Ольга Александровна Коренева
Через омут кипящих огней
– Спикают обычно по-английски, – усмехнулся Лазер. – А я давно уже в России. И не только. По миру помотался, навоевался, всего насмотрелся. Было о чём подумать. А вы такая красивая!
– Ты тоже симпатичный, – сказала она. – Ты мне тоже нравишься.
Они свернула с дорожки в рощу.
– А вы знаете, ведь у нас в Дагестане в старину было христианство, оно было до второй половины 9-го века. А ещё раньше было язычество. Вот вы…
– А чего ты мне всё выкаешь? Можно и на ты, – сказала она.
– Так можно? – спросил он, и вдруг обнял её.
Алиса не отстранилась. Она ощутила его сильное тренированное тело, его мышцы, его запах, и прижалась к нему. И тут он стал целовать её, долго, страстно. Она закрыла глаза и ослабла в его мускулистых руках. Он гладил её, сжимал, целовал, и она потеряла счёт времени.
Потом они снова шли по аллее парка, выложенной широкой серой плиткой. Алиса расспрашивала Лазера, и он охотно отвечал, рассказывал.
– А где ты родился? – интересовалась она.
– В маленьком горном местечке. Я родился мёртвый, с плоской головой. Мама очень плакала. Тётя быстро исправила мою голову ладонями, а потом подхватила меня и унесла в другую комнату. Она взяла таз, пописала туда, и этим окатила меня. Я открыл глаза и заорал. Я ожил!
– Прикольно, – сказала Алиса.
– А потом был сильный ливень, ураган, часть домов у нас в горах смыло, люди погибли, оставшиеся в живых спустились в низ, переселились в Дербент. И наша семья тоже. Но не все ушли. Кто-то остался.
– Но всё же, почему ты так хорошо знаешь русский язык? – не унималась Алиса.
– Моя жена была русская. Филолог. Писала стихи. Мы много разговаривали.
– Была? Её что, нет?
– Умерла от рака крови. Остались три дочки. Диана в 3-тьем классе, Карина – в 7-ом, Алина в 9-ом.
– Что-то поздние у тебя дети, – сказала Алиса. – Вас же там рано женят.
– Детей у нас долго не было, – грустно ответил Лазер. – Родня возмущалась, соседи, говорили: Аллах наказал, зачем на русской, другой веры, женился. А потом я по контракту ушёл, надолго. Воевал. Деньги нужны были.
– А кем они хотят стать, дочки твои? – спросила Алиса.
– Старшая хочет врачом, средняя – ветеринаром. Младшая ещё не решила. Они сейчас в Дербенте, с бабушкой и тётей.
– А много у тебя родни? – выясняла Алиса.
– Да, 6 братьев, 4 сестры, ещё тёти, дяди, двоюродные братья и сёстры, племянники. Большая семья у нас.
– Ну, ничего себе! – воскликнула Алиса.
– Мусульманские семьи большие, у нас так принято, – ответил Лазер.
– Тогда, выходит, детей у тебя маловато, – сказала Алиса.
– Ещё не вечер, – ответил Лазер, и улыбнулся. – Жена у меня была православная.
Они вышли к спортивной площадке. Лазер подошёл к турнику, и принялся крутиться на нём, делать «солнце». Алиса залюбовалась им. Потом он соскочил с перекладины, отдышался, стянул со вспотевшего торса чёрную майку. Его рельефное тело было в буграх мышц. На одном предплечье была татуировка – морда оскаленного волка. На другом – тату ВДВ.
Они неспешно пошли дальше, к выходу из парка. Лазер проводил её до подъезда.
Алиса поднялась к себе. Ну вот, уже и дома. Как быстро день пролетел. Отразилась во всех зеркалах, глянула на себя отражённую. Большой сапфир с зелёным оттенком на её шее горел, как глаза Лазера сегодня, как глаза Джошкуна тогда в Анталии. Тот же цвет! Она любила этот камень в изысканной золотой оправе. Он закрывал ямочку на её длинной шее, и смотрелся весьма изысканно.
На следующее утро ей позвонила Надя – продавец и товаровед мехового салона, и сообщила о новой поставке. Мех особенный, дорогущий, она его утаила от Карины, и передаст Алисе тайно, по договорной цене. Это она сказала на кодовом языке, известном только им двоим. Между ними были такие особые отношения, доверительно-деловые.
Они встретились в «Пиццементо» на территории парка. Здесь им никто не мешал. Заказали пиццу «Маргарита» и фруктовый чай. Было раннее утро, но уже основательно припекало. Большие окна были распахнуты, приятный тёплый сквознячок раздувал длинные волосы молодых женщин. Надя жаловалась на свои невзгоды. Алиса хорошо знала её непростую историю, и жалела её. Надя была умна, талантлива, со сложной судьбой. Детство у Нади было нелёгкое. Отца не было, мать сильно пила, детям – ей и брату – частенько доставались колотушки. Существование убогое, полуголодное. После смерти матери они с братом остались вдвоём в этой Подмосковной хрущёвской двушке. Брат связался с бандитами. Привёл в дом сожительницу, девицу необычайной красоты, тоже из банды, блондинку с большими прекрасными и жестокими глазами. Взгляд у неё был нечеловеческий, ведьминский. От неё веяло жутью. А Надя в то время с головой ушла в живопись, картины писала яркие, многогранные. Её комнатка была крошечная, но зато с балконом. Надя любила сидеть на балконе с мольбертом и кистью и писать высокое небо, меняющее цвет, медленно плывущие разноликие облака, многозначительные и порой такие закомуристые. Закомуристые, мамино словечко. Оно очень подходило к этим облакам. Да, они такие, у них своя жизнь и какая-то особая тайна, такими она их и изображала на холстах. Это были очень эмоциональные картины, глубокие, наполненные внутренней экспрессией, болью, надеждой, мечтой. Она выплёскивала на холсты всю силу своих чувств. Она впадала в творческий транс, работая над очередной картиной. И плыла в океане этого транса. А когда выныривала наружу, ей становилось страшно. Очень страшно от соседства с братом и его подругой. В той, братней, комнате был другой мир… Жуткий, тёмный, опасный! Но куда деться от этого? Надя стала ходить в храм, приняла крещение. А брат с подругой сорили деньгами, пили, курили марихуану. Купили самую дорогую машину. Потом у них обнаружился СПИД. У Нади сердце сжалось от боли за них, от жалости. Но брата и его подругу это, казалось, не волновало, они плевали на все свои болячки. Надя стала тщательнее убирать квартиру, она варила им борщи, готовила салаты, витаминную еду. И всё напрасно. Они жили по-своему, бурно, хмельно, спонтанно. И сами мучились от этого. Но по-другому не могли, не хотели. Надя страдала, глядя на них. Не выдержала, ушла. Стала искать работу в Москве, подальше от брата. Удалось пристроиться, через знакомых, в меховой салон. Жила в Москве сначала у разных друзей, продолжая писать картины, деньги уходили на холсты, краски, рамы. Потом стала хорошо зарабатывать, сняла квартиру. В живописи сквозил явный талант. Несколько картин удалось продать. Была успешная выставка. Но судьба, казалось, испытывала её на прочность. На неё так и сыпались лихие события. Надину историю Алиса хорошо знала, та сама доверительно рассказывала ей эпизоды из своей жизни. Алиса слушала её участливо, подбадривала немудрёными прибаутками, иногда дарила ей сувениры, которых у неё было много, из всех мест закордонного отдыха, и которые ей самой надоели. Алиса через неё доставала ценные меха дешевле, чем в салоне. Вот и сейчас женщины закончили трапезу, и направились в рощу смотреть мех. Они вошли в лесистую часть парка. Найти более-менее скрытое место было сложно, так как парк был сильно разрежен, его старательно вырубали. Так что он скорее напоминал газон с многочисленными широкими дорожками, на которых без конца перекладывали плитку. В результате парк всё время был в работе. Молодые женщины всё же умудрились найти укромное местечко, и остановились. Надя вытащила из сумки мех горностая – роскошный, бархатистый, густой и мягкий. Алиса залюбовалась, взяла его, принялась мять, гладить, вертеть в руках.
– Это алтайский горностай, он один из лучших в рейтинге самых дорогих мехов, – говорила Надя. – Кроме этого, вообще шикарные меха хорошей выделки…Да ты знаешь, наверняка! Это викунья, соболь, рысь, шиншилла, – как всегда, рекламировала она свой товар.
Она вздохнула, и продолжала:
– Ну и норка, конечно, куница, песец, чернобурка, бобр и нерпа. Кое-что у тебя, конечно, есть, но не всё. Ну, это можно исправить. Сделаю тебе полную коллекцию, точно! – она весело подмигнула клиентке.
Женщины вышли из рощи, и пошли по дорожке, выложенной новой плиткой. Часть парка была огорожена, и там опять, в который раз, рабочие снимали вполне ещё хороший, не так давно выложенный плиточный настил, и заменяли его новым.
– Ну, опять, сколько можно! – посетовала Алиса. – Без конца!
– Предельная скорость отмыва денег, – сказала Надя. – Рождаются новые миллиардеры.
– Долларовые, – подхватила Алиса.
Молоденький узбек Джони (Джанибек) вёз тяжёлую гружёную тележку. Он остановился, пропуская беседующих приятельниц, и запачканной ладонью вытер пот со лба.
– А как у тебя на личном фронте? – спросила Надя.
– Да так, по мелочам, мимоходом, – усмехнулась Алиса. – В общем, никак.
– А у меня как! – Воскликнула Надя. – Да ещё очень даже как, не то слово! Представляешь, зашёл к нам в салон один такой, туз, и спрашивает жилетку из горного волка. А это ведь красный волк, из «Красной Книги», запретный. Браконьерский товар, такого у нас нет. Ну, я ему шепчу: достану. И достала через своих охотников. У них всё есть, сами бьют и сами шьют. Туз в восторге, в ресторан зовёт, я ему: зачем ресторан, идём ко мне, у меня интересно и вкусно. Пришли. На стенах – моя живопись, он в отпаде, особенно от Ню обалдел. И просит, чтоб его написала обнажённого в жилетке этой. Договорились: пишу ночами после секса с ним, он, вроде, запал на меня. Ну, так у меня план: пускай раскрутит меня как художницу, выставки там, пресса, и стану я известной и независимой!
– Ух ты, какая! Хищница! – одобрительно улыбнулась Алиса. – Главное, чтоб получилось.
– Получится. Не сразу, конечно. Но я дожму его.
– А что за туз? – поинтересовалась Алиса.
– Предприниматель, Богдан. Непростой такой, денежный мужик. Но, знаешь, не по мне это всё, блядство это, и после работы с устатку, а надо бодрость и оргазм изображать. Себя каждый раз ломаю. Плохо мне от этого, тоскливо, вот он уходит, а мне волком выть хочется. Мучительно и тошно.
У выхода из парка женщины расстались. Каждая пошла своей дорогой. Надя направилась к автобусной остановке, Алиса перешла дорогу к массивному жилому комплексу. Возле меги она увидела Лазера, он беседовал с кем-то по видеосвязи. Ему отвечал нежный детский голосок:
– Папика! Заз вун канзву!
Алиса, конечно, не знала лезгинский язык, но по интонации поняла, что говорила девочка. И поняла правильно: «Папочка! Я тебя люблю!» – означала эта фраза. И Лазер отвечал ей: папочка тебя тоже очень любит! И ещё много-много фраз, вперемешку на лезгинском и на русском, которые Алиса уже не слышала – она прошла мимо и вошла в подъезд.
У Лазера тоже судьба была нелёгкая. Таких метаний, как у Нади, у него не было. Всё было суровее и трагичнее. Он, как и все парни в Дербенте, отслужил в армии. А когда вернулся, его, по обычаю, женили. С невестой он познакомился незадолго до свадьбы. Её выбрали мать и сёстры, как это принято по законам ислама. Невысокая, пухленькая брюнетка с ясными карими глазами сразу ему приглянулась. Её звали Тэла. Вскоре сыграли 2 свадьбы – так было принято в тех местах. Первую свадьбу играла сторона жениха, вторую, в тот же день – сторона невесты. Было полторы тысячи человек с обеих сторон! Свадьба была пышная! А потом последовала первая брачная ночь, и – о ужас! – невеста оказалась не девственницей. Она рыдала, твердила – не было у неё мужчин до Лазера, умоляла не говорить никому: «Такой позор, братья меня убьют!» И он не сказал. Он ей не поверил! Он не знал, что так бывает у девственниц, иногда девочки получают травму во время падения с велосипеда, с самоката. С Тэлой так и случилось. Прожил с ней 3 месяца, без близости, лишь делая вид, что всё хорошо. А потом они имитировали ссору, был развод, и он уехал в другой город, поступил в десантное училище. Затем – на войну по контракту. Много он повоевал в разных горячих точках. Был контужен. И, дембель, к другу в Новочеркасск махнул. Там и познакомился со своей Лёлей, и влюбился. Свадьба была скромная. Вернулся с женой в Дербент. Детей долго не было. Её там чурались: не местная, русская, христианка. Она была тихая, скромная труженица. Филолог по специальности, но работу удалось найти лишь в местной школе, преподавала английский. Не сладко ей там пришлось. Но потом родились девочки. Супруги были счастливы. Лазер очень полюбил дочек. Поздние дети всегда самые любимые. А после случилась беда – у Лёли рак крови. И – летальный исход. Ужасное горе! Родня окружила заботой, соседи – сочувствием. Но это не спасало. Одно утешение – дети. Но их надо кормить, одевать. Надо работать. Контрактником уже не берут – возраст. Поехал в Москву. Так и живёт – то здесь, то там, как получится. Когда свободен от дел, домой летает.
И вдруг, внезапно на него обрушилась любовь! И к кому! К мажорке из элитного дома! Такого он от себя не ожидал! И что самое невероятное – она пошла с ним на контакт! Это как сон! Как безумная мечта! Но так случилось! А может, она с ним играет? Просто развлекается, от скуки?
Ну, может, и так. Алиса и сама не знает. Она не думает, ей забавно, приятно, и всё.
Как же это так вышло? Она шальная, он контуженный? Или не в этом дело? Биохимия организмов, игра гормонов смела социальные рамки? Надолго ли? Он об этом не думал, просто не знал. Закончил смену, и спустился в подвальное помещение, где жил и охранял, и чистил складское пространство от пыли и сора. Включил электрочайник, заварил зелёный чай, достал из упаковки пельмени, приготовил в скороварке. Здесь это не положено, но он украдкой делал. Потом принялся просматривать в смартфоне старые свои видео, ностальгировал. Вот жуткая бойня в Грозном, взрывы, огненный смерч, трупы. Он вспомнил страшную смерть своих друзей. Совсем юные парнишки, призывники, все русские. Мусульман туда не брали. Он единственный – так как опытный, закалённый в боях, проверенный, надёжный спецназовец. Поэтому назначен командиром. Почти все погибли. Один был земляк, Саша, привезли в цинковом гробу. Отец вскрыл – а там не его сын, а чужой мальчик. Похоронил, но могила без креста, безымянный холмик. Лазер всё это вспоминал и плакал. В который раз по его лицу текли слёзы при этих мысленных картинах. Вспомнил, как он с ребятами мчался сквозь огненный смерч на БТР, но его подорвали из гранатомёта РПГ-7. Активно-реактивный выстрел ПГ-7В был роковой! Все погибли, и лишь он один отделался контузией. Бог его сохранил для чего-то. Для семьи, для дочек, думал он. А сколько ранений было у него! Но выжил. Он отхлебнул горячего крепкого чая, сунул в рот пельмень. Душу раздирали мучительные мысли. «Нет, не думать, не вспоминать», – приказал он себе, и принялся листать видео в смартфоне. Наткнулся на Тик-Ток, там две лохматые девицы пикировались. Одна, в коротких блестящих шортах, говорила другой, в красных туфлях на огромных каблуках:
