.
Потом я пошла на кухню и надо готовить обед. Включила лекцию по ахимсе, порезала лук, положила в мультиварку дробленую пшеницу, которую мы назвали «булгур» для простоты и привычности. Супчик пошел готовиться, а лекция – все о том же, что идеи живые, и что божественные идеи только и ждут, когда ты наконец перестанешь брыкаться своим эго и станешь проводником божественного в этот мир.
Пришла идея нарисовать Юле мандалу, чтобы она быстрее устаканила свою новую жизнь. Юля – это еще один штрих меня, а ее муж – штрих моего мужа. И их сын – чуть помладше Эрика.
А еще пришла идея сесть и писать дальше свою повесть, пока варится суп и не сильно дергают на основной работе. На основной работе – Москва, и она отстает от нас на 2,5 часа. Это дает мне возможность проживать прекрасное тихое свое утро!
И даже время поискать, кто же такая эта сказочная Элизабет Гилберт с «живыми идеями». Оказалось, автор «Есть, молиться, любить…» А про идеи – в ее книге «Большое волшебство».
«…Идеи действительно живые, идеи действительно ищут человека, наиболее подходящего для взаимодействия, у идей есть осознанная воля, идеи действительно перемещаются от одной души к другой, идеи всегда будут стремиться найти самого быстрого и эффективного «проводника» (так же, как это делают молнии)».
Сходили за ребенком в школу. Поработала на одной работе – Доброй. Поработала на другой работе – корректором в небольшом рекламном агентстве.
Вечером помылась в душе на заднем дворе. Только в этом душе есть старенький накопительный подогреватель воды под навесом. Вечером там здорово – видны звезды, а облупленной краски на стенках – не видно. Но днем видно дерево бодхи, остроконечные крупные листья которого свисают с соседского участка прямо в нашу душевую. И можно сидеть на сером пластиковом стульчике у серой шершавой стены и смотреть на небо, дерево бодхи, пальму без листьев у соседа, в дырках ствола которой снуют туда-сюда дикие зеленые попугайчики.
И вот уже обычный наш день подходит к концу. Мы лежим всей семьей под балдахином. Привычно пахнет сыростью, слышно, как у соседей щелкают щеколды на дверях – такие же, как у нас. Я глажу спинку своему длинноногому худому лягушонку и шепчу:
– Как же я тебя люблю!
Он поворачивается, гладит меня по щеке и отвечает:
– И я тебя очень люблю!
Мы беремся за руки, и он засыпает. А потом засыпаю и я, уходя в свои миры, где какая-то другая работа, другие люди и другие города.
Слоны
Села рисовать вчерашнюю картинку. По треугольному миру шла семья слонов – впереди слониха, позади слон, посерединке – слоненок. И еще раз шла, по другой грани. И еще раз. А во внутреннем треугольнике поселились три черепахи. И вчера я все нарисовала им наоборот – передние руки с кулачками, а сзади длинные серпы плоских лопастей-ног. Посмеялась. Перерисовала.
И тут мне вспомнилась еще одна мечта. Когда мы сидели в Москве на оранжевом кухонном диванчике и выбирали виллу для коливинга. И я мечтала, что нарисую на ней деревянную вывеску: «Вилла черепаха». И покрашу стену в желто-зеленый. А когда мы все обустроим и повесим новогодние гирлянды на веранде, тогда только мы пригласим туда жильцов, с которыми нам хотелось бы поделиться этим милым и уютным пространством, наполненным любовью и желтым светом из дырочек плетеных абажуров…
Это было в сентябре прошлого года. И вот я сижу и рисую черепаху на вилле с зеленой стеной. А желтый умный свет муж привез сюда в апреле. За окном – вечнозеленый пейзаж, на календаре – снова сентябрь.
12 лет вместе
Вчера, 10 сентября, нашей семье исполнилось 12. Не отмечали. На улице шел дождь. А мы съездили в супермаркет и раскладывали продукты в холодильник. А на поджарке овощей у нас кончился баллон с газом. Впервые он продержался так долго – 12 килограммов газа хватило нам на 5 месяцев. Мы позвонили хозяину. Он позвонил кому-то еще. Через 20 минут в ворота въехал байк с новым баллоном и человек в дождевике молча занес его и вынес наш старый. Взял 3500 рупий и уехал в дождь. Мы продолжили готовить свой непраздничный ужин: ребенку картошка и сосиска, нам чипсы из вареной маниоки, порезанной как картошка-фри – соломкой. И еще нам с мужем овощная мулька из баклажанов и острого перца, очень похожего на болгарский.
А вечером Эрик зажег гирлянду, которую мы с ним покрасили еще месяц назад. Я научилась красить гирлянды акрилом еще в Москве, когда мы купили ярко-белую гирлянду и нам не понравился ее холодный свет. Тогда я намотала ее на два стула, как огромный моток ниток, и раскрасила лампочки в желтый, зеленый и малиновый. Та гирлянда так и висит в Москве. И мы включали ее по праздничным вечерам, или просто для поднятия настроения, когда Эрик еще был маленьким. А теперь – мы с Эриком раскрасили новую гирлянду, и вчера он зажег ее в нашем новом доме.
Вот так мы отметили 12 лет вместе – гирляндами, новым газом и еще сменили все три свои зубные щетки. К новому циклу готовы.
А вечером этого же дня я сижу на закрытой крышке унитаза, ребенок стоит передо мной, я чищу ему зубы и приговариваю: «Какой ты у меня хороший, какой красивый, какой умный. Ты знаешь, что ты для меня самый-самый и я тебя очень люблю». – И ты у меня самая любимая мама на свете, – отвечает он и обнимает меня за шею и гладит по щечке.
И вот это прямо самое теплое, самое приятное.
После влюбленности
Мы влюбились в эту страну. Мы решили жить с ней вместе. И на первых порах, как все влюбленные, прожили на эйфории, на гормонах влюбленности. Ах, эти милые бытовые проблемки, ах, это приятное хомячковое обустройство быта. Морковь нам казалась самой сладкой, картошка со вкусом детства, на манго я была готова молиться. И я кричала в эфир: «Ребята, это райский остров, здесь есть все для счастливой жизни!»
Но манго стало привычным, кокосовое масло – ежедневным и единственно возможным маслом для жарки, эйфория от свежего воздуха, океана и свежих продуктов прошла, а проблемки остались.
За стадией влюбленности в отношениях со страной наступил этап пресыщения. Словно спасительная пелена позитива все-таки упала с моих глаз, и уже было невозможно натянуть ее обратно.
Муж сигнализировал о своем дискомфорте сильно раньше – практически с первых дней. Я терпеливо пыталась адаптироваться и искать во всем что-то хорошее.
Например, я радовалась, как у них все умно устроено с вывозом мусора. Во вторник – только органика, в пятницу – переработка. Я старательно разделила переработку на несколько мешков – отдельно бумагу, отдельно пластиковые бутылки, отдельно тетрапаки. Несколько недель бегала за трактором и заглядывала в белые грязные мешки, которые болтались позади тележки. Каждый раз мне говорили – давай все сюда, наверх, в общую кучу, мы потом разберемся. Причем в пятницу кидали все без разбора. И пакеты с органикой, и переработку. Потом я успокоилась, и мы стали просто делить мусор на органику в ведро, и на переработку в отдельный здоровенный мешок.
Еще меня радовало, что у них были ценники на всех продуктах и не надо было торговаться до опупения, чтобы просто купить молоко и хлеб. Цены были одинаковыми и в маленьких палатках, и в больших супермаркетах. Правда, и выбор продуктов был везде одинаковым, но мы же про хорошее, да?
Мы каждый раз при переезде думали, что вот теперь-то точно будет лучше, а лучше все не наступало.
ЧАСТЬ 4
Повзрослели
Эрик валяется на черном мягком диванчике в гостиной. На обивке трещина, но мы купили зелененький пледик, и нам стало уютно и тепло в доме с белыми стенами и белой плиткой на полу. «Это как дети любят плюшевые игрушки, так и взрослые любят плюшевые вещи, им становится уютно в доме». Эрик валяется, я сажусь и глажу его по коленке, которая болит. Говорю:
– Может, у тебя болит, потому что и у меня левая коленка болит?
– Это почему?
– Ну, хоть ты и полностью из папиного сперматозоида, но родился из моего животика. Представляешь, ты там 9 месяцев во мне жил. Мы с тобой сильно связаны.
– Веревкой, что ли?
– Были и веревкой. Пуповиной.
– Мам, а почему я не помню, как я в животике жил?
– Ну все дети забывают, и ты еще там не видел ничего и не дышал.
– А как я ел?
– А вот через веревочку в пупочке. И лежал ты там вниз головой.
– Как? А разве я не ножками вылезал вперед?
– Нет. Ножками не так удобно, как же тебя тащить за ножки? А там, где голова вышла, там и все остальное пролезет.
– Мам, а тебе не было больно?
– Знаешь, котеночек, вот именно когда голова лезла – совсем не было больно. Организм он мудрый, он – раз! – и отключил боль. Больно было в спине, когда схватки были.
Мимо проходит улыбающийся папа.
– Да, и я маме спину массировал.
– Да, папа мне помогал. А до рождения папа клал руку на животик и разговаривал с тобой. А ты слушал.
– А я ему что-нибудь отвечал?
– Нет, ты же говорить тогда еще не мог. Только плавал там и палец сосал. Мы на УЗИ видели. Лежит и палец сосет.
– Плавал?
– Да, ты думаешь, почему все так любят воду? Потому что все вспоминают, как в животике было хорошо плавать.
– Мне кажется, что мне там не очень нравилось плавать. Я нырять боюсь.
И тут я вижу белый дым из кухни и горелый запах.
– Аааа, котлеты-то сгорели, пока мы с тобой болтали!
И я убегаю спасать тыквенно-чечевичные котлетки и кухню. А так бы болтала и болтала, очень мне нравится просто болтать с ребенком.
А готовить не очень. И еще быть стволом родового древа – тоже не очень. Постоянно хочется сбежать и просто рисовать, сидя на полу в гостиной, у того самого черного диванчика. Хочется вставать с мыслью, каким цветом сегодня продолжать мандалу, а не что приготовить на обед и не забыть купить тетрадку ребенку к завтра…
Хочется быть ребенком и с ребенком, и творить. И тогда папа говорит, что мы с Эриком два ребенка. И разбрасываем свои игрушки, и отвлекаемся от дел, и не хотим делать то, что нам не нравится, а нам лишь бы дурачиться.
А иногда мне кажется, что папа с Эриком тоже как два ребенка. Когда муж наорал на ребенка и говорит мне:
– А чего он не может не орать, а сказать нормально?
– Ну, пап, ему 6, а тебе 45. Вот почему он еще не научился контролировать свои эмоции, я понимаю. А вот почему ты не можешь не орать, а говорить спокойно, вот это у меня вопрос. Будто ему 6, а тебе 7. И вы – как два мальчика, которые обижаются друг на друга.
Мальчики-мальчики. На самом деле все мы взрослеем. Эрик вынужден взрослеть просто семимильными шагами.
В ноябре ребенок приехал к океану в нарукавниках с Маккуинами и с боязнью нырять. Потом в бассейне пробовали без них и просто держать под живот. Потом купили ему очки, он сам их выбрал и просил, но он отказался в них плавать. И я продала их.
В бассейне в Малайзии в июне он уже поплыл самостоятельно. В августе во время поездки в Анурадхапуру, древнюю столицу Шри-Ланки, в отельный бассейн пришла группа школьников в плавательных костюмах, очках и шапочках и вроде как с тренером, а родители с мотошлемами разместились на стульчиках под навесом. Мы, конечно, были в шоке, но состояние шока от страны уже стало привычным, и мы просто вылезли из бассейна и ушли. Хотя тренер говорил нам: «Вы нам не мешаете, купайтесь, купайтесь, мы тут с одной стороны потренируемся». А в сентябре в школе в расписании поставили бассейн. В обязательном порядке. И мы уже примерно представляли, как выглядят занятия. Мой ребенок да никогда не сможет надеть шапку (ааа, волосы больно!), очки (я утону, не умею, боюсь), костюм (неудобный, жмет, велик, мал, царапается, молния плохая)… Господи, мой ребенок не умеет делать самолетики в 6 лет и завязывать шнурки. Мне стыдно, на мне загорается вывеска: «Я плохая мать». Наверное, такая же вывеска загорелась и на папе, и мы взялись за дело.
Один раз Эрик посидел рядом с учительницей и посмотрел, как дети плавают, поэтому мы хотя бы имели представление, что нам покупать. И несмотря на протесты Эрика, что он никогда не сможет нырять, и прыгать в бассейн с головой, как все прыгают, забрались на байк и поехали покупать принадлежности. Пусть хотя бы сидит с учительницей на скамейке в костюме, как все.
Он выбрал синий костюм с желтыми полосками.
– Ни у кого желтенького нет, я буду выделяться.
И на очередных выходных мы поехали обновлять костюм в бассейн в Велигаму. Он даже научился надевать шапку сам и не орал. Так, осталось уговорить на очки. Папа ушел на спот, посерфить, а мы с Эриком пробовали надевать очки, чтобы «вот придет папа, а мы ему покажем, как Эрик умеет». Надел, заорал, сняли, снова надел, постоял лицом в воду, не умер, снова снял. А потом пришла девочка Тася 6 лет и стала кидать ракушку в воду, а он доставать. В очках. В общем, когда пришел папа, ребенок уже не боялся очков и воды и просил купить ему «Майнкрайт», потому что Тася играет в него на планшете.
В понедельник ребенок ушел на физкультуру. Пришел и говорит: «Мама, папа, я плавал сегодня с доской, лицом вниз, как все. Мне понравилось». У нас отвисла челюсть, мы думали, что еще месяц он будет ходить и смотреть.
А я почувствовала, что повзрослела через несколько дней. Когда у папы затренькали сообщения на телефоне: «Ваша покупка оплачена. $40». И еще одна. И еще. Переглядываемся, понимаем, что карту сперли. «Блокируй карту!» – кричу.
– Тут какие-то игры покупают. Три игры купили. Если я ее заблокирую, мы останемся без зарубежной карты!
– Ну писец… – выдыхаю я. – А какие игры?
– Какие-то машинки.
– А не мог Эрик что-то скачать?
И мы бежим к ребенку, у которого как раз сейчас сеанс игр на его телефоне. Мы сами разрешаем ему играть час в день. Но скачивать новые игры запретили, потому что не сможем проследить, где ему еще рано, а где нет. И вот тут выясняется:
– Ну, мне было скучно в старые играть, и я на рекламу нажимал и скачивал каждый день. Сегодня скачал две новые.
Я бегу читать, как отменить покупку. Мы находим форму, заполняем и ставим на его телефон родительский контроль. После этого я сажусь перед ребенком и очень серьезным спокойным тоном произношу:
– Так, ребенок, кричать мы тебя не будем. Но наказать тебя нужно. За то, что без спроса скачивал и врал. А мог бы попросить, и я бы тебе скачала новые, под моим присмотром. Чтобы ты запомнил, что так делать не надо, мы лишаем тебя игр на 4 дня.
– А сладостей тоже не будет?
– Ну почему же, сладости тут ни при чем. Сладости у нас после еды, а с едой ты ничего не натворил.
– А мультики вечером?
– И мультики будут. И даже аудиосказки можно слушать. А вот игр никаких, пока нам не вернут деньги.
И вот для меня это был момент взросления как родителя. Прямо на целый уровень.
Ребенок испугался так, что боялся даже заикнуться об играх еще неделю. Потом мы стерли новые, нам вернули все деньги, а еще через несколько дней он снова стал просить «Майнкрафт». И за то, что он начал слушаться меня и учить английские слова к пятничному диктанту я скачала ему бесплатный аналог «Майнкрафта», такой, где можно бегать и строить. Чтобы не было как с первыми очками для плавания или с детскими секциями, когда мы платили, а он стоял в дверях детского клуба в распор и орал, что не пойдет. Или в 5 лет ходил на занятия гимнастикой и пропускал упражнения. Кувыркаться – боюсь, под веревку лезть – не могу. «Тренер сказал, что это змея и надо под ней проползти».
В общем, мы с ним повзрослели. И он даже пошел на онлайновый английский в «Фоксфорд». Это ничего, что орет и затыкает уши, когда включают приветственную песенку. Ну, сижу рядом с ним и выключаю звук. С каждым разом выключаю все меньше. А через 5 занятий утром готовлю ему блинчик на кухне, а он сидит и тихонечно поет: «хелло, хеллооо»…
