Олег Валерьевич Куратов
Тогда. Теперь. Сборник рассказов
К ночи с бригадой специалистов выезжаем в Брянск. В 8.30 в Брянском обкоме меня принимает помощник первого секретаря и сообщает, что «хозяин» только что прибыл домой и отдыхает, будет на работе позднее, когда – неизвестно. Глаза его воровато бегают. Всем своим видом показывает: «хозяин» меня не примет. Излагаю ему суть дела, прошу организовать встречу с ответственными за радиационный контроль по области. Помощник пожимает плечами – без «хозяина» ничего делать не будет. Стережём «хозяина» – дремлем то внутри обкома, на шикарных диванах обкомовской приёмной, то снаружи – в своём рафике. Наступает полдень, «хозяина» нет и нет. В два часа помощник с бегающими глазами сообщает, что «хозяин» прямо из дома выехал по делам в область. На мой вопрос, доложил ли он о нашем прибытии и ожидании, молча кивает, никак это сообщение не комментируя. К аппарату ВЧ-связи не подпускает. Что делать? Посовещавшись, решаем ехать в облисполком. В два тридцать нас принимает зампред облисполкома. Сообщает: все ответственные специалисты убыли с «хозяином» в область, так что решать наши вопросы не с кем. Всё ясно – нам устроили полную обструкцию. Я решаю ехать на мясокомбинаты и проверять всё на местах. Кое-как получаем разрешение на инспекцию трёх мясокомбинатов. До позднего вечера объезжаем бойни, разделочные и пищевые цеха, лаборатории, протоколируем полную оснащённость приборами радиационного контроля. Поздно вечером по обычной связи докладываю обстановку помощнику Министра. Тот констатирует:
– Так, ясно. С заданием не справился. Выезжай обратно, завтра с утра пойдёшь на ковёр.
Так я провёл день ровно тридцать лет назад. А что же я делал вчера, в этот день в 2016 году?
Как безжалостна правда жизни! Открыв свой последний еженедельник, с ужасом читаю:
– До обеда: купить картошки, моркови, свеклы.
– После обеда: сходить в сберкассу – коммунальные платежи за сентябрь.
Послесловие к роману "Пациенты доктора Визинга"
В середине семидесятых годов прошлого века в моей жизни пересеклись два события: посещение родины предков и первое знакомство с текстами Священного Писания (отправляясь на осеннюю охоту в глухие леса бывшего Яренского уезда, я взял с собой самиздатовскую копию Нового Завета). Целыми днями я бродил по лесам, а свободными вечерами вчитывался в Великие Послания из глубокой древности.
От старожилов я узнал, что местные лесные массивы планомерно обрабатываются химическими реактивами с воздуха в интересах лесозаготовок: тотальная обработка огромных пространств преследовала цели угнетения лиственных пород для стимуляции ускоренного роста хвойных. О судьбе прочей флоры и всей фауны, по-видимому, было решено не думать. Бесшумные ковровые бомбардировки насыщали ядами все компоненты многосложного процесса обмена веществ в бурном котле лесной жизни: почвы и болота, реки и родники – всё то, что питало и поило многообразный растительный мир, диких зверей и птиц, рыб и рептилий, земноводных и насекомых, людей, их посевы и их домашних животных. Никогда раньше, за многие тысячи лет своей жизни, не испытывал лес такой напасти.
– Это не моё, это не от меня! – мучительно стонал он, не в силах бороться с отравой.
Люди же, творившие это отравление, по-прежнему пожинали урожаи от своих посевов, растили скот, собирали ягоды, грибы и другие дары леса, добывали лесную и водную дичь, ловили рыб. И ели со всем этим разлитый ими самими яд.
Резко упала численность всех видов дичи, сузилось её разнообразие. Старожилы почувствовали, что у уцелевших видов живности изменился вкус: мясо рябчиков утратило былую нежность, зайчатина потеряла характерную душистость, утки независимо от породы попахивали мылом, разные виды рыб почти лишились своих самобытных привкусов, а сами рыбы стали какими-то квёлыми и гораздо скорее портились.
Приехав с издёрганными на работе нервами, я воспринимал это несчастье особо болезненно. К концу дня, когда заканчивались благодатные вспышки охотничьего азарта, когда проходил гордый восторг от показа добычи домашним, когда завершалась вкусная благодарная кормёжка собак, я возвращался к размышлениям о зловещей участи лесного края. Читая Евангелие, я постепенно пришёл к аналогии, подсказанной «Откровением Святого Иоанна Богослова»: то, что произошло с лесом – нашествие «своих же» неодолимых смертоносных сил – это его Апокалипсис, его кара, его агония. И «Откровение» подсказывало мне, что это – только начало преломления первой из семи печатей, только предчувствие того, что в будущем произойдёт с Россией, с человечеством и со всем миром.
И эта аналогия оказалась верной: как похожа современная Россия на тот несчастный лес!
Осмыслив давние смутные подозрения и догадки, я начал пристально копаться в себе и в других, отыскивая и повсеместно находя зловещие активные ростки из грядущей общечеловеческой драмы – нашего будущего. Некоторые итоги этого тревожного созерцания отражены в романе «Пациенты доктора Визинга».
Препарирующий человеческую личность прежде всего находит в ней отображения других личностей. Поскольку восприятие внешнего мира каждой личностью глубоко индивидуально, все эти отражения неадекватны оригиналам: в воображении одной личности другая может совершать действия или даже вести образ жизни, совершенно ей не свойственный. Соответственно, невозможно оспорить правоту старой истины: всякий пишущий с натуры получает лишь искажённые его восприятием образы, содержащие к тому же неадекватные отображения друг друга. Таким образом, мой роман, как и все другие художественные произведения, – личностная трактовка всего окружающего, то есть призрачный хоровод несуществующих фантомов, их иллюзий и лукавых игр друг с другом и с нами, реальными и неповторимыми смертными. С учётом этой оговорки, все персонажи списаны с фактических прототипов. Жизненные судьбы и житейские эпизоды также списаны с натуры, то есть реальны в таком же контексте.
Каждая часть романа – это аллегория наблюдения, высказанного в её эпиграфе. Эти аллегории создавались в виде описаний поведения и устремлений персонажей, от рождения повязанных кровными узами своего этноса, в данном случае – русского, а, возможно, и российского мегаэтноса, если считать, что таковой существует. В свою очередь, судьба каждого персонажа – это аллегория участи отдельного дерева в тяжко поражённом дремучем лесу и его роли в жизни-болезни этого леса. Возможно, все эти образы гармонично вписываются в метафизическую картину движения мира, созданную Великим Иоанном Богословом в его бессмертном «Откровении», не оставляющем у верующих никаких других Надежд.
ТОГДА (Конный поход).
Многое из того, что всплывает из памяти, кажется не то что нереальным, – просто невозможным, особенно в бытовых мелочах, в отношении к законам, официальным порядкам, обращению с оружием и т.п. в нашем закрытом, полувоенном средмашевском социуме тех времён. А ведь это казалось нормальным, естественным. И неловко, и смешно, и трогательно вспоминать.
Около месяца назад наступил Новый, 1978 год. Пятничный вечер. Закончилось непрестанное, лихорадочное дневное дёрганье. Только периодически набегают важные накаты напоминаний о неисполненном. Но это будет всегда. Полная тишь. В своём уютном кабинете смотрю служебную почту.
Такая же тихая, сладко-спокойная тишина была ТОГДА, в сорок втором, когда отменяли воздушную тревогу и не надо было идти в бомбоубежище. Света нет, полная темнота, на окне затемнение. Но тепло. Мама и бабушка рядом, на горячей лежанке, брат где-то тут же, внизу, на полу, слушает мурлыканье кошки.
Справа, над столиком для посетителей, висит небольшая репродукция "Купания красного коня" Петрова-Водкина – предмет постоянного раздражения нашего парторга ("Не такой это кабинет, чтобы в нём голые оргии вывешивать!"). Под картиной, на полированном столике, – огромная керамическая пепельница, собравшая в своём колорите все буйные цвета репродукции (храню эти вещи до сих пор). Слева, в качестве валерьянки парторгу, – маленькая фотография Ильича во весь рост на фоне библиотечных книжных полок (он же: "Вот это да! И где ты только такую раскопал? Даже у меня такой нет!").
Докладывает по связи дежурный, пришёл Доктор. Почта просмотрена, пусть заходит. Развалившись в кресле (это мой друг, врач нашей заводской медсанчасти), Доктор докладывает о готовности к дальней поездке на Алтай. Его "Волга" проверена и заправлена. Радио сообщает, что Чуйский тракт расчищен от снега. Продукты, оружие, снаряжение, гостинцы алтайцам загружены. Вести машину будем посменно, меняться каждые два часа.
– Вот только мороз не по прогнозу. У нас 26, а там, я звонил, 31. Спирта-то я взял достаточно… – затем, с подковыркой, – Наш, медицинский, небось, почище вашего будет.
Я молчу, хотя знаю, что заводу поставляется спирт высшей очистки – так требуют специальные технологии. Гурманы-снабженцы за этим привередливо следят. Доктор продолжает:
– Но всё равно боюсь, замерзнем на лошадях. Надо бы у наших вояк попросить новые валенки, у них особые, тёплые, ведь постовые-то в таких все ночи на наших охранных вышках простаивают…
"Наши вояки" – это один из полков войск МВД, которому поручена охрана периметра завода, его цехов и отделов, зеков-строителей, инфраструктуры. Тут же звоню начальнику штаба полка и излагаю эту просьбу. Не успели мы с Доктором последний раз проработать маршрут похода и набор вещей с собой, как докладывает дежурный из приёмной: к вам военная делегация. Всё ведь рядом. Пусть войдут.
Входит молоденький лейтенант, за ним – солдат с мешком. Оба с мороза, румяные и серьёзные. Лейтенант:
–ТоварищГлавныйИнженер! Ррэшитеобратитьсяпоприказуначальникаштаба докладываюгруздоставлен – куда?
Тем временем шустрый солдатик с любопытством зыркает по интерьеру, аппаратуре связи и вообще по углам. Совсем юный мальчик, похож на моего сына.
Сын. Что мне делать с сыном, ума не приложу.
Тыкаю пальцем в кресло возле Доктора. Лейтенант солдату:
– Ложи. Аккуратней. Так. Встань подальше.
Ко мне:
– Приказано доложить, инвентарь списан. Рршите идти?
Договариваемся выехать в 4 утра. По пути домой, в машине, в голове свербит: как же так? Спирт, валенки – на какие это шиши? Как-то неловко. По возвращении валенки отошлю с благодарностью. Если Доктор не выменяет их алтайцам на травы, мумиё или панты. Тогда начштаба – часть этой мены. Со спиртом Доктор пусть сам разбирается.
Дорога с коротким привалом в страшной, чудовищно одинокой избе на берегу промороженной речки занимает около полусуток, – и мы оказываемся в такой глуши, какой сейчас, наверное, уже и не существует. Это далеко, вёрстах в тридцати за Онгудаем в сторону Ини, потом ещё столько же влево, на восток. Там расположилось небольшое стойбище; нас ждут несколько маленьких алтайцев и таких же маленьких лошадей. Лошади для нас со стременами. Дует холодный ветер с мелким снегом.
Мы переодеваемся в тёплую одежду, переобуваемся в новые солдатские тёплые, но совершенно каменные валенки (как это свойство помогло потом!). Наскоро чокаемся с алтайцами, немного перекусываем. Почти вовремя успевает к сбору ещё один участник охоты – местный КГБ-шник, симпатичный майор. Он сразу же после знакомства достаёт из своего багажа и протягивает мне "калаш". Я удивляюсь и вежливо отказываюсь – у нас прекрасные винтовки. (У меня, например, хорошо пристрелянная биатлонная винтовка калибра 6,5мм моего приятеля, олимпийского чемпиона мира). Майор пожимает плечами: как хотите, мне было приказано. Доктор ухмыляется – он умеет готовить мероприятия. Я ему грозно шепчу: автомат – это тебе не валенки! Он хмыкает, по его разумению это всё равно.
Алтайцы распределили по лошадям все наши грузы, часть поручили нам разместить в заспинных рюкзаках и дают команду садиться. Ни у меня, ни у Доктора, ни даже у майора это сразу не получается. Казалось, лошадки низенькие, стремена удобны даже для массивных солдатских валенок, но … Как только я сажусь на лошадку, она начинает дрыгать крупом, пытаясь меня сбросить, и, кроме того, исхитряется несколько раз укусить то за одну, то за другую ногу. Спасают каменные валенки. То же самое и с Доктором, и с Майором. На вопросы наши – в чём дело? – уже немного закосевшие алтайцы угрюмо отвечают:
– Твоя говна много ест, лошадь не трактор – говно возить не любит, наказывать надо
В переводе это означает
– Говна в вас много! Мы лёгкие, а вас и трактору не поднять! Тяжёлые вы. Снимайте рюкзаки, пробуйте снова. Мы зачем вам плети дали? – бейте сильнее! Действительно, все алтайцы – жилистые, худощавые, подвижные, лёгкие, хотя и на вид постарше каждого из нас.
Начали вновь. Доктор снова упал, хохот и проклятия.
Неожиданно для себя встаю на стременах, отвлекаюсь от сутолоки, ругани, смеха. Возношусь к снежному небу. Как оно прекрасно! Прекрасен снег! Прекрасны горы! Как чист и вкусен воздух! Только что рассвело. Тридцать мороза! Мир, ты прекрасен!
С таким же восторгом летал я ТОГДА прыжком с обрыва, покрытого множеством ласточкиных норок, в ласковые воды родной нашей Тезы.
Всю поклажу перегрузили на грузовых лошадок, и мы кое-как трогаемся. Наш караван состоит из пятнадцати лошадей. Первые три ведут опытные проводники-охотники, – им приходится прокладывать путь по снежной целине, по полуметровому слою снега, под которым никто, кроме них, не смог бы уловить след дороги. За ними следуем мы, трое горемык (Доктор, майор и я), с норовистыми из-за нашего веса и неумения гарцевать лошадками. Время от времени лошадки повторяют взбрыки и мощные укусы. Следом идут пять лошадей с проводниками, погонщиками, а за ним – три вьючных лошадки с грузами. Шествие замыкает начальник алтайской бригады на красивой, мощной кобыле покрупнее. Не стыдно – на всех есть подарки.
До этого переезда я никакого представления о правилах езды верхом не имел. В результате уже после часа езды я чувствую, что копчик мой, несмотря на стёганые, добротные ватные штаны, пробил мои мякоть и кожу. Кровь неспешно, но упорно, сочится по обеим штанинам к стопам. Поскольку всё это происходит под ватной толщей, я виду не подаю – только поглядываю назад, на спутников. Они помалкивают. И лишь спустя 18км похода, когда мы прибываем к своему стойбищу, Доктор сразу подходит ко мне со склянкой и ваткой в руках:
– Я тебе обработаю, а потом – ты мне. А потом – я майору. Давай-ка.
ТОГДА точно так же сочилась в пах кровь после того, как Толян из шуйского "дома Лондона" пропорол мне в драке ягодицу заточкой из напильника. Так же слипалось в промежности. "Заражение крови! Заражение крови!" – причитала мама. Тогда не было ни мази, ни, тем более, пластыря. Марганцовка.
Обработали, и двинулись далее, – счастливые, настороженные, с окровавленными жопами, с пластырями на копчиках, ещё на 5 вёрст. Там началась охота.
Обряд Долины Ключей
На полпути от Сыктывкара до опытной площадки именитый Старожил показывает нам любовь и гордость здешних мест – Долину Ключей. Долина эта – участок соснового леса километров пятнадцать длиной, разросшийся на ровном, пологом, подобном приоткрытой обложке гигантской книги, склоне к реке. Мы начинаем свой путь сверху, от солнечного ржаного поля, и бредём сквозь сухие сумерки леса вниз, к берегу. На открытом пространстве у ржи небо от жары выглядело белым; здесь, через просветы, оно густо-синее, с отливом в зелень; кажется, что этот насыщенный цвет как-то участвует в создании хвойного благоухания, наполняющего воздух лесного царства.
Первый родник – это маленький, трогательный водопадик, вымывший почву до камня и падающий с него на такой же камень, лежащий чуть ниже. Второй родник подобен большому казану, на дне которого скапливается и вытекает через край вода. Третий пробился наружу по корням старой коряги. Воды всех родников, пробежав несколько метров, вновь исчезают в земле. Вкус воды у каждого ключа свой, хотя внешне кажется, что это один и тот же поток: то уходит под землю, то выныривает на её поверхность. Так же и мы следуем от родника к роднику то вдоль пологого склона, то спускаемся ближе к реке. Вскоре мы сбиваемся со счёта; наш проводник, знающий каждый ключ, говорит, что на всём склоне их больше тридцати.
У самого нижнего родника он объявляет привал: достаёт из тощего рюкзачка бутылку водки, коробочку с солью, стаканы и небольшие кусочки чёрного хлеба. Затем приглашает нас совершить местное языческое таинство. Возле родника возвышается огромный муравейник; Старожил кладёт на его поверхность кусок посоленного хлеба, и пока крупные муравьи накидываются на хлеб, наливает полстакана водочки. Затем произносит неразборчивое заклинание на местном диалекте, неспешно выпивает, хватает кишащий муравьями хлеб и жадно разжёвывает живую хлебно-муравьиную закуску. Во время его простодушной ухмылки несколько уцелевших насекомых выбегают из его рта, и он рассеянно стряхивает их с лица. Прожевав и проглотив, он запивает муравьиный хлеб родниковой водой и радушно приглашает нас совершить этот Обряд Долины Ключей.
Интересно: этот человек гораздо ближе к истинным Смыслам.
Миражи Севера
1. План эксперимента (из текста секретного доклада полковника Визинга)
Объектом нашего нетрадиционного исследования является анализ специфической информационной и ментальной среды обитания в условиях конкретных природных факторов. В этой среде гармонично интегрированы все материальные и духовные Смыслы компонентов «неживой» и «живой» природы Коми края. Это означает, что эта среда обладает единой памятью, в которой хранятся все данные о её составляющих, по мере их возникновения и развития. Другими словами, в этой среде реально присутствует всё её прошлое. И если мы обеспечим доступ к этой памяти, мы сможем перейти от данных геологических, археологических, эпических и других примитивных зарубок памяти на новый уровень, который позволит нам в буквальном смысле увидеть и услышать наше прошлое! Как мы попытаемся это сделать? Мы попробуем воспроизвести экспериментальный микросрез, то есть чрезвычайно короткий во времени и предельно ограниченный в пространстве историко-географический срез, эмпирический, как было сказано, а я бы пошёл дальше и назвал его примитивным. Суть этого опыта заключается в следующем.
Мы отобрали на земле Коми конкретное, весьма ограниченное географическое пространство, которое не изменилось и сохранило все компоненты ландшафта прошлого, в нашем случае, 1937 года. Имеются в виду растительность вплоть до отдельно стоящих деревьев, рельефы поверхности, почва, места выступания горных пород, водоёмы, дороги и т.д. Это пространство сыграет роль географической площадки для постановки опыта. При выборе площадки необходимо было опираться на память окрестных жителей, вернее, той их части, которая своими глазами видела её в 1937 году. Людей такого возраста осталось немного. Второе, не менее важное условие: на этой площадке мы должны воспроизвести какие-то фактические действия с участием человека как неотъемлемой части конкретного ландшафта, его физической жизни. Для этого по архивным документам необходимо было установить, какие сезонные (жатва, покос и др.) или строительные (например, строительство дороги) работы проводились на территории площадки в указанное время. Какими силами и средствами проводились эти работы? Эти данные также требовали документальных подтверждений или показаний очевидцев. Чем тщательнее будут соблюдены эти условия, тем выше станет вероятность успеха эксперимента.
