Генри Лайон Олди
Путь Меча
Глава пятая
1
Если в чем-то Кабир и был единодушен, так это в том, что Коблан Железнолапый – кузнец со странностями. Причем со многими. Мастером-то он считался отменным, и даже, можно сказать, выдающимся, хотя оружие его работы и уступало по изяществу и тонкости внешней отделки изделиям того же Мансайи Одноглазого. Но…
В том-то и беда, что было еще это «но». Мало заказов принимал упрямый Коблан, да и те немногие, на которые соглашался, брал не у всякого – и дело было не в благородстве происхождения или увесистости кошелька заказчика. Насколько я знал от других, кузнец за всю его жизнь ни разу не сделал двух одинаковых или просто похожих клинков. А еще по неизвестным причинам он ужасно не любил узкие мечи вроде эстока моего дворецкого Коса ан-Таньи или того же Единорога; даже редкие в Кабире шпаги, столь популярные у заезжих гостей из далекого Фиона, заслуживали, по мнению Коблана, участи шампуров для шашлыка.
И то – шашлыка из тощих престарелых баранов. В лучшем случае.
В общем, на оружие, которое ему не нравилось, Коблан заказов не принимал. Даже если такое оружие должно было быть совершенно оригинальным и ни на что не похожим. А когда отвергнутый заказчик упорствовал и назначал двойную или тройную цену, Железнолапый, глядя упрямцу в глаза, скручивал спиралью штыри для городских ворот или звал дюжих подмастерьев, и те бесплатно выносили настойчивого клиента на свежий воздух.
Зато Железнолапый мог две недели кряду возиться с каким-нибудь кривым ножом, заказанным соседом-мясником, а потом взять за работу сущие гроши. Но это в том случае, если нож мяснику был действительно нужен. Причем – позарез.
В этом-то и крылась загвоздка. Оружейник Коблан делал только то, что было необходимо людям. Возможно, оружие, выходившее из-под его рук, выглядело не столь элегантно, как у Ассатора иль-Убара или Ахмета Кованого Ногтя (Мансайю я уже вспоминал), но зато это была именно та вещь, в которой нуждался заказчик.
Удобство и надежность. Главное – надежность. И предельная простота во всем. Ничего лишнего.
Пожалуй, Друдл дал мне и впрямь мудрый совет…
2
Так что на следующее утро после помолвки я стоял перед дверью дома Коблана Железнолапого – коня я отправил обратно вместе с сопровождавшим меня Косом – и не без некоторого волнения настраивался на предстоящий разговор с кузнецом.
Дверь, преграждавшая мне путь, была чрезвычайно большая, тяжелая и окованная полосами металла. Явно работа самого хозяина. Внушительная была дверь. Прочная. И надежная, как любое творение Коблана.
Вот только – зачем? Чтоб отвергнутые заказчики не ломились?
Пока я размышлял и колебался, дверь отворилась на удивление без скрипа, и на пороге возник молодой растрепанный парень в коротких холщовых штанах, просторной рубахе и кожаном фартуке, за которым торчал малый крис – кинжал с волнистым клинком и змеиной головой на рукояти.
Изумительной работы был крис. Не Коблановой ли?..
Подмастерье, похоже, узнал меня. Это неудивительно – в Кабире Чэна Анкора знают многие, и не только понаслышке. Но сейчас эта мысль почему-то не вызвала у меня привычного чувства удовлетворения.
– Проходите, пожалуйста, Высший Чэн Анкор! Я сейчас доложу устаду Коблану. Прошу вас…
Нет, подобострастия не было в голосе лохматого подмастерья, и это неожиданно успокоило меня. Я перешагнул порог, и мы пошли узким темным коридором, после чего подмастерье оставил меня в квадратной комнатушке без окон, все освещение которой составляли два немилосердно чадивших факела.
Мой провожатый удалился – видимо, докладывать кузнецу о моем прибытии, как и было обещано, – а я уселся на обнаруженный в углу единственный табурет и принялся ждать.
Кстати, табурет оказался старым, но сколоченным на века. Неужели Коблан от нечего делать балуется плотницким ремеслом? Сомнительно…
Ждать пришлось довольно долго. Коблан, безусловно, не жаловал непрошеных гостей. Хотя, судя по рассказам, он и прошеных жаловал не больше. Чем дольше я сидел, тем жестче становился табурет и тем чаще я вспоминал Друдла, укрепляясь в мысли о собственной дурости. Прав был шут – дурак я и есть, с какой стороны ни глянь.
Я глянул с одной стороны, потом – с другой, с третьей, и это не улучшило мне настроения. Ладно, посмотрим еще, каким окажется этот Коблан. Если Друдл и насчет его не соврал…
Дверь, за которой исчез мой провожатый, открылась, и в проеме вырос почти голый детина в уже знакомом мне кожаном фартуке. Сперва у меня даже мелькнула мысль, что он отобрал этот фартук у подмастерья. Хотя нет – этот все же побольше, и фартук, и детина.
Все тело вошедшего поросло густой жесткой шерстью – ну, не шерстью, и не все, но сперва мне показалось, что все, и если на голове кое-где поблескивала седина, то в остальных видимых мне местах курчавый волос был безукоризненно черным.
Очень волосатым мужчиной был Коблан Железнолапый и очень большим. Впрочем, и дверной проем был немалым, так что кузнец (а кто же еще мог стоять передо мной?!) в нем вполне помещался.
– Высший Чэн? – прокашлявшись, хриплым басом осведомился кузнец, и радушия в его голосе было столько же, сколько в рыке попусту разбуженного льва.
Я встал и поклонился, ощутив легкую боль в затекшем позвоночнике.
– А вы, я полагаю, устад Коблан… э-э-э…
Не договорив, я покосился на его руки. Нет, не руки – лапы. И если то, что я видел, не было обманом зрения – кузнец вполне заслуживал своего прозвища. Равно как и звания устада – мастера, имеющего учеников с собственным именным клеймом.
– А то кто же? – хмыкнул Коблан. – Пошли…
И посторонился, пропуская меня вперед.
Спустя несколько минут мы оказались в просторной и довольно светлой комнате, только почему-то практически пустой. Крохотный резной столик на гнутых ножках, ковер на полу, приземистая тахта в углу – и все.
Ах да – на столике медный кувшинчик редкой красоты и две пиалы.
Кузнец молча наполнил пиалы и придвинул одну мне.
– Ну? – выжидательно и весьма неприветливо спросил он, когда я сделал пару вежливых глотков и поставил пиалу на стол.
Вино было не в меру крепким и горьким.
– Отличное вино, – кривя душой, сказал я. – Просто прекрасное.
– Таверна за углом, – отрезал Коблан, опускаясь на ковер и поджимая под себя мощные волосатые ноги. – Ты что, вино пить ко мне пришел?
Не могу сказать, чтобы начало разговора меня сильно обнадежило. Зато разозлило и вернуло самообладание.
– Дрянь у тебя вино, устад Коблан, – я сел напротив и дерзко ухмыльнулся в лицо кузнецу (вернее, в те островки, что выглядывали из океана бороды). – Напомнишь, я потом распоряжусь, чтоб тебе пару бочек тахирского муската доставили…
Кузнец глянул на меня уже более заинтересованно, а я острее почувствовал, в какое дурацкое положение попадаю.
– Вот, – я закатал правый рукав и показал Коблану обрубок. – Видишь?
– Вижу, – хмуро ответил кузнец. – Не слепой.
– И я вижу, – жестко сказал я. – Так вот, я снова хочу держать меч в этой руке.
– Как ты это себе представляешь? – осведомился кузнец после недолгого раздумья.
– Плохо представляю, – честно признался я. – Что-то вроде железной руки…
И осекся.
Кузнец окинул меня внимательным взглядом с головы до ног.
– Ты дурак? – поинтересовался он.
– Да, – неожиданно для себя самого подтвердил я.
– Похоже, – согласился Коблан. – И кто тебе такое присоветовал?
– Да так, – уклончиво ответил я. – Еще один дурак…
Кузнец сделал изрядный глоток из своей пиалы, встал и прошелся по комнате. Я почувствовал, что в горле у меня пересохло, и тоже поспешил поднести к губам пиалу. За прошедшее время Кобланово вино лучше не стало. Даже наоборот.
– Небось Друдл? – внезапно спросил Коблан, останавливаясь прямо передо мной.
– Он самый, – выдавил я, подавившись вином.
Кузнец удовлетворенно хмыкнул и опять принялся мерить шагами комнату.
– Друдл, Друдл, Друдл Муздрый, – бурчал он в такт ходьбе. – Друдл… Самый злой язык Кабира. И про меня небось говорил, что я – дурак… Говорил или нет?
Я замялся. Сказать правду – обидится кузнец. Соврать – так все равно выплывет, рано или поздно. И вообще не люблю я врать. Не люблю и не умею.
Я уже открыл было рот, чтобы сказать «да», но вместо этого просто кивнул.
Кузнец остановился посреди комнаты, немного подумал о чем-то своем, потом, видимо, пришел к какому-то определенному выводу и вернулся к столу.
– Если б соврал – выгнал бы я тебя, – доверительно сообщил мне Железнолапый. – В шею. А так – давай поговорим…
3
…В кузнице было очень жарко. В углу пылал горн, бросая во все стороны горячие красные отсветы. Другими источниками света служили: небольшое оконце под потолком и несколько горевших на стенах факелов. Двое подмастерьев усердно звенели большим и малым молотами, придавая замысловатую форму раскаленной, пышущей жаром полосе металла – видимо, гарде будущего меча.
Третий подмастерье орудовал мехами, раздувая горн, который и без того, на мой непросвещенный взгляд, горел достаточно хорошо.
По стенам на вбитых крюках были развешаны в образцовом порядке молоты, молотки, молоточки, зубила, клещи, щипцы и еще превеликое множество всяких инструментов, названия которых я не знал.
Пахло огнем (если огонь имеет запах), раскаленным железом и еще чем-то непонятным, но приятно возбуждающим.
Пока я с интересом осматривал кузницу, Коблан сделал мне нетерпеливый знак рукой, приглашая следовать за собой.
В противоположной от входа стене кузницы, в трех шагах от горна, обнаружилась еще одна, не замеченная мной ранее дверь. Кузнец открыл ее и, пригнувшись, чтоб не снести головой притолоку, вошел.
Я протиснулся следом.
Это было какое-то подсобное помещение, но мне на ум сразу пришли два слова: царство металла.
Здесь действительно простиралось царство металла. Чего тут только не было: просто полосы, бруски и листы стали, бронзы, меди и разных сплавов, старые и новые инструменты, целое и сломанное оружие, кухонная утварь, цепи, части оград… Все это изобилие было на удивление аккуратно рассортировано и разложено, так что рачительный хозяин наверняка мог без труда отыскать понадобившуюся вещь.
Коблан оглядел свой склад, неожиданно быстро запустил лапищу в ближайшую кучу железа и с грохотом выудил оттуда некий странный предмет – металлический цилиндр толщиной примерно с предплечье и длиной ладони в полторы, с двумя отверстиями – на торце и сбоку.
Для чего эта штука предназначалась и чему служила раньше – было абсолютно не ясно.
Похоже, кузнецу это тоже было не совсем ясно. Он повертел находку в своих поистине «железных» лапах, потом искоса посмотрел на меня.
– Может, лучше не руку? – с некоторой надеждой осведомился Коблан. – Может, что-то вроде… вроде этого? Будешь к предплечью пристегивать, в дырку меч вставлять – я тебе рукоять переделаю… Бесплатно. И быстро освоишься. А рука – дурость ведь сложная, и мороки с ней…
Я прекрасно понимал, что Коблан прав. И не исключено, что я и впрямь научусь работать Единорогом, закрепленным в этой штуке – я уже мысленно видел железный держатель, из которого хищно высовывается клинок Единорога, я уже продумывал некоторые изменения в технике выпадов и перемещений, я…
Ну что, шут Друдл Муздрый, кто из нас дурак?
Оба.
Оба дураки.
– Нет, мастер, – упрямо заявил я. – Засунь эту штуку… обратно в кучу. А мне рука нужна. Первосортная. Не хуже, чем мама с папой сделали. Чтоб пальцы… и все такое.
Кузнец тяжело вздохнул, пробормотал что-то вроде: «И откуда он взялся на мою голову?!» – но отложил цилиндр в сторону и продолжил поиски.
Некоторое время он рылся в своих завалах, производя шума никак не меньше, чем лавина в горах Сафед-Кух, потом вдруг выпрямился и звонко хлопнул себя ладонью по лбу, оставив над бровями грязный отпечаток.
После сего странного ритуала, видимо, означавшего некоторое прояснение мыслей, Коблан шагнул в угол и склонился над пыльным массивным сундуком, которого я поначалу не заметил.
Железнолапый, как пушинку, поднял крышку – которая весила примерно столько же, сколько и я, – зажег стоявшую рядом на полке свечу, спрятал кресало и принялся извлекать из сундука разные предметы совершенно непонятного предназначения.
Изящно выгнутые металлические желоба, отполированные до блеска или покрытые вытравленными узорами и золотыми накладками; чашки без ручек, зато с креплениями по бокам; плетения из стальных колец и тонкие пластины, больше всего напоминающие части верхней одежды…
Но – одежды из металла?!
Зачем?..
– Что это? – не удержавшись, спросил я у Коблана.
– Да сам толком не знаю, – искренне признался взмокший кузнец. – Еще от прадеда моего осталось. И ему – тоже по наследству перешло. Прадед говорил: эти штуки «доспехами» называются. Дескать, в старину люди их на себя надевали. Были вроде как любители этакую тяжесть на себе таскать…
Я подошел поближе и пригляделся к извлеченным из сундука «доспехам». Действительно, на многих металлических частях имелись кожаные подкладки или войлочный подбив, а также многочисленные ремешки и застежки, которыми все это, по-видимому, крепилось к телу.
Подняв выгнутый вороненый щиток, я приложил его к своей культе. Если бы кисть была на месте, щиток пришелся бы как раз впору.
«Вот если бы тогда, на турнире, была бы на мне такая штука – еще неизвестно, остался ли я тогда без руки!» – мелькнула у меня шальная мысль, и я уже совсем по-иному взглянул на эту груду железа.
Кажется, я начал понимать, зачем «доспехи» надевали на себя. Только что ж это тогда выходит?! Получается, что предки все время, при каждом поединке, боялись остаться без руки, ноги или головы? Оружием плохо владели – или не доверяли со-Беседнику?!
Я вспомнил танец Кемаля аль-Монсора и Масако Тодзи. Одень их в доспехи, заставь бояться друг друга – что получится?!
Да ничего не получится…
– А теперь – смотри сюда, – прервал мои размышления Коблан.
Я поднял голову – и увидел.
Передо мной была железная рука.
Моя будущая рука.
4
Конечно, это была не рука. Это была перчатка, искусно сплетенная из мелких стальных колец, с пластинами на тыльной стороне. Пока я рассматривал перчатку, Коблан успел сложить доспехи в сундук, захлопнуть крышку и разыскать в очередной груде металлического хлама несколько гнутых штырей, которые засунул в большой карман своего кожаного фартука.
– Однако с недельку повозиться придется, – объявил кузнец уже вполне по-деловому. – Завтра приступим. Это время поживешь у меня, а после – увидим.
– У тебя? – удивился я. – Зачем? То есть, конечно, спасибо за приглашение, но…
– Вот и договорились, – перебил меня Коблан. – Ты же присутствовал при своем рождении? Ну, отвечай – присутствовал?!
И сам вопрос, и манера, с которой он был задан, сразу воскресили в моей памяти Друдла Муздрого. Я даже ощутил во рту вкус ореховой пахлавы… к чему бы это?
– Присутствовал, – покорно согласился я. – Каюсь…
– Вот и при рождении новой руки тоже должен присутствовать! Чтобы быть к этому причастным. Иначе… иначе она просто не станет тебя слушаться.
Похоже, Друдл был прав не только насчет меня, но и насчет Коблана. Оставалось надеяться, что два дурака все же сумеют найти общий язык.
И я согласно кивнул.
5
Итак, я временно переселился в примыкавший к кузнице дом Коблана Железнолапого, что стоял на окраине Кабира. Перебрался я сюда как-то легко и сразу – заехал к себе, предупредил ан-Танью, что я неделю или больше буду жить у кузнеца, и отправил вперед слуг со сменой одежды и несколькими бутылями тахирского муската – рука рукой, а свое вино пусть Коблан и пьет сам.
Так что ужинал я уже у Коблана. Семьи у кузнеца не было, а подмастерья ели молча, лишь изредка перебрасываясь самыми обыденными словами. Потом я встал, поблагодарил хозяина за ужин – действительно сытный и вкусный – и прошел в отведенную мне комнату. Небольшую, правда, зато чистую и уютную.
Кровать, как и все в этом доме, не отличалась изяществом и была жестковатой, зато сколоченной на совесть. Отсутствие перин меня не смутило, и заснул я быстро – завтра предстоял большой день.
…Разбудил меня наутро сам хозяин дома.
– Вставай, Чэн! Пора за работу… – прогудел его голос у меня над ухом, и я проснулся. Проснулся и выяснил две вещи. Во-первых, говорил Коблан, стоя в дверях, – а казалось, что над самым ухом. Во-вторых, кузнец уже успел приготовить для меня одежду подмастерья: холщовые штаны, просторную рубаху и кожаный фартук с огромным карманом на животе.
Я был весьма благодарен мастеру, потому что сразу понял, как нелепо буду смотреться в кузнице в своей шелковой кабе – как павлин в конюшне, – да и за сохранность моего щегольского наряда никто бы не поручился.
«Ну что, Чэн-дурак, думал ли ты когда-нибудь, что будешь носить одежду подмастерья? – спросил я себя, беря в левую руку ножны с Единорогом и раздумывая над тем, куда бы их прицепить за неимением пояса. – Но, с другой стороны, думал ли ты, что лишишься руки, согласишься с шутом и, признавшись в собственной дурости, явишься к Коблану Железнолапому заказывать себе железную руку взамен отрубленной?»
Нет. Не думал. Никогда ни о чем подобном я не думал. И меч в моей руке словно стал втрое тяжелее, оттягивая кисть, но почему-то не к земле, а чуть вперед, будто пытаясь увлечь за собой.
Куда? В кузницу? Ну что ж, пошли… хватит думы думать.
«И правильно! – неожиданно подтвердил внутри меня чей-то голос, похоже, принадлежавший Друдлу Муздрому. – Дуракам много думать вредно – так и поумнеть недолго!»
Я внял дельному совету, опустил меч на смятую постель и принялся одеваться. К счастью, одежда была не в пример проще той, к которой я привык, так что я управился с ней и одной рукой. Потом я снова взял Единорога – и заколебался.
Ну зачем он мне нужен в кузнице? Буду, как дурак… а без меча, значит, буду умный?
– Бери-бери, – посоветовал от порога молчаливо ожидавший Коблан. – Пускай тоже поприсутствует… чай, не чужой.
Я с недоумением посмотрел на кузнеца, а потом махнул рукой (той, укороченной) – мы, дураки, народ странный, даже друг друга не всегда понимаем…
6
Моя будущая рука лежала рядом с наковальней на старом потертом табурете – кажется, это на нем я сидел вчера, дожидаясь появления Коблана. Вокруг табурета были расставлены маленькие колышки на круглых блюдцах-основаниях, между ними натянуты веревки с множеством узлов и обрывков пергамента, напоминавших бумажные деньги для поминовения усопших предков; а по углам табурета горели четыре тоненькие свечи черного воска, и рядом с одной из них – плошка с маслом, где плавал крученый фитилек.
Несколько раз раньше мне доводилось присутствовать в кузнице при ритуале рождения клинка – правда, в самом конце этого ритуала и недолго, – но там все было по-другому. Да и то сказать, клинок ведь – не рука… и кузнецы там нормальные были, и заказчики…
Я повесил Единорога на один из свободных крюков, споткнувшись и отбив себе большой палец ноги о лежавший у стены двуручный гердан – тяжелую шипастую палицу с головой, подобной гигантскому кокосовому ореху. Судя по размерам гердана, орудовать им мог один лишь Железнолапый, и то сперва хорошенько хлебнув своего любимого вина.
В горне уже калились те самые штыри, которые Коблан вчера выкопал в своем «царстве металла». Я надеялся вскоре выяснить, что кузнец собирается с ними делать.
– Пока стой и смотри, – неприветливо распорядился Коблан. – Или можешь присесть. Если найдешь куда. Нет, лучше все-таки стой…
И тут же, напрочь забыв обо мне, он сунулся к горну, чуть не влез внутрь и немедленно обругал ленивого – на его взгляд – подмастерья за то, что тот слабо раздувал огонь. Мехи зашумели более ретиво, Коблан хмыкнул, подкинул в горн угля, поворошил кочергой и еще раз обругал подмастерья – по-моему, просто так, на всякий случай.
Потом подошел к наковальне, некоторое время наблюдал за действиями двух других своих помощников (те колдовали над какими-то обрезками), слегка скривился, но ничего не сказал – дал им закончить и положить заготовку в горн.
После чего сказал им все – и очень подробно, с красочными отступлениями.
Отведя душу, мастер сам взялся за дело: с неожиданной для его телосложения резвостью ухватил длинные щипцы, стоявшие рядом с горном, запустил их в печь и ловко выудил один из штырей, раскалившихся докрасна.
Через мгновение штырь оказался на наковальне и кузнец, придерживая его совсем другими щипцами (и когда он успел их сменить?!), принялся методично постукивать средней величины молотком, придавая заготовке неведомую мне пока форму.
Когда металл начал тускнеть, остывая, Коблан сунул заготовку обратно в горн и выдернул вместо нее другую.
Это повторялось пять раз, после чего мастер выбрал себе молоточек из самых маленьких – в его лапах этот миниатюрный инструмент смотрелся смешно и неуместно, – подозвал к себе того подмастерья, из-за фартука которого торчала уже знакомая мне змеиная головка волнистого криса, а потом уставился в мою сторону, словно только что обнаружив мое присутствие.
– А ты чего стоишь? – крикнул он с негодованием. – Ну-ка бери клещи и давай!..
И я, Чэн из Анкоров Вэйских, наследный ван Мэйланя, почувствовал себя лентяем-подмастерьем, отлынивающим от работы и пойманным на этом мастером.
Я поспешно вскочил, схватил левой рукой клещи, протянутые мне одним из подмастерьев, и с третьей попытки неловко уцепил ими заготовку, помогая себе обрубком.
– Ближе, дубина, ближе к себе перехвати, – почти добродушно проворчал Железнолапый, и я послушно перехватил, чуть не уронив себе на ногу раскаленную заготовку.
– А теперь держи крепче, – Коблан поглядел на мои неумелые попытки, пожевал губами, словно собираясь и меня обругать для пущей убедительности, но промолчал – видимо, счел меня недостойным.
И они вдвоем с подмастерьем загуляли молотами по заготовке: Коблан – маленьким молоточком, а подмастерье – здоровенной кувалдой, опуская ее точно в тех местах, где указывал мастер.
Ну а я держал. Заготовка, как живая, рвалась из клещей, сами клещи отчаянно вибрировали, но я держал, до боли закусив нижнюю губу, не ощущая онемевших пальцев (и тех, что у меня были, и тех, которых не было), пока Коблан не перехватил у меня потускневший штырь кривыми щипцами и не сунул его обратно в горн, вынув вместо него другой.
И все повторилось сначала. Я держал, они били. Они – били, я держал.
И так – пять раз.
Пять раз. Пять мучительных вечностей, пять железных штырей, пять пальцев в руке…
Пять.
Пальцев.
Пять…
Пальцев.
Пять…
Понимание обожгло меня, как пламя горна – заготовку, я чуть было не закричал…
Но тут все закончилось.
И Коблан Железнолапый, мастер со странностями, объявил, что нам пора обедать.
Ему и всяким бездельникам и лентяям, имена которых он и произносить-то отказывается на голодный желудок.
