Олег Ланхолин
Zaunteвитх
13 февраля
Меня разбудил знакомый рокот раскатной каронады. По дворам едва ли проплывал карминный рассвет, камелии укутаны в белёсую изморозь, а соседи в паническом дурмане затрепетали по комнатам. Некто из них вопит: «Началось!», «Я же тебе говорила!», оставшиеся выплёвывали косноязычные фразы, неподвластные дешифровке.
По прошествии нескольких мгновений, когда я впопыхах отправлял лодочку на молнии в поездку от пупка до подбородка – прозвучал свежевыжатый залп, который осязался в радиусе прикосновения. Трепет нахлестом одолел переживания, заикаясь, задрожали кисти, отчего надевание рукавиц не поддавалось, хоть я и норовил держать ситуацию в узде.
Впоследствии бо́льшая доля моих нейборов оставили насиженные апартаменты одиночеству и рассы́пались по полису кто-куда. Некоторые, принуждённые неволей-волей остаться у домашних очагов – намеревались притаиться в серванте и гнилых тепидариях.
Прокладывая дорогу скрозь мерклый коридор битком набитый чемоданами, – покорный слух приступил к загребущему поеданию нотного треска карабинов. Преодолев порог, дробящий парадную плитку и бульварную брусчатку, – мои зенки уверовали – рассудок им не лжёт. С эмпиреи навзничь нисходили гирлянды из водяного пара, а за компанию с ними на макушки народам капал воск Гражданской войны.
14 февраля
Четвероногий холод и беспросветность Марены – отныне они правят бал-маскарадом. Шоссе заграбастано ополчившимися зверьми с обоих берегов, а засечные баррикады схоронились за позвонками. Отзвуки розни распеваются по окрестностям до притока лучезарных в своё лоно, затем под натиском усталости беседы между пулями и патронами умолкали. Правда, пролётом.
Обтоптанные тропы: знойная смесь битума, гравия и песка. Палатки да шатры, прохожих кнутри не допускали. Пустынные магазины и каюты засорялись гражданами пёстрых сортов и социальных классов. Опекуны и родители обнадёживали плоть и кровь; истошный плач и призывы вернуться к родным пенатам – вот и всё, что у них осталось.
Мне довелось исчезнуть в малом корпусе новенького банка. Рука об руку тамо угодили и другие прогадавшие. Нас в серёдку втолкнул один из военных. На ключице сияла повязка, обозначающая политическую принадлежность; лик оброс тоненькой рубашкой пота.
Коллектив красных крестов носился от гиппократской кибитки к полю боя туда и обратно. Полурослики. Возвращаясь королями с севера – они волочили носилки с плотью. Вновь и снова, стан за тельцем, покойника за упокоенным.
