Ольга Александровна Коренева
Это ты, Лиля
– Я об ту пору на овощной базе работал. Товароведом. В тот день все уехали на совещание, никого не было. А погрузочно-разгрузочные работы делали обычно доценты и студенты, но время кончилось, и все ушли домой. А мы с парнями сидим, пьём, болтаем. Вдруг слышу – кто-то в углу плачет. Смотрю – а это мальчик лет двадцати, хлипкий такой. Я ему: «Чего плачешь-то?» А он: «Мне к девушке надо, у нас свидание, домой ехать, я шофер». «Ну и езжай» – говорю ему. А он: «Как я поеду, у меня машина с капустой, её сгрузить надо и путевой лист подписать». И рыдает. Я ему говорю: «Ладно, отпущу тебя, давай путевой лист». Он даже не спросил, кто я, радостно протягивает мне бумагу эту, я пишу: «Продукция не соответствует госту, качество ненадлежащее, возврат». Подписываю, шлёпаю печать, и отпускаю мальчика. Он счастлив, убегает. Тут ко мне очередь выстраивается – водители других машин с капустой тоже хотят домой. Я их всех отпускаю, и мы с парнями продолжаем пить. На следующее утро во двор овощебазы въезжает «Волга», из неё выходят трое мужчин в длинных чёрных кожаных пальто и шляпах, и с ними скромно одетая женщина. Рожи хмурые. Спрашивают: «Кто здесь Соколовский Роберт Николаевич?» «Я Соколовский» – говорю. Они ко мне в ярости: «Как вы посмели завернуть машины с хорошей капустой, вы кто вообще?» «Я товаровед», – отвечаю, – «продукция была ненадлежащего качества. А вы не имели права отправлять товар без сопровождающего ответственного лица. Вы сами кто такие, представьтесь?»
– И кто это был? – спросила мама, поглаживая пальцами длинный узкий бокал.
– Женщина – главный агроном совхоза, а мужчины – директор совхоза, председатель месткома, и председатель райисполкома. Я им говорю: «Пишите заявление в партком, будем разбираться», они сразу языки прикусили, сели в машину и укатили. На следующий день мне звонит наш главный товаровед и говорит: «Ну, Соколовский, ты и пройдоха, молодец, мы все ухохатываемся! Здорово ты их прижучил!»
Роберт захохотал, мама тоже, а Лиля не поняла, что здесь смешного? Потом мама и Роберт закрылись в большой комнате, обсуждать что-то творческое, и велели Лиле не мешать и идти гулять. И Лиля пошла. Сначала она пошарила по карманам маминого пальто и нашла целых двадцать копеек. И, радостная, вскочила из квартиры. Всё было замечательно! Можно купить мороженое, сливочное в вафельном стаканчике за девятнадцать копеек, а можно два клюквенных в бумажных стаканчиках по девять копеек каждое, а можно – целых двести пятьдесят грамм фиников! Лиля шла к киоску в сладких мечтах, и жмурилась от удовольствия! Ну и день сегодня, он так ужасно начинался, и так прекрасно продолжается!
А потом было вообще отлично! На следующий день после уроков они с Леной поехали на метро во Дворец Пионеров! Так интересно и радостно было! Пока добирались, весело болтали. Вошли в здание, нашли нужную комнату. И увидели одну из тех девушек, которые приходили в их класс. Подошли. Это была преподавательница, звали её Ирина Васильевна. Она отметила девочек в журнале, и стала всё показывать и рассказывать. В комнате было несколько детей, они что-то лепили из глины. В смежной комнатке был огромный длинный ящик с мокрой глиной. Её надо было набрать, и потом встать за свободный стол. И лепить. Это оказалось интересно. Новички лепили что хотели, а те, кто уже давно ходит – голову, такую, как у бюста, он стоял на тумбочке. Лиля принялась лепить медвежонка, и Лена – кошку. Через два часа им велели накрыть свои недоделанные фигуры мокрой тряпкой и клеёнкой, и перейти в соседнюю комнату. Там были мольберты, листы плотной бумаги и акварельные краски. Стали писать с натуры вазу. Лиля уже устала и делала всё кое-как. А Лена тщательно наносила каждый штрих. Преподавательница ходила между мольбертами и заглядывала в рисунки. Она остановилась возле Лили, с любопытством посмотрела, и вдруг спросила:
– Ты из какой художественной школы, девочка?
– Я из простой, обычной.
– Не может быть. Кто у тебя руководитель? Честно? Признайся? – и она стала перечислять фамилии художников. – Ты пишешь в манере…– она назвала имя известного живописца. – Ты у него учишься?
– Нет. В обычной школе. Вы же к нам приходили в класс. Средняя школа номер одиннадцать.
Когда закончили рисовать, то подписали свои листы, и преподавательница собрала их. Лиля с Леной направились к метро коротким путём. Вдруг дорогу им преградила группа мальчишек лет десяти-двенадцати.
– Гоните деньги, – сказали они, окружая девочек.
– Нет у нас денег, – сказала Лиля.
– А это мы сейчас посмотрим! – угрожающе сказали подростки, сжимая круг.
Лиля испугалась. Внезапно Лена подпрыгнула, и с размаху лягнула в пах одного из мальчишек. Он охнул и согнулся. Другие растерянно расступились, и девочки побежали к метро.
– Ну, Лен, ты даёшь! – восхищённо сказала Лиля. – Ты такая смелая!
– Обычная самозащита, – ответила Лена.
Однажды Лена подарила ей красивую общую тетрадь. И Лиля стала записывать в ней свои стихи-экспромты. И всякие интересные случаи из жизни. Получались маленькие смешные рассказики. Потом она стала сама их придумывать, коротенькие и забавные. То, чего на самом деле не было. Как-то Лиля дала их почитать Лене, и та пришла в восторг. Лена показала их своей маме, и та сказала, что Лиля очень талантливый ребёнок. Это Лилю обрадовало, и она стала писать в тетрадь каждый день. Тайно, ночами, чтоб родители не видели. И прятала тетрадь под матрас.
Папа вернулся из командировки через три недели. Мама по этому случаю купила в магазине «Олень» рябчиков, и запекла их в духовке. И не только их, но и картошку. Был настоящий пир! Ещё на столе появились черемша, маринованный чеснок, и всякие вина. Семья пировала! Родители сегодня были добрые, детей не шпыняли. Лиля радовалась. А Лёня, как всегда, был хмурый. Он рос высоким, русоволосым, очень красивым мальчиком с правильными чертами лица. В школе учился на отлично. Родители им гордились, хорошо одевали, и хвастались им перед гостями. А Лилю игнорировали. Ей было очень грустно. Но он тоже порой попадал под горячую руку и был бит. Тогда Лиля тыкала в него пальцем и дразнила: «Выпороли, выпороли, ха-ха-ха!» То же самое делал он, когда попадало Лиле. Вообще, в их семье это было принято: родители дразнили детей, а дети – друг дружку. В школе Лилю тоже обзывали: «дохлое растение», «сушёная лилия», «кудри-мудри», «пришибленная». Обидно было. Но она научилась делать безразличный вид, и ни с кем не общалась, кроме Лены Гартман.
На следующем занятии во Дворце Пионеров Лиля долепила медведя, и Ирина Васильевна поставила его запекать в специальную печь, чтобы получилась керамика. А потом она сказала Лиле, что показала её рисунок каким-то художникам и ректору, и её хотят принять в Строгановское Училище без экзаменов, когда она закончит школу.
Дома Лиля сообщила это родителям. Ей так хотелось, чтобы её похвалили. Но они молча переглянулись. И мама сказала:
– Лиля, ты не должна вступать на эту стезю. Быть художником весьма чревато. Это очень нелёгкая жизнь, таскать на себе тяжёлые подрамники и мольберты, тратить последние гроши на холсты и краски, нищета, мучения, травля и издевательства соперников. Это ад! Больше никогда не ходи в этот кружок. Займись другим, гимнастикой, радиотехникой, а лучше чем-то медицинским. Будешь врачом, лечить нас. А теперь вымой посуду. Ты что, забыла свою обязанность?
Ничем другим ей заниматься не хотелось. И она перестала ходить во Дворец Пионеров. Ей много раз звонила Ирина Васильевна, звала на занятия, уговаривала, увещевала родителей. Такая назойливость напугала Лилю и разозлила маму и папу. Они что-то там наговорили, и звонки прекратились.
Мама с папой иногда уходили на целый вечер, это была такая радость для Лили с Лёней! Полная свобода! Можно ведь смотреть телевизор – он в родительской комнате. Там – широкая тахта с диванными подушками, и так замечательно кидаться ими, пинать их, в общем, просто счастье! А сегодня родители вообще ушли на весь день: сначала в ателье Литфонда (Лиля случайно подслушала их разговор) – шить маме очередное платье из золотистой парчи, папе – ещё один костюм, а потом в ЦДЛ (Лиля уже знала, что так называется писательский клуб). Она была в восторге! Первым делом она распахнула мамин шкаф. Сколько же там нарядов! Лиля принялась мерить их перед трюмо – оно стояла в родительской комнате. Платья были с большими вырезами, и такие широченные, что Лиля в них утонула. Потом она примерила белую меховую горжетку. Достала из шкатулки блестящие украшения, нацепила! Просто шик! Приколола к своим коротким волосам красивые мамины заколочки, и долго еще вертелась перед зеркалом. Потом всё аккуратно разложила по своим местам, и пошла на кухню. Там высоко на шкафу стояла банка с малиновым вареньем. Залезла на стол, дотянулась, взяла. И радостно съела половину. Остатки доел Лёня. Они быстро спустили банку в мусоропровод, будто её и не было. Может, варенье стащил домовой. А что, бывает. Напившись чаю, они немножко покидались подушками. И стали смотреть телевизор. Это был просто праздник какой-то, нарушение запретов!
Однажды папе удалось «выбить трёшку», под стальным руководством мамы. Родители писали много заявлений в жилищную комиссию Литфонда, папа обивал пороги, скандалил, накрученный мамой, ссылался на подросших разнополых детей. И всё получилось. Как раз освободилась жилплощадь этажом выше. Там расселили коммуналку. Родители получили ордер. И вот наступил день переезда. Перетаскивать вещи стали с самого раннего утра. А на три часа дня было назначено новоселье и приглашены гости. Все пожитки были сложены в большие узлы и чемоданы. Лилины вещи поместились в небольшой пакет. Она взяла его, но мама выхватила пакет из рук девочки, швырнула на пол, и строго сказала:
– Ты что это? Сначала общее, а уж потом своё.
И Лиля быстро, бегом вверх по лестнице, принялась таскать баулы, коробки, узлы. Устала, пот градом, но очень хотелось поскорее перенести туда свой пакет, ведь там была тайная тетрадь с её стихами и рассказами, замаскированная, завёрнутая в ночную рубашку. Сначала в новую квартиру занесли мебель. Следом вошёл Лёня и лег на диван. Мама с папой неторопливо переправляли на верх вещи. Почти всё перетаскала туда Лиля. Ей очень хотелось пить, в горле пересохло, но было не до этого. Надо было помочь расставить мебель, разложить всё по местам, вытереть пыль. Самую большую комнату заняли родители, маленькую захотел Лёня, он сразу же залёг там. А Лиле досталась средняя с эркером, она же – гостиная. Туда поставили гардероб, и Лиле выделили в нём нижнюю полку.
– Разложи здесь свои вещи, не перепутай, только тут, – приказала мама, и пошла принимать ванну.
Лиля быстро сложила на полку свои трусы, майки, пояс, чулки, носки, и платье. В самый низ сунула ночнушку с заветной тетрадью, и медведя Федю.
Пришла мама, посмотрела, вышвырнула Лилины вещи на пол, и сказала:
– Я тебе велела на вторую полку класть!
– Ма, ну ты же сказала сюда! – ахнула Лиля.
–Ах, ты ещё дерзишь! Сейчас схлопочешь! – прикрикнула на неё мама.– Пока не сделаешь, из комнаты не выйдешь!
Лиля всё сложила на второй полке. Но мама снова всё выкинула и велела положить вниз. Лиля переложила. В дверь звонили, собирались гости. Пришли тёть Изолина с Эдиком, приехали тёть Нина с бабушкой, пришёл писатель Роберт. Вылез на кухню Лёня. Все сели за стол. А Лиля всё возилась со своими вещами. Только хотела выйти из комнаты, как приходила мама, и вещи летели на пол. Лиля, глотая слёзы, снова принималась за дело. Бабушка и тёть Нина звали её за стол, но она не могла оставить на полу своё нижнее бельё, платье, Федю, и главное – замаскированную тетрадь, это сокровище. Она думала – вот-вот всё сделает и присоединится к гостям, ей так хотелось есть и пить, и увидеть Эдика, бабушку, тетушек любимых. Но нет. Вечером гости ушли, бабушка и тёть Нина уехали – у них были какие-то важные дела в Калинине утром. Все легли спать. Лиля вышла на кухню, заглянула в холодильник – пусто. А в раковине куча грязной посуды, это всё ей завтра надо мыть. Даже чая не осталось. И она долго пила холодную воду из-под крана и плакала. Потом пошла к себе. И поняла, что у неё теперь нет своей комнаты. Раньше была у них с Лёней детская. А теперь – нет. Лиля стала обитать в гостиной. Здесь были две тахты – слева узенькая для неё, справа – широкая для какого-нибудь гостя, и ещё был телевизор. Она расстроилась. Спать ей не дадут, будут тут телик смотреть. Вот Лёня правильно поступил, занял маленькую комнату, и сразу закрыл дверь, туда никто не вторгнется. И вещи он не перетаскивал, не напрягался. Умный! А она – дура, измучилась и голодная осталась.
Лиля в слезах легла на узкую тахту. Она была новая, приобретённая к переезду, короткая и неудобная. Лёне купили большую, он был высокий и продолжал расти. А Лиля была среднего роста и тощая.
Она не могла уснуть. Встала, запихнула в шкаф свои вещи. Пошла на кухню, долго мыла посуду. Снова легла, лицом к эркеру, прижала к щеке медведя Федю. Над окном был карниз, пустой, шторы ещё не повесили. Она смотрела на него, и душу раздирала горечь. Ей было одиноко, холодно, страшно! И она принялась просить помощи у кого-то невидимого и всесильного, пристально вглядываясь в карниз. Над ним проявились какие-то полупрозрачные лица, они смотрели на Лилю и улыбались. Ей было так плохо, а они… И Лиля стала беззвучно просить у них помощи. Но они молчали. Просто наблюдали за ней с усмешкой. Она мысленно завопила – когда же все её беды кончатся, сколько ей ещё мучиться? Они так же беззвучно ответили ей: долго, но потом всё наладится.
А утром мама велела ей вынести мусор. Шатало от недосыпа. Вышла на лестничную клетку. Соседская дверь распахнулась, там разговаривали два мальчика-подростка, а их мама – симпатичная худенькая блондинка – напутствовала их. Так вот кто теперь соседи! Лиля, смутившись, быстро вытряхнула в мусоропровод ведро и юркнула домой. Она была в линялой юбке и застиранной спортивной майке, хорошо что они не заметили её.
Лилю теперь постоянно знобило, и хотелось спать. С ней творилось что-то неладное. Каждую свободную минуту она валилась в постель, сворачивалась клубочком, и засыпала. Отец скидывал её с кровати, приказывал что-нибудь делать. Но, улучив момент, она снова забивалась под одеяло и впадала в сон, и мчалась что есть мочи в Калинин, к бабушке и тёть Наде, звонила и стучала в дверь, но бабушка её опять не видела. Это был мучительный сон.
Вечерами семья смотрела телевизор, все сидели на Лилиной постели, а она, под одеялом с головой, вжавшись в стенку, спала. Во сне сочинялся стих: «Жизнь – это гадость, чай с горчицей. Источник – сонная водица, хрустальный, чистый и горячий, за горизонтом он маячит».
А в стране начались перемены. ЦК КПСС, Совет Министров СССР и ВЦСПС приняли постановление «О переводе рабочих и служащих предприятий, учреждений и организаций на пятидневную рабочую неделю с двумя выходными днями». В школах вскоре тоже суббота стала вторым выходным днём. И субботним утром Лиля пошла с мамой в магазин. Потом – в другой. Руки оттягивали тяжёлые сумки, болели плечи. Мама спросила:
– А с кем ты сидишь за партой?
– С Леной Гартман, – сказала Лиля.
– Врёшь. Наверно, с мальчиком.
– Нет, с Леной. Мы дружим, – сказала Лиля.
– Никогда не садись с мальчиком, – сказала мама.
– Почему?
– Забеременеешь.
– От этого не беременеют, – сказала Лиля. – Все люди сидят друг с другом, и ничего. У нас некоторые девочки сидят с мальчиками.
– А ты забеременеешь. Я тебе запрещаю.
– Но ведь всё от учительницы зависит. Она иногда пересаживает.
– А ты не пересаживайся! – прикрикнула на неё мать.
Лиля очень удивилась. Она не собиралась отсаживаться от Лены.
И всё-таки их рассадили. Они болтали на уроке. Лиля сочинила стих, и читала его подруге:
– И рухнул город, вырос лес,
В нём много радостных чудес,
Там волки, лисы, много сов,
И хоровод счастливых снов.
– Кудрявцева, прекрати болтать! – прикрикнула на неё учительница.
Лиля вздрогнула и замолчала. Но потом снова стала читать подружке стих.
– Кудрявцева, опять? – возмутилась учительница. – Иди садись к Кондакову. Игорь, подвинься. Ты что развалился на парте?
– Я не сяду с ним, – заявила Лиля.
Игорь покраснел.
– Это почему же? Сейчас же пересядь к Кондакову.
– Не сяду. Мне мама запрещает сидеть с мальчиком.
Вечером учительница позвонила Виктории и спросила, чем вызван её запрет.
– Что вы такое говорите? – возмутилась Вика. – И речи не было!
– А она говорит, была, – сказала учительница.
– Ну, наша Лиля, она ведь может что угодно ляпнуть. Вы уж с ней уж построже, пожалуйста.
В понедельник учительница вызвала Лилю к доске и перед всем классом отругала за наглую и нелепую ложь. Лиля стояла бледная, и чтобы не расплакаться, растягивала губы в ухмылке.
– Она ещё и смеётся над нами! – обернулась к классу учительница. – Вот бесстыжая! Садись к Кондакову, сейчас же!
И Лиля плюхнулась за парту рядом с Игорем. На следующий урок она не пошла. Выскочила из класса, из школы, и побрела куда глаза глядят. Она долго гуляла по улицам. Занятия в школе уже кончились. И она вернулась во двор. Подошла к подъезду. На крыльце блеснула монетка. Гривенник. Лиля подняла, и обрадованно помчалась к киоску. Купила немного фиников. Стояла и ела. Наслаждалась насыщенным сладким вкусом. И вдруг, как из-под земли, выросли родители. Они шли из кино. Папа вырвал у неё из рук пакет с коричневыми плодами и швырнул в урну. Он с размаху ударил Лилю по затылку, и прикрикнул:
– Не смей жрать всякую гадость, это глисты, микробы! Марш домой!
Лиля громко зарыдала, и тут же получила ещё одну затрещину.
– Вот она нажирается всякой пакостью, и не жрёт ничего дома, – сказала мама.
На обед был, как всегда, суп из вываренного мяса, и котлеты с картошкой. От вида всего этого Лилю стало подташнивать. Брат мрачно хлебал суп. Мама улыбчиво смотрела на детей и приговаривала:
– Счастливые, золотое детство! Самое прекрасное время! А в жизни ой как тяжело вам будет!
– Тяжелее, чем сейчас? – ахнула Лиля.
– Конечно! – сказала мама. – Намучаетесь ещё!
«И зачем тогда жить?» – подумала Лиля.
– Какие вы счастливые, – повторяла мама. – У вас просто райская жизнь! В такой квартире, у каждого своя комната, родители писатели! Помню своё детство, самое радостное, самое прекрасное время было! Хотя условия намного хуже, время довоенное, суровое, но как было хорошо, как весело! Родители целые дни на работе, а мы носились по двору, играли в горелки, в прятки, домой кучу подружек приводили, устраивали театр!
