Ольга Александровна Коренева
Миниатюры
Ускользающий след
Рассказ
Небо – словно расплавленный лазурит, горячий и сияющий! Пух облаков – пышное невестинское платье! День будто мёдом насыщен! Беременная Римма прислушивается к сыну внутри себя, она счастлива! Она идёт рядом c соседкой по лестничной клетке, Сабиной. Та везёт коляску с трёхмесячной дочуркой Ирмой. Женщины гуляют и лениво перебрасываются словами.
– А мой Всеволод уже брыкается, ножками бьёт! – ласково и отрешённо говорит Римма. – Я его так люблю! Скоро уж родится, миленький мой птенчик! Родной мой, кровиночка моя, солнышко ненаглядное! – воркует она, и гладит свой живот.
– Классно! Ты его уже так сильно любишь! – откликается Сабина.
– Ну а как же? Сынуля мой! – Римма расплывается в океане нежности.
Сабина – художница, богема, и не очень-то правильная мать. Её больше увлекает творчество, чем возня с младенцем. Детская коляска большую часть времени торчит посреди комнаты в хаосе картин, холстов, красок, пьяных друзей Сабины. Гуляет она с младенцем недолго. Летом, правда, подольше. А вот Римма выгуливает свой эмбрион тщательно, читает ему сказки, ходит по музеям, выставкам, концертам, заранее планирует его жизнь, его судьбу. Она пока ещё не знает, кем будет её мальчик. Это будет видно позже. Но наверняка кем-то творческим: художником, писателем, певцом. И, конечно же, очень талантливым и знаменитым!
Женщины медленно шли по июньской дорожке, а воздух цвёл, дышал, переливался и благоухал! Сабина болтала о чём-то своём, словно беседовала с собственными мыслями.
– " Жить прошлым – по магической спирали вращаться в исчезающих мирах". Сказал поэт. А прошлое всё время лезет в душу и в мысли, как его остановить? Вот мы с тобой, Римм, мы родили по залёту. Ну, ты ещё не родила, но всё равно. Планировали ли мы детей? Нет. Мне вообще никто не нужен – ни муж, ни сопляк. Мне бойфрендов достаточно и картин. У меня выставки…
– Эй, не надо так огульно, обо всех, – возмутилась Римма. – У моего сынули есть папа, я его специально выбирала, он талантлив, красив, умён!
– Ну, и кто это?
– Не важно. Я просто хотела умного, талантливого, красивого ребёнка. И всё. И никаких чтоб мужей, чтоб никто не вмешивался в воспитание, не претендовал на моего сына!
– А его папа знает, что он папа?
– Нет! Конечно нет! Сын только мой, я его зачала, выносила!
– Ну, конечно, зачем тебе ещё мужик какой-то. Ты же у нас сама себе королева, обеспеченная со всех сторон.
Это были самые счастливые годы для Риммы. Всеволод, милый, любимый Севочка, рос и взрослел, она нанимала ему всевозможных учителей. Он был очень красивым и способным мальчиком. С детства говорил по-английски, хорошо рисовал, но больше всего любил петь. Учитель пения был от него в полном восторге и пророчил ему блестящее будущее. Севочка дружил с Сабининой дочкой Ирмой. Мать девочкой совсем не занималась, и Римма взяла над ней шефство. Подкармливала девочку, позволяла заниматься вместе с Севой. Оба ребёнка быстро усваивали уроки.
Потом Всеволод и Ирма вместе поступили музыкальную школу, а затем – в Консерваторию на отделение вокала. Всем этим занималась Римма. Она уже видела блестящее будущее сына, и заранее гордилась им.
И вот – показательные выступления. Сева пел первым. Ухоженный, дорого одетый юный красавец с прекрасным баритоном, классическая песня на итальянском языке. Римма захлебнулась восторгом! Ирма вышла последняя. Её мать даже не пришла послушать дочь, ей вообще было не до неё, у той была своя жизнь. Ирма – в рваных джинсах и затасканной трикотажной кофте, вышла на сцену нелепой походкой. И запела. Зал замер! Глубокое, чувственное меццо сопрано поразило зрителей! В этих звуках было столько силы, столько огня, и столько грусти! Она затмила всех, кто пел до неё. Обаяние, выступление Всеволода померкло. Зал потонул в аплодисментах, Ирма – в цветах, а Римма – в смятении! В её душе творилось что-то невероятное, полный раздрай чувств! Жалость к девочке исчезла, теперь она её ненавидела, и ругала саму себя – вот, вырастила конкурентку сыну! Да как же так! Не ожидала такой подставы от Ирмы! Ну как всё это вышло, как она не заметила успешности девчонки!
Время летело. И вот – был объявлен большой вокальный конкурс. Туда трудно было попасть, но Римма со своими связями и деньгами подсуетилась и сунула туда Всеволода. Он к тому времени был не самым лучшем исполнителем, нашлись и более талантливые певцы. А Ирму она постаралась убрать из списков. Но об этом стало известно в последнюю очередь. Севе и Ирме она ничего не сказала об этом. Хотелось сделать побольнее дерзкой девчонке, пусть её завернут уже там.
Огромный зал, сцена, бархатный занавес, столы, комиссия из знаменитостей – в глубоких мягких креслах, на сцене – микрофоны, яркий свет софитов. За сценой – уточняются списки, кто за кем выступает. Всеволод идёт один из первых. А Ирмы в списках нет! Как, почему, ей же сказали, её назначили, как? Девушка в слезах убежала. Сева помчался за ней. А Римма – за ним, хватает его за рукав, пытается вернуть, но где там! Выскочил из здания, бросился через дорогу! Визг тормозов, крик! И тело парня, распростёртое на дороге. Он был мёртв. Римма просто ополоумела от горя! Жуткая трагедия! Как перенести???
Но перенесла. Завела маленькую собачку, кобелька Сеню. Гуляла с ним целыми днями во дворе. Иногда ей казалось, что вон идёт её Севочка, рослый, широкоплечий, лёгкой походкой, вот же он, она кидалась следом – но это был не он. Ускользающий след счастья…
Однажды возле подъезда остановилась шикарная иномарка, вся в свадебных цветах. Из неё выпорхнула Ирма, в роскошном белом платье, а за ней – солидный молодой человек в дорогом костюме. Стали подъезжать и другие машины. Гулянье началось в квартире Сабины. Потом все вышли во двор, и выпорхнула нарядная Сабина с очередным своим бойфрендом, в руках у них – недопитые бокалы с шампанским. Римму они не заметили. Прошли мимо, погрузились в иномарки, и поехали догуливать в ресторан.
Римма проводила дни в прогулках да в еде, вперившись в экран телевизора. Она любила концерты, выступления певцов. И всё чаще видела известную молодую певицу Ирму. Тогда она доставала красивую бутылку дорогого коньяка, наливала в хрустальную рюмочку, и опрокидывала в рот. Напиток приятно обжигал гортань.
Через сотни вьюг
Рассказ миниатюра
Мысли были словно замёрзшие листья, а небо – будто холодный океан. Так бывает. Так было. С ней. Так она ощущала мир вокруг себя. И этот тёмный зимний вечер, и эту пустоту, которая была по-волчьи откровенна, она чувствовала её до отточенности остро. У неё была какая-то своя многомерность сознания. Спонтанная, неожиданная, непонятная. Она тащилась с набитой пакетами тележкой – маленькая, согнутая, в дурацкой старой шляпке-колпачке на макушке, в потрёпанной курточке, найденной на помойке – там же, где и шляпка. Старый гном. Бывшая красотка – невысокая натуральная блондинка с бирюзовыми глазами. Бывшая малышка редкостной красоты, с льняными кудряшками. Очаровательный ребёнок красивых родителей. С трагической судьбой. Теперь уже – сплющенная грудой лет. Она приезжала на рынок в Тёплый Стан перед закрытием, и ей отдавали бесплатно подпорченные продукты. Её там знали. Она являлась туда каждый вечер. А потом волокла тяжёлую старую тележку домой, варила кашу с подтухшим мясом и дохлыми овощами для всех них – своих и бездомных кошек и собак. Её однокомнатная квартирка на десятом этаже была завалена барахлом, подобранным на помойках. Найденную одежду она иногда перешивала, если это требовалось, превращала в нечто оригинальное и примоднённое, и чуть свет ехала на загородный рынок «Блошинку». «Блошиный рынок». Продавать. Там было много интересных вещиц. Можно было за бесценок купить старинные серебряные вилки. Иконы. Всякие необычные и обычные предметы. Но она, Эмка, Эмилия Белова, ничего не покупала. Продавала найденное на помойках, которые она каждую ночь, вместе со своей слепой старой собакой, тщательно штудировала. Ей ведь надо было кормить семью – небольшой табун кошек и собаку. И другую семью, дворовую. А ещё, у неё была армия тараканов.
– Эмка, да вызови ты санэпидстанцию, уничтожь тараканов-то, – говорила я ей.
А она мне:
– Зачем, они ведь тоже жить хотят. Тоже Божьи твари.
– Ну конечно, – смеялась я. – У них там своя тараканья цивилизация.
– Да, – серьёзно отвечала она.
Её гнобили соседи по лестничной клетке. Её ненавидел весь подъезд. Из-за тараканов, которые проникали из её квартиры к другим. О ней ходили фантастические сплетни. Соседи не раз вызывали полицию. А она только смеялась. Такая форма самозащиты.
– Эмка, убирайся отсюда со своими тараканами, – раздражённо говорили ей.
– А при чём тут мои тараканы? – отвечала она. – Что они вам сделали? Обычные животные. У вас просто инсектофобия.
– Это не животные, а насекомые, – говорили ей.
– А насекомые что, не живые? Животные от слова живот, жизнь. Всяка тварь есть животное. Разумное. И они тоже. Может, они поумнее вас будут.
Её возражения доводили соседей до белого каления. Её многократно пытались выселить. Но не получалось.
А через дом от неё жила интеллигентная, весьма обеспеченная любительница крепких напитков – Эльмира Ночвина. Да и как ей не пить, если само имя, да и сама фамилия у неё были такие весёлые. Эль мира ночь вина. Эль – это же крепкое пиво. Хмельная фамилия, вкусная – назюзюкаться пивом с вином, и балдеть. Что она и делала. Но предпочитала водку. Самую дорогую. Эльмиру все звали Элька. Почти как Эмку. Но Эльку любили, она дорого одевалась, и у неё был властный голос. И собака у неё была породистая и холёная. А у Эмки – подобранная на помойке ещё щенком, больным, которого она выходила, вылечила, вырастила. И голос у Эмки был пронзительный и тонкий. Непрезентабельный какой-то голос. А Элька была высокая, с большими мужскими ногами, а Эмка по контрасту с ней – Дюймовочка с маленькими ступнями.
Была очаровательная вьюга, я гуляла в своей пушистой длинной шубе. Чудесный морозный вечер. Мимо тащилась со своей вечной тележкой Эмка, гном в дурацкой шляпке, спина согнута, башка вниз, ничего вокруг не видит.
– Эмка, привет! – окликнула я её.
Она подняла голову, заулыбалась. Заговорила о чём-то своём пронзительным голосом. Я её оборвала:
– Ты мне вчера приснилась. Что ты померла дома, и тебя тараканы съели. Большие такие, упитанные, блестящие.
– А кошки-то и собака как? Как они-то, живы?
– Живы, даже растолстели и распушились. Смотрели, как тебя тараканы жрут.
– Ну и хорошо, – засмеялась Эмка. – Пусть жрут. Хоть какая-то польза от меня. Зачем мне тело, если душа-то уже ушла. Пусть хоть живность попирует.
– Да уж, пир ты им устроила царский. Правда, во сне только, в моём. А тебе что снилось?
– Да ничего. Я так устаю, что снов не вижу, – ответила она, и начала было что-то рассказывать про своих уличных питомцев – собак и кошек, какие они были красивые, умные, и как их всех потравили догхантеры, и как они в мученьях умирали. Я не стала слушать этот негатив.
– Ну, пока, Эмка, я спешу, – сказала я, и прошла мимо.
Да, у судеб разный почерк. А мы просто – разные скитальцы. Снег такой хрусткий, мороз так вкусно пахнет. А в голову лезут картины смерти несчастных собак и кошек, жалость, возмущение, злость пронзают душу. Ну, Эмка, вечно ты что-нибудь гадкое расскажешь! В тот раз – про замерзающего бомжа пришлось выслушать, которому она таскала еду, тёплую куртку, сапоги на помойке искала. Просто – старый бомж. И рассказала про него какую-то пронзительную, страшную историю. Мне после этого её рассказа словно душу прищемили. Первый порыв был – броситься спасать человека. Но я тут же затоптала в себе вспыхнувшую искру. Зачем мне эта морока? Мало ли бомжей в Москве, всех не спасёшь. Да и что я могу сделать? В конце-концов, у каждого своя судьба. Но океан эмоций, мыслей распирал мозг, и невозможно было достигнуть дна. И жалость, бездонная, как небо. А потом она сжалась, словно лоскут. И я засунула её в карман прошедших дней. В пятницу меня затащила к себе большеногая Элька. Она купила очередные высокие сапоги ботфорты, кожаные, бронзового цвета. Мы весело болтали, она пила водку, я – кракадэ. Люблю этот чай. На столе была хурма, оранжевая, яркая, вкусная! Элькина породистая собака просовывала морду через моё плечо, хватала хурму, и сжирала. Какая-то необычно всеядная псина. Элька затянулась сигаретой, дорогой аромат повис в воздухе. Налила себе "Абсолют" В не зашторенных ещё соседских окнах сквозила обнажённость года.
– А я себе стельки заказала, – сказала Элька.
– Зачем? В магазине полно стелек, – сказала я.
– Э-э, там не те, – сказала Элька. – У меня особенные. Из шкуры бизона, на которую нашита в два слоя шкура койота, и всё простёгано. На сайте у охотников.
– И сколько же это чудо стоит? – поинтересовалась я.
Она назвала цену. Я вытаращила глаза.
– Теперь я буду звать тебя Элька-стелька, – сказала я.
– Когда-то была Элька-постелька, но теперь время вышло, – усмехнулась она.
