Олег Батлук
Записки неримского папы

* * *

Раньше было раздолье. Ложась спать, я оставлял мобильный телефон в гостиной на диване, пульт – на тумбе перед телевизором, очки – на журнальном столике, носки… ну, где традиционное место для мужских носков – куда упали, там им и место. Теперь же, отходя ко сну, я кладу мобильный телефон в шкаф, пульт – в шкаф, очки в шкаф, носки… да и носки в шкаф – все в шкаф. Потому что утром мой сынок-колобок выкатывается из своей спаленки в гостиную с выражением лица «я иду искать». И уж если кто не спрятался, он не виноват.

* * *

Артем наверняка станет коррупционером. Он прячет свою тушку так же незатейливо, как они – деньги в офшорах. Подходит, например, к занавеске и засовывает за нее буквально один нос. А попка да и почти все тело целиком торчат наружу. Мы ему кричим: «А где же наш малыш?» И тогда он победно высовывает нос обратно, мол, ладно, предки, нашли.

* * *

Потеряли айпад.

– Артем, ты брал айпад?

Артем стоит посреди комнаты с загадочным видом. Потому и спрашиваем.

Отрицательно мотает головой.

Я озадаченно оглядываюсь по сторонам, не нахожу.

Артем не уходит.

– Точно не брал?

Снова отрицательно качает головой, для убедительности два раза, да так интенсивно, что чуть не падает.

В этот момент я слышу откуда-то звук его любимого мультсериала.

Не сразу понимаю, откуда он.

В ужасе опускаю глаза.

Звук идет из-под Артема.

Он двумя ногами стоит на экране айпада. С невозмутимым видом.

В результате отрицательного качания головой сынок оступился и случайно запустил приложение.

А ведь правду говорят: хочешь спрятать надежно – спрячь на виду.

* * *

Прилег вечерком дома на минуточку после работы. Думаю, мне бы полчасика прикорнуть, вот оно и счастье. Но не тут-то было. Слышу, уже стучат кирзовые ботиночки. Артем не дремлет, граница на замке. Сейчас будет меня бить, теребить и кусать. Приоткрываю один глаз. Стоит возле кровати, смотрит на меня, морщит лоб. Я не на шутку напрягаюсь. Парень, видно, что-то серьезное на этот раз задумал, хана мне. А сынок бежит в угол, включает там свой ночник с детскими песенками, под который он каждый день засыпает, и тихонько выходит из комнаты.

Если бы я был хипстер-миллениал в уггах поверх конверсов, я бы разрыдался. Но поскольку я жесткий мужик, то лишь мужественно всхлипнул от умиления.

* * *

Настоящий экстрим – это когда ночью по пути из туалета в спальню в полной темноте тебе удается пройти бесшумно, чтобы не разбудить ребенка: миновать разбросанные погремушки, не споткнуться о детскую машинку, не наступить на воздушный шарик, обойти пирамиду из кубиков, не свалить фикус. И вот ты получаешь заслуженную награду – с наслаждением ныряешь под одеяло в постель, и из-под твоей задницы раздаются дикие трели: под ней оказывается игрушечный телефон Артемки, с которым он играл в родительской кровати перед сном.

* * *

Мы с Артемом в гостях. Все взрослые сидят в комнате. Сынок куда-то вышел. Нам неохота за ним идти, но, скорее всего, придется, так как в доме тихо. А, как известно, любая тишина в доме с маленьким ребенком – подозрительна.

В комнату влетает хозяйский кот Кузьмич. Это гигантское создание размером с кота, который проглотил еще двух котов. Из-за нестандартных габаритов Кузьмич достаточно ленив. К тому же красив и знает себе цену. Поэтому передвигается редко и только вальяжно. А тут – именно влетает, чуть дверь с петель не сорвал. Крутится у наших ног, мяучит в панике. Поднимаемся с дивана, выходим из комнаты. Кузьмич резко стартует и бежит перед нами, как будто показывая дорогу. Следуем за ним. Кузьмич приводит нас к своей миске.

Перед миской сидит Артем и меланхолично ковыряется в кошачьей кормушке, выбирая из его «Вискаса» самый жирный кусочек.

* * *

Сидим на кухне. Ужинаем. Появляется Артем. Как всегда, торжественно, словно из-за кулис. Садится на пол. Извлекает откуда-то из-за спины мыльницу. Деловито открывает ее. По-эстетски двумя пальчиками извлекает из нее кусок мыла. Секунду смотрит на него и откусывает здоровенный кусок. Не углядели. Это типа малыш пришел перекусить с нами со своей запрещенкой. Типа наши котлеты с макаронами – это злостный совок, а у него Мишлен, три звезды и все дела. Вот с таким видом он отправлял кусок мыла в рот. Естественно, тут же начал орать. Мы выковыряли деликатес обратно. Компенсировали «ФрутоНяней». Артем морщился. Не каждый день ужинаешь «ФрутоНяней» со вкусом мыла.

Как там в популярной рекламе? Малоежка? А у нас получается – мылоежка. Теперь вот думаю обратиться к производителям известных брендов мыла. Хочу предложить им милого мылоежку для роликов и хештегов. Пора отбивать инвестиции во «Фрутоняню».

* * *

Я уже скучаю, когда Артем на минутку убегает на кухню, чтобы рассыпать сахар или разбить стакан. Видимо, это скоро пройдет. Жаль, если так.

* * *

Артемка растет маленьким Петросяном. Или даже хуже – Дроботенко. Я собрал на футбол сумку. Уже намеревался выйти из дома. На пороге что-то меня дернуло в нее заглянуть. Там оказалась только одна бутса. А я точно помню, что клал две. «Артем, ты не брал мою бутсу?» Стоит хихикает. Все понятно. Лезу под шкаф. У него там штатный схрон. Печеньки, носки мои, перечница и вот теперь бутса. А хихикал мой маленький Дроботенко, видимо, представляя, как я скачу в одной бутсе по полю. Хотя…

Что в одной, что в двух бутсах – один Березуцкий, ни одного мяча я в тот раз не забил. Возможно, Артем не Дроботенко, а Нострадамус. Не хотел, добрая душа, чтобы его колченогий папка позорился. А я и не понял…

* * *

Продать Артема в рекламу большим брендам была так себе идея. Признаю. Мелко! Нужно мыслить масштабнее. Например, Департамент градостроительства Правительства Москвы. Думаю Артема срочно туда на работу пристроить. Они его с руками и ногами оторвут. Сынок чего придумал. Во время сооружения башни из кубиков берет по одному кубику в каждую ручку, заводит обе ручки за спину, там разжимает пальцы, роняет кубики на пол и возвращает руки вперед. Затем протягивает ко мне пустые ладошки и начинает картинно постанывать. Артем! А где же кубики? Отрицательно мотает головой. Нету кубиков, нету? Трагически мычит, хватается за волосы, чуть ли не выдирает их, охает…

Это же гениально! Парню еще и полутора лет не исполнилось, а он уже придумал свою первую коррупционную схему при строительстве. Пусть несколько прямолинейно. Пусть местами сильно переигрывает пацан. Пусть оба кубика из-за него сразу же выкатываются при падении. Но ведь лиха беда начало! Там же его подучат. Бомба!

* * *

Артем любит автобусы. Мы вдвоем подолгу выслеживаем их дома через окно, опираясь на подоконник. Когда автобус проезжает мимо дома по улице под нами, я кричу: «Автобус! Автобус!» Кричу эмоционально, немного переигрывая. Как будто это не «автобус, автобус», а «Бугатти Вейрон, Вейрон». Артем даже начал повторять за мной и кричать: «Абу! Абу!» Я-то знаю, что это всего лишь: «Автобус! Автобус!» А люди часто пугаются. Ведь то, как Артем перевел это слово на свой язык, звучит не очень благозвучно. Похоже на «абанамат» из Довлатова. В сочетании с эмоциональной подачей, в которой малыш мастер, производит впечатление угрозы.

Но сейчас не об этом. Когда у нас как-то гостила теща, мы вчетвером сидели на кухне. Ну, сидели теща, я и жена, а сынок, как всегда, был весь в делах: то мусорный пакет проверит, то об стол снизу головой постучится, то банкой с медом попытается пол вымыть. Вертелся, одним словом, под ногами. И тут я заметил в окно автобус. И по традиции начал громко орать: «Автобус! Автобус!» И еще ручками этак победоносно взмахнул зачем-то. Я стоял при этом спиной к кухне. И вот этой самой спиной чувствую: что-то не так. Осторожно оборачиваюсь. И понимаю, что Артем некоторое время назад благополучно выбежал из кухни. И в помещении остались только я, жена и теща. Именно они вдвоем и стали свидетелями моего автобусного приступа. В ту минуту я многое прочитал в глазах тещи. Мол, дочка, он и так у тебя не фонтан, так оказывается, у него еще и с башкой проблемы, бедная, бедная моя девочка…

* * *

Твои дети – это твое второе детство. Уникальная возможность снова вернуться в мир ребенком. Все вокруг опять вырастает. Ты как Алиса. Я иду с Артемом по улице и смотрю вокруг его глазами. Вон собянинский трактор корежит здравый смысл. Я кричу: «Смотри, Тема, трактор!» Для него же это просто трактор, а не идеологический враг. Или голуби. Когда я так последний раз радовался голубям? А Теме нравятся голуби. Однажды я даже увидел белого. Мы вдвоем с малышом бежали за ним с визгами. Сынок еще не видит за фантиками мусора, за дождем – плохой погоды, за людьми – нелюдей.

Иногда мне хочется крепко-крепко обнять малыша. Чтобы удержать его в детстве. Чтобы он подольше не взрослел.

* * *

Наш педиатр как-то сказал о другом ребенке, еще одном своем пациенте: «Выбежал ко мне малыш, бледненький, худенький, с тонкой шейкой, типичный москвич…» Я после этих слов посмотрел внимательно на Артема. Я помню его еще таким румяным батоном вроде тех, которые в советских булочных красовались на лотках с привязанными к ним вилками. И те батоны, и моего сыночка одинаково хотелось помять, пожмакать. А сейчас что я вижу? Артем все больше становится похож на худосочный круассан или, того хуже, багет. «Типичный москвич».

От бледности и худобы, от тонкошеести и типичной московскости, короче, от греха подальше отправил я Артема с женой на все лето в далекую российскую провинцию, в настоящую деревню. Там у наших близких родственников свой большой дом. А помимо дома – собственный огород, цветы во дворе, кошка на заборе, курочки в загоне, одним словом, пастораль.

Конечно, мне пришлось принести в жертву несколько драгоценных месяцев общения с ребенком. Тех самых «вкусных» месяцев, когда гадкий утенок превращается в прекрасного лебедя. Ну, или в гадкого лебедя – тоже бывает. Но выбор у меня был небогат: между собственным комфортом на одной чаше весов и Артемом в виде багета – на другой. В конце концов, Пушкина тоже ссылали в Болдино. И неплохо так в итоге получилось, утешал я себя. Плюс я планировал навещать семью время от времени, как позволят дела. От моего маленького Пушкина меня отделяла лишь ночь на поезде… Несколько драгоценных месяцев общения с женой мне тоже, конечно, пришлось принести в жертву. Разве я об этом не сказал? (Мамма миа, какая неловкость!)

В первый мой приезд в деревню мы вдвоем с женой пошли в гости к знакомым. Артема пока оставили дома с бабушкой. Хотели осмотреться, приглядеться, а уж потом выводить нашего «прынца» в свет. В гостях присутствовали местные дети, Аркадий (сын хозяев дома) и Иннокентий. По году с небольшим каждому. Дети не были знакомы до этой встречи. Вот, думаю про себя, как удачно, заодно понаблюдаю, как тут отроки знакомятся. Поначалу Аркадий и Иннокентий не проявляли друг к другу интереса. В какой-то момент Иннокентий сказал: «А-а». Его мама объявила, что Иннокентий хочет какать. Родители Аркадия принесли горшок. Несмотря на юные годы, Иннокентий уже был приучен к лотку. Гостю Иннокентию спустили штаны и усадили на горшок. Но вот какая незадача. Формально-то это горшок хозяина дома Аркадия. Пусть Аркадий еще ходит в памперс, но формально, опять же, это его собственность. Аркадий молча подошел к Иннокентию и выдернул у него из-под голого задика свой горшок. Иннокентий упал. Аркадий надел горшок себе на голову. Так он привык играть с этим предметом. К счастью, Иннокентий пока не успел сходить туда. Но к несчастью, он не оценил эскападу Аркадия. Иннокентий, угрожающе кряхтя, поднялся с пола, взял детскую лопатку и со всей силы ударил Аркадия по горшку на голове. «Ну, нам пора», – сказал я жене.

По дороге домой я решил, что пока не готов бросать Артема в эту мясорубку. Жизни, конечно, нужно учить смолоду. Но Аркадий и Иннокентий… Это высшая лига. Рано нам туда.

* * *

Мы с Артемом гуляем по центральной площади нашей деревни. Женихи – оба в джинсах, в кедиках. Телочки попадали бы, но площадь пуста. Только голуби и пара гопников с пивасом на лавочке. Послонялись мы с сыночком по периметру, посверкали брендами. Скучно. Настолько, что Темка даже снял свою легкую шапочку и начал ее жевать. В этот момент к нам подошли те самые гопники со скамейки. Точнее, оно подошли конкретно к Артему. Один весь в татуировках, в майке-тельняшке. А там кругом колонии, содрогаюсь я про себя, как бы не оказался беглым каторжником. Я против него со своими цитатами из Бродского не очень канаю. Парни стали протягивать к сынку руки для приветствия. «Здорово, малыш, привет, как сам», – приговаривают. Артем не очень понимал, зачем ему протягивают пустые ладони без телефонов, тюбиков и прочей запрещенки. Поэтому смотрел на них исподлобья. Гопники не настаивали, зачем-то оба поздоровались со мной (видимо, если рука протянута и не пожата, гештальт не закрыт) и пошли вразвалочку дальше.

Пока я выдыхал и проверял, не протек ли у меня у самого подгузник, Артем вдруг сорвался с места и побежал за ними. Даже со спины можно было прочесть его мысли в тот момент: «Пацаны, подождите, мой декламирует Пастернака и заставляет слушать Брукнера, я с вами, плесните пивка, отсыпьте семок».

* * *

Приехали мы с Артемом на единственную в деревне детскую площадку. Непонятно, зачем она здесь, при том что местные детишки свободно могут играть с коровами, лошадьми, поросятами и прочей веселой живностью. Честно говоря, где-то в душе я ожидал оркестра и фанфар. Все-таки столичные штучки. Но нас встретили прохладно. Местные детки лазили по лесенкам, качались на качельках, ковыряли песочек. Как будто это был обычный день. Как будто и не приезжали в их захолустье отец и сын Батлуки из самого Гольянова! Внимания на нас никто не обращал. Более того, местная детвора оттирала Артема от лесенок, качелек и песочка. Никакого почтения к сыну самого меня. Постояли мы с малышом, помялись и поехали домой.

На следующий день снова решили заехать на эту площадку. Но уже рано утром, чтобы поиграть в одиночестве. Фиг нам! Площадка опять полным-полна. Те же вчерашние детки на тех же местах. То ли их с вечера не забрали, то ли похмельные родители выгнали спозаранку, чтобы ножками по полу не стучали. Пока я замешкался, разыскивая его шапочку на заднем сиденье машины, Артем метнулся на площадку. Я кинулся за ним, опасаясь, как бы местные площадные маугли совсем его не затюкали. Подбегаю и ничего не пойму.

Детки перестали колобродить, побросали качельки и песочек, предлагают Артему покататься, обступили его, спрашивают, как зовут. Еще в машине по пути сюда Артем традиционно отжал у меня телефон и ключи от авто. На площадку сынок заявился с лопатой шестого айфона в одной ручке и автомобильными ключами в другой. Артем прикладывал телефон к уху (он так всегда делает) и кричал: «ае-ае» (алле-алле). К этому еще стоит прибавить фирменную походку маленького ребенка, который недавно научился ходить: животик вперед, ножки широко расставлены. Вылитый директор Черкизовского рынка, не меньше.

Уверен, местные детки просто осознали свою недавнюю ошибку и решили исправиться. Отсюда их внимание и учтивость к моему сыну. Добро всегда торжествует.

* * *

Вернулся с Артемом с прогулки. Дома жена обнаружила, что у сына весь рот в земле. «Ты зачем ему разрешил землю есть?» Вот ведь формулировка. Только женщина смогла бы так сформулировать. Что на такое отвечать? «Да это же деревня, тут кругом земля, это Русь-матушка!» Или, может, так: «Нет, дорогая, я не только разрешил, я еще и стол ему накрыл, наложил полную тарелку земли с горкой – на ешь, сыночек. Не идет? Давай кетчупом полью».

Ну, недоглядел, да, но не «разрешил» же.

* * *

В детстве я сам каждое лето проводил в деревне. Моя мама хотела девочку. За неимением лучшего она наряжала меня (не в платья, конечно, хотя это многое бы объяснило в нынешнем моем поведении). Красивые рубашечки, шортики, кепочки, сандалики, фенечки. В таком виде меня торжественно выпускали пастись за ворота. Я выходил из калитки нарядный и загадочный, как новогодняя елка, и усаживался в первую попавшуюся лужу. Если лужи не было, то в грязь. А грязи уж хватало – деревня как-никак. Чтобы прийти в негодность, мне обычно требовалось несколько минут. Мама каждый раз выбегала на улицу, видела эту хрюшу в рюшах и заводила меня обратно во двор на дезинфекцию. Такие вот бессмысленно-короткие модные показы. Матушка очень страдала от этого, конечно.

На днях мы нарядили Артема. Я привез ему из-за границы восхитительный костюмчик. Мальчик получился – как с дореволюционной открытки. Напомаженный, розовощекий. Мой нарядный сынок вышел за ворота нашего деревенского дома и сел в феноменальную, непоправимую грязь.

И нет, это не гены. Это карма. Это возмездие.

* * *

Наконец мне пришлось вернуться в Москву. Мои остались в деревне. Все, думаю, уйду в отрыв. Бабы, алкоголь, ночные клубы, наркотики, Макдоналдс. Третий день сижу дома и под предлогом уборки перекладываю с места на место Темкины игрушки.

* * *

Жена пишет, что Артему нравится в деревне. Бегает за курицами. Все-таки есть эволюция. Парень не пропадет, инстинкт охотника, все правильно. И это – большой прогресс по сравнению со мной. Потому что я в его годы в деревне ни за кем не бегал. Я какал в розы. Пятился задом в цветочные кусты и какал. Настолько был романтичен. И настолько же непрактичен. О чем свидетельствовала нежная попа в шипах.

* * *

Разговариваем с женой по скайпу. В нашей деревне нет работы, но есть Wi-Fi. Не это ли страна победившего коммунизма? Внезапно Артем отнимает у нее телефон, прикладывает к уху и начинает в таком виде бегать по квартире, крича: «Ае-ае» (алло-алло). Камера телефона смотрит наружу и снимает все его перемещения. Уникальный опыт. Эффект присутствия в ухе полуторагодовалого малыша. Мелькает недовольное лицо жены: «Отдай, отдай», – косяк двери (уф, увернулся, к счастью), какая-то реклама по телику (залип, замер), крик жены на заднем плане: «Отдай-отдай», – снова топот ножек и радостные визги, бесхозный пульт на диване (задний ход, и хоп – схватил), разворот на 180, прорыв между рук жены, стремительное приближение шкафа – бах, потолок. Бинго! Артем приземлился. Go Pro отдыхает.

* * *

Был в гостях в приличном доме. Там девочка, 4 года, воспитанная, аж зубы ноют. Оставили меня с ней ненадолго. Сидим, она листает книжку. Боюсь даже смотреть на обложку – вдруг Борхес. Она в розовом, книжка розовая (вряд ли Борхес, фуф), комната розовая, молчим. Как с ней играть, непонятно. Артему кинул мячик, он и побежал, радостно снося косяки. А тут… Бросишь мячик, а эта мадам посмотрит на тебя из-под очков в роговой оправе (очков нет, это образ), отклячит мизинчик и скажет: «Я вам что, болонка – за мячиком бегать, молодой человек?» Может, не именно так, но что-то подобное обязательно выдаст. Про куклы думаю поговорить. Оглядываюсь в надежде – нет кукол. Одни книги кругом. Сидим в гробовой тишине и неловкости. Только слышно, как мерзко, по-эстетски шелестят страницы. И вдруг девочка громко пукает. Да так смачно, что чуть ли не подпрыгивает. То есть громогласно и безапелляционно, так что не скрыть и на скрип кровати или стук двери не списать.

Я почему-то страшно краснею. Что же теперь делать… У меня и без этого эксцесса с ней коммуникационный кризис. Вдруг эта малолетняя эстетка в розовом поворачивается ко мне, картинно так показывает на меня пальцем и говорит (воспроизвожу дословно): «Это ты пернул!» Настоящая женщина сохраняет лицо в любых обстоятельствах.

* * *

Слушал на Apple Music концерт Моцарта и вспомнил, что мне нужно купить малышу барабан. Все-таки классическая музыка – удивительная вещь. Вдохновляет на великое.

* * *

Взрослые воспитывают детей. Какая чушь! Дети – венец творения. А мы всю жизнь занимаемся только тем, что бесконечно деградируем, предавая в себе ребенка. Ребенок – весь душа от макушки до пяток. В нем нет лжи. У Артема размах крыльев – на полмира. Он готов обнять все вокруг – фонарный столб, бомжика, милиционера, шелудивого пса. А я недавно инстинктивно отпрыгнул, когда меня приполз понюхать подслеповатый ежик.

Как мне воспитывать Артема? Чему лужа может научить океан? Я смогу лишь по кусочкам отрезать от этой его большой души, давая взамен шаблоны, нормы, привычки, конвенции, фетиши, все эти наши взрослые погремушки. В итоге Артем станет как Вадик, как Петя, как Саша, как Коля. В итоге от Артема останутся лишь его от души поломанные игрушки и от души разрисованные обои, если у нас хватит мудрости их не переклеивать. Да еще его улыбка на фотографиях, широкая от горизонта до горизонта, во все четыре зуба.

В итоге Артем станет как я. Человеком с душой на пять копеек на дне свиньи-копилки. Который вспоминает об этой душе, только когда свинью потрясут.

* * *

Из деревни поступают тревожные вести. Там происходит что-то странное. Я вообще в эти бабьи сказки не верю. Но, по словам жены, в доме начали пропадать вещи. Бесследно. Причем пропадает все классически – один в один как в этих историях про домового. Носки, ложки, журналы, батарейки. Наш домовой – абсолютно бессистемный. Нельзя предугадать, что он утащит в следующий раз. Умыкнул кусковой сахар – ага, значит, сладкоежка. Они прячут конфеты. А он тащит зубную щетку. Они убирают подальше зубные пасты и бритвы – исчезает мелочь в миске у входа.

Я бросил читать всякую ерунду, Бродского этого, Пушкина, и засел за серьезные монографии про домовых и барабашек. Начитавшись, написал жене про один верный способ: нужно положить тапок посреди пустой комнаты на ночь. Жена так и сделала. Однако наш домовой оказался еще и безграмотным: монографий он не читал и тапок банально упер, как и все остальное. Я стал постоянно смотреть экстрасенсов по ТНТ, выбираю себе специалиста.

P. S. Жена пишет из деревни, что все пропавшие вещи нашлись. И она узнала имя домового. Его зовут Артем. Сынок дорос до серванта. Научился снизу открывать дверцы. Отворял дверцу, клал в сервант носки, ложки, журналы, батарейки, сахар, зубную щетку, мелочь. И закрывал сервант обратно.

P.P.S. Пропажа обнаружилась, когда в доме собрались гости и теща при всех полезла в сервант за праздничными тарелками. Схрон Артема торжественно посыпался ей под ноги на глазах у изумленной публики. Рассказывают, что в серванте остался лежать один сиротливый тапок. Тот самый, на которого я планировал поймать барабашку.

* * *

Пришел в свою районную детскую поликлинику за справкой на молочную кухню. Без Артема. Ее выдает участковый педиатр. У нас-то свой личный педиатр, элитарный. Поэтому я к этим обычным, общераспространенным, так сказать, детским врачам не привык. Участковый педиатр пишет справку и причитает: «Что же вы ребенка-то не привели на осмотр, что же не привели?» А я же звезда эстрады, король репризы, молча усидеть не могу. «Хотите, – говорю, – фотографию в телефоне покажу?» – «Нет, – отвечает педиатр, – фотографию не надо, сам ребенок нужен». И говорит это абсолютно серьезно, без тени иронии. Бедные, бедные, замученные участковые педиатры…

* * *

Пока Артем в деревне, по-прежнему пытаюсь разобраться в его инструкции по эксплуатации. Читаю авторов. Гиппенрейтер: «Совсем хорошо, если вы сможете принять участие в занятиях ребенка, разделить с ним его увлечение». Мудрено это все, конечно. Не для средних умов. У Артема, например, любимое занятие (оно же увлечение) сейчас – это поедание песка и швыряние камнями в прохожих. Получается, я, как хороший отец, должен с ним это разделить.

Эге-гей, сынок, чего берешь сверху, копни поглубже, там песочек мокрый, легче будет глотать! Юху-у-у, Артем, что-то низко у тебя пошло, целься выше, в голову, вот смотри, как папка!

* * *

Шел по улице и слышу рядом: малыш, примерно ровесник моего, бормочет: «Па-па, па-па». И так вдруг накатило что-то. Представил я Артема там, в деревне. Стоит он на чужбинушке одинокий, чумазый, бесприютный, под проливным дождем и зовет меня жалобно, как брошенный котенок: «Па-па, па-па…» Но нет ответа, и только лютый ветер треплет его коротенькие, еще не до конца отросшие волосики. Под проливным дождем – это обязательно, только так мне представляется. Точно так же, но, например, под солнцем он стоять не может.

Иду я дальше по колено в мрачных мыслях, с трудом ноги передвигаю. И тут приходит сообщение по «вайберу» от жены. Фотография Артема. Она мне присылает периодически. На фото Артем почему-то не под проливным дождем. В правой руке надкусанный огурец, в левой – надкусанный помидор. На лице – улыбка. И взгляд такой его фирменный, нагленький. Смотрит в камеру, то есть на меня, как бы сквозь расстояние. Я уже давно научился читать его немые телеграммы, чем бы он мне их ни посылал – взглядом, жестом, позой, вздохами. В этом случае Артем отправил мне следующее сообщение: я, конечно, очень скучаю, пап, и все дела, но здесь хавчик приличный и никто на ночь Бродского не читает. Скоро не жди.

* * *

Разговариваем с женой по скайпу. Очередное прямое включение из деревни. «Ой, – возмущается жена, – сынок твой – ужасный хулиган стал. И та-а-а-ак на тебя похож! Чуть не по его, сразу делает такое противное лицо. Как у тебя прямо».

Я перебиваю: «Как у меня – ты имеешь в виду противное, как у меня в детстве, или противное, как у меня сейчас, не пойму чего-то». – «Противное, как у тебя в детстве, конечно, – отвечает жена. – На тех твоих детских фотографиях, которые мама показывала». (А у меня действительно на многих детских фотографиях противное недовольное лицо.) Потом смотрит внимательно на меня сквозь скайп и добавляет: «Ну, и как у тебя сейчас тоже». Любовь в семье – это главное.

* * *

Наблюдаю за жизнью Артема. Со всем ее хаосом – задиранием майки и демонстрацией пупка, засовыванием папиного носка в рот, швырянием нового айпада об стену, подниманием-опусканием крышки унитаза по сто раз, восхищением мусоровозами, усаживанием попой на голову кота, поеданием земли из цветка, размазыванием каши по лицу, дефиле с выключенным телефоном у уха, замиранием перед бабочкой, клоунскими рожицами, обгладыванием корки у свежего батона, попытками перегнать автомобили на улице…

И сравниваю со своей жизнью со всем ее порядком – подъемом в 8 утра, завтраком, утренними пробками, дресс-кодом, совещаниями, обновлениями гаджетов, открыванием-закрыванием «аутлука» по сто раз, «Фейсбуком», разговорами по двум трубкам у уха одновременно, перекусами на бегу, попытками объехать вечерние пробки дворами…

И понимаю, что моя жизнь на фоне его – абсолютная бессмыслица.

* * *

Новый понедельник – новая жизнь. Встал с утра пораньше и начал делать зарядку. Впервые за всю юность, молодость и зрелость. Последний раз занимался утренней гимнастикой (так это называлось в советские годы) в детстве. У плюшевого кота от удивления стеклянные глаза на лоб полезли. Я решил подготовиться заранее, чтобы потом, когда Артем вернется из деревни, личным примером приобщить его к здоровому образу жизни.

Первым делом я засунул ноги под журнальный столик, зафиксировал, лег на спину на пол и принялся качать пресс. Качнул несколько раз и решил передохнуть. Полежал минутку и уснул. Проснулся от того, что под журнальным столиком затекли ноги. Во всем нужно искать позитив. Зато меня не возьмут на Олимпиаду. И мне не придется общаться с этим противным Мутко.

* * *

В метро – парочка. Юные. Первое свидание, судя по всему. Он смущается, путается в ногах, в словах, в цветах – во всем. Путается он, а краснею почему-то я. Уже скорее от собственных воспоминаний. Какой же придурошный возраст, возраст этих первых свиданий, мамма миа! Сколько я ведер пота пролил, за всю футбольную карьеру столько не проливал (назовем это «карьерой» для интриги). И как же я безмерно счастлив, что сошел с дистанции! Ну, в смысле женился. Окончательно еще не сошел, хотя, наверное, пора повесить бутсы на гвоздь. И сейчас это я уже не про футбол. Но частично точно сошел, потому что хожу с женским зонтом. Кто подойдет на улице знакомиться к лысому очкарику с женским зонтом? Правоохранительные органы разве что.

Мне, вообще, никогда этого было не понять. Пусть прозвучит инфантильно, но, девочки, дамы, женщины, бабушки, мамзели, come on, к чему нам эти церемонии? К чему эти открытые финалы, клиффхэнгеры, альтернативные концовки – мы же не сериалы снимаем. Почему нельзя, как на думских выборах, просто и предсказуемо? Не надо называть это первыми свиданиями. Пусть будет собеседование. И просьба сразу минуте на пятой выносить вердикт: вот ты – сразу нет, а цветы оставь. А ты – точно да, только не сегодня.

Я-то свое под окнами отвыл, у подъездов отдежурил, палец в телефонном диске отнатирал (в мое время дисковые телефоны были). Но у меня Артем. Как представлю, что ему все это предстоит, опять потеть начинаю. Я вот что решил. Буду ходить на его первые свидания вместе с ним. Сяду за их столик в кафе. И сразу спрошу: «Девушка, у вас секс с ним сегодня будет? А завтра? А на третьем свидании? А когда будет? Если надо пострадать и помучиться, вы нам скажите, мы пострадаем, только укажите конкретно, сколько страдать. А то знаю я вас. Дырку ты от бублика получишь, а не Шарапова! Ой, это вырвалось. Это вычеркиваем».

* * *

Исторический день – мне наконец удалось взять отпуск, и вот я с цыганами и медведями с помпой появился на пороге деревенского дома.

Всю ночь в поезде я думал только о том, как бы мне побыстрее успокоить Артема, когда он разрыдается при виде меня после долгой разлуки.

Едва малыш выбежал мне навстречу из своей спаленки, я побросал и медведей, и цыган, и сумки с подарками и распахнул свои объятья навстречу сыну. Артем бегло взглянул на меня, сказал: «Мама!», указывая на жену, по-хозяйски хлопнул ее по ноге, потом схватил огурец и побежал мимо меня в другую комнату.

Еще не до конца опомнившись от такого горячего приема, я вышел с ним во двор погулять. И я стал свидетелем, как теперь с ужасом осознаю, типового дня моего сына в деревне. Артем сначала отнял у курочек всю их еду. Потом пытался связать хвостами двух местных котов. Затем отжал у 85-летней прабабушки ее палочку и начал носиться с ней за петухом.

Теперь я понимаю, почему деревенские так не любят москвичей.

* * *

За несколько недель, что мы не виделись, Артем скачал из своего карапузного айклауда пару апгрейдов.

«Плач Ярославны». Картинное заламывание рук, вырывание волос, падение на пол и катание по нему, стон раненого вепря и отчаянный взгляд – это перформанс «мама ушла в магазин».

«Синдром Яровой». Малыш выбирает неверное решение и настаивает на нем. Например. Играем с дощечкой с вырезами, в которые нужно вставлять фрагменты соответствующей формы. Артем берет квадрат и вставляет его в круг. Аплодирует себе. Хорошо еще, что не стоя, скромный пацан растет. Я несколько раз демонстративно отрицательно мотаю головой из стороны в сторону. Вынимаю квадрат из круга и вставляю его в квадрат. Артем еще более демонстративно мотает головой, да так интенсивно, что чуть уши не отлетают. Вытаскивает квадрат из квадрата и раскорячивает его обратно посреди круга.