– А мне что делать?
Молодому человеку стало жалко Савинкова, и он, как бы извиняясь, пробормотал:
– Простите, что не сможем Вас защитить, простите. Вы нам нравитесь, но мы не можем…
И молодой мужчина, махнув рукой, покинул Савинкова со своими друзьями. Когда они ушли Савинков покрутил у виска, Клепиков только развёл руками как-то неловко улыбаясь.
– Ты слышал, Флегонт? – Подбодрил друга Борис. Они не могут! А нам с тобой, выходит, защищать Керенского вдвоём? Он ещё мне скажет, что не нужно.
– Тогда выход один. – Посерьёзнев, сказал Флегонт. – Спасать самих себя.
– Свои собственные шкуры? – Подмигнув другу, стоя у окна в пол оборота, – сказал Борис. Клепиков молча кивнул головой. Савинков думал было идти найти хотя бы генерала Алексеева, как к нему вошла вторая делегация в составе людей постарше.
…1917 год.
….восход на Дону начался.
Борис Савинков и Флегонт Клепиков спешили на Дон. Их дорога лежала через Воронеж. Приюта Савинков, чтобы переночевать, решил просить у Анны Николаевны. Он робко постучался в дом, испросить ночлега. Анна была ещё в трауре, и Савинков деловито спросил: – что случилось?
– Мужа убили. Если ты добрый человек, проходи. – Улыбаясь, сказала Анна Николаевна. Но улыбка ей дорого далась. Приём гостей случился через три дня после трагедии. И Анна не хотела никого видеть, а мужчин она после случившегося и вовсе боялась. Савинков заметил это, и сказал:
– Не бойся. Я просто так не палю из револьвера.
Пульхерия принесла самовар и плюшки.
– Очень хотелось бы на это надеется, барин. – Пульхерия сказала с сарказмом. Барин усмехнулся, но на всякий случай решил себя не выдавать, шикнув на Флегонта, который мгновенно вспомнил условия игры, тоже усмехнувшись. С другой стороны собирать про себя сплетни Борис Викторович любил всегда…
…. Кто к ней приходил этим сентябрём, Анна Николаевна так никогда и не догадалась. Хотя после суда над Савинковым, Зина узнала мужчину на портрете, но ради блага матери решила молчать.
– Надо же, он нас не тронул! – Удивилась Зина такому благородству Савинкова, и, всплакнув по нём после его смерти в 1925 году, перекрестилась.
старинная усадьба под Воронежем В. была прекрасной. Яркие беломраморные стены. Почти дворец! Историк и преподаватель истории в школе Михаил Венгеров любил здесь проводить свои дни за чтением книг и исторических рукописей, а также за работой. Красивый интерьер. Прекрасно сервированная посуда. Его женой Анной всё было организовано как нельзя лучше. И прислуга была неизбалованная. Никогда не требовала никаких надбавок, улучшения условий. Под Воронежем находился Рай, который в 1917 году превратится в ад. Но это будет не скоро. А пока 52-летний школьный учитель рад был здесь проводить каникулы. Анна Николаевна, урождённая дворянка Максимова, смотрела на мужа всегда с удивлением. Его занимали только книги. Прошлым летом, когда Зинаида Михайловна была на каникулах (Зина была студенткой математического факультета), отец ей как-то подарил Хранителя. Хранитель – небольшая красивая шкатулочка из золота, расписанная красивыми синими красками – очень понравилась дочери. Папа сказал ей, что этот хранитель будет оберегать её от бед. Зина поверила в сказку, но ей не суждено было сбыться. Как-то гуляя в старинном воронежском парке, Зинаида поругалась с местным хулиганом и, убегая выронила Хранитель из рук. Дети, играющие в классы, заметили блестящую шкатулочку. Но малышки не знали, что это золото, и, играя в секретики, спрятали Хранитель в земле. Там он и пролежит до 1965 года, пока его не обнаружит вокалист Саша и не возвратит его хозяйке. Вернувшись с прогулки, Зиночка плакала, что потеряла Хранитель, убегая от бандитов. Но отец, обняв её, простил дочь и не сильно ругался… он был рад этому, поскольку знал, что за мистическим предметом, который творил чудеса, могут прийти.
В библиотеке, от которой постоянно хочется бежать, был его личный Ксанаду – внутренний мир, созданный внутренним демоном. Анна Николаевна, улыбаясь, смотрела на мужа.
Но полная кухарка Пульхерия Евгеньевна обняла свою госпожу, которая стояла, одетая в красивое фиолетовое платье с вязанным крючком кружевным платком на плечах, и сказала:
– Полно обижаться на барина! Он у Вас видите, какой он мягкий! Даже революционерам не сочувствует! А что там в правительстве творится, страшно передать.
– Да уж. – тревогой в голосе сказала Анна. – Против Керенского выступил генерал Корнилов. Правда поговаривают, что за всем этим стоит комиссар от Временного правительства Борис Савинков.
– Да ну? – Удивилась Пульхерия. – Неужто Савинков решился?
– Прижали хвост. – Решила Анна. – Если Савинкова прижмут, он сама смелость. Хм. Если бы любого прижали, и он был бы героем, выступив против растяпы Керенского.
– А родственники царя, что ж они? – Пульхерия не могла понять, как это царя-батюшку и вдруг предали.
– Выходит его защищает один Савинков, Дон Кихот с ветряными мельницами сражается. Не Керенский, так другой. Михаил и Ник. Ник. отказались от власти.
– Подставив жизнь бедного Николая Александровича под угрозу. Как же так! – Возмущалась Пульхерия, тоже смотря на то как Михаил Романович читал книгу. Мужчина оторвался от книги, и спросил Анну Николаевну:
– Когда ж приедут дети?
– Гриша, Николаша и Зиночка приедут с минуты на минуту. Лето же настало.
– Ну вот иди и ставь самовар. А то встали с Пульхерией как вкопанные. На меня любуетесь? На меня любоваться не следует! – Засмеялся Михаил Романович. – Я жду детей и зачитался. Хорошо у меня дети праведные, к революции отношения не имеют.
– Плохо. – Шепнула Анна Николаевна, будто предчувствуя беду. – Вообще я слышала, что лучше к большевикам присоединиться. Их больше, и они надёжнее.
– Бедный Савинков! – Засмеялась Пульхерия.
– Его раздавят. – Догадалась Анна Николаевна. – Но если он выступил против Керенского, то может быть за всеми этими беспорядками и Корниловым стоит что-то ещё. Но они могут и поругаться с большевиками. Эх, жаль Михаил Романович настолько верит в чистоту России, что не боится ничего, даже смерти.
Пульхерия выронила зеркальце из рук, которое разбилось в дребезги. Анна Николаевна занервничала. Руки её задрожали, и она побежала вместо Пульхерии ставить самовар.
Студенты Гриша, Коля и Зина приехали из института к вечеру. Небо под Воронежем затянуло тучами, и собиралась гроза. Тяжёлые, тёмно-серые, почти свинцовые тучи накрывали всё небесное полотно. Где-то разразились молнии. Михаил Романович не знал, что Гриша примкнул к большевикам.
Его покрывала сестра Зина, сочувствующая большевикам тоже. Но Михаил Николаевич и не знал, что именно это когда-то спасёт его жену Анну Николаевну, их матушку от жестокой и грустной судьбы.
Гриша и Зина таинственно, почти заговорщически переглядывались, думали сказать или не сказать матушке своей то, что встали на сторону большевиков. Для потомственных дворян это было как-то неудобно. Они чувствовали себя виноватыми перед отцом, который им столько дал – хорошее образование, книги, всегда дарил подарки. Но у Гриши была неплохая интуиция, и видимо ангел-хранитель. 18-летний юноша почувствовал, что лучше идти к большевикам. Несмотря на то, что он дворянин, юношу приняли. За убеждения, жизненные принципы и верность партии. Гриша перекрестился. Учась в Горном институте, он тайно посещал кружки большевиков, и даже слушал как-то самого Ленина. Лениным он восхищался. Это был его кумир. Но это видимо ангел-хранитель семьи поработал…
….в Воронеже в эти дни случился бунт большевиков. Дворянские гнёзда громили, и врагов выгоняли на улицу, заставляя смотреть на то, как полыхают усадьбы. Дошла очередь, и до их дома. В одну из летних ночей, когда Савинков, изгнанный из правительства, удрал на Дон, бандиты ворвались в усадьбу. То, что это были не большевики, а мародёры и явно не белогвардейцы, Гриша сразу это заметил. Отца, который по мягкости не смог оказать сопротивление, убили сразу же. Бандиты искали Хранитель, но не нашли.
17-летний Коля почему-то оказался вдруг неробким малым: он сумел лопатой врезать по голове грабителя, и отпугнуть револьвером его дружков. Анну Николаевну и Зину Григорий успел увести в подвал. Николай резво стрелял из револьвера, и Григорий, поглощённый учением большевиков, не мог никак понять, где его братец этому так научился. Понимая, что его могут и арестовать за самосуд, Николай, едва утерев слёзы, собрался бежать.
– Ты куда? – С дрожью в голосе сказала мама.
– На Дон! Бить большевиков. Там собирается весь цвет генералитета. Они победят, я уверен.
– Глупости! – Закричал было Гриша, но Николай спешно собрал вещи, и удрал на Дон. Была глухая ночь. Обоих мужчин – и грабителя и жертву, захоронили как и полагается по православному обряду. На похоронах Григорий сказал матери, что он большевик.
– Иди и ты к своим. – Убеждённо сказала Анна Николаевна, обрадованная этому. – Зина останется со мной. Ежели что обучу стрелять. Защити нас, Гришенька.
Григорий поцеловал мать, которая словно предчувствовала новую власть в стране.
– Жаль, что у Николая не вышло. – Сказал Григорий, прощаясь с матушкой и сестрой.
– Николай боится, что его арестуют. – С сожалением в голосе сказал Григорий. – Прощай, мама.
– Удачи, сынок. Победы. И защити нас.
Григорий отсалютовал и ушёл сражаться за мать и сестру.
А Анна Николаевна сказала Зине:
– Не поедешь больше в институт. Ты нужна здесь. Охранять меня и Пульхерию. Смотри, что здесь творится.
Зина, рыдая по отцу, согласилась…
Приключение в Париже
Александру Аникину
Гертруда Стайн сегодня встала явно не в духе. Ей просто явно чего-то не хватало. Женщина выпила утренний кофе, потянулась и стала одеваться. Писать что-то нынче не хотелось, и она поспешила выйти прогуляться по Люксембургскому саду вместе со своей собачкой Теслой, которая просто обожала свою хозяйку. Женщина эта была немолода, грузная и тяжело дышала. Своим костюмом, который говорил о безвкусице своей обладательницы, Гертруда Стайн отпугивала прохожих, как и копной своих белых волос, чем-то напоминавших повязкой на них картину Вармеера «Девушка с жемчужной серёжкой».