Олег Верещагин
Скажи миру – «нет!»

– Да это же Волга! – ахнула Танюшка и нагнулась вперед, отставив мягкое место, обтянутое джинсами. Я на это даже не обратил внимания. Во-первых, я с опаской смотрел на этот обрыв, стараясь держаться подальше (не терплю высоту!), – и мне хотелось оттащить Танюшку.

А во-вторых – до меня дошло, что мы видим.

– Тань, – я сглотнул. – Знаешь, что это? Это Ергень-река.

– Какая Ергень-река? – сбивчиво спросила Танюшка, наконец (уф!) выпрямляясь и делая шаг назад.

– Ергень-река, – повторил я. – Она текла на месте Цны… только была намного шире и полноводнее… В палеолите. Нам же говорили на географии.

– Не помню, – замотала головой Танюшка. – Мы что же, в прошлом?!

– Н-н… нет, не думаю, – решительно ответил я. – Просто в этом мире эта река уцелела… Какая она огромная!

– И красивая, – добавила Танюшка с теми же нотками восхищения, что звучали и в моем голосе. – Пойдем вдоль нее?

– Знаешь, Тань… – Я помедлил. – Нам лучше переправиться.

И подумал: чем больше препятствий будет между нами и теми – тем лучше. Полезней для здоровья.

– Переправиться?! – Таня удивленно оглянулась на меня. – Ты что, заболел?! Тут километра четыре!

– Да побольше, – прикинул я. – Но течение слабенькое. Построим плот…

– Чем? – коротко и язвительно спросила девчонка. Мне осталось только издать неопределенный звук. – А плаваешь ты…

– Как топор я плаваю, – поспешно добавил я, чтобы не давать Танюшке возможность пространно изложить мою характеристику как пловца. – Знаю. Значит, будем думать.

– Ой, смотри, Олег! – Таня отвлеклась от темы переправы. – Смотри, кто… это же мамонты!!!

Я повернулся в сторону, куда она вытянула руку, – и тоже лишился на какое-то время дара речи. Танюшка не ошиблась, хотя это было и невероятно. В каком-то полукилометре от нас на «нашем» берегу к воде подходили неспешно шесть огромных рыжих лохматых животных. Мы видели раскачивающиеся хоботы и загнутые почти в кольцо бивни. Передний мамонт оглушительно затрубил, откинув голову и подняв хобот. Мы с Танюшкой невольно шарахнулись назад, переглянулись и засмеялись.

– Наши слоны – самые лучшие, покупайте русских слонов! – сквозь смех процитировал я фразу из нового мультика «Следствие ведут Колобки», который мы видели недавно.

– А смотри, – полусерьезно добавила Танюшка, – выходит, и правда, Россия – родина слонов!

Я хотел сказать, что и не сомневался в этом. Но не успел.

Пока я – какую-то секунду – обдумывал, что вижу, Танюшка (еще раз подтвердив, что реакция у девчонок быстрее, чем у парней) выкинула руку:

– Смотри! Это же… лодки!!!

До меня дошло, что это действительно лодки. Они вышли из-за острова: одна впереди, следом еще пять… шесть! Из-за дальности расстояния невозможно было понять, кто в них и сколько там людей. Танюшка схватила меня за плечо, и опять я опоздал понять – те шесть лодок настигли первую, окружили…

День был солнечный. Мы не могли – я уже сказал – увидеть людей, но зато увидели острые вспышки над лодками. Словно разбрызгивала искры электросварка, только беззвучно.

– Олег, это же бой, – выдохнула Танюшка. – Они убивают друг друга!

Я не ответил, только ощутил, как меня натянуло – словно трос натягивают на барабане.

Красив был этот речной плес, и зеленый, словно с картинки, остров, и мамонты, и желтый песок пляжа правее нас, и небо над Ергенью, и лес позади нас.

И посреди этой красоты сверкали над лодками клинки. И, если приглядеться, можно было видеть, как падают в воду темные пятнышки…

Мы с Танюшкой окаменели. Я прижал ее ладонь у себя на плече своей рукой и даже не думал, могут нас заметить с воды или нет… и что будет, если заметят.

Кажется, это продолжалось не очень долго. На воде осталось четыре лодки – кажется, те, кого преследовали, сумели потопить две вражеские, но и сами пошли на дно. Уцелевшие развернулись и начали уходить обратно за остров.

– Ты все еще хочешь переправиться? – хрипловато спросила Танюшка.

– Тань, надо, – ответил я, и Танюшка убрала руку с моего плеча. Вздохнула и неожиданно сказала:

– Надо… Пошли, спустимся на берег и будем искать плавник.

* * *

Если честно, я боялся спускаться на берег. В основном из-за мамонтов, а еще из-за того, что не знал, не засекут ли нас там. Но пока мы искали спуск, мамонты куда-то ушли, а лодки выскользнули из-за острова и растворились где-то в речной дали.

Тропинка не находилась, и мы, махнув на все рукой, съехали по песчаному обрыву, там, где он вроде бы не выглядел особо крутым. Съехали удачно, даже оставшись на ногах.

На пляже на нас навалилось чувство незащищенности. Горизонт отодвинулся, река казалась необъятной, а я вдруг с испугом сообразил, что обратно наверх – по крайней мере здесь – мы вылезти не сможем.

– Вон там плавник. – Танюшка указала на кучу примерно в трехстах метрах от нас. Там действительно лежала целая полоса обкатанных, выбеленных песком, водой, ветром и солнцем деревяшек. Наверное, прибило течением. Я пошел первым, размышляя, как и чем скреплять все это барахло. Ясно же было, что решать эти вопросы мне.

На этот раз я увидел то, что увидел, раньше Тани. И это, пожалуй, было хорошо.

За первым обглоданным белым стволом лежал человек.

Мокрый песок вокруг него почернел от крови…

…Танюшка повела себя спокойно и выдержанно. Она, правда, поднесла к губам ладонь, а глаза расширились. Но вопрос, который она задала, был деловитым и быстрым:

– Он жив?

– Не знаю… – замялся я. – Это парень с одной из тех лодок, наверное…

Мальчишка был чуть постарше меня. Он лежал ничком, неловко вывернув левую руку; правая пряталась под туловищем. Хотя лицо и было повернуто в нашу сторону, мы его не видели – светло-русые мокрые волосы, очень длинные, скрывали его полностью. Из одежды на мальчишке были явно самодельные, с грубым швом, кожаные штаны – и то ли напульсники, то ли небольшие брассарды на обеих руках, тоже из толстой кожи, с металлическими заклепками.

– Он ранен, Олег. – Танюшка чуть присела. – Ему надо помочь!

– Да, конечно. – Я решительно шагнул вперед. У меня был охотничий опыт, а крови я вообще никогда не боялся; в походах нам приходилось иметь дело с травмами и ранами своих же товарищей. Танюшка присела рядом со мной, но по другую сторону тела.

– Он дышит, – сказала она. Побледнела – это я заметил. Кажется, и я – тоже; одно дело – распоротая стеклом пятка или порез ладони, а другое – ранение, от которого кровь пропитала песок. – Олег, как же он доплыл?!

– Помоги перевернуть, – вместо ответа сказал я и подсунул руки под грудь и живот мальчишки. По мне прошла дрожь – правая рука попала в липкое и горячее.

– А-а-а… – однотонно и почти музыкально простонал мальчишка. Сцепив зубы, я подал тяжелое тело на Танюшку, а она осторожно уложила его спиной на песок. И, охнув, отвернулась. А я не успел, да и нельзя было, коль уж взялись помогать.

Мальчишке распороли живот. Рана была широкой и кровоточила из-под ладони, которой он наплотно ее зажимал.

– Вот ведь… – Я с усилием проглотил кислый комок. Странно, в свои четырнадцать лет я умел потрошить и свежевать добычу… Но распоротый пацан – это совсем другое дело.

– Тань… – успел сказать я и, отвернувшись, рухнул на четвереньки, после чего не по-хозяйски распорядился съеденным утром завтраком. Потом стоило немалого труда заставить себя повернуться. – Тань, мы ничего не можем сделать. Он, кажется, в печень ранен… – Я отплюнулся блевотиной.

– Я вижу. – Танюшка взяла обеими руками свободную ладонь мальчишки, потом убрала с его лица волосы. И я увидел, что его глаза – серые с золотистыми точками – открыты. Зрачки мальчишки были расширены, губы побелели. Шевельнулись… зубы ало поблескивали от крови. – Мальчик, – это прозвучало глупо, – ты живой?

– Он может не понимать русского. – Не скажу, что мне было жаль незнакомого парнишку, но что-то такое давило в груди. Неприятное и непонятное.

– Наши… – Белые губы зашевелились снова. – Русские… рус… ские… – Он, словно слепой, пошарил свободной рукой, наткнулся на коленку Тани и сжал ее. – Я… ум… мираю…

Он вытянулся на песке. Вздрогнул длинно. Глаза странно остыли, рука упала с Танюшкиной ноги на песок – бесшумно. Вторая рука тоже сползла, открыв рану, но та уже не кровоточила.

Я подумал еще раз, как он мог плыть с такой дырой.

Танюшка заплакала навзрыд.

 
Белый снег,
Серый лед,
На растрескавшейся земле…
Покрывалом лоскутным на ней —
Город в дорожной петле…
А над городом плывут облака,
Закрывая солнечный свет.
А над городом желтый дым…
Городу две тысячи лет,
прожитых под светом звезды
по имени Солнце…
 
 
И две тысячи лет —
Война!
Война без особых причин.
Война – дело молодых,
Лекарство против морщин.
Красная-красная кровь
Через час – уже просто земля,
Через два – на ней цветы и трава,
Через три она снова жива
и согрета лучами звезды
по имени Солнце…
 
 
И мы знаем,
Что так было всегда,
Что судьбою больше любим,
Кто живет по законам другим
И кому умирать молодым…
Он не помнит слова «да» и слова «нет»,
Он не помнит ни чинов, ни имен,
Он способен дотянуться до звезд,
Не считая, что это сон,
и упасть опаленным Звездой
по имени Солнце…^[4]
 

Мы с Танюшкой похоронили неизвестного русского мальчишку тут же, под берегом. Оттащили его туда… Сперва я потащил за ноги, но Танюшка вдруг закричала, продолжая плакать, что я фашист и зверь, что она меня ненавидит, и, не переставая всхлипывать, перехватила тело под мышки и помогла дотащить так, чтобы не моталась голова. Я нашел плоский камень и выцарапал на нем одним из метательных ножей:

Неизвестный мальчик, русский

примерно 15 лет

Погиб

– Таня, какое сегодня число?! – окликнул я девчонку, что-то искавшую дальше по берегу. Она отмахнулась. Я сосредоточился, припоминая… и вдруг с испугом понял, что не помню этого, сбился!!! Двадцать шестое?! Двадцать седьмое?! Двадцать пятое?! Кажется, двадцать шестое… Я выцарапал дальше:

26 июня 1988

Танюшка принесла охапку какой-то травы. Сказала, глядя в другую сторону – на реку.

– Вот… это чтобы песок не на лицо…

…Я обрушил часть берега и положил сверху камень. Какие-то обрывки мыслей и слов крутились каруселью в мозгу, как осенние листья, вскинутые ветром. Песок был сырой, но сох на глазах, становясь не отличимым от общего фона берега.

Вот и все.

– Олег, извини, – попросила Танюшка, – я гадости тебе кричала…

– Ничего, – коротко отозвался я.

– Обними меня, пожалуйста, – жалобно сказала она, – мне страшно.

Я положил левую руку ей на плечи. Не обнял, а именно положил, без каких-то мыслей. Да и Танюшка, похоже, ни о чем не думала, кроме того, чтобы найти хоть какую-то защиту от страха.

– Мы умрем здесь, Олег. – Ее плечи вздрогнули.

– Нет, – со всей возможной твердостью ответил я. – Нет, Тань. Пошли строить плот. Мы умрем, если будем сидеть сложа руки.

– Да, конечно. – Танюшка встряхнулась – и физически, и морально. – Пошли.

* * *

Ни я, ни Танюшка никогда в жизни не строили плотов, хотя в теории знали, как это делается, да еще и не одним способом. Дело осложнялось тем, что у нас не было инструментов или хотя бы веревок, и мы вынуждены были поступать, как поступали, наверное, самые-самые первобытные люди – сплетать ветви отдельных стволов и надеяться, что эти крепления не развалятся посреди реки. Меня это особо беспокоило. Я работал и представлял себе, как где-нибудь на полпути к острову все это сооружение разъезжается – и…

Беспокоило даже не столько то, что я утону, сколько то, что я позорно утону на глазах у Танюшки.

После этого останется только сгореть со стыда. Не вполне, правда, понятно, как это осуществить, если я утону…

Сплетала ветки Танюшка – уже в воде, стоя в ней по колено, – а я таскал подходящие деревяшки и поглядывал по сторонам. Плавник отлично держался на воде и, хотя плотно подогнать ствол к стволу не удавалось, становилось ясно, что, если не случится ничего особенного, мы, пожалуй, переплывем Ергень. Часа за полтора-два.

Напоследок я нашел две относительно прямые, но разлапистые на концах ветки – а Танька наскоро переплела эту разлапистость, чтобы обеспечить хотя бы минимальный гребной эффект.

– Можно сесть, спустив ноги в воду, – предложила она, но я помотал головой:

– Нет, эта халабуда и так еле пойдет, а тут еще мы тормозить будем.

Опять-таки я не признался, что просто боюсь сидеть, спустив ноги в глубокую воду, – в голову сразу начинала лезть всякая чушь про осьминогов и акул… хотя, казалось бы, откуда им тут взяться – в реке?

Мы сняли брюки, разулись и умостили одежду, одеяла и оружие на поднимающихся повыше ветках. Танюшка уселась на носу; я столкнул плот подальше и, забравшись на него сам, взял второе весло.

Конструкция «ходила» под нами, что и говорить. Но я успокаивал себя тем, что скандинавские драккары тоже не сколачивались, а «сшивались» сосновыми корнями и еще как «ходили»… а как ходили?! Только драккары не были так неповоротливы на плаву – нас сносило втрое быстрее, чем мы продвигались вперед, вынося на плес, за остров. А мне почему-то не хотелось там оказаться.

…Странный – визгливый и ухающий – звук разнесся над рекой, разбился об остров, вернулся эхом: «Вип-випа-а-а!!!» Мы обернулись (лодка бы точно перекинулась!), и Танюшка сдавленно пискнула, указав в сторону покинутого нами берега.

Там, где мы стояли, когда вышли на берег, чернели несколько плохо различимых, но все-таки явно человеческих фигур. Одна поднесла к лицу длинную трубу…

«Вип-випа-а-а!!!» – взвизгнуло над рекой.

– Это за нами, – сказал я. Странно, но большого страха я не ощущал, скорее – острое волнение, как во время игр в войну два года назад. – Гребем, Тань.

Грести мы оба умели, но «весла» досадно и раздражающе проскакивали в воду, почти не увеличивая скорости плота. Точно – нас выносило на плес… но и берег становился чуть-чуть, а ближе. Я оглянулся снова. На мысу никого не было, но спокойней мне не стало. Теперь я точно знал: неизвестный враг нас выследил.

Возле острова течение резко – почти пугающе – убыстрилось. Мы бросили грести, глядя на обрывистый берег, из которого торчали древесные корни. Деревья нависали над нашими головами, но что там еще – на острове, – понять было невозможно.

– Башня, Олег! – выкрикнула Таня. На нас упала ледяная тень, я в самом деле увидел над берегом приземистую каменную башню… но уже в следующий миг она пропала из виду.

На плес нас вышвырнуло с почти ракетной скоростью. Тут оказалось чудовищно мелко – я загреб и достал дно! Вода была очень прозрачной, и мы буквально обалдели, увидев, сколько под нами ходит рыбы и каких размеров она достигает! Я плохо разбирался в рыбах, Танюшка – немногим лучше меня, но что до величины – даже если учесть, что под водой все кажется больше, то все равно: тут ходили чуть ли не метровые рыбины! Потом они все как-то неспешно разошлись в стороны, и Танька сказала:

– Ого.

В самом деле – «ого». Мимо плота проскользила «будка» с телевизор размером, за которой волоклись два кнута усов. Сом имел в длину метров десять, не меньше! Я окаменел на своем месте, даже не в силах потянуться за наганом, и сидел так, пока вода не потемнела вновь да Таня не окликнула:

– Чего ты не гребешь?

Я поспешно заработал веслом.

На берегу, к которому мы все-таки приближались, из кустов вылезло к воде пить какое-то здоровенное животное. У меня было всегда хорошее зрение, и я мог бы поклясться, что это был шерстистый носорог! А что – если тут есть мамонты…

– Как думаешь – попаду? – нарушила ход моих размышлений Танюшка. Она положила «весло» себе на колени и держала в одной руке аркебузу, а в другой – пулю. Резинка ее плавок сползла чуть вниз, и я не без труда сообразил, о чем она говорит. Рядом с плотом – совсем близко – держала курс большая и невозможно надменная щука.

– Целься ниже, – предложил я. Охотиться Танюшка не любила, но рыба – другое дело… а голод – не тетка и не дядька. Она ловко зарядила оружие и прицелилась, как я ее учил, когда мы стреляли из моей «мелкашки». Аркебуза упруго и сильно щелкнула, коротко бухнула – не булькнула даже! – вода… и всплыла щука. Череп у нее был пробит, рыба делала судорожные движения, но, прежде чем она ушла вглубь, Танюшка с торжествующим воплем цепко ухватила добычу за хвост и, беспощадно насадив на один из сучков, повернулась ко мне с видом удачливого сорокопута-жулана:

– Ты видел?! – ликующе спросила она, и я улыбнулся в ответ:

– Видел, видел…

– Так, ты греби, – деловито достала Танюшка свой нож, – а я ее сейчас прямо… чтобы сразу, как пристанем, а консервы сэкономим.

– Ладно, ладно, – согласился я. Танюшка, что-то мелодично напевая, занялась рыбой, выкидывая отходы прямо в реку. Судя по всему, она вполне освоилась, а я, если честно, с каждой минутой все больше мечтал добраться до берега.

– Мы ее запечем в глине, – строила грандиозные планы Танюшка. – Жаль, что соли нет, но ничего, воспользуемся золой… и будет вкусно… оп! Нет, все-таки я очень меткая – с первого выстрела и наповал, только булькнуло… На животных охотиться противно, что бы ты ни говорил, а тут здорово…

Она еще что-то говорила. Но я, если честно, отключился. Я напряженно обдумывал вопрос: почему те люди – на обрыве – трубили? Просто так? Да нет, если я что-то вынес из прочитанных книжек – они подавали сигнал…

Наверное, все-таки есть в мире какие-то злые силы, внимательно следящие за тем, что мы думаем и чего боимся. Иначе никак нельзя объяснить случившееся дальше.

Меня словно подтолкнули – я обернулся и обмер. За нами шла лодка – наверное, выскочила из-за того же острова и быстро нас нагоняла, между нами было метров двести, не больше! И лодка шла очень быстро – длинная, узкая, с высоким носом, украшенным каким-то развевающимся бунчуком. Весла мелькали слева и справа, как лапки у бегущей по воде водомерки.

Там – на лодке – увидели, что я оглянулся, и до нас донесся визг и вой. Такие, что я взмок от холодного пота, – казалось, что в лодке сидят не люди, ничего общего с человеческими криками гнева или ярости эти голоса не имели. Сидящие в лодке махали оружием – снова блестело солнце на клинках.

Я посмотрел на Таню. Щуку она насадила обратно на ветку и была бледна, как снег. Губы у нее шевелились. Наверное, она думала, что говорит со мной, но я ничего не слышал.

– Тань, – услышал я свой голос, – наган, быстро.

И, протянув руку, снова повернулся в сторону лодки.

Теперь я видел, что на носу у них – не бунчук.

Это была человеческая голова – высохшая, с развевающимися длинными волосами.

В лодке было не меньше десятка странных существ. Тощие, полуголые, они были похожи на негров и казались выходцами со страниц «Копей царя Соломона». Даже сейчас мне в голову пришло именно книжное сравнение. Негры… или кто?.. потрясали круглыми щитами, ятаганами и короткими копьями с массивными наконечниками.

«Откуда тут негры? – рассеянно подумал я, беря револьвер, – ребристая рукоятка была теплой и влажной от девчоночьей ладони. – Ой, как они орут, даже противно…»

Страх куда-то ушел, словно в сторону шагнул и смотрит, дрожа, на то, как я действую.

– Тань, – попросил я, – постарайся, чтобы плот не качало.

– Хорошо, – очень спокойно ответила она. Я с усилием взвел курок, подумал, что не проверял револьвер и будет очень интересно, если патроны испортились…

До лодки оставалось метров сто. Я видел, что лица гребцов закрыты деревянными раскрашенными масками, украшенными перьями.

«Откуда тут негры?» – снова подумал я и крикнул – глупо, наверное, но…

– Поворачивайте! Я буду стрелять!

В ответ понесся визг и скрежет.

Словно воочию я вновь увидел рану в боку мальчишки. И понял – отчетливо понял! – что нас убьют. Обоих.

Если я не убью их.

Я положил ствол в развилку одной из веток и устроился максимально удобно. Руки у меня дрожали – но они точно так же дрожали у меня и перед стрельбами на соревнованиях.

– Назад! – крикнул я и сам удивился своему голосу – злому и отрывистому. Похожему на короткий лай.

Негр на носу поднялся в рост, прикрываясь щитом и отводя правую руку, в которой блестел длинный нож.

Я задержал дыхание и нажал спуск.

«Трах!» – подпрыгнул револьвер.

Негр вскинулся, взмахнул руками и полетел в воду. Маска с него сорвалась, и то, что я увидел, не было человеческим лицом.

Никакой это был не негр. А кто такой – или что такое, – я предпочел не думать.

Крики смолкли тут же. Лодка резко развернулась и помчалась обратно – сидевшие в ней даже не попытались подобрать плавающего лицом вниз товарища.

– Убил, – сказала Танюшка. Я дернул плечом, открыл шторку барабана и перезарядил камору. Горячая гильза увесисто булькнула в воду. – Олег, ты его убил.

Руки у меня не дрожали.

Тело убитого колыхалось в волнах.

– Тань, надо грести. – Я повернулся, сунул револьвер в кобуру и тщательно ее застегнул. У Танюшки зелень выступила даже вокруг рта. – Надо грести, – повторил я.

* * *

Я постарался оттолкнуть плот от берега. Танюшка выплясывала на берегу, поспешно одеваясь и бросая взгляды на реку. А у меня кружилась голова – позорно кружилась, но мне было так плохо, что я не боялся этого. За все свои четырнадцать лет в обморок мне падать еще не приходилось, а вот поди ж ты… Не помню, как я оделся, – перед глазами снова и снова вставал стоп-кадр: падающий в воду не-негр, которого я убил. Я твердил себе снова и снова, что эти существа убили бы нас, не выстрели я, но лучше не становилось. «И чего меня так развезло, – вяло думал я, – сперва-то все хорошо было?..»

– Олег, тебе плохо? – встревожилась Танюшка. Я кивнул – просто уронил голову. – Из-за этого? Олег, они бы нас убили, ты же нас спас!

– Да знаю я все это, Тань. – Я буквально заставлял себя одеваться. – Все равно плохо… Да ладно. – Я приказал себе встряхнуться. – Пошли, я разойдусь.

И все-таки заставил себя бодро зашагать впереди Танюшки вверх по склону – к лесу.

* * *

Этот берег Ергени зарос почти исключительно дубами – невысокими, но чудовищно кряжистыми. Только изредка встречались островки высоких стройных ясеней да на полосах луговин – словно кто-то прочесал лес чудовищными граблями – росли высокая сочная трава и кусты орешника. На одной из опушек Танька нашла невесть каким чудом выросшие в конце июня белые – семь штук, крепких и нечервивых.

Давно уже надо было остановиться, но мы шли и шли, пока солнце не село за деревья окончательно. Тогда мы, не сговариваясь, молча улеглись под «первый попавшийся» дуб, спина к спине, и как-то сразу уснули, выключились…

…Помню, что мне снилась мама, и я проснулся, захлебнувшись слезами. Лицо у меня было мокрое. Наяву я уже года два не плакал, даже если было больно, обидно, страшно или трудно, да и спал давным-давно спокойно. Но сейчас мне не было стыдно, и я, уже проснувшись, еще какое-то время тихо всхлипывал, пока сон уплывал все дальше и дальше.

Солнце почти село, было полутемно. На краю прогалины несколько оленей щипали траву. Когда я приподнялся, они разом вздернули головы и неспешно удалились в лес.

Танюшка стремительно села, вытаращив глаза. Кажется, она даже хотела закричать: то ли ей тоже что-то приснилось, то ли она меня не сразу узнала. Но потом, поморгав, спросила:

– Ты что, плакал?

– А что, похоже? – Я сыграл удивление. – Нет, это со сна глаза красные… Нельзя спать на закате… Тань, ты едой займись, а я пойду дрова поищу.

– Правда, есть хочется. – Она потерла живот. Кажется, поверила… – Еще знаешь чего хочется? Вымыться… Ладно, я займусь едой…

…Хвороста тут хватало, как в любом неокультуренном лесу. Я приволок здоровенную охапку, а под мышкой – сухое деревце.

Консервы опять удалось сохранить. Больше того – на опушке Танька нарыла соль, там оказался солонец. В котелке она сварила рыбу, грибы пожарила на манер шашлыка, и довольно скоро мы ужинали.

– Я тебе готовлю, ты меня защищаешь, – негромко произнесла Танюшка. Я вскинул на нее удивленные глаза. Девчонка смотрела в огонь задумчиво и отстраненно. – Может быть, так все и должно происходить? – Она посмотрела на меня. – Завтра я тебе постираю, только ручей найдем подходящий.

– Постираешь? Мне? – Мне сделалось смешно. – Вот спасибо…

– Я серьезно, Олег, – сказала она. – Я же говорю: сейчас, хоть мы в ужасном положении, но, наверное, все, как должно быть: я стираю и готовлю, ты охотишься и защищаешь… – Она улыбнулась и безо всякого перехода тихонько запела…

 
А хочешь, я выучусь шить?
А может, и вышивать?
А хочешь, я выучусь жить,
И будем жить-поживать?
Уедем отсюда прочь,
Оставим здесь свою тень.
И ночь у нас будет ночь,
И день у нас будет день.
 
 
Ты будешь ходить в лес
С ловушками и ружьем.
О, как же весело здесь,
Как славно мы заживем!
Я скоро выучусь прясть,
Чесать и сматывать шерсть.
А детей у нас будет пять,
А может быть, даже шесть…
 
 
И будет трава расти,
А в доме – топиться печь.
И, господи мне прости,
Я, может быть, брошу петь.
И будем как люди жить,
Добра себе наживать.
Ну хочешь, я выучусь шить?
А может, и вышивать…^[5]
 

* * *

Сорока надоедливо стрекотала, перелетая с ветки на ветку. Она нагло держалась левее нас, на постоянном расстоянии в десять метров. Словно оповещала, негодяйка: люди идут!

Люди и правда шли. Точнее, мы не шли, а в основном прыгали. С кочки на кочку. С коряги на корягу. Некоторые опоры под ногой тонули… Рекорд поставила Танюшка, провалившись по бедра.

И откуда только тут взялось это чертово болото?! Деревья стояли голые, вымороченные, только у некоторых на самых верхушках сохранились зеленые метелки. Душила влажная жара, но, если нога проваливалась глубже, то ее тут же охватывал ледяной холод. Казалось, стылые иголки колют сквозь обувь и носок.

– Ну, сволочь… – процедил я сквозь зубы в адрес сороки. Глаза заливал пот, но я увидел, как она насмешливо покачала хвостом и принялась за свое. – Пристрелю гадину… Тань, ты как?

– Нормально, – пропыхтела она. – Шесты надо было срубить.

Я промолчал. Это был мой недосмотр. Опасный, хотя болото вроде бы не было глубоким. Не успел я об этом подумать, как впереди показалась широкая зеленая полянка с цветами.

– Да уже кончается, – уверенно сказал я и, почувствовав, как подо мною начинает тонуть очередная коряга, красиво прыгнул на лужайку.

Я не знал, что такое «бездонное окошко».

Помню, что раньше всего я ощутил холод – и это было ужасно. Словно меня схватил за грудь ледяной огромный кулак и почти выдавил из меня жизнь. Над поверхностью у меня остались плечи, руки, которые я инстинктивно выбросил в стороны, и голова. Танюшка смотрела на меня удивленно, настолько быстро все произошло… но удивление сменилось ужасом. И она бросилась вперед с криком:

– Оле-ег!!!

– Не… подходи, – вытолкнул я, возя руками с растопыренными пальцами по жиже, а она проваливалась, расползалась, и что-то жуткое, неотвратимое понемногу втягивало меня глубже. Я не испугался, нет, потому что не получалось представить, что я могу умереть. Точнее, ужас был, но этот ужас шел от моей фантазии, питавшейся прочитанным и увиденным. Я в подробностях представлял себе, как утону… и не верил, что утону именно я.

Это не над моей головой сейчас сомкнутся водоросли.

Это не я еще сколько-то буду жить, опускаясь в ледяную глубину и глотая густую жижу в попытках дышать.

Это не я!!!

Танюшка бросала мне ремень корды – самое длинное, что у нее было, – лежа на животе и вытянувшись в струнку. Ей не хватало полуметра – я всегда хорошо прыгал…

Жижа коснулась моих губ – я отплюнулся, поводя руками.

– Оле-е-ег!!! – снова закричала Танюшка.

– Ма-ма-а!!! – закричал и я – и захлебнулся. Жижа закрыла глаза, но сквозь нее я еще видел, видел размытый круг солнечного жара, и мои руки, остававшиеся наверху, ощущали живое тепло…

По пальцам что-то ударило, и я вцепился в это что-то. Схватился другой рукой – а через миг меня с натугой, но сильно выдернуло на поверхность.

Вместе с Танюшкой длинную лесину тянул крепкий белобрысый парнишка – грубая кожаная куртка была распахнута и стянута странно знакомым ремнем, вельветовые серо-зеленые штаны подвернуты до колен, босые ноги – в грязи. На поясе парня висел кинжал-дага, почти как у меня, и даже странно, как я в один миг это все заметил… А в следующий миг второй рывок выволок меня на сушу, где я и остался лежать на животе, хватая воздух широко открытым ртом, а Танюшка тормошила меня и трясла…

Я рывком перевернулся на бок. Парень, с размаху плюхнувшийся рядом на пятую точку, грязной рукой отбросил со лба замусоленные пряди и улыбнулся.

– Не может быть!.. – прохрипел я.

– Может, – сказал Сережка Земцов. – Может, Олег… Привет.

* * *

Наверное, наступает предел, за которым удивляться просто не получается. Реки, мамонты, жуткие твари в масках, башни, скелеты, оружие… Теперь вот еще – наш (точнее – мой старый, а Танюшкин недавний, но верный) друг, обросший и дико одетый. Ну и что? Он же меня спас…

Но все-таки, оказывается, можно удивляться и дальше. Сергей, ничего не рассказывая, только таинственно посмеиваясь, провел нас через болото, потом мы протиснулись чуть ли не ползком густющим сумрачным ельником… и он завопил весело:

– Ленка! Встречай, я не один!

– Ленка здесь?! – ахнула Танюшка. Но навстречу нам из кустов уже выскочила босая девчонка в спортивных брюках и майке, темноволосая и синеглазая, они с Танькой бросились обниматься.

Я плыл по течению уже абсолютно, думая только о том, как немного сполоснуться от грязи, подсыхающей на мне, а потом прилечь. Мозги ворочались со скрипом. Сергей за плечо протащил меня через кусты, и мы оказались в начале тропинки, спускавшейся к большому навесу-шалашу, возле которого горел костер. Оттуда бежали ребята и девчонки – галдя, смеясь и размахивая руками. Это были мои друзья – порядком заросшие, обтрепавшиеся, но несомненно они!

– Все здесь? – отстраненно поинтересовался я, с великолепным равнодушием созерцая эпическую картину.

– Вас не хватало, – пожал плечами Сергей. – Мы-то думали, что хоть вам повезло…

– И давно вы здесь? – спросил я. Сергей недоуменно посмотрел мне в лицо:

– Да ты что, Олег? Мы же скоро месяц, как пропали оттуда.