Ольга Самсонова
Ника
Всю неделю его так и подмывало позвонить Нике. Но в рамках компромисса он предпочел названивать Ларисе и столько раз переспрашивал, все ли нормально, что сам смеялся над собой. Было ощущение, что звонил исключительно, чтобы удостовериться, что та художница вообще существует и прошлые выходные были реальностью. Потом его осенило – Павел вспомнил про соцсети. Судя по страничке, у Ники все шло чудесно: она выкладывала красивые фотографии пляжа и процесса работы – краски, разбавители, холсты в работе… К пятнице он с ужасом обнаружил, что за пару дней заходил в контакт чаще, чем за последние пару месяцев. Написать сообщение он долго решался и после мучительных размышлений, волнуясь, отправил-таки: «Привет! Как дела? Как прошла неделя?».
Ответ прилетел спустя час и обошёлся в 30 обновлений страницы, четыре мата и полторы бутылки пива. Экран загорелся. Павел прочитал: “Привет. Норм. Спасибо огромное еще раз. Устала даже рисовать. Сегодня иду на вечеринку. Соседи у вас что надо!”.
Он едва не поперхнулся. С соседями они особо не общались, но в том, что они весьма влиятельные люди, сомнений не было. А если Ника скажет, что живет в его доме? А если она наделает глупостей? А если что-нибудь наговорит о нем? А если она специально приехала за ними следить? С ними знакомиться? А вдруг она проститутка или торгует наркотой… Павел выругался – ему было ненавистно ощущение, когда все выходит из-под контроля. Не успев остыть, он уже ехал в такси.
Дорога ожидаемо заняла уйму времени. Павел возненавидел пробки, дачников, загород… но ещё больше себя за этот поступок. За то, что вообще допустил такое. Конечно, можно было бы позвонить и в очередной раз устроить допрос Ларисе, но это казалось ему глупым. То есть, еще более глупым. К дому он подъехал в совершенно растрепанных чувствах, испытывая злость и смущение одновременно.
Его встретила тишина. Испуганная Лариса вышла далеко не сразу.
– А, это вы, Паш. Вам что-нибудь нужно? Я уже спала практически.
– Нет, все хорошо. Приехал вот на выходные… У вас все хорошо? – он помедлил, но спросил, – Как Ника?
– О! Ника – чудесная девушка! Просто радость, да и только. Надеюсь, вы поженитесь! – оживилась Лариса.
– Да нет же… Ох, Лариса, – пришлось собрать все моральные силы, чтобы сохранить хоть какое-то спокойствие – так она где?
– Ее пригласили на вечеринку, ушла плясать.
– Хорошо. Прости, что разбудил.
Лариса попрощалась и ушла, а Павел, слишком взбудораженный, чтобы спать, решил прогуляться вдоль берега. Полная луна красиво отражалась в воде. Вдали виднелись огни города. Откуда-то доносилась ритмичная музыка и его так и тянуло пойти послушать, откуда именно.
Злой и уставший, он задремал прямо на диване в гостиной, поэтому от звука открывающейся двери моментально подскочил. Глазам потребовалось некоторое время, чтобы узнать Нику в белом расплывчатом пятне. Видно было, что она изо всех сил старалась не шуметь.
– Который час? – спросил Павел нарочно громко, чтобы обозначить свое присутствие. Ника взвизгнула и подпрыгнула, выронив то, что держала в руках. В миг она долетела до выключателя, но ей потребовалось время, чтобы нащупать его на стене. Глаза резануло ярким светом.
Как только Павел увидел ее, на него накатила волна необъяснимой ярости. Ника была в мужской белой рубашке, раскрасневшаяся, с растрепанными влажными волосами и горящими глазами.
– Милый наряд! С соседями ближе знакомилась?
– Да, я же писала, что…
– Да, они мне тоже так и суют свои рубашки… – Павел злился, но не мог и даже не хотел унять эту ярость.
– А, это… Так было просто удобнее…
– Ну, конечно, удобная классика – девушка в его рубашке… А как же твои отношения?
– А при чем здесь они? – Ника начинала свирепеть.
– Да, конечно, ни при чем… Видимо, у вас долгие, но свободные отношения.
– Да если и так, тебе-то что с того?
– Да потому что ты в доме моего отца! Вообрази, какие пойдут слухи! Уже завтра все начнут говорить, что в его доме живет про…
– Слушай, ты себе что позволяешь? – она орала звонко, но Павла было не остановить – он вскочил на ноги и кричал теперь во всю мощь.
– Я тебя пригласил не для того, чтобы ты соседей развлекала. Думал, в 26 лет уже не нужно объяснять про репутацию… Надеюсь, под этой рубашкой у тебя осталось хотя бы белье…
– Нет! Мои трусы развиваются флагом над вашим домом! Чтобы всем было понятно, что проституточная открыта – проорала Ника. – Я уезжаю немедленно! – добавила она и, насколько могла гордо, промаршировала к лестнице.
– Вот и давно пора… – прокричал ей в догонку Павел и возглас этот потух в ночной пустоте.
Он немедленно пожалел, что раскричался. Это было абсолютно глупо, не к месту и ничуть на него не похоже. Орать, как придурок, да еще и на малознакомую женщину – это было за гранью допустимого. И как теперь быть? Что теперь делать? Не успел он осознать, что произошло и нормально успокоиться – до него донеслись легкие шаги Ники. Как ни в чем не бывало, та спустилась по лестнице и подошла к нему. Вид у нее был все еще всклоченный, но рубашку она сменила на свой длинный черный сарафан.
– Не поеду сегодня. Поеду завтра. А то этюды не высохли, а я сегодня как на зло не на лаке, а на масле писала.
Павел пялился на нее долгих секунд 10, а потом расхохотался так же громко, как орал до этого. Ника не выдержала и тоже засмеялась, сперва тихо, а потом все громче и громче. Они оба смеялись до слез.
– Слушай, я понимаю, почему ты злишься, – с улыбкой сказала она. На самом деле Павел тоже понимал, почему, и внутри все похолодело от мысли, что Ника догадалась. Ведь он хотел, чтобы на ней была ЕГО рубашка, чтобы это С НИМ она провела вечер. Он скатился до тупой ревности, и было стыдно это признать. – Я бы тоже распсиховалась – репутация важна, я прекрасно принимаю это! Но я была на вечеринке по случаю поступления в ВУЗ одной местной девушки. У них был девичник. В итоге ее подружка напилась и обрыгала мое платье. Чтобы не возвращаться в нем, мне предложили, что-нибудь из одежды. Но они такие глупые, что уже приготовились превратить все это в забаву – достали разные платья, как в тупых американских комедиях, и начали беситься, примеряя наряды. Я увидела на сушилке эту рубашку, надела ее и поспешила свалить. Кстати, я не пью алкоголь года 4, а все в округе очень уважают тебя и твоего отца.
Ника говорила спокойно, уверенно. От ее голоса веяло уютом. Павел ощущал, как разгораются от стыда его щеки. Он не знал, как извиниться. Необъяснимая нежность переполняла его изнутри и получилось выдать только:
– Прости, я дебил. Не знаю, что на меня нашло.
– Да ну, понятно же, что ты спросонья, а не со зла. Прости, что разбудила. Давай, спи дальше!
Ника быстро ушла. Уже вдогонку он крикнул: “спокойной ночи” и разулыбался, услышав: “приятных снов” в ответ. Заснуть не получалось. Снова и снова прокручивал эту сцену и поражался, с каким спокойствием она встретила его гнев, будто само собой разумеющееся. Как ловко остудила, да еще и перевела все в шутку. Спокойно приняла извинения – без всякой гордости и превосходства. Нет, он не мог разгадать Нику. Ее мудрость и внутренняя сила никак не соответствовали образу безбашенной девочки, какой он увидел ее впервые. У нее словно не было возраста, как вода она принимала то одну форму, то другую. Зато неизменными оставались природное обаяние и сила. Павел подумал, что каждый образ Ники был близок его душе и любопытство тянет наблюдать эти ее грани, превращения дальше. Проваливаясь в сон, он подумал, что еще ни с кем не был таким настоящим – со всеми своими глупостями и загонами.
Наутро об инциденте не вспоминали. На улице моросил дождь, но после недельного зноя он был кстати. Ника спустилась в джинсах и пестрой футболке. Волосы – вновь торчат и кудрявятся, как хотят, на лице ни намека на макияж. Павел подумал, что не видел девушек без макияжа, вероятно, со школы. Она показалась задумчивой и попросила Ларису сварить какао, так как "ничего милее какао в дождь не бывает". Аромат шоколада и корицы быстро заполнил всю комнату.
– А ты чего приехал? Я думала, у тебя дел гора и выходных не бывает.
– Да… эээ…
– Уж не спасать ли дом от меня? – проницательно усмехнулась Ника – Я же специально всю неделю постила Вконтакте, что с домом все чудесно – чтобы ты не переживал.
– Да, я смотрел. Спасибо! Не знал, что для меня. Покажи, что получилось?
Нехотя она согласилась на экскурсию. Комната была заставлена этюдами по всему периметру. В воздухе витал запах краски, льняного масла, лака и еще чего-то непонятного.
– Как у тебя тут голова не кружится? Такой сильный запах.
– А мне нравится, как пахнет. Я привыкла.
Этюды были разными. Первые – те, что он видел на прошлой неделе – смелые, дерзкие, размашистые. Краски открытые, яркие, словно кричат. Крайние – те, что “нельзя трогать, пока сырые” – вдумчивые, спокойные, изящные. Портреты детей забавные, но торопливые, видимо она спешила уловить моменты. Был даже красивый портрет молодой загорелой девушки.
– Вот, это у нее я вчера была, – показала Ника ногой на этюд.
– Аааа, это ж Катя.
– Ооо, узнаваемо! Отлично!
– Ты действительно молодец! – с жаром похвалил Павел. Ника была явно смущена, но похвалу ей было слушать приятно. – Все-таки с солнцем – самая красивая, – подвел он итог, осматриваясь еще раз. – Я бы даже ее повесил. – Девушка рассмеялась.
– Да, ты, я смотрю, такой себе знаток-ценитель. Нет, я не подарю тебе эту ерунду, можешь даже не просить. Сегодня – максимум завтра все как раз досохнет, и я поеду.
– Куда? – поспешно спросил Павел. Ника удивленно приподняла бровь.
– Так домой, как договорились. И дел у меня накопилось. Да и Славичек вернулся.
Павел мигом представил себе крепкого бородатого альпиниста, одетого в стиле канадских лесорубов. Как он, раскидывая грязь с ботинок и погромыхивая 80-литровым рюкзаком, бежит с криками "я вернулся". В груди что-то неприятно заворошилось. Нет, сегодня это была не ревность, а скорее тоска. Сейчас он думал о Нике как о сестре – тепло и нежно, с непонятной заботой.
Дождь за окном усилился. Сперва слабый и нерешительный, к обеду быстро набрал обороты и теперь лупил по крыше и подоконникам совершенно не стесняясь.
– Давай порисую тебя? – предложила Ника.
– Голым? – мгновенно отозвался Павел. Девушка заразительно рассмеялась.
– Нет, прости, милый, но нет. Я имела в виду портрет.
– Я пошутил, – запоздало сообщил он, но никто этого не услышал. Увлеченная Ника уже накидала тюбиков и кистей в этюдник, а теперь выбирала одну из грунтованных картонок.
Устроились в гостиной. Все шторы были бесцеремонно сдвинуты в угол – чтобы было больше света. Павел уселся в кресло, но расслабляться не приходилось – примерно полчаса Ника заставляла его крутиться вместе с креслом на месте, чтобы наконец-таки установить его идеально. А еще она буквально заставила его включить телевизор, чтобы он не проклял все минут через 10. Ее опасения были обоснованные, так как Павел устал от своей недолгой карьеры натурщика еще до того, как Ника приступила к работе.
Говорить ему строго запретили. Но, погруженная в процесс, она то и дело вскрикивала: “шея”, “подбородок”, “нос”, "куда ушел нос!? ". Стараясь даже не моргать, Павел от скуки гонял 150 телеканалов по кругу. Если это и действовало на нервы художнице – она помалкивала. В те редкие минуты, когда работа шла над руками или плечами, Павел поворачивался и наблюдал за работой. Ника выглядела особенно необычно, начиная с грязно-серого фартука, из карманов которого торчали тряпки и кисти, заканчивая сосредоточенно-маниакальным выражением лица. Складывалось ощущение, что она здорово злится или проигрывает грунтованному картону сложную партию в шахматы. Но несмотря на хмурый, даже злой вид, она была прекрасна как никогда. Павел радовался, что познакомился с еще одной гранью Ники.
Примерно через час было велено встать и размяться, но подходить к портрету она запретила строго-настрого. Еще одна передышка случилась спустя полчаса, когда нужно было почистить палитру. За это время Павел успел посмотреть по телевизору, как женщина в белом проверила чей-то туалет, а пара украинцев посетила Нью-Йорк. В животе уже давно и настойчиво урчало, но у Ники был такой яростный вид, что заикнуться об обеде Павел побоялся.
На улице становилось все темнее. Дождь стоял стеной, а черные тучи намертво заволокли небо. Примерно когда он подумал, что умрет от голода в этом самом кресле, девушка отложила палитру и кисти, сняла фартук и бухнулась на диван.
– Перерыв? – радостно спросил Павел, не веря своему счастью.
– Я закончила, – устало сообщила художница.
Подавляя порыв пуститься вприпрыжку до холодильника, он сел рядом с Никой на диван.
– Ну как?
– Неплохо, кстати… вот только глаза…
Она посмотрела ему прямо в глаза, и Павел застыл, боясь моргнуть и пошевелиться. Он смотрел в ответ в ее серые бездонные глаза, и чем дольше это продолжалось, тем ближе и роднее казалась ему девушка. Все вокруг стало неважным, как будто теперь только этот контакт имел смысл. Он не понял, как обнял ее, и в какой момент впился губами в ее губы. По телу пробежало электричество. Секунда прошла или неделя – не понятно. Время будто пошло в другом ритме. Ника отвечала на поцелуй нежно и яростно одновременно, и не было ничего прекраснее этого. Внезапно все оборвалось. Она отскочила, и прежде чем Павел успел хоть как-то прореагировать, выбежала на улицу через террасу.
Следом за ней он не пошел. Было несколько вариантов развития событий, и ни одного он не хотел. Произошедшее было непростительной ошибкой, и теперь уже ничего не станет как прежде. Чтобы отвлечься, Павел подошел к этюднику. Портрет получился пронзительным: серебристые тона, размашистые штрихи. Его собственное задумчивое лицо, короткие волосы. Казалось, что вот-вот его окликнут и он обернется. Все нарисованное пространство звенело, казалось, даже звук дождя идет не с улицы, а из картины. Идти за Никой он так и не решился, хотя хотел. Победила та часть его сознания, которая порой говорит голосом отца: "У нее отношения. У тебя Аврора". Девушка вернулась спустя час – насквозь вымокшая и растерянная. Вмиг сбежала по лестнице, и, судя по звукам, отправилась принимать ванну. Павел наскоро поел и накрыл стол для нее, но дожидаться потрусил и скрылся в кабине. Спустилась Ника уже поздно вечером и то, только чтобы наспех собрать этюдник, почистить материалы и привести комнату в изначальный вид.
6
Павла разбудило солнце. О вчерашней бушующей стихии напоминали только лужи. Не успел он прийти в себя после запутанного сна, телефон завибрировал – звонил отец.
– Сын, привет! Давно не виделись. Лариса сказала, ты у залива.
– Да, я…
– Слушай, Комаров, оказывается, наконец-то в городе, мы договорились с ним встретиться. Он сказал, ему нужно как раз в наш район и я пригласил его в дом – мы приедем днем. Скорее всего, он будет с дочерью. Ларису я предупредил.
Прежде чем сообразил, что ответить, разговор был завершен. Он тяжело вздохнул. Примерно так и представлялся ему худший вариант развития событий. Вероника уже завтракала, и Павел обрадовался, что застал ее, но понятия не имел, что сказать.
– Привет! За мной заедут в обед, это ничего? Я все собрала, и готова ехать хоть сейчас. Просто мне было бы удобнее дождаться обеда.
– Привет… может, поговорим по поводу вчерашнего?
– Не помню, что такого было вчера, что можно было бы обсудить. Ведь ровно ничего не было, Паша!
Ели молча. Он прикинул, что даже если отец застанет Веронику тут – все в пределах разумного. Она действительно собрала вещи – он видел аккуратно перевязанные стопки холстов, картонок, собранный этюдник и сумку. На ней был все тот же черный сарафан, но сегодня она надела его с цветастой майкой. Волосы приглаженные, глаза подведены. “Уж не для меня ли она нарядилась?", – мелькнула мысль в голове Павла, но он не понял, как к этому отнестись. Ника закончила завтрак, сполоснула чашку и ушла прогуляться с фотоаппаратом. Павел выдохнул с облегчением. Так действительно было лучше.
Отец и Вероника зашли в дом одновременно. Только Роман Витальевич – с парадного входа, а девушка с террасы. Павел ощутил, как у него вспотели ладони и поспешил их вытереть о джинсы. Следом за отцом был Комаров, и через окно он заметил, что у машины стоит Аврора. Видеть всех разом было настолько странно, что на секунду даже показалось, что все это глупый сон. Но ошибки не было: Аврора во всей красе – в блестящем топе, с идеальным макияжем и на шпильках – определенно стоит у их дома. “Ей бы место в клубе, а не возле клумб”, – подумал Павел. Он перевел взгляд на Нику, размышляя, как бы всем ее представить, но заметил, что она, раскрасневшаяся и довольная, смешно ерзает на месте, словно маленькая девочка. Казалось, вот-вот бросится вприпрыжку. “Что это с ней?” – мелькнул вопрос, но мгновение спустя все прояснилось.
Вячеслав Игоревич Комаров – здоровый мужик под два метра ростом, с залысинами в коротких седеющих волосах и обтянутым джемпером брюшком – пулей помчался к Нике и обнял ее с таким жаром, что Павел испугался, не сломает ли. Затем он закружил ее в объятиях. Аврора зашла в дом и бросила на них взгляд, после которого можно было ожидать раскаты грома. Пожалуй, никогда еще Павел с отцом не были так похожи в своем недоумении.
– Вероничка, я так скучал! – ворковал Комаров, не выпуская ее из могучих объятий.
Павел сроду не мог представить такого выражения на физиономии Комарова. На какой-то безумный миг ему даже подумалось, что Вероника – сестра Авроры. Но потом Вячеслав Игоревич смачно поцеловал Нику в губы, и до Павла дошло, кто такой Славик.
Первым пришел в себя его отец.
– Вячеслав, я так понимаю, это та самая Вероника Сергеевна, о которой вы говорили?
– Та самая! – он немного отошел от Ники, но продолжал держать ее за руку, – стечение обстоятельств. Она была на пленере в ваших краях, вот я и решил убить, как говорится, одним выстрелом двух зайцев, – потом он принял вид нашкодившего подростка, – прости, дорогая, я забыл, что ты не любишь это невегетарианское выражение.
