Ольга Гребнева
Волчий Рубин
Их взгляды были прикованы к гипсовому распятию, но создавалось впечатление, что они говорят не с Богом, а между собой. Молитвы повторялись снова и снова, женщина иногда сбивалась, забывая слова, но священник легко продолжал, не давая ей оступиться и замолчать. Они не знали, сколько прошло времени, в темноте храма люди становились частичками неизменной вечности, не зависящей от внешнего мира снаружи церковных стен.
Их руки незаметно соединились. Ладони сжались, так крепко, что это должно было причинять боль. Теперь они были похожими на новобрачных, ожидающих разрешения венчающего поцеловаться. Но никто не мог сказать слова свадебного обряда над склонёнными головами еретички и инквизитора.
Стены исповедальни слышали за свой долгий век множество тайн и признаний, рыданий и даже ругательств. Но такое здесь было сказано впервые. И именно абсурдность фраз не давала усомниться в том, что это чистая правда.
-Простите, святой отец, ибо я согрешила…
-Я слушаю тебя, дочь моя.
-Я… у меня… – прерывистый вздох. – У нас будет ребёнок, Гаэтано…
***
-Это переходит все мыслимые границы! Ты, практически не скрываясь, встречаешься со своей любовницей! У тебя от неё сын! Это подрывает авторитет Церкви в целом и Святой Инквизиции особенно.
Гаэтано, склонив голову, молча стоял перед мечущимся из угла в угол кардиналом.
-Я не в силах совладать со своими чувствами. Я пытался, ваше высокопреосвященство, но я люблю её. Это не просто плотское желание, который можно усмирить постами и веригами. – Слова падали медленно, словно против воли говорившего. – Я не могу жить без неё.
Кардинал возмущённо взмахнул рукой:
-Не надо, пожалуйста, изрекать красивые слова. Ты уже давно не восторженный юноша. Если бы это была обычная девка, я и бы и слова не сказал. Назначил бы лёгкую епитимью, да и греши себе дальше. Но она же еретичка!
-Она оправдана судом Инквизиции, ваше высокопреосвященство. Бьянка давно не ведьма.
-Не смеши меня, Гаэтано! Доносы на неё попадают в твои руки, ты о них умалчиваешь, но это вовсе не значит, что о её деяниях никому не известно!
Инквизитор дёрнулся, как от пощёчины, повернул вмиг побледневшее лицо к кардиналу:
-Мне не приходило ни одного обвинения на Бьянку с тех самых пор, как она была крещена. Клянусь Господом!
-Значит, хорошо скрывает свою ворожбу. Поверь моему опыту, бывших ведьм не бывает.
***
Мальчик был удивительно похож на мать: только капля серых сумерек растворена в зелени глаз, только волнистые волосы ещё светлее, без малейшей примеси рыжины. Малыш, вырвавшись от Бьянки, пытался перебраться через бревнышко, цеплялся рубашкой, срывался, но снова и снова упрямо бросался на штурм.
Колдунье в конце концов надоело наблюдать за безуспешными усилиями сына, и она ловко перенесла его на другую сторону непреодолимого препятствия. Мальчишка возмущённо взревел, но тут же успокоился, услышав воркованье матери:
-Нет времени, Чезаре, нам надо успеть вернуться до захода солнца. Ты же не хочешь ночевать в лесу?
Они углублялись в старую дубраву как будто наугад, без тропы. Бьянка радостно улыбнулась каким-то своим мыслям, увидев в просвете стволов знакомые очертания древних камней. Капище было давно разрушено, главный камень алтаря, служивший своеобразной столешницей, съехал вбок и врос выщербленным краем в мох. Странные угловатые письмена, зигзагами спускавшиеся по безымянному идолу, было невозможно прочитать.
Женщина присела на краешек алтарной плиты, устроила непоседливого сына у себя на коленях и начала рассказывать ребёнку сказку о старых богах, владевших миром в незапамятные времена, умевших обращаться в хищных зверей и даривших своим последователям колдовскую силу.
Голос Гаэтано звенел от гнева:
-Ты опять водила его в лес! Зачем?
Девушка даже не подняла взгляда от рукоделия.
-Что плохого в том, что мы гуляем не по тесным и грязным улицам Рима? Было время, когда ты сам с радостью покидал городские стены ради нескольких часов на лесной поляне… – интонации стали игривыми.
Инквизитор вздохнул, подошёл к Бьянке, осторожно поцеловал в волосы на макушке. Она привычно прижалась щекой к его сильной жилистой руке, отложила вышивание. Обернувшись, заглянула в глаза любовника:
-Давай не будем ссориться.
-Ответь, пожалуйста, что вы делаете в лесу?
В зрачках Бьянки танцевали чертенята, не пуская внутрь, не давая рассмотреть то, что таится в глубине широко распахнутых глаз.
На площади собралась огромная толпа. Горожане со звериной жадностью во взоре пытались протолкаться поближе к месту, где, окружённый кучей хвороста, стоял столб с привязанной к нему женщиной. Толпа кровожадно шумела. Беспорядочный гул утих, когда на балконе появился человек средних лет в одеянии инквизитора. Его чёткий бесстрастный голос зачитал приговор о передаче еретички в руки светских властей, стоявший рядом глава города высказался кратко: «Осуждена на казнь через сожжение». Пока последние слова не были произнесены, рядом с приговорённой суетился священник, уговаривая её отречься хотя бы в последний момент перед смертью. Женщина как будто ничего не слышала и не видела. Духовник отошёл. Инквизитор на балконе махнул рукой, на хворост полетели факелы, сухое дерево вспыхнуло моментально, скрывая вопящую фигурку от кровожадных взглядов зевак.
-Так же ты когда-нибудь поступишь и со мной, инквизитор? – Бьянка приподнялась на кровати, облокотившись рукой на обнажённую грудь Гаэтано, вопросительно заглянула в глаза.
-Зачем ты глупости говоришь, Белоснежная? – промурлыкал он, играя её светлыми волосами. – Ты же примирилась с Церковью, раскаялась, грешишь не больше, чем все честные христиане.
Девушка увернулась от его ищущих губ и продолжила:
-А если вдруг… – она запнулась. – А если бы тогда я не написала раскаяния…
Гаэтано тяжело вздохнул:
-Тогда – костёр. Как бы это ни было для меня тяжело. – В мягкости интонаций прорезались стальные лезвия.
По коже Бьянки прошла волна дрожи, она теснее прижалась к мужчине.
-Я очень люблю тебя, святой отец. Всегда помни об этом.
-Конечно, как я могу забыть. Я люблю не меньше.
Предгрозовая духота делала лесную чащу теснее, чем обычно. Бьянка с трудом уклонялась от растопыренных сучьев, стараясь не порвать тонкое платье. На лбу девушки выступила испарина, приоткрытые губы жадно глотали замерший в неподвижности воздух. В дубраве было необычно тихо, как будто ожидание грозы истощило все жизненные силы природы, лишь иногда внезапные порывы ветра шелестели кронами дубов, роняя с них ветки, но не приносили ожидаемой свежести. Порой женщине казалось, что за ней кто-то идёт, она приостанавливалась, оглядывалась сквозь заливающий глаза пот и шла дальше, так и не увидев преследователя.
Когда за деревьями мелькнуло древнее святилище, наконец повеял прохладный ветерок, давая возможность вздохнуть полной грудью. Над поляной сошлись иссиня-чёрные тучи, готовясь разорваться молнийным разрядом. Бьянка устало опустилась на своё излюбленное место – край разрушенного алтаря, откинула со лба прилипший непослушный локон. И застыла, прикрыв рот ладонью, чтобы сдержать крик. На краю поляны, тяжело опираясь ладонью на грубую поверхность столетнего дуба, стоял Гаэтано. Его лицо было абсолютно бесстрастно, как изображение на парадном портрете. И только пальцы остервенело отколупывали кусочки растрескавшейся коры. Молча. Тут всё было понятно без слов.
Бьянка одним текучим движением поднялась, перегородив инквизитору дорогу к тайному капищу. Где-то вдали лениво заворочался гром. Лес колоннами бесконечного храма застыл, не шевеля ни единой веточкой.
-Три года назад ты говорила, что не помнишь дорогу сюда, – очень спокойно проговорил Гаэтано.
-Тогда я не врала, – голос женщины звучал под стать, без дрожи.
Священник резко ударил кулаком в вековой ствол, на костяшках пальцев выступила кровь, но он даже не поморщился. Несколько шагов – и крик:
-Ах ты дрянь! Отродье Сатаны! – Ладонь инквизитора занесена для пощечины.
Ведьма испуганно отшатнулась. Внезапный порыв ветра разбросал её волосы, взметнул широкие рукава. Она развела руки в стороны, ловя движение воздуха, глаза сверкнули ярко-зелёным хищным блеском. Вокруг колдуньи взвился вихрь прошлогодней листвы и сухих веточек, готовый по её мысленному приказу атаковать врага. Но врага не было… Бьянка тщетно пыталась проглотить колючий горький комок слёз. Смерч улёгся обратно на землю, а оставшийся ветер был вполне естественным, предгрозовым. Гаэтано неподвижно стоял в одном шаге от девушки, не отступивший перед её магической силой, не загородившийся молитвами. Только серебряный крест у него на груди горел чересчур ослепительно для такого пасмурного дня.
Тучи сверкнули молнией, по ушам ударил громовой раскат, на миг оглушив людей. Бьянка осела на траву, словно сбитая с ног грохотом. Дождь полился сразу, без предупреждения, бурным потоком. Шелест капель почти заглушил слова:
-Прости, Гаэтано… Пожалуйста. – непонятно было, плачет она или это дождевая вода стекает по лицу.
Инквизитор опустился на колени рядом с ней. Левая рука по-прежнему была сжата в кулак, кровь быстрой струйкой бежала по пальцам. Бьянка приникла к его мокрой рясе щекой, обняла за шею, продолжая шептать:
-Прости меня.
Гаэтано бережно накрыл её хрупкие плечи руками, провёл ладонью по слипшимся от воды волосам и крепко прижал к себе, успокаивая сотрясающие её тело рыдания. Ливень обрушивался сверху на беззащитные посреди широкой поляны человеческие фигуры. Перекатывались в вышине удары грома, как будто древние боги вновь зашлись неудержимым хохотом.
-Куда ты дел моего сына? – Бьянка вихрем ворвалась в кабинет инквизитора, оттолкнув в сторону пожилого монаха-секретаря.
Отец Гаэтано кивком отпустил удивлённого помощника, а когда дверь за ним закрылась, повернулся к девушке.
-Чезаре будет воспитываться в истинной вере. Я не позволю ему жить рядом с такой матерью, как ты.
-Да как ты смеешь?! – ведьма, задохнувшись от возмущения, отвесила священнику пощёчину. Замахнулась снова, но Гаэтано перехватил тонкое запястье и с силой сжал. Бьянка вскрикнула, попытавшись вырваться. Инквизитор толкнул её на стул:
-Сядь! – Подвинул по столу лист. – И прочти!
Бьянка дрожащей рукой взяла бумагу, не ожидая ничего хорошего от стандартного бланка с изображением распятия у верхнего обреза. «Епитимья возобновлена, за подозреваемой в ведьмовстве устанавливается строгий надзор, сын передан под опеку Святой Католической Церкви». В глазах девушки потемнело, со всех сторон надвинулись призраки трёхлетней давности: темнота подземелий, боль и непроглядное отчаяние вперемешку со страхом. Ставший за эти годы таким знакомым кабинет моментально превратился в ловушку.
-Опять суд? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо.
-Нет, – Гаэтано смотрел в окно, перечёркнутое частым узором чугунного переплёта. – Мне пока хватает влияния, чтобы уберечь тебя от этого. – Он обернулся, впился пристальным взглядом в лицо Бьянки. – Обещай мне, что больше не будешь делать глупостей, Белоснежная.
Девушка кивнула.
-Я не буду ходить на то святилище. Дорога туда вспомнилась мне неожиданно, пришла во сне. Я думала, может, на том месте и нет ничего, может, просто сон. Решила пойти проверить, посмотреть. А потом… мне было там так хорошо… Кто ни разу в жизни не колдовал – не поймёт. Там сила, до сих пор, хотя алтарь давно разрушен, несмотря на то, что многие десятилетия там не проводились обряды. – Зеленоглазый взгляд горел жизнью и радостью.
-Бьянка!
***
После суда ведьма была вынуждена переселиться за стены Рима, чтобы тень инквизиционных темниц не дотянулась до честных горожан. Её дом стоял, прилепившись на окраине одного из беднейших кварталов. Маленький, но даже снаружи выглядящий уютным и привлекательным, как и его хозяйка. И так же, как колдунья, будто хранящий какую-то древнюю загадку за аккуратными, занавешенными цветными шторками окошками.
Раннее утро только-только засерелось на горизонте, когда Бьянка возвращалась домой. Шагнув за покривившийся забор, она непроизвольно вздрогнула, заметив человека, сидящего на крыльце, но тут же вздохнула с облегчением, узнав своего возлюбленного.
-Ты меня напугал, Гаэтано, – чуть хрипло проговорила она. – Что ты здесь делаешь так рано?
-Лучше ты мне ответь, где ты была всю ночь, – инквизитор поднялся, расправляя затёкшую спину (видно, ожидать ему пришлось не один час).
Ведьма плавной танцующей походкой подошла ближе, усмехнулась, скидывая капюшон плаща с роскошных волос.
-Сцена ревности… – протянула она. – Впервые за четыре года… Как мило, любимый.
Ведьма ехидно улыбнулась, но присмотревшись к лицу священника, помрачнела. Инквизитор явно не собирался поддерживать лёгкий тон, которым она начала разговор. И что-то непонятное, чужое в усталом изломе бровей, тёмный осадок в выражении глаз… Чувство опасности шевельнулось в груди у девушки.
–Что случилось?
-Белоснежная, ты мне когда-нибудь врала? – вопросом на вопрос ответил Гаэтано.
-Нет, – девушка всё никак не могла понять, к чему идёт разговор.
-Тогда ответь мне сейчас, пожалуйста, правду. – Он взял Бьянку за подбородок и склонился к её лицу, словно хотел поцеловать. – Где ты была?
Теперь колдунья абсолютно точно ощутила: что-то не так, аж дрожь пробежала мурашками по спине. Утренний воздух застыл слишком неподвижно. Но гипнотический взгляд инквизитора не позволял отвлечься, требовал ответа. И глядя в любимые глаза, невозможно было соврать. И огонь в крови после этой ночи ещё не погас. И Бьянка верила, что справится с любой опасностью.
-Где?
Ответ Бьянка вдохнула практически в губы священника:
-На шабаше, святой отец. Где ещё быть ведьме в Вальпургиеву ночь?
Приказ Гаэтано прогремел приговором:
-Арестовать её!
Ведьма поражённо оглянулась, не желая верить очевидным фактам, и увидела трёх воинов и санктификатора, появившихся откуда-то из обманчивых предутренних теней и быстро двинувшихся в её сторону. Вдоль позвоночника холодной змеёй метнулся страх, но не успел вонзить своё жало в сердце Бьянки. Она, не спеша, как ей казалось, перевела взгляд на Гаэтано, склонила голову:
-Сколько чести, святой отец, для одной беззащитной девушки!
Удар ветра, рвущий спокойный рассветный воздух на куски, заставил инквизитора попятиться. Ведьма волчком закрутилась на месте, тяжёлый плащ разлетелся в стороны, открывая огненно-красное платье с глубоким декольте, струящиеся многочисленными складками рукава и подол. Фибула разлетелась в стороны, не выдержав напора. Девушка, казалось, приподнялась над пыльной утоптанной землёй двора, расплёскивая вокруг бьющую через край магию.
-Только почему ты решил, что этих солдат будет достаточно?! – Бьянка рассмеялась, в чертах лица, как сквозь полупрозрачную кисею, на миг мелькнуло нечто нечеловеческое, словно гордый лесной зверь подмигнул хищным глазом.
Гаэтано, схватившись за перила крыльца, с трудом устоял на ногах. Отступать ему было некуда, колдовской смерч перегородил дорогу, прижав священника к дверям дома.
-Pater noster… – начало молитвы унесло ветром, он закашлялся, поперхнувшись ставшим вдруг твёрдым воздухом.
Солдаты начали заученно окружать ведьму, отвлекая её внимание в разные стороны. Бьянка только усмехнулась и раскинула руки в стороны, направляя шквал вокруг себя, нападающие отступили, прикрывая лица от леденящего урагана, обдирающего кожу. Санктификатор, державшийся за спинами стражников, на секунду прикрыл глаза, шевельнул губами, и поток энергии метнулся к колдунье, разбив воздушный щит. Она взметнула раскрытую ладонь в сторону мага-инквизитора, отправив тому в лицо сверкнувшую ярко-зелёным светом молнию. Тот скривился от напряжения, на лбу выступили капельки пота, но отвёл атаку в сторону. Противники стоили друг друга, и следующее заклятье еретички схлестнулось с божественной силой над серединой двора. Обычно невидимая глазу энергия молящегося проявилась ярко-золотой вспышкой, напоровшись на очередную бьянкину молнию. Между двумя борющимися сторонами завертелся зелёно-золотой смерч, как будто две стихии сплелись в предсмертных объятиях. Ладошки ведьмы продолжали вливать силу в заклинание, порождая всё новые мелкие молнийные разряды. Усмешка на губах ворожеи светилась лёгким безумием, свойственным пьяным или идущим на смерть. И увлёкшись процессом сдерживания нападения, Бьянка не заметила, что санктификатор успел подготовить новый удар. Волна обжигающей боли пришла откуда-то справа, свалив колдунью на землю. Девушка поднялась, путаясь в пышной юбке, на лице уже не было улыбки, из носа резвой струйкой сочилась кровь.
Стражники, которых она потеряла из виду, сосредоточившись на магическом поединке, знали своё дело отлично. Они продолжали тихонько сужать полукольцо вокруг сопротивляющейся еретички, и один из солдат, дождавшийся подходящего момента, сумел подойти к Бьянке достаточно близко, чтобы накинуть ей на горло удавку. Девушка забилась в тщетной попытке глотнуть воздуха, стараясь удержаться на краю пропасти бессознания.
-Хватит! – Гаэтано перехватил руку воина, заставив ослабить удушающее давление. Второй стражник уже сноровисто связывал колдунье руки за спиной.
Грудь Бьянки судорожно поднималась и опускалась, глаза, вновь ставшие обычными, человеческими, несумасшедшими, взирали на любовника с мольбой и неверием. Она больше не пыталась сопротивляться. Гаэтано заметил движение губ, но ведьма не смогла ничего сказать, ей и дыхание давалось с трудом. Инквизитор отвернулся, бросил несколько указаний солдатам и пошёл прочь, не оглядываясь.
-Белоснежная, умоляю тебя, дай мне спасти твою душу! – губы священника были очень близко, глаза пристально оглядывали ведьму, словно он видел её в последний раз и старался запомнить каждую чёрточку в лице, каждую родинку на коже.
-Моя душа давно сгорела в адском пламени! – Колдунья рассмеялась, как бывало, ярко, жизнерадостно, зажгла дьявольскую искорку на дне зрачков. Только сейчас в смехе слышался загнанный глубоко внутрь ужас.
-Тогда я ничего не смогу сделать, чтобы предотвратить казнь. – В глазах священника полыхнуло беспощадное пламя.
-Так как вина неоспорима и подтверждена сопротивлением при аресте, не будем тратить время и сразу приступим к допросу под пыткой, – холодный, пустой голос отца Гаэтано резал душу Бьянки на части. Ведьме хотелось верить, что она просто снова видит свой давний кошмар, что вот-вот щекочущий лучик полуденного солнца разбудит её и тесные стены твердыни инквизиции останутся только чересчур ярким воспоминанием. Но верёвки врезались в запястья, и палач ехидно улыбался, предвкушая интересную работёнку. А знакомое до самой последней чёрточки лицо следователя-инквизитора стало вдруг жутким в своей безразличности.
Гаэтано прошёлся по камере, заложив руки за спину, бросил вопрос через плечо, даже не взглянув на ведьму:
-Бьянка, ты занимаешься запрещённой ворожбой?
-Да, святой отец.
-Посещаешь шабаши, встречаешься с другими ведьмами и колдунами?
-Да.
-Поклоняешься Дьяволу и его демонам?
-Я верю в старых богов, Гаэтано! Они не демоны, – девушка возмущённо вскинула голову.
Инквизитор споткнулся на ровном месте, услышав, как обвиняемая назвала его по имени, но продолжил допрос.
-Кто научил тебя колдовству?
-Моя мать. Но она давно мертва, и я не знаю, где её могила. Так что сжечь сможете только в изображении, – слова Бьянки сочились сарказмом.
-Отвечай только на заданный вопрос! Кто из горожан обращался к тебе за зельями или другой ведьмовской помощью?
Ведьма молчала.
-Начинайте.
Палач повернул колесо, руки колдуньи вывернулись вверх и назад. Мышцы и суставы возмущённо застонали, в тот же миг вспомнив прошлый допрос, словно не прошло четыре года.
Бьянка кричала недолго, опять повторилось то же самое, что и во время первого процесса, – обморок, из которого почти невозможно вывести, странная улыбка на лице.
Серые волчьи тени вели ведьму за собой через дремучую чащу, подставляли загривки под маленькую девичью ладонь, а где-то впереди заводил лунную песнь матёрый вожак.
Гаэтано сидел в кабинете за столом, уронив голову на руки. Глухая тишина давила со всех сторон, но инквизитору до сих пор казалось, что в ушах звучит крик. А сквозь крики прорывается жизнерадостный, колокольчиковый смех и шёпот в ночи.
Когда Бьянка в очередной раз потеряла сознание, Гаэтано, тяжело вздохнув, приказал приготовить всё необходимое для пытки водой.
Ведьма забилась в безуспешной попытке высвободиться от впивающихся в руки и ноги верёвок, льющаяся в горло вода не давала вздохнуть. Когда поток воды прервался, раздался вопрос:
-С кем ты встречалась на шабашах? Назови имена.
Девушка хрипло дышала, пытаясь задержать краткий миг блаженства – поймать измученными лёгкими побольше затхлого, пахнущего факельным дымом и отчаянием, но всё равно такого сладкого воздуха. Заговорила она не сразу, так что это уже можно было расценить как отказ отвечать, но отец Гаэтано терпеливо ждал.
-Я не знаю их имён, любимый.
Инквизитор сжал виски руками и севшим голосом сказал:
-Продолжать.
Стражник швырнул безвольное тело Бьянки на каменный пол, скрипнули дверные петли, лязгнул тяжёлый засов. Девушка всё никак не могла отдышаться, время от времени заходилась в безостановочном кашле. «Боги, как же больно…» Боль благодатно устроилась в теле ведьмы, не собираясь покидать его: саднили следы от пут, там где верёвки содрали нежную кожу, стонали суставы, кололо в груди, из носа лениво текла густая кровяная струйка. На фоне темноты закрытых век маячило лицо Гаэтано, искажённое от невыносимого мучения. Таким она его не видела никогда, на допросе он старался выглядеть спокойно-бесстрастным, но Бьянка видела отчаяние, бившееся за глухими непроницаемыми стенами чёрных глаз.
Колдунья немного пришла в себя, когда запор на двери снова загромыхал. «Не так быстро! Я не могу снова!» – вскричало измученное тело. В камеру зашёл не охранник, а главный следователь. В голове Бьянки засуетились путающиеся мысли, она плохо понимала, что происходит. Как будто во сне вернулась та ночь, когда они с инквизитором впервые сказали друг другу слова любви.
-Зачем ты пришёл?
Мужчина опустился на пол рядом с ведьмой, помог ей сесть и устроиться поудобнее, опершись ему на плечо.
-Зачем, Гаэтано? Перед кем притворяться? Ты же ненавидишь меня! Еретичку! – голос Бьянки звенел от слёз.
-Я люблю тебя, Белоснежная.
Утверждение звучало невозможно, но девушка тут же прильнула теснее к инквизитору и тихо заплакала. Гаэтано осторожно гладил её рукой по плечам, покрывал лёгкими невесомыми поцелуями щёки, лоб, глаза.
-Бьянка, – шепнул он ей на ухо, – смирись, пожалуйста.
-Предать всех, кто мне верил, инквизитор? Предать себя? Нет. – Ведьма отрицательно головой. – Пока боги дают мне силы, я буду терпеть.
Кардинал говорил с участием, почти ласково:
-Для тебя, Гаэтано, наверное, трудно вести этот процесс. Если хочешь, я назначу другого следователя.
-Не надо.
-Я надеюсь, что ты отнесёшься к подсудимой непредвзято, сын мой.
-Не сомневайтесь, ваше высокопреосвященство.
-Гаэтано, ведь в твоей власти это прекратить! Я больше не могу, сжалься надо мной! Так больно, страшно… Ты можешь… Прошу тебя… – Бьянка захлёбывалась словами.
Чем дальше она говорила, тем тише и неуверенней звучал голос. Во взгляде инквизитора была такая непримиримость, что все мольбы оказывались бесполезными.
-Завтра будет вынесен окончательный приговор. Ты знаешь, каков он будет, Бьянка. Ночью придёт священник, чтобы исповедовать тебя. Это твой последний шанс раскаяться и получить лёгкую смерть.
-Я хочу исповедоваться только тебе, святой отец.
Инквизитор, стоявший около порога камеры, вздохнул и приоткрыл дверь, собираясь уходить. В ответ на его молчание девушка тихо, но упрямо добавила:
-Иначе я не буду исповедоваться совсем.
Так и не сделав шага наружу, Гаэтано с проклятьем захлопнул её. Бьянка уже стояла рядом, такая тоненькая, беззащитная, словно накрытая тенью надвигающейся страшной смерти. Она протянула ладонь, положила на грудь мужчины, привстала на цыпочки, потянувшись губами к губам. Гаэтано чуть отстранил её:
-Это тебе не поможет, ведьма.
Колдунья грустно улыбнулась:
-Четыре года назад ты тоже так говорил. Останься со мной, пожалуйста. Просто поговори.
Из горла Гаэтано вырвался стон, он сильно сжал колдунью в объятиях, так что она еле смогла сдержать крик.
…-А ты не верил, когда я говорила, что всё идёт по кругу в нашей жизни. В прошлый раз наша с тобой встреча здесь несла за собой спасение, сейчас – смерть, – Бьянка произносила слова медленно, успокаивая себя размеренным ритмом собственной речи. – Почему ты так поступил со мной?
-Я хотел дать твоей душе вечную жизнь. Прости меня, мне не удалось.
-Я полюбила тебя, инквизитор, за то, что ты всегда верен своим принципам. И ты любишь меня потому, что я еретичка. Разве нет?
Гаэтано кивнул. Закусив губу, он смотрел в низкий потолок темницы, на тусклый лунный блик.
-Это боги смеются, играя нашими жизнями, ставя их на карту. Никто не виноват…
-Замолчи, пожалуйста, – в уголке глаза священника сверкнула слеза, первая за эти бесконечные дни.
Костёр разложили по всем правилам – поверх дров набросали охапки мокрой соломы, чтобы пламя вспыхнуло не сразу, чтобы жар увеличивался постепенно. Чтобы продлить мучения грешной души по дороге в Ад. Бьянка стояла, привязанная к столбу, щурясь от режущего глаза дневного света, такого непривычного после тьмы инквизиционных подземелий. Ведьма жадно вдыхала воздух, ловя запахи свежести и недостижимой свободы. Ужаса почему-то не было, будто он весь до капли растерялся по дороге к лобному месту, унёсся вслед за шквальным ветром. Улыбка тронула губы девушки, когда особенно сильный порыв воздуха растрепал волосы, погладил бледную кожу.
С высокого балкона ратуши слабо доносились слова приговора. За плечом Бьянки раздалось:
-Твоё последнее слово.
-Я верю в своих богов. Прости меня.
Взмах руки с балкона – факелы ткнулись в гору хвороста, солома протестующе зашипела, не желая загораться. Клубы дыма затмили от взора Бьянки ревущую в экстазе римскую толпу, но одновременно вызвали болезненный кашель, выворачивающий наизнанку истерзанные лёгкие. Пламя медленно, не спеша, расползалось по дровам. Жар стал нестерпимым, и ведьма закричала. Одновременно взбунтовавшийся ветер закружился вихрем над площадью, раздувая костёр в смертельную геенну, разбивая замыслы палачей, рассчитывавших на мучительную медленную казнь. Огонь ярко вспыхнул, унося мятежную душу нераскаявшейся колдуньи… то ли в Ад, то ли в чертоги древних богов.
В оформлении обложки использованы иллюстрации с сайта pixabay.com по лицензии CC0
Notes
[
←1
]
Hands up! Surrender! (англ.) – Руки вверх! Сдавайся!
