bannerbannerbanner
Хирурги человеческих душ (роман-трилогия). Книга первая. Человек может всё!

Олег Владимирович Фурашов
Хирурги человеческих душ (роман-трилогия). Книга первая. Человек может всё!

И Алексей выдал длительную паузу, подобно знаменитому актёру Щепкину в ожидании овации при первом появлении в спектакле перед зрителями. Или неосознанно подражая легендарному советскому футбольному форварду Всеволоду Боброву, который на длительном замахе блестяще уложил на газон знаменитого венгерского вратаря Дьюлу Грошича, а сам с мячом пешком вошёл в ворота. Однако аплодисментов не последовало: и проблеска мысли не отразилось на обильно размалёванных мордашках компаньонок по несчастью. Мать с дочерью лишь переглянулись с постными физиономиями, недоумённо пожав плечами.

– А то ещё казус выдался, – листая журнал, вдохновлялся Подлужный былыми победами, действуя по принципу «Бойцы поминают минувшие дни и битвы, где вместе рубились они».8 – Жил да был некто Петрюк. Врач-терапевт, к вашему сведению. Жена у него уехала на курорт. Он обманным путём заманил к себе в жилище пациентку и трое суток держал там, на манер кавказской пленницы с вечера пятницы до утра понедельника. И страдал тот Петрюк отсутствием аппетита и присутствием худобы – эдакая типичная этажерка без книжек. Но анорексия, то бишь нежелание кушать, нападала на него в обычной обстановке. Стоило же ему совершить коитус, изъясняясь по-научному, а попросту говоря – акт совокупления, как он пренепременно нёсся на кухню и пожирал здоровенную тарелку наваристого супа харчо. То блюдо в трансформированном виде поступало в предстательную железу, сублимировалось в зажигающий мужской субстрат, порождало либидо – и круговорот возобновлялся. За трое суток умыкнутая «кавказская пленница» сварила «три ведёрных кастрюли». Так их изящно именовал сам Петрюк. Понимаете? – изощрялся Подлужный, стремясь вызвать нужные ассоциации у Платуновых.

– И чо? – выгнулась знаком вопроса дородная мамаша.

– Зачем я ворошу это старьё, интересуетесь вы, – наклонился туловищем следователь к ней. – Да затем, что стоило мне зачитать показания «кавказской пленницы» жене Петрюка, как та моментально «поплыла». И заявила: «А ведь правда! Чё уж кривить-то…Этот проглот обожает харчо. Особливо «после того». Но при мне, козлина безрогая, он больше миски не съедал, сволочь! Ему одной ведёрной кастрюли на неделю хватало».

И Алексей затрясся всем телом в беззвучном хохоте, соблюдая этикет и служебную честь. Мать и дочь Платуновы отреагировали на странное поведение следователя с опаской: они то косились на телефон, вспоминая номер вызова экстренной психиатрической помощи, то на плотно прикрытую дверь, готовые «задать драпа». Должно быть, внутренне Ирина Осиповна с тоской зелёной подытоживала, что нынче со следователем ей круче «не подвезло», чем дочери в вытрезвителе.

– Э-эх, доля наша аховая, – поскучнел сотрудник прокуратуры. – Чего вы молчите да молчите? Я же не ковёрный на арене цирка, чтобы веселить вас вечер без перерыва. Я же вам излагаю для сравнения, а не удовольствия ради. Возможно, нечто похожее возникало у Регины с мужчиной в милицейской форме, а?

– У Регины? – поражённо уставилась на ту мамаша.

Количество почерпнутой информации всё же переросло в качество: Платуновы о чём-то довольно активно зашептались.

– Общаясь на шахматном языке, оцените расстановку фигур, – «разжёвывал» в предельно допустимой манере положение вещей следователь. – Мне же негоже непрофессионально совать свой длинный нос в милицию без чётких ориентиров. Если вы рассчитываете, что когда я приду туда с вашим заявлением, а тем паче с вами, и милиционеры умрут от радости, то глубоко заблуждаетесь. Если двоечника уведомить, что он напортачил в контрольной задачке, то он сотрёт мазню и каракули с доски, глазом не моргнув. Выход один: нагрянуть в берлогу с рогатиной, выведав, когда медведь сладко сосёт лапу и какова его излюбленная поза. Вникаете? Напоследок доходчиво расскажу вам неприятную бывальщинку, а вы мозгуйте.

– Да-да! – хором напряглись для мозгового штурма мать с дочкой.

– Нынче, в мае, – ретроспективно прищурился Алексей, – к нам в прокуратуру поступило «сообщение о двух ногах». Иначе говоря, пришла некая гражданка Дёмина с устным заявлением о том, что в отношении её трёхлетней дочери Кати жилец малосемейного общежития учинил развратные действия: трогал руками половые органы девочки, усаживал её к себе на колени голой попкой. Во всяком разе, именно так маме Катенька поведала. Словом, обычная необычная криминальная история. Дёмины жили на первом этаже, а жилец – позже установили, что это Василий Липин – на пятом. Вытворял Липин свои художества с малышкой наедине. У малышки повреждений никаких, кроме незначительного покраснения, что вполне может быть списано на обычное раздражение. А потому в «активе» мы имели «писк» трёхлетней Катюшки, которая и букву «эр» не научилась выговаривать, в «пассиве» – рокочущий бас возмущённого Липина. Очную ставку проводить бесполезно – девочка замкнётся и не проронит ни звука. И если даже проронит, так то всего лишь детский лепет. А у Липина, согласитесь, потрясать атмосферу голосом тридцатилетнего холёного борова авторитетнее получится. Кому верить?

– Кхе-кхе, – дружно закашлялись заявительницы.

– Сыграли мы на том, – самодовольно хрустнул Подлужный суставами пальцев, – что семьи Дёминых и Липиных знакомства не водили и отношений не поддерживали. И предварительно здесь, в моём кабинете, где сию секунду сидите вы, Ирина Осиповна и Регина Андроновна, бегала Катюшка и в присутствии педагога показывала: «…А вот у етой стенки у дяди Васи в комнате стоит клавать. На ей мы сидели…А вот тут у ево окоско. А у окоска стол. А на столе плитка са скавалодкой…А вот тут, в угойке, стоят удоцки…» Я же только успевал записывать её «писк» и рисовать схему с её слов. Спустя час мы у дяди Васи произвели осмотр и обыск, железно подтвердившие правду маленькой пискуньи. Да ещё откопали дичайшую порнографию. Короче, в дальнейшем на дядю Васю повылезало со всех щелей и дырок: судимости и за разврат, и за педерастию, и выявились девочки постарше, которых он за конфетки водил к себе и глазел на разные прелести…Во как! Так, в конце концов, надеюсь, и вы, Регина, в этом плане порадуете нас доказательственной аналогией?

– Но я же не была в квартире у милиционера, – простодушно пояснила девушка.

– О-о-о! – закатил глаза к потолку Алексей, демонстрируя Всевышнему то, до чего же он измотан и обескровлен. – Кончаем эту бодягу. Переключаемся на следующий диапазон. Регина, тебе установочные данные мужчины в милицейской форме известны: имя, фамилия, звание, должность?

– Не-е-ет. На погонах у него были эти…три блестящие полоски. А по имени или по фамилии при мне его не называли.

– Точно, три полоски?

– Точно.

– А почему ты так уверена?

– А потому, что когда он....это саменькое делал, то наклонил меня вперёд. Я руками на такой…на маленький столик опиралась. А на стене же зеркало висит. Сам-то он лицом к моей шее прижался. А погоны в зеркале, когда он…это…ёрзал, было видно…

– Тэк-с, выходит сержант. Опиши-ка его, пожалуйста: рост, телосложение, лицо, голос.

– Он такой…Не высокий и не низкий. Полноватый, животик свисает. Мордастый. Волосы тёмные, короткие. Глаза карие. Губы полные. Так-то он симпатичный…

– Гос-споди! – окрысилась на неё мамаша и отвернулась к стене.

– Так-так, – не обращая внимания на Платунову-старшую, уточнял следователь. – А голос?

– Такой низкий, хрипловатый.

– По голосу его сможешь опознать?

– Смогу. Я по голосу его не хуже запомнила, чем по лицу.

– А какую фразу он чаще всего произносил?

– Фразу?…Как её…Эту: «Тише, дурёха! Стой смирно, не дёргайся, и всё будет хоккей».

– Хоккей, – раздумчивым эхом повторил Алексей. – Ты, Регина, настраивайся на то, что в ближайшем будущем тебе предстоит опознавать его сначала по голосу, а уж затем – по внешности. Уловила?

– Уловила.

– И ничего и никого не бойся. Где бы ты ни была со мной, везде я – самый главный. Заволнуешься – посмотри на меня. Уловила?

– Уловила.

– Пока ты, Регина, посиди в коридоре, а я приму заявление о совершённом преступлении по всей форме, с предупреждением об уголовной ответственности за заведомо ложный донос по статье сто восьмидесятой уголовного кодекса у твоей мамы. Также я признаю её законным представителем несовершеннолетнего, а уж потом допрошу тебя. Понятно?

– Да, – ответила девушка, вставая со стула.

Она уже взялась за дверную ручку, как вдруг Подлужный спохватился и остановил её:

– Прости, пожалуйста, Регина. Погоди. Вконец зарапортовался. Кое-что упустил. Ты утром, 27 апреля, почему дежурному по медвытрезвителю, офицеру то есть, не пожаловалась на того мордастого?

– Забоялась…А вдруг у них так принято…И ещё. Этот же, мордастый, обещал, что никто ничё не узнает…

3

Суматошные сутки истекали, когда Подлужный добрался домой – на улицу Авиастроителей. Там Алексей принял душ, поужинал, почистил зубы и упал в постель. Полуторасуточное бодрствование измотало его. Однако в тридцать один год закалённый мужской организм восстанавливается быстро. Живее, чем у проглота Петрюка. Семи часов полноценного отдыха для того, несомненно, окажется предостаточно.

И хотя тело следователя требовало срочного отключения, да вот только нервную систему и перевозбуждённый мозг сон ни за что не брал. В голове галлюцинаторно и вперемешку бродили фрагменты событий недавнего минувшего. Ан у Подлужного имелся проверенный способ впадения в томный поток дремоты и вручения сознания во власть Морфея: нужно было думать о приятном. И он мысленно нырнул и поплыл по реке времени, возвращаясь на семь лет назад. К тому памятному случаю в своей судьбе, что свёл его с Татьяной Серебряковой.

 

Встрече с Татьяной предшествовала своя предыстория. Алексей поступил на юридический факультет Среднегорского государственного университета относительно поздно – отслужив «срочную» в армии. Зато окунувшись в студенческую среду, он многое наверстал. Способный, непоседливый и инициативный студент развил бурную общественную деятельность: играл за «альма матер» в футбол, участвовал во всесоюзных олимпиадах и научных конференциях, избирался от университета депутатом городского Совета народных депутатов. Депутатский статус почти автоматически повлёк за собой то, что его приняли в Коммунистическую партию Советского Союза. Но было у него и ещё одно, и притом весьма нетривиальное, увлечение. Со своим новым другом и сокурсником Колей Бойцовым и другими студентами юрфака он организовал первый в истории областного центра городской студенческий философский клуб. В начинании их поддержали заведующий кафедрой философии профессор Коршунов Владимир Вячеславович и секретарь парткома университета Сочнов. В Среднегорске в ту пору не было философского факультета ни в одном из ВУЗов, и Коршунов делал всё возможное, чтобы поднять престиж философских наук. Подлужного и выбрали первым президентом философского клуба.

В конце семидесятых-начале восьмидесятых годов в университете вошли в моду, помимо академических, апробированных форм обмена мнениями, и так называемые политбои. В них студенты «бились насмерть», как правило, доказывая преимущества советского образа жизни над «разными прочими шведами»9. В лидерах-полемистах числились юристы и экономисты. И в том незабываемом сентябре их ожидала «интеллектуальная сеча». К тому же на весьма необычную тему. Так как в первом раунде «принимающей стороной» являлись «счетоводы» (как их не без иронии именовали правоведы), то и право выбора предмета спора было за ними. Но с учётом одного непременного условия: проблематика не должна была входить в программу обучения ни одной из сторон. И следует признать, что «идейный гуру» студентов-экономистов Дима Озеров остановился на весьма неожиданной теме: «Мона Лиза – непревзойдённый образец художественного творчества». А юристов об этом, в полном соответствии с правилами, известили за три дня до диспута. Так что, Подлужному «со товарищи» пришлось изрядно попотеть, чтобы подойти к поединку во всеоружии.

В тот вечер Алексей шествовал из университетской библиотеки, где ему выдали книгу Клары Цеткин10 «Воспоминания о Ленине». Оттуда он направился к актовому залу главного корпуса, на ходу продумывая ключевые штрихи своей речи. Но вдруг его, материалиста до мозга костей, некая иррациональная сила заставила оторваться от этого занятия и устремить свой взгляд вдаль. И в университетской сутолоке парень отыскал фигурку загадочной особы. Почему в тысячной толчее взор выхватил именно её, студент и сам не понимал. Однако было именно так.

Сентябрьский вечер выдался тёплым, и девушка была в платье, туфлях «на шпильках» и с элегантной дамской сумочкой. Накрапывал тёплый дождик, и потому над головой неземной недотроги какой-то парень, почтительно переступая ногами на некотором отдалении, держал зонтик. По мере приближения парочки Алексей разглядел, что дивную леди сопровождал лидер «счетоводов» Дима Озеров.

Мыслящее серое вещество Подлужного впало в кому. Его тренированное сердце футболиста на несколько мгновений замерло, а кровь прекратила свой неустанный бег. И он кратковременно застыл и онемел. И с заворожённым и весьма забавным видом стал ожидать дивную незнакомку. Увы, даже не сообразив, что надо бы хоть как-то скрыть своё состояние.

Впрочем, подобные меры предосторожности оказались излишними. «Голубки», минуя оцепенелое «изваяние», не удостоили его и толикой внимания – настолько неземного очарования прелестная синеглазая блондинка была поглощена беседой со «счетоводом». Недотрога из прекрасного потустороннего измерения, воркуя с везунчиком, прошла мимо, оставив после себя божественную ауру Хрустальной Красоты и Чистоты. А равно забыв позади странного типа, мимолётно и невзначай растерзанного и распятого ею.

Подобную сердечную рану Подлужный пережил лишь однажды – в далёком детстве. Он тогда посещал ясельную группу. На днях ему должно было исполниться три года – уже большой мальчик. И малыш решил преподнести маме сюрприз: после ужина самостоятельно одеться и даже шнурки на ботинках завязать. Маленький джентльмен выгреб из шкафчика одежду и обувь и укрылся в уголке, чтобы никому не мешать. Близ него шумели нянечки, воспитательницы, малышня и родители, спешащие домой, а Алёшка никого не замечал, вкривь и вкось натягивая на себя шаровары, гольфы, ботинки. Он усердно пыхтел и опасался не поспеть с осуществлением грандиозного замысла.

Внезапно в ясельках воцарилась тишина – то пришла его мама. Ведь тогда она была заведующей детским садом. Но буквально тут же безмолвие было взломано людским гомоном: то его маму приветствовали родители, к ней обращались воспитательницы и нянечки, с ней делились новостями её воспитанники. Вот какая была у Алёшки мама – самая долгожданная, самая нужная и самая главная! И она тоже приветливо здоровалась со взрослыми, что-то подсказывала сотрудницам, делилась радостью с мальчонками и девчушками. И для каждого из малышни она находила то, что требовалось: одному бутузу ласково пригладила волосы, второго рёву успокоила, со следующей болтушкой и лопотуньей оценила обновку. Вот только своего бесконечно преданного сына, одевшегося «сикось-накось», она не заметила и не оценила. Хоть усердно и искала глазами.

И самый любимый на свете человек удалился из раздевалки в группу без него. От чудовищной несправедливости Алёшка заплакал. Нет, он не закатил по-девчоночьи истерику. Он протиснулся ещё дальше за шкафчик и молча пустил скупую и сдержанную мужскую слезу. Там его, «зарёванного посиневшего тихушника», через четверть часа и обнаружили насмерть перепуганные мама и нянечки. А в Алёшкиной душе навсегда запечатлелось то, как ненароком и всерьёз способна обидеть однолюба-мужчину любимая женщина.

И вот сейчас, едва-едва завидев женщину своей мечты, едва-едва ощутив предчувствие Божественного Вознаграждения, Подлужный вдруг пережил Великий Облом и осознание горькой утраты ещё не обретённого…Но в состоянии потрясённого сопливого карапуза он пребывал лишь миг. Нет, Алексей был не из тех мужчин, что готовы были вот так запросто уступить суженую (в чём он уже ничуть не сомневался), какому-то там завхозу Озерову. Сердцебиение его возобновилось, навёрстывая упущенные мгновения. Последовал молниеносный спурт, и на повороте к главному корпусу романтик нагнал любезничающую парочку, лихорадочно изыскивая свой шанс. И таковой не замедлил ему представиться.

Как уже отмечалось, тем вечером накрапывал дождик. И когда мимо стихийно возникшей группы из трёх человек пронёсся какой-то разгильдяй на велосипеде, то заднее колесо его драндулета скользнуло по луже, подняв целый веер брызг. Студентка испуганно вскрикнула, а её кавалер заодно с третьим лишним (в каковых пока фигурировал Подлужный) наградили неуклюжего чурбана массой эпитетов. Впрочем, нелицеприятные определения вряд ли догнали непутёвого чудака, умчавшегося вдаль.

Само по себе маленькое происшествие не имело бы далеко идущих последствий, если бы каскад воды не обрушился на бездомного брошенного рыженького котёнка, в полной безнадёге приковылявшего неведомо откуда под куст сирени. Ему и без того не фартило в этой едва начавшейся жизни, а тут ещё и неприятный душ целиком достался ему одному. И от безысходности и отчаяния он возмущённо запищал из последних сил.

Прекрасная незнакомка отреагировала на призыв маленького существа о помощи на удивление оперативно: она тотчас остановилась, шагнула на газон и присела на корточки перед мокрым взъерошенным и не очень-то симпатичным созданием.

– Ой, кто это у нас тут так плачет?! – участливо воскликнула она мелодичным чистым сопрано, разглядывая найдёныша.

– Котяра…Беспризорный, наверное, – поглядывая на часы, безучастно проинформировал её Озеров, словно девушка без него не могла определить кто перед нею.

– Ах ты,…мой маленький бедняжка! – с непередаваемым состраданием обратилась незнакомка к котёнку, приглаживая указательным пальчиком шерстинки у него на голове и окидывая его таким нежным взглядом, что Алексей сердце отдал бы за то, чтобы оказаться на месте лохматого бедолаги. – Ты, наверное, потерялся? Замерз, да?

– Кгм-кгм! – громко и нетерпеливо откашлялся у спутницы за спиной Озеров.

– Дима, нужно что-то делать, – озадачила его девушка.

– А чего делать-то? – ответил ей вопросом тот. – Что ты предлагаешь?

– Я не знаю, – честно призналась недотрога.

– Танюша, мы опаздываем – смягчая свой тон, пытался вразумить её Дмитрий. – Пойдём. Нам же надо ещё тезисы выступления повторить.

– Нет, я так не могу, – выпрямляясь, уже решительно проговорила его спутница, открывая сумочку. – Сейчас я только достану платочек…

Откровенно говоря, если бы не эта самая Таня, Подлужный, подобно Озерову, скорее всего, тоже прошёл бы мимо. Но возможность стать сподвижником необыкновенной девушки, приобщиться к её бытию, всё изменило в мгновение ока…

И Алексей, опережая в выборе вариантов Озерова, а в действиях – девушку, неожиданно выдвинулся вперёд и взял из травы грязный дрожащий комочек. Окончательно завладевая инициативой, он обратился к слегка опешившим экономистам: «Привет, Дим! Здравствуйте, Таня! Давайте пока отнесём его в «дежурку». Ну, где сидят вахтёр, уборщицы. А после дебатов заберём. Идёт?»

Так они и поступили. Он принёс котёнка в дежурную комнату, где на пару с Танечкой почистил и просушил его дамским платочком. При этом Алексей касался нежной атласной кожи рук девушки, вдыхал аромат её тела, общался, устанавливая социальный контакт, и…

Подлужный «не добрался» до последующих событий. В том числе до диспута между «завхозами» и «законниками»…Улыбка сладких воспоминаний ещё играла на его губах, а старший следователь прокуратуры уже спал, периодически подрыгивая ногами – то он рефлекторно разряжался от нервных перегрузок и от навязчивых образов убийцы Кузьмило, невезучего Урванцева, горемычной мамаши Платуновой…

Глава третья

1

Подлужный проснулся в половине седьмого утра по звонку будильника. Он не был разбит предыдущим перенапряжением. Он был свеж и, потягиваясь в постели, быстро входил в тонус. Ощущение готовности к борьбе с новыми испытаниями подстёгивалось тем, что под утро ему приснилась Регина Платунова. И не просто так, а с той произнесённой ею в прокуратуре сакраментальной фразой, что теперь представлялась ключевой в раскрытии изнасилования. Если, конечно, девушка не лгала. Если криминал действительно имел место. Отныне в деле установления истины Алексей в гораздо меньшей мере зависел от не слишком толковых мамаши и дочки. В том числе и от того, сообщит ли ему сегодня Регина что-то новое, либо нет.

«Ай да Алый! Ай да…сукин сын советского народа! – выражался он высоким пушкинским штилем в свой адрес. – Верной дорогой идёшь, товарищ детектив».

Отличное настроение следователя возросло, когда он после традиционных утренних процедур вышел из дома. Возле подъезда дома его «под парами» поджидал «УАЗик» вневедомственной охраны – Двигубский держал слово.

В половине восьмого Алексей подъехал к месту работы. Несмотря на неурочный час, Платунова-младшая уже сидела на лавочке близ опорного пункта охраны правопорядка, соседствовавшего с прокуратурой. Поздоровавшись с ней, Подлужный сказал:

 

– Вы посидите пока. Я приготовлюсь, и вас позову.

– Я посижу, посижу, – поспешно заверила его та.

Следователь отпер двери учреждения, отключил сработавшую охранную сигнализацию, прошёл в приёмную, откуда позвонил на пульт охраны. Представился и назвал пароль. Выполнив необходимые процедуры, он пригласил девушку в свой кабинет.

– Что нового, Регина? – обнадёженно обратился он к ней, едва она присела на стул.

– Я вчера весь день и сегодня всё утро думала про ваши примеры…И всё поняла, – с затаённой гордостью произнесла девушка, отчего у непосвящённого могло сложиться впечатление, что речь пойдёт не о неких скверных вещах, а о победе пианистки на международном конкурсе имени Чайковского.

– Ну-ка, ну-ка…Регина, я – весь внимание, – подвинулся к столу Алексей, готовый делать пометки.

– Когда ночью этот…водил меня в туалет…

– Давай-ка, до выяснения личности и для удобства, придумаем ему кличку, – предложил следователь. – Что тебе больше всего в нём запомнилось?

– Запомнилось? Эта-а…, – порозовела Регина. – Руки везде совал…

– Ну вот! Станем условно называть его…Рукоблуд.

– Ка-ак?

– Рукоблуд.

– Ага. Поняла. Ночью этот…Рукоблуд отвёл меня в туалет. В нём есть как бы прихожая и кабинка. Всего одна кабинка. В туалете чисто, пол и стенки отделаны плиткой. Около умывальника висят два чистых полотенца. Над ними – красивое овальное зеркало в пластмассовой красной рамке. Там есть окно с решёткой. У окна стоят два стула, столик, а на столике – пепельница. А утром, когда я призналась офицеру кто такая, то снова захотела…по-маленькому. Туда меня водила эта…милиционерша. Она меня отвела в другой туалет. Он рядом с тем, с первым. Второй туалет с двумя кабинками. Он меньше первого. Там грязно. В нём пол бетонированный. Стенки крашеные: синие внизу и белёные вверху. Никаких полотенцев нет, а кран с холодной водой течёт. Да!…Первый туалет закрывается на ключ. И в него других пьяных при мне не водили. А второй не запирается снаружи.

– Умничка! – щедро одарил похвалой Подлужный зардевшуюся горемыку.

– И ещё, – потупилась девушка. – Когда Руко…Рукоблуд со мной делал…ну…это, то снимал с руки часы. Наверное, чтобы не царапались или не мешались. Точно не знаю. И положил их на столик. Часы у него такие красивые, большие, на браслете. Серебристые. И когда он делал…это, то я руками ухватилась за столик, чтоб не упасть. А часы на боку стояли. И на крышке у них написано: «Дембель. 1975 – 1977». А остальное так, как я вам вчера говорила.

– Здорово! – сжав правую руку в кулак, поднял большой палец руки кверху следователь. – Убедилась сама: стоит пораскинуть мозгами – и воз почти на горе. Что на горе, я, небось, перебрал. До вершины – ой-ёй-ёй. И тем не менее, и тем не менее…Сейчас я твои показания запротоколирую. И наша дальнейшая программа. После допроса съездишь со своей мамой в амбулаторию живых лиц. Амбулатория – около Центрального колхозного рынка, напротив автовокзала. Захвати паспорт. Постановление на тебя уже там. У экспертов. Дальше. В четырнадцать ноль-ноль – к вытрезвителю. Одна. Без мамы. Я буду там. Произведём осмотр. Настраивайся. И помни: не теряться и смотреть на меня.

2

Отпустив Платунову, следователь уведомил Двигубского о возбуждении уголовного дела по её заявлению. Начальнику отдела внутренних дел Буйнову о принятом решении Подлужный сообщил очно. По-военному рослый, предпенсионного возраста полковник от переживаний не полез на стенку, не застрелился и не загрыз живьём глашатая печальной вести. Он оседлал своё кресло и принялся вращаться в нём, как маленький в карусели.

– Яков Иосифович в курсе? – собравшись с мыслями, прекратил странные манёвры руководитель районной милиции.

– Обижаете, Леонид Леонидович, – подчеркнул весомость и авторитетность принятого решения следователь прокуратуры. – О возбуждении так называемых актуальных дел руководство ставим в известность в обязательном порядке.

– На милицейском горбу замыслил в райские кущи въехать, Алексей Николаевич? – «спустил собаку внутренней истерии» Буйнов.

– Я сейчас как раз в них и собираюсь въехать, – наполовину пропустил резкость мимо ушей Алексей. – То бишь, прибыл для осмотра места происшествия. То бишь, вытрезвителя.

– Да хоть взорви его – вытрезвитель драный, мне-то что?! – не таил негодования полковник.

– Прошу вас вместе с начальником вытрезвителя Анисиным, для всесторонности и объективности, поприсутствовать при следственном действии, – корректно уведомил Подлужный Буйнова о собственной позиции.

– Ну, не дай бог, оговор! – вставая, синхронно скрипнул полковник зубами, креслом и дряхлеющими костями.

– Дело возбуждено по заявлению, а не по факту и не в отношении конкретного лица, – слегка задобрил начальника милиции сотрудник прокуратуры, бросив ложку мёда в бочку с дёгтем. – Для того и следствие, чтобы непредвзято разобраться.

Осмотр вытрезвителя Алексей производил с участием Регины Платуновой и пары милицейских чинов – Буйнова и Анисина. При производстве следственного действия также присутствовали двое понятых и эскорт в виде угрюмой гробовой тишины, прерываемой вопросами следователя и сжатыми пояснениями потерпевшей. Время было дневное, и учреждение от пациентов, очень кстати, было свободно.

Подлужный морально был уже настроен на то, что тяжесть расследования сполна ляжет на него одного. Разбирательство будет протекать, условно говоря, в вязкой болотной трясине: не только без привычного оперативного сопровождения и помощи правоохранительных служб, но, напротив, при их негласном пассивном противодействии. Из-за угла не прикончат, зато при оплошности с наслаждением дадут досылающего пинка в небезызвестное чуткое место. И наэлектризованная гнетущая атмосфера, плотно обволакивающая следователя и Регину, с первых минут подтвердила прогнозы.

Впрочем, реплики девушки, почти не отрывавшей взгляда от следователя, были точны, проясняя лишь те нюансы, что относились к предмету доказывания. И наоборот, они не раскрывали того, что не полагалось слышать на данной стадии посторонним. Сведения, добытые в ходе осмотра, в главном на сто процентов совпали с показаниями Платуновой на допросе.

Наличие двух туалетов – служебного и для вытрезвляемых – из словесного утверждения превратилось хоть и не в определяющую, но всё же улику. Равно как и обычай запирать служебный клозет на замок. Ключ от последнего вешался на гвоздик с внутренней стороны стола дежурного по вытрезвителю.

Следующей «домашней заготовкой» Подлужного явилось изъятие им протокола о помещении Платуновой Регины на вытрезвление. Запись в нём о том, что доставленная отказалась назваться, была зачёркнута и дополнена поверх строк подлинными данными о ней. Из протокола вытекало, что 26 апреля 1987 года в подразделении дежурил не тот наряд, что находился на службе в текущий момент.

Протокольно обозрев акты помещённых в женскую палату и книгу дежурств за подлежащие исследованию сутки, Алексей не мешкая настрочил отдельное поручение на имя Буйнова, которое тому и вручил «под роспись». В документе следователь предписывал обеспечить явку в прокуратуру к 10 часам завтрашнего дня сотрудников вытрезвителя, находившихся на посту в злополучную апрельскую ночь.

Регину Подлужный до завтра отпустил, а сам оперативно допросил работников вытрезвителя, заступивших на дежурство с нынешнего утра, о режиме пользования туалетами и порядке вывода вытрезвляемых туда. Наконец, затратив ещё час, он изъял тот искомый блок бумаг, на уличающую силу которых его навела ключевая фраза Регины Платуновой.

3

Очередная насыщенная рабочая смена истекала. В завершение её Алексей на «Волге» райпрокуратуры поспел в морг до закрытия данного безрадостного учреждения. Там ему нужно было получить акт судебно-медицинского вскрытия трупа потерпевшей по одному из расследуемых уголовных дел.

– Сколько зим, сколько лет?! – встретил его в вестибюле шутливым возгласом эксперт Сивков, будто и не случилось между ними вчерашней предрассветной встречи на улице Тихой в доме убийцы Кузьмило. – Каким ветром занесло?

– Хотелось бы заключение на убиенную получить, – озабоченно отозвался Подлужный.

– Как фамилия?

– Зобнина.

– Зиночка, глянь-ка заключение на Зобнину, – крикнул в окошечко кабинета секретаря Сивков.

– Кто спрашивает? – раздался голос той, что была укрыта от Алексея стеной.

– Зинаида Михайловна, это я, Подлужный, – доложил следователь, заглядывая в оконный проём.

– А-а-а, – узнала его секретарь. – Готово заключение, но без гистологических исследований. Будете брать?

– Буду, буду, – активно подтвердил Алексей.

Расписавшись в получении акта, Подлужный принялся укладывать его в «дипломат»11.

– Чой-то ты хмурый и неприветливый, – шутливо поддел его Сивков.

– Да дела, Антон Иванович, – посетовал следователь. – Кстати, а мою ночную крестницу не вы, часом, препарировали?

– Ту бабёнку, что из дома у старого кладбища?

– Угу.

– Как же, как же…И её, и второй труп.

– Па-агодите, какой второй труп? – разинул рот Алексей шире обычного. – Вы что-то путаете. Труп там один был. Мужчину же, как его…Кротова!…на «скорой» в больницу увезли.

– И ничуть я не путаю, – обиделся Сивков. – По дороге почил в бозе твой крестничек.

– Да ну!

– Вот те и ну, – поддразнил его эксперт. – Интересный случай, доложу я тебе. Крестнику твоему как по темени первый раз обухом-то вдарили, он, естественно, отключился. Внутри – закрытая черепно-мозговая травма, а снаружи – почти нетронутый черепок. Окучив его, рогоносец придушил жену и пошёл с повинной. Топор с собой прихватил – вещдок и подтверждение, так сказать, начала перевоспитания. Позвонил из телефонной будки по «ноль-два». Подождал-подождал, да и одумался: вдруг не добил этого…Кротова. Ну и двинул назад. Про то мне уже следователь Новиков, что из прокуратуры Кировского района, обсказывал.

8А.С. Пушкин. "Песнь о вещем Олеге".
9«И чувств никаких не изведав, берут, не моргнув, паспорта датчан и разных прочих шведов» – В. Маяковский, «Стихи о советском паспорте»..
  Клара Цеткин (5 июля 1857 г. – 20 июня 1933 г.) – участница международно-го коммунистического движения, одна из основательниц Компартии Германииактивистка борьбы за права женщин.
11«Дипломат» (кейс, атташе-кейс) – небольшой плоский чемодан для деловых бумаг.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru