Олег Айрапетов
Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей

Разгром 10-й армии и гибель 20-го корпуса

Численность германских сил в Восточной Пруссии оценивалась штабом Северо-Западного фронта и Ставкой примерно в 76-100 тыс. штыков¹. Войска Ф. В. Сиверса с конца 1914 г. по-прежнему упирались в линию фронта противника, основанную на построенных еще в довоенный период укреплениях². Вся активность русских здесь к концу 1914 г. сводилась к подготовке действий против укрепленного района Летцен, возникшего вокруг построенного в довоенный период форта Бойен³. Таковой была тактика, избранная ее командующим.

К середине декабря 1914 г. Ф. В. Сиверс признал невозможность быстрого прорыва через оборонительную линию противника, однако считая, что исключительно оборонительный образ действий негативно скажется на морали войск, предложил продолжать постепенное непрерывное движение армии вперед, немедленно закрепляясь на захваченных участках. Таким, хотя и медленным, но упорным движением армии вперед она могла наилучшим образом выполнить задачу по прикрытию тыла и сообщений армий фронта⁴.

Начальник штаба 10-й армии генерал барон А. П. фон Будберг относился к этим планам чрезвычайно негативно, считая армию совершенно неподготовленной к решению такого рода задачи⁵. Ее собственная оборона была линейно-крепостной: на практике это означало, что все было вытянуто в тонкую линию – и живая сила, и окопы, которые, правда, опирались на редкие узлы обороны⁶. В среднем на километр фронта приходилось по батальону слабого состава⁷. «Полки имели тогда по 3000 штыков, – вспоминал ротный командир 27-й пехотной дивизии, – но ввиду отправления многих частей на польский фронт 10-я армия была к этому времени ослаблена настолько, что на каждый полк приходилось не менее 4–6 верст по фронту.

Окопы были не непрерывные, очень слабые, и проволочные заграждения никуда не годные, а главное – позиции наши и здесь шли по открытым, низменным и болотистым местам. Ходы сообщения между окопами были вырыты неглубоко, местами приходилось прямо ползти по ним, чтобы не быть подстреленным немцами, а углублять замерзшую землю было очень трудно. Немцы, занимая сильно укрепленную командную позицию за рекой Ангерап, почти везде могли нас хорошо обстреливать»⁸.

Углублению окопов препятствовала не только промерзшая земля. Довоенная дренажная система была разрушена во время боев и строительства полевых укреплений, что, разумеется, прежде всего сказывалось в низине. Перед русскими позициями, как бы близко они ни подходили к немецким окопам, всегда оказывалось несколько линий проволочных заграждений⁹. Кроме того, они постоянно находились под огнем тяжелой артиллерии противника, что приводило к ежедневным потерям и изматывало нервы занимавших окопы частей, тем более что русская артиллерия получила строгий приказ экономить снаряды¹⁰. Усталость войск все более давала о себе знать. Немцы часто совершали короткие ночные вылазки, которые нередко заканчивались тем, что их партии уводили «за проволоку» русских пленных, попытки поиска которых, как правило, не были удачными. Застать немцев врасплох не удавалось – противник в большом количестве использовал прожекторы и осветительные ракеты¹¹.

В общем, занимаемые русскими войсками позиции не годились ни для обороны, поскольку были слишком растянуты, ни для наступления, так как растянутость не позволяла сконцентрировать силы на тех участках, где у немцев не было обороны, подобной линии по Ангерапу¹². В то же время в тылу 10-й армии не было ни готовых оборонительных линий, ни сколько-нибудь значительных резервов. Ее фланги оберегала кавалерия, что никак не гарантировало их от серьезной угрозы¹³. Между тем 10-я армия прикрывала ближние и дальние подступы к четырем основным железнодорожным линиям, по которым шло снабжение Северо-Западного фронта (Петроград – Вильна – Гродно – Белосток – Варшава, Полоцк – Молодечно – Лида – Волковыск – Седлец – Варшава, Москва – Смоленск – Минск – Барановичи – Брест – Ивангород, Москва – Брянск – Пинск – Брест). Разрыв противником движения даже по одной из этих линий мог поставить армии фронта в весьма тяжелое, а всех – в катастрофическое положение¹⁴.

Тем не менее штаб Северо-Западного фронта, считавший, что немцы возобновят свои атаки на Варшаву, ждал, что 10-я армия своими действиями отвлечет на себя внимание противника от левого, западного берега Вислы и не допустит переброски туда подкреплений из состава 8-й и 10-й германских армий. Ставка также считала, что в Восточной Пруссии русские войска имеют достаточное превосходство в силах, чтобы приступить к реализации плана вторжения в эту немецкую провинцию¹⁵. «У изучающего деятельность Рузского в то время, – писал участник и исследователь этих боев, – не раз возникает впечатление, что при некоторых его оперативных соображениях и планах противник совершенно не принимался им во внимание. Через все его мероприятия красной нитью проходят предвзятость и упрямство относительно предполагаемых им намерений германского Верховного командования»¹⁶.

Главнокомандующий фронтом планировал начать 10 (23) февраля 1915 г. наступление в Восточную Пруссию практически по всему периметру ее границ от правого берега Вислы до побережья Балтики силами 10-й и новой 12-й армий¹⁷. Этот план, включавший в себя и формирование 12-й армии, был утвержден Верховным главнокомандующим 5 (18) января 1915 г.¹⁸ План Н. В. Рузского был известен штабу 10-й армии. На совещании ее высших командиров под председательством Ф. В. Сиверса, которое прошло в Гольдапе 24 декабря 1914 г. (6 января 1915 г.), было единодушно принято решение отказаться от наступления, предлагаемого штабом фронта. Это решение не было утверждено Н. В. Рузским, и 7 (20) января 1915 г. он приказал командующему армией начать движение на его правом фланге, который занимала Вержболовская группа, представлявшая собой смесь сильных и слабых соединений и частей. В ее состав входили 27-я пехотная, 56-я и 73-я второочередные пехотные дивизии, части 29-й пехотной, 57-й и 68-й второочередных пехотных дивизий, пешие сотни пограничной стражи, часть артиллерии 3-го Сибирского армейского корпуса, поршневая артиллерия из крепости Ковно без лошадей, 1-я кавалерийская дивизия, три полка 3-й кавалерийской дивизии, 51-й Донской казачий полк¹⁹.

После ухода 22-го армейского корпуса на Юго-Западный фронт Ф. В. Сиверс считал свое положение опасным и 10 (23) января 1915 г. известил Н. В. Рузского, что «никто не гарантирует X армию от возможности повторения с нею того же маневра, что был сделан немцами против армии генерала Ренненкампфа, т. е. переброски против нее нескольких корпусов и нанесения ей короткого, но решительного удара»²⁰. Опасения флангового удара со стороны противника были оставлены штабом фронта без внимания. С точки зрения генерал-квартирмейстера штаба фронта генерала М. Д. Бонч-Бруевича, «противник вряд ли на это решится, имея на фланге 12-ю армию»²¹. Правда, эта армия еще не была собрана.

Назначенный ее командующим генерал П. А. Плеве 13 (26) января сдал 5-ю армию генералу от инфантерии А. Е. Чурину и выехал в Насельск, где формировался его новый штаб. До конца января в составе 12-й армии по большей части находились только части, выделенные из состава соседей: 76-я и 77-я дивизии, гарнизон Новогеоргиевска и сама крепость, 1-й Туркестанский корпус, 63-я пехотная дивизия, 1-й кавалерийский корпус генерала от кавалерии В. А. Орановского (в конце января он был переведен на эту должность, на посту начальника штаба фронта его сменил генерал-лейтенант А. А. Гулевич) в составе трех дивизий, конная группа генерал-майора И. Г. Эрдели в составе двух дивизий, 4-я отдельная кавалерийская и Уссурийская конные бригады – все они уже находились на фронте и никак не могли увеличить русские силы на этом направлении²².

Русские войска по-прежнему к обороне серьезно не готовились. Н. В. Рузский требовал подготовки к движению вперед, и окопы строились из учета облегчения будущей атаки²³. Исключение поначалу делалось только для Вержболовской группы, которая прежде всего должна была решать другие задачи – обеспечения правого фланга армии и направления на Ковно. Еще 6 (17) ноября 1914 г. командующий армией дал предписание Н. А. Епанчину, которое потом неоднократно повторялось: «Я еще раз подтверждаю, что в случае напора на Вас превосходных сил Ваш отряд должен рассчитывать только на себя, так как никакой помощи со стороны генерала Смирнова Вам оказано быть не может. Это обстоятельство, в связи с необходимостью прикрыть ковенское направление и с невозможностью допустить неприятеля одержать над Вами решительный успех, должно быть положено в основание всех Ваших планов и инструкций»²⁴. С Рождества 1915 г. Н. В. Рузский усилил свое, по словам А. П. фон Будберга, «особо назойливое и придирчивое внимание» к армии Ф. В. Сиверса – он требовал активизации на летценском и вержболовском направлениях²⁵.

Главнокомандующий фронтом был недоволен пассивностью 10-й армии, но не возражал против ее кордонного расположения и отсутствия резервов. Для усиления 12-й армии в конце января в ее состав были переданы 4-й Сибирский армейский корпус, находившийся у Варшавы, 15-й армейский корпус, стоявший в Гомеле, 20-й армейский корпус из состава 10-й армии²⁶. По первоначальным планам 12-я и 10-я армии должны были начать наступление 10 (23) февраля, уже достаточно укомплектованные и снабженные для этого²⁷. Так как новая армия не могла завершить сосредоточение до конца февраля, 10-я армия вынуждена была начать действия в одиночку²⁸. Проведенная перед этим усиленная кавалерийская разведка выявила наличие перед русским фронтом значительных сил германской армии, однако ее данными не воспользовались²⁹.

Наступление должно было начаться на правом фланге. Попытки Н. А. Епанчина напомнить о результатах обсуждения этого вопроса Ф. В. Сиверсу окончились неудачей. Командующий армией сослался на категорический приказ Ставки и упреки в малодушии³⁰. В конечном итоге командующий армией предпочел выполнять приказы главнокомандующего фронтом. 12 (25) января Вержболовская группа под командованием командира 3-го армейского корпуса генерала Н. А. Епанчина начала движение вперед с целью проверки обороны противника. Оно удачно началось, но уже на второй день было остановлено противником³¹. Вряд ли крайне скромные успехи Вержболовской группы удивили Ф. В. Сиверса, так как он считал входившие в нее второочередные дивизии мало способными к наступательным операциям³². Прежде всего это касается 56-й и 73-й пехотных дивизий, занимавших правый фланг 3-го корпуса и всей армии.

Н. А. Епанчин открыто заявлял, «что эти дивизии были абсолютно негодны для серьезных наступательных операций, могли оказывать сопротивление недлительной и несильной атаке, да и то при нахождении на хорошо укрепленных и заблаговременно занятых позициях, и были под очень большим сомнением в отношении их устойчивости в случае направления на них сильного и продолжительного удара»³³. Дивизии сразу же после сформирования были включены в состав 1-й армии и дважды сильно пострадали: во время первого отступления из Восточной Пруссии и последовавших за ним боев на границе. Восстановить эти соединения так и не удалось, и в одно время их даже предполагали расформировать³⁴. На фронте 56-я и 73-я дивизии имели самую дурную репутацию, в ходу даже была шутка, что такие соседи опаснее немцев³⁵. Атакуя такими частями, трудно было рассчитывать на успех. Для выполнения приказа командующего армией пришлось собирать все, что было более или менее боеспособно, в некое подобие кулака, растягивая и без того вытянутые по фронту части, который увеличился еще на 30 верст³⁶.

«Для этого наступления, – вспоминал участник этих событий, – были взяты полки и батальоны со всех трех дивизий корпуса; из 27-й дивизии взяли весь 107-й полк и два батальона 105-го полка. Наступление с самого начала натолкнулось на сильное сопротивление немцев, которые сидели в обледенелых окопах за густым проволочным заграждением, и так называемая Лансдененская операция безнадежно затянулась. Через три дня после начала действий 73-я дивизия выделила еще несколько батальонов в наступающие отряды, и 108-й полк получил приказ увеличить свой участок на 2 км вправо, до д. Иодзунен. Все четыре батальона теперь растянулись на 9,5 км в одну линию, поэтому полк был усилен из резерва армии батальоном 29-й пехотной дивизии и сотней казаков, которые составили резерв полка в м. Вальтеркемен»³⁷.

Поддержать действия Вержболовской группы, как и предупреждал командующий армией, было некому. «В конце концов, – отмечал А. П. фон Будберг, – на нашем правом фланге получилась какая-то сумбурная каша из перемешанных частей нескольких дивизий, что еще больше ослабило наше там положение и, несомненно, отразилось весьма невыгодным образом на всем ходе последовавших событий. К середине января Лансдененская операция сделалась очередным пунктиком штаба фронта, а для нас – новым кошмаром и причиной постоянных напоминаний, нажимов, запросов и укоров; все наши наступательные в этом районе попытки наткнулись сразу же на очень упорное сопротивление неприятеля, а сборный и случайный состав нашей Лансдененской группы никоим образом не мог способствовать успеху исполнения поставленной ему задачи»³⁸.

Уровень руководства операцией также отнюдь не мог способствовать успеху. «Три штаба: Верховного главнокомандующего, Северо-Западного фронта и 10-й армии, – вспоминал Н. А. Епанчин, – совершенно не считались с обстановкой, как она была выяснена войсками этой армии, а сами не принимали мер для проверки поступавших донесений, выражая лишь недоверие доносившим начальникам»³⁹. Также необходимо отметить, что командующий армией весьма подозрительно относился к своему начальнику штаба, так как генерал А. П. фон Будберг принадлежал к редкой в высшем командовании категории лиц, которые последовательно отстаивают свою точку зрения, вне зависимости от мнения начальства⁴⁰. По мере неудач Вержболовской группы нервозность нарастала. «Штаб фронта волновался, – отмечал А. П. фон Будберг, – совершенно недвусмысленно выражал свое неудовольствие, вновь совал нам в нос наше превосходство в числе батальонов, требовал скорейшего и успешного окончания выпрямления фронта и всем этим очень нервировал нашего командовавшего армией»⁴¹. В результате события все больше и больше развивались вне контроля этих штабов.

До 18 (31) января 1915 г. на фронте Н. А. Епанчина шли бои с переменным успехом, но вскоре германская армия перехватила инициативу. Против русских частей стали действовать подошедшие к немцам подкрепления, в том числе и гвардия⁴². Не может не вызвать удивления тот факт, что командующий 10-й армией не обратил внимания на то, что на фронте Н. А. Епанчина были взяты пленные из частей, которых здесь ранее не было⁴³. Активизация действий противника, резкое ужесточение контроля над передовыми линиями, практически исключившего возможность проведения фронтовой разведки, появление значительных сил пехоты в районах, удобных для атаки, – все это явно указывало на подготовку противника к активным действиям⁴⁴. П. фон Гинденбург и Э. Людендорф действительно готовились к переходу в наступление, планируя совершить двустороннее окружение значительной части русской 10-й армии. Лучшие германские войска постепенно концентрировались на флангах армии Ф. В. Сиверса⁴⁵.

В вопросе о подкреплениях, необходимых для этой операции, командование Восточного фронта поначалу встретило сопротивление со стороны Э. фон Фалькенгайна, считавшего главным театром войны Западный фронт. За пять месяцев боев германская армия потеряла около 840 тыс. человек, включая 150 тыс. убитыми. Зимнее наступление на русском фронте даже в случае успеха не давало шанса на перелом в ходе войны. Гораздо более важным условием для этого было освобождение пути в Турцию, то есть наступление на Сербию⁴⁶. Э. фон Фалькенгайн был категорическим противником активизации действий на востоке, однако П. фон Гинденбурга и Э. Людендорфа, предлагавших временную передачу в их распоряжение так называемых новых корпусов, поддержал император⁴⁷. 20 января 1915 г. в Берлине было принято решение усилить восточное направление, и с 26 января по 6 февраля сюда были переброшены значительные силы⁴⁸.

В распоряжение П. фон Гинденбурга были направлены 21-й армейский корпус и три недавно сформированных – 38, 29 и 40-й резервные армейские корпуса⁴⁹. В их подготовке был учтен опыт боев 1914 г., и в целом они были неплохо обучены и снабжены для зимней кампании⁵⁰. На начало 1915 г. это был единственный стратегический резерв Германии⁵¹. Данное решение позволило развернуть в Восточной Пруссии две армии: 8-ю – под командованием генерала от инфантерии Отто фон Белова и 10-ю – под командованием генерал-полковника Германа фон Эйхгорна. Состав немецкой группировки был увеличен, вместе с приданными частями – до 8,5 корпуса, численность – до 250 тыс. человек. Ценность немецких дивизий не была одинаковой, многие резервисты и ландштурмисты были еще плохо обучены и не имели боевого опыта, но каждая часть имела ядро опытных офицеров и солдат, а в области управления войсками противник по-прежнему превосходил нас⁵².

Для того чтобы отвлечь внимание Н. В. Рузского от направления главного удара, немцы активизировались на левом берегу Вислы, где после тяжелейших боев 7–8 (20–21) декабря 1914 г. установилось временное затишье⁵³. С 1 января бои возобновились, на разных участках фронта и с разной интенсивностью немцы пытались прорвать русскую оборону. 10 января наступила передышка, вновь нарушенная атакой в ночь с 15 на 16 января, а 19 января 9-я армия попыталась перейти в наступление широким фронтом. Интенсивные бои в районе Болимова и Боржимова продолжались вплоть до 5 февраля⁵⁴. 29–30 января 1915 г. немцы предприняли новую атаку на Бзуре, и семь дивизий при поддержке 100 батарей (400 орудий), четверть из которых были тяжелыми, начали наступление на участке в 10 км в стык 1-й и 2-й русских армий. При этом активно использовались новые средства борьбы – газы и огнеметы⁵⁵.

Именно здесь, под Варшавой, у Болимова 31 января 1915 г. была проведена первая в истории войны масштабная газовая атака. По русским позициям было выпущено около 18 тыс. газовых снарядов. Полковник М. Гофман лично наблюдал за атакой с колокольни местной церкви – химики обещали успех. Впрочем, в условиях зимы, при сильных морозах использование газа практически не дало никаких результатов⁵⁶. Прекрасные войска 1-го Сибирского и 4-го армейского корпусов отразили эти атаки. Противник сумел углубиться в русскую оборону всего на несколько километров⁵⁷. Взятые с большими потерями передовые русские окопы были по большей части отбиты. За несколько дней боев противнику удалось взять и удержать за собой имение Воля-Шидловская. Впрочем, это приобретение никак не повлияло на общее положение дел на этом участке. К 5 февраля противник предпочел прекратить свои атаки⁵⁸.

Вскоре немцы назвали все это усиленной рекогносцировкой, которая должна была не допустить переброски русских войск с левого берега Вислы на правый⁵⁹. Очевидно, что в случае успеха П. фон Гинденбурга под Варшавой положение всего Северо-Западного фронта легко могло стать катастрофическим. Впрочем, германское командование не без основания считало, что главной своей цели оно все же достигло⁶⁰. Ставка главковерха действительно приняла эти действия за генеральное наступление. 3 февраля был отдан приказ о задержке отправки 4-го Сибирского армейского корпуса в 12-ю армию. На угрожаемый участок были брошены резервы, которые начали контратаки без своевременной поддержки тяжелой артиллерии – она была подвезена позже.

В результате восемь русских дивизий в течение всего нескольких дней потеряли почти 50 % своего состава: 353 офицера и 39 720 солдат. К 5 февраля бои на этом направлении затихли. В этот день на убитом германском офицере было обнаружено письмо, в котором говорилось о сборе значительных сил в Восточной Пруссии. Информация была немедленно направлена в Барановичи⁶¹. 23 января (5 февраля) 1915 г. в Ставку прибыл Николай II. Там царило удивительно спокойное настроение: положение на фронте 10-й армии не вызывало тревоги, и все внимание привлекали к себе события на Бзуре, Равке и в Карпатах⁶². Между тем в этот же день Ф. В. Сиверс известил начальника штаба Северо-Западного фронта генерала А. А. Гулевича о том, что немцы усиливают свои войска в Восточной Пруссии, в связи с чем ему необходимо организовать корпусные резервы⁶³.

Немцы активно и методично готовились к наступлению, изъятие из состава 10-й русской армии 22-го корпуса не составило для них секрета. Опасность была очевидна, хотя противник и старался сделать все возможное, чтобы скрыть свои действия. Главнокомандующий на востоке запретил использовать на фронте прибывающие в Восточную Пруссию части до начала операции⁶⁴. Тем не менее переброска германских подкреплений была замечена. Предложения Ф. В. Сиверса являлись абсолютно логичными, хотя и несколько запоздали. Впрочем, ввиду того, что русская 10-я армия перед наступлением растянула свой фронт еще на 36 км, сделать это ранее было просто невозможно⁶⁵.

Время для создания резервов за тонкой линией фронта было безвозвратно упущено, тем более что к быстрому передвижению не располагала погода. За 10–12 дней до перехода немецкой армии в контрнаступление начались сильные морозы, а 23 января (5 февраля) разразилась сильнейшая снежная буря, продолжавшаяся в течение двух дней. В некоторых местах на дорогах возникли двухметровые сугробы, ветер, снег и лед выводили из строя немногочисленные телеграфные и телефонные линии⁶⁶. Воздушная разведка прекратилась, движение гужевого, автомобильного и железнодорожного транспорта было парализовано. Перевозки колесным транспортом стали возможны только при наличии рабочих команд, расчищавших дороги. Русский тыл встал⁶⁷. Разумеется, те же проблемы были и у немцев, которые немедленно приступили к их решению. Впрочем, морозы застали их на последнем этапе развертывания. Вечером 4 февраля П. фон Гинденбург вместе со своим окружением прибыл в Инстенбург, где находился штаб О. фон Белова. На следующий день были отданы последние распоряжения, уточняющие сроки и общий замысел будущего наступления⁶⁸.

Следует отметить, что командование германского Восточного фронта не опекало своих командующих армиями и не связывало их инициативу. Большую часть операции П. фон Гинденбург и Э. Людендорф провели в небольшой гостинице в Инстенбурге, где разместился штаб фронта. Обеспечивать решение их замысла на местах должны были О. фон Белов и Г. фон Эйхгорн, а единообразие взглядов всех командных инстанций способствовало успешной работе штабов⁶⁹. 25–26 января (7–8 февраля) 8-я и 10-я германские армии перешли в наступление против флангов русской 10-й армии⁷⁰. На левом фланге фронт Ф. В. Сиверса был прорван практически сразу⁷¹. К удивлению немецкого командования, большая часть русской 10-й армии оставалась на месте, ее командование, к видимому удовлетворению противника, не восприняло его успех 7 февраля как серьезную угрозу⁷².

Для Ф. В. Сиверса и Н. В. Рузского это наступление было полностью неожиданным. Тем не менее командующий 10-й армией поначалу по-прежнему считал, что сил противника, которые в состоянии создать настоящую опасную ситуацию, перед его фронтом нет и быть не может, и немцы не позволят себе ничего более серьезного, чем демонстрация с целью отвлечения внимания от фронта за Вислой. Между тем даже при том условии, что это было частное фланговое движение, парировать его было нечем. Резервов на участках германского наступления практически не было: в 3-м Сибирском армейском корпусе оставалось шесть, а в 3-м армейском – один батальон. Вечером 7 февраля Ф. В. Сиверс, по-прежнему игнорировавший сообщения о появлении на фронте новых немецких частей, распорядился контратаковать наступавшего противника⁷³.

Начальник штаба 10-й армии предложил немедленно обратиться к главнокомандующему фронтом с предложением оттянуть центр армии назад, перебросить один корпус из фронтовых резервов на ковенское направление и сосредоточить часть 12-й армии на левом фланге 10-й. Все это позволило бы осуществить контрманевр против обходящих фланги Ф. В. Сиверса немцев. В ответ последовали упреки в проявлении «острого пессимизма». Попытки А. П. фон Будберга настаивать были пресечены замечанием Ф. В. Сиверса, отметившего, что ответственность за армию несет он один⁷⁴. 7 февраля командующий встретился с Н. А. Епанчиным и сообщил ему, что, поскольку на продолжении наступления настаивает не только командование фронта, но и Ставка, об отступлении не может быть и речи. Из состава Вержболовской группы было взято несколько частей для поддержки левого фланга армии, но при этом ей запрещалось сокращать фронт. Ф. В. Сиверс настаивал на прочном удержании всех занятых позиций. Утром 8 февраля немцы начали наступать и здесь⁷⁵.

Корпус Н. А. Епанчина отбил атаки, но очевидное превосходство противника в силах делало отступление лишь вопросом времени⁷⁶. Усиленная рекогносцировка утомила войска Вержболовской группы, безуспешные действия в течение почти двух недель на морозе, под открытым небом привели к появлению большого числа больных и обмороженных. К вечеру положение стало резко ухудшаться, все явственнее намечался обход и правого фланга 10-й армии⁷⁷. Только в 23 часа 50 минут 26 января (8 февраля) ее командующий сообщил начальнику штаба Северо-Западного фронта генералу А. А. Гулевичу о том, что при сложившихся обстоятельствах не видит возможности перехода в наступление и для ликвидации успеха немцев на своем левом фланге нуждается или в немедленном усилении корпусом, или в поддержке со стороны 12-й армии генерала П. А. Плеве.

Ответ А. А. Гулевича не предвещал ничего хорошего: «Усилить 10-ю армию нельзя – нет на фронте резервов, а потому главнокомандующий указал, чтобы ослабить фронт 10-й армии, оставив лишь заслоны, все остальное должно быть собрано для главной задачи – прикрытия сообщения армий, действующих в Варшавском районе»⁷⁸. Получив это сообщение, Ф. В. Сиверс немедленно отдал приказ о снятии с позиций осадной артиллерии, после чего в ночь на 27 января (9 февраля) сообщил Н. А. Епанчину, что в связи с поражением 57-й дивизии и отсутствием резервов левый фланг армии оказался под угрозой, а потому командующий предполагает начать этой же ночью отход. Командиру 3-го армейского корпуса было также предложено готовиться к отступлению и начать эвакуацию обозов и тыловых учреждений⁷⁹. Тот уже в четыре часа утра 9 февраля распорядился начать отвод части своих войск с наиболее опасных участков фронта, что и удалось провести вполне удачно. Немцы не преследовали отступавших⁸⁰.

На левом фланге армии также удалось выйти из опасного положения. С огромным трудом, благодаря активным действиям авангардов 3-го Сибирского корпуса, 27–28 января (9-10 февраля) были вывезены тяжелые батареи, действовавшие против Летцена⁸¹. Командовавший Осовецкой крепостной артиллерией генерал-майор Н. А. Бржозовский в 10 часов вечера 26 января (8 февраля) получил приказ снять с позиции орудия и отправить их по крепостям, откуда они прибыли. В тяжелейших условиях приказ был выполнен в течение 34 часов, несмотря на холод, вьюгу и заснеженные дороги. Последние поезда с осадной артиллерией уходили от пустой платформы, забитой накануне повозками и орудиями, когда железная дорога находилась уже под серьезной угрозой со стороны противника⁸².

Утром 27 января (9 февраля) штаб 10-й армии практически одновременно получил две телеграммы из штаба главнокомандующего фронтом. Первая, за подписью самого Н. В. Рузского, была адресована Ф. В. Сиверсу и содержала подробную инструкцию: «Для решительной атаки немцев, наступающих на Иоганнисбург, 10-й армии собрать в наикратчайший срок возможно большее количество войск, оставив заслоны на укрепленных позициях»⁸³. Вторая телеграмма была направлена А. П. фон Будбергу начальником штаба фронта: «Необходимо при отходе основательно разрушить железные дороги, дабы немцы не открыли своих сообщений по кратчайшему направлению через промежуток между Мазурскими озерами»⁸⁴.

Штаб Н. В. Рузского работал в импровизационном режиме, что объясняло появление подобного рода противоречивых распоряжений⁸⁵. Командующий 10-й армией не мог поначалу прийти к определенному решению, но вскоре ответил, что в связи с невозможностью парировать обход своего левого фланга собственными силами он отводит немного назад 20-й и 26-й корпуса. О Вержболовской группе речь пока не шла⁸⁶. Выполнить приказ Н. В. Рузского об организации контратаки Ф. В. Сиверс уже не мог, так как не имел для этого ни резервов, ни времени, к тому же он уже приказал командирам корпусов начать отход, но выполнить его в указанной последовательности не представлялось возможным. Прежде всего потому, что активность противника на фронте Вержболовской группы Н. А. Епанчина постоянно нарастала⁸⁷.

В конце концов, 27 января (9 февраля) командиру 20-го корпуса генералу от артиллерии П. И. Булгакову было приказано к утру 29 января (11 февраля) занять позиции у Гольдапа и Грабовена, 3-й корпус одновременно должен был отойти на позицию у Сталупенена⁸⁸. Приказ по армии от 27 января (9 февраля) с изложением плана отступления завершался категорическим требованием: «Все передвижения, вызываемые новым расположением войск, произвести наивозможно скрытно и в полном порядке, обратив особое внимание на связь между корпусами и отдельными отрядами. Напоминаю, что лучшее обеспечение флангов достигается расположением уступами вне флангов… Выполнение всего, связанного с занятием нового положения, произвести с полной энергией и помня, что в исключительные минуты требуются исключительное напряжение и выносливость»⁸⁹.

При отступлении в столь сложной обстановке возникла проблема с эвакуацией тылов. Поскольку снежные заносы парализовали движение по железной дороге, начальник штаба армии предложил оставить тяжелораненых и тифозных больных в госпитале в Лыке с тем, чтобы передать их немцам в порядке, установленном Женевской конвенцией. Вывозить этих людей гужевым транспортом было равносильно смертному приговору⁹⁰. Внезапно в штабе армии появился А. И. Гучков (он находился на фронте с миссией ЦК «Союза 17 октября», распределял теплые вещи, белье и солдатские кисеты, собранные в тылу)⁹¹, который выказал Ф. В. Сиверсу категорический протест против этого решения и заявил, что в случае приостановки отступления на сутки он берется осуществить вывоз всех тяжелораненых и тифозных больных. Ф. В. Сиверс, несмотря на протесты А. П. фон Будберга, принял сторону А. И. Гучкова – общее отступление армии было отложено⁹². Конечно, дело не только в А. И. Гучкове, Н. В. Рузский также по-прежнему настаивал на том, чтобы корпуса 10-й армии продолжали удерживать свои позиции⁹³.