bannerbannerbanner
Фарфоровый чайник в небе

Олег Сухонин
Фарфоровый чайник в небе

Полная версия

Книга первая. ГОЛОВЫ УЖЕ НЕТ, А КУРИЦА ЕЩЁ БЕЖИТ

От автора

С Игорем Скромным мы знакомы давно, в молодости вместе играли в группе со смешным названием «Система шумоподавления». Гоша сочинял тексты песен, а я придумывал мелодии и аранжировки. Играли по кабакам, клубам, как-то даже выступали на одном концерте с «АукцЫоном», «Калиновым мостом» и Чижом на рок-фестивале в тогда ещё городе Горьком, в Зелёном театре Сормовского парка. В то время мы пытались играть что-то среднее между панк-роком и «новой волной», критики сравнивали нас с «The Clash»…

Потом жизнь нас раскидала, брать в руки гитары мы стали всё реже. Игорь ударился в журналистику, стал постоянно занят – работал на конвейере в нижегородском медиахолдинге: лепил репортажи для новостей, торговал лицом в телепередачах, клепал статьи для официозных газет. Видеться мы почти перестали, лишь иногда созванивались. Да и тот Зелёный театр в Сормовском парке давно уже сгорел…

Впрочем, раз в год мы с Гошей всё же встречались, вспоминали под рюмочку наши былые музыкальные приключения… Последний раз виделись всего полгода назад, и каково же было моё удивление, когда он без всяких предварительных созвонов приехал ко мне рано утром, и едва я успел открыть дверь, буквально ворвался в мою квартиру, тараторя: «Старик, можно я спрячусь у тебя дня на два-три! Только никому об этом не говори!»

Я пытался втолковать Игорю: мол, ему жутко повезло, что он застал меня дома, и вообще-то у порядочных людей принято заранее предупреждать о своих визитах. Но он ни на секунду не собирался быть порядочным, ничего не хотел слушать, выглядел очень встревоженным, сильно помятым, дрожал как в лихорадке и твердил словно полоумный:

– Никому не говори, что я у тебя! Мне нужно залечь на дно и подумать! Меня у тебя как бы нет!

– Да что случилось, можешь объяснить?! – недовольно спросил я его.

– Я всё тебе сейчас расскажу, – умоляюще твердил он. – Только пойду умоюсь с дороги, ладно?

Я пожал плечами, бросил ему полотенце, а он, уже заходя в ванную, обернулся и спросил:

– У тебя выпить есть?

– Иди уже, – ответил я.

«Прекрасно знает, что у меня дома всегда есть хороший коньяк, а всё равно спрашивает, – раздражённо подумал я. – Ишь как его ломает! Не иначе с запоя припёрся!»

Суббота только начиналась, особых планов на этот день у меня не было – на работе на два месяца вперёд я взял творческий отпуск. Так что пока Гоша приводил себя в порядок, я на скорую руку приготовил закуску, достал рюмки, и когда он вышел из ванной, поставил на стол бутылку коньяка.

– Так что у тебя стряслось? – уже окончательно проснувшись, спросил я.

– Наливай, – сказал Игорь. – Случилось такое! Старик, ты не поверишь!

Ночной телефонный звонок

Игорь (Гоша) СКРОМНЫЙ начинает свой рассказ

Телефонный звонок среди ночи пронзил мозг словно током.

Накануне я смотрел по телеку классный футбол Аргентины с Бразилией, откушал под это дело бутылку хорошего вискаря и потом всю ночь видел цветные сны… Слаломные проходы Месси и финты Неймара под несмолкаемый рёв трибун органично вливались в блистающий красками шумный бразильский карнавал. А там, ритмично раскачиваясь в пульсирующих ритмах самбы, призывно манили к себе тугие задницы красавиц в перьях. Их бёдра раскорячивались в немыслимых шпагатах – и вот уже разлившаяся по всему моему телу сладкая истома прибоя Копакабаны одеяльно приподнялась надо мной холмом Корковаду… Тем более что и спал я, раскинув руки – как Христос…

И тут – как серпом…

В темноте я не сразу нащупал мобильник под кроватью.

– Алло… Кто это? – пробормотал я спросонья.

– Игорь, вы? – раздалось с другого конца трубки, и голос показался мне неприятно знакомым.

– Алло, да. Кто это? – спрашиваю, а уже дошло, что это директриса с работы.

– Это Чулкова Эмма Вадимовна – ваш начальник.

– Что случилось? Который час?

– Да уж скоро утро. Я бы не стала вам звонить так рано, но дело срочное.

– Как утро? Я же вроде только лёг…

– Надо ложиться раньше… Вам сегодня срочно нужно будет поехать вместо меня в командировку в Ульябинск. У меня появились важные дела, так что придётся ехать вам.

– В Челябинск? – не расслышал я. – Но зачем? Что там стряслось?

– Я сказала в Челябинск? Значит, оговорилась. В Ульяновск! Там открывается всероссийский фестиваль прессы. Сегодня вечером я собиралась туда отправиться, уже и билет на поезд куплен. Но возникли срочные дела, придётся ехать вам – как единственному лауреату от нашего холдинга. Там вам вручат приз.

– Я – лауреат???

– Долго рассказывать по телефону, к восьми утра будьте в редакции до планёрки, я всё объясню, переоформим билет на вас. И сразу соберите вещи в командировку: поезд сегодня в 17.30.

– Но я не готов… Почему нельзя было предупредить раньше? Что за срочность? – начал просыпаться я.

– Потому что так надо. Другим туда ехать не резон, а вы – лауреат, для нашего холдинга это будет пиар. Иначе бы я вам и не звонила в такое время – боялась, что не застану. В общем, надо ехать – это приказ!

И бросила трубку.

– Вот суки! – единственное, что я смог сформулировать в столь ранний час.

Делать нечего, пришлось вставать.

Меня сразу смутила эта внезапная срочность. Почему директриса не могла предупредить о командировке заранее? Что за бардак на производстве? Возникли подозрения, что дело тут не в каком-то моём лауреатстве (что за хрень?), а в том, что у Эммы Вадимовны в очередной раз не сложились какие-то пазлы в личной жизни.

Чулкова – тётка в принципе легко предсказуемая: типичный чиновник от журналистики, каких пруд пруди, но при этом дама незамужняя, да ещё в период обостряющегося климакса. В редакции ходили разговоры, что в молодости она была замужем за каким-то перцем, но тот отчего-то то ли сбежал от неё, то ли застрелился в голову, и с тех пор замуж она больше не выходила. Но регулярно меняла состоятельных ухажёров. Вот и сейчас сплетничали, что у неё появился очередной богатенький хахаль, правда, к несчастью для неё женатый. Наверняка и собиралась прошвырнуться с ним в счёт командировки в стороне от любопытных глаз. Да, видимо, у любовничка что-то не срослось: жёны тугих кошельков умеют быть бдительными.

Что же касается меня, то я всего как два дня вернулся из очередной командировки, толком вещи из сумки ещё не успел разобрать – и опять сборы!

Быстро побрился, принял ванну, слегка позавтракал, бросил в сумку пару свежих рубашек, сменное бельё, взял паспорт, положил в кошелёк немного наличных, проверил на месте ли банковская карта – и поехал на работу.

Привет от Русского музея

Войдя в кабинет директрисы, я сразу попросил объяснить – куда и зачем мне надо ехать:

– Для начала: в Челябинск или Ульяновск?

– Успокойтесь, Игорь, в Ульяновск. Я просто оговорилась, – улыбнулась она. – Это ещё со студенчества: у нас в группе на журфаке в МГУ училась Маша Улябина из Ульяновска, так мы её в шутку звали Ульяновой из Ульябинска.

– Это про город-то Ленина да в советские годы? Очень смело было с вашей стороны. Впрочем, у нас в универе тоже была одна из Орехово-Зуева…

– И что с ней было не так?

– Как раз наоборот – полностью оправдывала… Ну да ладно. Хорошо, что в Ульяновск, а не в Челябинск. Значительно ближе. Но зачем мне туда?

– Там открывается пятидневный всероссийский форум журналистов. Будут руководители центральных и региональных СМИ. Я хотела сама ехать, но срочные дела – сверху вызывают, – многозначительно подняла она глаза в потолок. – А вы – единственный из нашего холдинга, кто может получать там награды. Мне прислали списки: от Нижегородской области в разных номинациях победили пара районных газет, информагентство и вы от нашего холдинга в конкурсе Русского музея. Награждение пройдёт на сцене, будут трансляции – для нас это важный пиар. И уж лучше это будете вы как автор статьи, раз я не могу…

– Русский музей в Ульяновске? – не поверил я.

– Да нет же, конечно в Питере! В прошлом году они проводили выездные выставки «Три века русского искусства» по городам России, в том числе и у нас в Нижнем. Вы тогда в нашей «Нижегородской газете» написали стихотворный отклик в рубрике «Дятлов Парнас». Мы его отправили организаторам – на конкурс за самое оригинальное освещение акции, и ваша публикация взяла да победила. Да вот она! – и Эмма Вадимовна положила передо мной ту самую газету.

НИЖЕГОРОДСКАЯ ГАЗЕТА

БУРЛАКИ НАЗАД НА ВОЛГУ

ВОЗВРАТИЛИСЬ НЕНАДОЛГО

Выездная выставка Русского музея в Нижнем Новгороде стала самым ярким культурным событием нашего города за последнее время. Наш штатный поэт Кузьма не упустил возможности насладиться на волжских берегах шедеврами величайших русских художников трёх последних столетий. Поэт ходил по залам Нижегородского художественного музея в толпе таких же, как и он, зевак и провинциальных ценителей прекрасного, захлёбываясь слезами счастья.

«Это надо же: ещё при моей жизни «Бурлаки» Репина вернулись на родную Волгу! – восклицал Кузьма. – А Брюллов! А «Витязь на распутье» Васнецова! А «Охотники на привале» Перова! А Шишкин! А Малевич с Филоновым!» Восторгу поэта не было предела, и, чтобы полнее насладиться каждым полотном, Кузьма твёрдо решил посещать выставку как можно чаще, пока шедевры находятся в Нижнем. Однако, узнав, что билет за разовый просмотр ста картин стоит в переводе с наших рублей сто американских долларов, лирик сразу же «скромнее стал в желаньях»: ну какой заработок у поэта? И тогда, приняв позу окаменевшего Давида (только без пращи), Кузьма мгновенно зарифмовал свои разноречивые впечатления от прекрасных творений великих мастеров и алчности организаторов выставки:

«Три века русского искусства»

 

В подарок Питер нам привёз –

Каскад имён и красок буйство

Как воплощенье наших грёз.

Мечтал ли кто-то, право слово,

Узреть средь местного мазла

Шедевры самого Брюллова

Или Филонова «Козла»?

И сможем ли забыть вовеки,

Как к нам добрался тем путём,

Что из варяг ходили в греки,

Картин чудесных целый сонм?

Не скрою я восторга стона

На сей презент с Невы-реки:

Здесь есть и редкая икона,

И репинские «Бурлаки».

И я как Витязь на распутье

Застыл средь множества картин:

Здесь каждая – шедевр по сути,

А я на всех на них – один.

Как тот Бурлак, четвёртый слева,

Чей невысок, напомню, рост,

Я тщусь постичь познанья древо –

Сверлю глазами каждый холст.

И как Охотник на привале

Давлюсь словами всякий раз –

Смогу я передать едва ли

Свой эстетический экстаз!

Лишь ошарашенно глазею

Да всё как вкопанный стою:

Во славу Русского музея

Сегодня песню я пою!

И в этих залах стать статуей

Готов я, подпирая свод!

Но по сто баксов где найду я

На ежедневный культпоход?

Кузьма ПОЖАРСКИЙ

– Ну конечно, как же я мог забыть! – хлопнул я себя по лбу.

Дело в том, что помимо основной работы в новостях и передачах на телестудии медиахолдинга, я частенько публиковал статейки и в «Нижегородской газете». И чтобы не подписывать различные фельетоны и юморески своим именем, которое примелькалось по телерепортажам, придумал себе псевдоним – Кузьма Пожарский. В Нижнем Новгороде до сих пор более всего чтут предводителей Нижегородского ополчения 1612 года – Кузьму Минина и Дмитрия Пожарского, вот я, недолго думая, и слепил из них себе псевдоним. Так сказать, подарил предводителям вторую жизнь. Но про этот свой поэтический фельетон я давно уже забыл, а его во время моего отпуска секретариат холдинга взял да отправил на конкурс Русского музея. И там оценили. Мелочь, а приятно!

Настроение моё заметно улучшилось, и надвигавшаяся командировка в Ульяновск уже не казалась столь нежеланной, как это было поутру.

Чулкова это заметила и произнесла уже довольно резко:

– Что ж, решено – едете вместо меня! – явное раздражение от того, что её запланированный вояж обломился, она уже и не пыталась скрывать. – Стишки-то, кстати, так себе… Пашешь тут за всех, как рабыня на галерах, а сливки другие снимают!

– Простите, вы про что? – сыграл я в недоумение.

– Понимайте, как хотите, – махнула рукой Вадимовна. – В общем, сейчас оперативно доделываете материалы в эфир по предыдущей командировке и вечером – на вокзал. До Ульяновска из Нижнего ходит только прицепной вагон к поезду «Питер – Уфа», прямых поездов и самолётов нет. Секретарь переоформит мои билеты на вас, вот вам программа фестиваля. Ваша задача получить и привезти приз с мероприятия и распиарить наш холдинг, как только можно.

– А где всё это будет происходить? В Ульяновске я был всего пару раз проездом на теплоходе, когда плавал по Волге до Астрахани, и город знаю не очень хорошо.

– Ах, да! Это как раз самое интересное. Там, говорят, одному местному олигарху раскопали в архивах бумаги, что он чуть ли не дальний потомок основателя города – боярина Богдана Хитрово. Он так в это уверовал, что отгрохал ниже по Волге шикарный рекреационно-гостиничный комплекс «Древо Хитрово», а корпуса и домики назвал именами представителей рода. Это вроде того, как у нас на Горьковском море понастроили кучу всяких разных домов отдыха, турбаз и гостиниц. Но там он сделал круче. Мне прислали проспект, где сказано, будто этот богатей так возбудился от уведенного во вьетнамском Далате «Crazy House» («Безумного дома» по-нашему), который строит там дочка бывшего генсека местной компартии Чуонг Тиня, что решил воспроизвести нечто подобное и на берегах родины Ленина. Мне самой очень хотелось посмотреть, что там у него получилось, но, видно, пока не судьба. Вернётесь – расскажете.

– А командировочные, деньги? – спросил я.

– Всё у секретаря, вместе с билетами, – замахала на меня руками директриса. – И, кстати, в Ульяновске от вокзала до отеля ходит бесплатный шаттл. Там на фестивале будет полно спонсоров, так что практически всё – почти на халяву. Подчищайте хвосты по работе, оформляйте документы и – в путь, поезд ждать не будет.

Хорошо, что все вещи я собрал и привёз с собой: мотаться домой, а потом на вокзал – заняло бы уйму времени, а так я явно успевал оформить документы, доделать к эфиру материалы с прошлой командировки и даже как следует перекусить.

По шпалам со шпаной

Так как ехать предстояло весь вечер и целую ночь (в Ульяновке, где отцепляли нижегородский вагон, поезд «Санкт-Петербург – Уфа» останавливался в кромешную рань), то уже в супермаркете на Московском вокзале я прикупил бутылку водки, немного разной закуски и к поезду подошёл минут за пять до отбытия. Показал проводнице билет и паспорт, зашёл в вагон, подошёл к купе – и тут моё жизнерадостное настроение вмиг улетучилось: моими попутчиками оказались два парня явно гопниковского вида. Обоим было на вид лет по двадцать, оба были в спортивных штанах. На одном из них, небритом и сухопаром, была майка-алкоголичка, все плечи и кисти рук его были усеяны блатными наколками. Другой – посмазливей и покрепче – был одет в белую спортивную майку, и наколоты у него были только пальцы.

Нет, не такой компании я ожидал по пути на всероссийский фестиваль журналистов!

Парни уже расположились за столом у окна, мы поздоровались, они сразу почувствовали мою настороженность. Впрочем, я и не пытался её скрывать: ехать в такой компании всю ночь мне было явно не в кайф, и у меня оставалась надежда, что до отправления поезда к нам в купе подсядет кто-нибудь четвертый. Но вот состав тронулся, и надежда осталась на перроне.

Моя полка была нижней слева, я попросил сидевшего на ней парня в спортивной майке пересесть, чтобы я мог расположиться. Тот подсел к своему товарищу, я положил сумку на полку, снял пиджак, но тут же вспомнил, что у меня там документы и кошелёк, и снова надел его. Соседи по купе сверлили меня глазами, я непроизвольно всё крепче стал прижимать локтем к груди карман пиджака с кошельком.

Зашла проводница, попросила билеты. Я протянул ей паспорт, куда были вложены мои билеты туда и обратно, и напомнил, чтобы она не забыла их вернуть, так как мне нужно будет отчитываться за командировку. Попутчики тоже отдали проводнице свои билеты, и я обратил внимание, что они показали ей ещё какие-то бумажки. Из их разговора с проводницей я понял, что это были справки об освобождении – ребята направлялись из колонии домой. После этого я скрестил руки на груди так, чтобы прижать к себе кошелёк уже сразу двумя локтями.

Настроение моё совсем упало – ехать всю ночь с такой публикой было настоящим наказанием. Я на чём свет стоит костерил Чулкову, отправившую меня в эту грёбаную командировку в Ульяновск, нецензурно обзывал в мыслях город Ленина и заодно – совершенно ни за что – самого Ильича, весь род Хитрово и даже всю Компартию Вьетнама с её Безумными домами.

Вновь пришла проводница, поставив на стол стаканы с чаем, сказала, что вернёт билеты по приезду утром, и парни закрыли дверь купе. Немного погодя они достали и поставили на стол бутылку водки, пластиковые рюмки, нарезали хлеба, сыра и колбасы и предложили мне присоединиться к ним выпить за их освобождение.

Я давно уже зарёкся пить с незнакомыми людьми: никогда не знаешь – кому, с какой дозы и каким образом алкоголь снесёт голову. К этому правилу эмпирическим путём меня привела сама жизнь, щедро предоставлявшая многочисленные возможности соприкосновения с широчайшим спектром пьяных идиотов: от назойливых соплежуев, пристающих как банный лист к заднице, – до агрессивных любителей чуть что хвататься за ножи, для которых смысл выпивки состоит в непременном провоцировании конфликтов с последующими мордобоем или поножовщиной. В данном случае к моему правилу присовокуплялся и тот факт, что соседи по купе ехали из заключения, а эта публика особо склонна к рецидивам (эти точно обворуют или порежут, подумал я). Поэтому я твёрдо решил ни в коем случае с ними не выпивать и вежливо отказался, сославшись на важные командировочные дела: у меня, мол, завтра очень ответственная работа.

Но вот парни хлопнули по одной рюмке, потом – по второй, языки их развязались. Они стали рассказывать о том, за что сели по малолетке – один за кражу, другой – за хулиганство, с ребяческими слезами на глазах начали мечтать, как вернутся домой и как их встретит родня, и у меня невольно потеплело на сердце: неплохие вроде ребята, у нас в России никому ведь от тюрьмы и от сумы зарекаться нельзя, сам по молодости сколько раз по краю ходил.

И хотя разум настойчиво твердил: «Не пей с ними, Игорь! Ни в коем случае не пей!», всё же когда они после третьей рюмки разлили по четвертой и вновь предложили с ними выпить, я подумал: «Что же мне всю ночь, что ли, вот так ехать настороже с ними, пьяными? Так они скорее обидятся и обворуют, лучше уж с ними подружиться», – и махнул рукой:

– А-а, наливай!

Разлили, выпили, атмосфера в купе сразу потеплела. Парни достали ещё одну бутылку, я в свою очередь вынул из сумки свою и всю закуску, что купил перед дорогой. Они по второму кругу рассказывали о том, как по глупости загремели на зону. В то же время твёрдой уверенности в том, что они не вернутся туда снова, в их словах я не уловил.

На третьей бутылке я рассказал им, что работаю журналистом и еду на всероссийскую конференцию. Они было начали что-то расспрашивать меня об этом, но очень скоро выяснилось, что тонкости моей профессии им мало понятны, а потому и совершенно неинтересны.

Тогда мне самому пришлось напрячь извилины и вспомнить свои познания в уркаганской теме. Но единственное, что мне пришло в голову, – это стихотворение Михаила Лермонтова «На смерть поэта» в переводе на блатной Фимы Жиганца, благо память на стихи ещё со школьной скамьи у меня прекрасная.

Стоило мне заговорщицки начать:

– Урыли честного жигана

 И форшманули пацана,

Маслина в пузо из нагана,

Макитра набок – и хана!

Не вынесла душа напряга,

Гнилых базаров и понтов.

Конкретно кипишнул бродяга,

Попёр, как трактор… и готов!

– как парни стали слушать меня с нескрываемым интересом, глаза их заблестели. Дальше я уже и сам стал входить в образ, обнаруживая под градусом очень даже недурственные артистические задатки:

– Не вы ли, гниды, беса гнали,

И по приколу, на дурняк

Всей вашей шо́блою толкали

На уркагана порожняк?

Конечно, спьяну я мог себе льстить, но мне казалось, что в этот момент они смотрели на меня с нескрываемым уважением. А когда я совсем вошёл в раж и, яростно жестикулируя, стал декламировать на приблатнённый манер:

– Мокрушник не забздел, короста,

Как это свойственно лохам:

Он был по жизни отморозком

 И зря волыной не махал.

А хуль ему?.. дешёвый фраер,

Залётный, как его кенты,

Он лихо колотил понты,

Лукал за фартом в нашем крае.

Он парафинил всё подряд,

Хлебалом щёлкая поганым,

Грозился посшибать рога нам,

Не догонял тупым калганом,

Куда он ветки тянет, гад!

– мне показалось, что парни уже искренне восхищались мной.

В этот момент у меня окончательно исчезло опасение, что меня здесь хоть кто-то может обворовать или порезать. Моя бдительность напилась в хлам и уснула, но сам я ещё очень даже держался на ногах, а душа требовала продолжения банкета.

Тут я отчего-то вспомнил нашего студийного телеоператора Юру Барышева. Он частенько рассказывал историю о том, что как-то раз под Новый год ему допоздна пришлось работать за камерой в прямом телеэфире. Дома его ждало большое застолье, пришло много гостей, а Юра снимал в студии новогодние поздравления чужих для него людей. Когда эфир наконец-то закончился, и Юра после курантов добрался до дома, там он застал уже изрядно набравшуюся компанию. Настроение у Барышева было близким к скептическому: он приехал домой трезвый и злой, а его жена и все гости уже от души купались в хмельном веселье. Сев за стол и слушая их разговоры, Юра с досадой думал: «Ну что у меня за друзья? Какую чушь они несут! Никакого интеллекта. Босо́та чумазая!» И тут он произнёс ключевую фразу, которую спустя много лет после него повторил министр иностранных дел России Лавров, и она на время даже стала крылатой: «Дебилы, блядь!» Но после того, как Юра выпил первую рюмку, он пришёл к выводу, что всё обстоит не так уж плохо, и как минимум с одним приятелем из компании можно хоть о чём-то поговорить. После второй рюмки и общая тема беседы за столом ему показалась небезынтересной. А уж после третьей Юра твёрдо решил: ему очень повезло, что в жизни его окружают столь милые люди, преданные друзья и охренительно эрудированные собеседники.

 

Примерно так же обстояло и у меня – с соседями по купе мы в короткий срок стали друзьями не разлей вода. Беда была только в том, что разливать больше было нечего. И тут я пошёл вразнос, начал гусарить:

– Ребята, сначала вы угостили меня, теперь моя очередь. Идём в вагон-ресторан – я угощаю!

Мы все были возбуждены, как вихрь промчались сквозь несколько вагонов.

За столом в ресторане я сорил деньгами – заказывал у официантки коньяк, котлеты по-киевски, салаты, лимонад, опять коньяк и что-то ещё… Потом смутно помню, как нас стали выпроваживать, мол, ресторан закрывается, и что сейчас позовут полицию, если мы не…

Возвращались в свой прицепной вагон мы уже сильно шатаясь, сухопарого парня в наколках по дороге в тамбуре вырвало, у меня самого голова шла кругом…

Вот уже оно – наше купе, вот моя полка, вот матрас, застилаю кровать, пиджак – на крючок… Вот вроде и всё, надо ложиться спать, завтра рано…

Дальше – омут…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru