Нора Робертс
Замкнутый круг
– Вам он не нравился, – заключила Келси. Типтон выпустил три колечка дыма – отчасти для развлечения, отчасти для того, чтобы собраться с мыслями.
– Когда я впервые встретился с Бредли, он был уже мертв, но вы совершенно правы – такого типа я вряд ли пригласил бы к себе домой. В процессе расследования мне довелось узнать довольно много о привычках и характере Алека Бредли, но самое главное заключалось в том, что он сделал своей профессией ухаживание за пожилыми женщинами, подчеркну – обеспеченными женщинами И они хорошо платили ему – давали деньги, дарили подарки, знакомили со своими подругами, такими же авантюристками, как и они сами. Если Алек считал, что ему платят слишком мало, он использовал шантаж. Я не знаю, как называют таких типов сейчас, но в мое время их называли жиголо…
– Пиявками или котами, – с готовностью подсказал Гейб.
Капитан удостоил его благосклонного кивка. У этого Слейтера есть вкус, решил Типтон. Он хорошо разбирается в женщинах. И в сигарах.
– В общем, этот факт характеризует его достаточно красноречиво, – продолжил он. – К тому же парень умел себя вести с дамами, имел к ним подходец. Обворожительные манеры, неплохое образование, происхождение.., если не ошибаюсь, среди его дальних родственников был даже какой-то расфуфыренный английский граф. Все это делало его неотразимым в глазах женщин, но из всех них он выбирал только дам в возрасте, замужних, занимающих положение в обществе.., словом, тех, кто не мог позволить себе скандал.
– Моя мать была разведена, капитан, – напомнила Келси.
– Но она оказалась вовлечена в этот процесс об опеке, – возразил Типтон. – И не могла допустить, чтобы правда о ее отношениях с Бредли выплыла наружу. В этом случае мисс Чедвик ни за что бы не выиграла дела.
– Но она открыто встречалась с ним.
– Да, – согласился Типтон, – но на людях они не выходили за рамки приличий. Наоми, похоже, нисколько не беспокоило, что окружающие считают их любовниками. Никто все равно не мог этого доказать. – Он стряхнул пепел в пустую банку из-под пива. – В то же время ходили слухи, что Бредли пристрастился к дорогому белому порошку, но и этого мы не могли доказать.., пока он не был найден мертвым.
– Наркотики… – Келси заметно побледнела, но все же нашла в себе силы продолжить:
– Мама ничего не говорила о наркотиках. И в газетных отчетах об этом тоже не было ни словечка.
– В «Трех ивах» мы не нашли ни крошки кокаина. – Типтон вздохнул. Глаза Келси были так похожи на глаза матери, что он невольно снова и снова возвращался в те далекие годы. – Ферма была вне подозрений, и Наоми тоже. Явные следы кокаина, в смеси с алкоголем, мы нашли только в крови Бредли.
– Если это правда, то почему не предположить, что он действительно мог повести себя иррационально и агрессивно, что он напал на мою мать?
– Потому что мы не обнаружили явных следов борьбы. Только на ночной рубашке вашей матери были оторваны кружева. Вот здесь… – Типтон коснулся пальцами своей груди. – Еще у нее была пара синяков, но все это она могла сделать и сама.
– Если она сделала это сама, то почему она не перевернула заодно несколько столов и не разбила несколько ваз?
Умная девочка, подумал Типтон, а вслух сказал:
– Этот же вопрос я задавал себе.., и ей.
– И что сказала Наоми?
– В первый раз мы сидели внизу, потому что наверху еще работал фотограф, – припомнил Типтон. – Ваша мать накинула поверх рубашки теплый халат… – Как будто ей холодно, подумал он тогда. – Когда я спросил ее – почему, Наоми ответила, что она, дескать, просто об этом не подумала.
Он улыбнулся и покачал головой.
– Она меня презирала, вот в чем было дело. И подобные ответы она давала до тех пор, пока адвокаты не заставили ее попридержать язык. Во второй раз я спросил ее об этом уже в участке, в комнате для допросов. Наоми курила одну сигарету за другой, буквально прикуривая каждую новую от окурка старой. На мой вопрос она ответила, что жалеет, что не сделала этого, потому что тогда, возможно, кто-нибудь ей и поверил бы.
Типтон отставил пиво в сторону и глубоко вздохнул.
– Видите ли, мисс Байден, буквально за полчаса до вашего приезда я уже говорил Роско, что поверил вашей матери.
Келси резко встала, с трудом распрямив ноги, которых она почти не чувствовала.
– Вы ей поверили? Вы знали, что она говорит правду, но все равно отправили ее в тюрьму?
– Я поверил ей, – повторил Типтон и, прищурившись, внимательно посмотрел на Келси. Она ответила ему смелым взглядом, но глаза капитана были совершенно непроницаемы. Глаза полицейского, подумала она с неожиданным смятением.
– Я поверил Наоми, но улики были против нее. Я провел несколько бессонных ночей, стараясь найти что-то, что могло бы послужить доказательством ее правоты, но… Все, что у меня было, это моя собственная интуиция. В конце концов я выполнил свою работу, мисс Байден. Я арестовал Наоми, я снял с нее показания и представил суду все улики. Мне пришлось это сделать.
– И как вам после этого жилось, капитан? – Келси непроизвольно сжала кулаки. – Вы же знали, что она говорит правду.
– Я поверил ей, – поправил Типтон. – Но верить и знать – это разные вещи.
– Вот, Роско, я снова окунулся в прошлое. – Типтон проводил взглядом отъезжающий «Ягуар» и снова принялся раскачиваться в скрипучей качалке. – Как редко все-таки встречаются в природе серые глаза! Чисто серые, без примеси зеленого или голубого – серые, как дым. Такие глаза не скоро забудешь.
– Пусть Наоми Чедвик понравилась вам, капитан, но из этого вовсе не следует, что она говорила правду.
– Не то чтобы понравилась… Но она меня, как говорится, проняла. Я тогда уже был женат, Роско, моя семейная жизнь складывалась довольно удачно, и мне не было нужды ходить налево, но о Наоми Чедвик я думал. Ты считаешь, что я поверил ей потому, что ей удалось разбередить меня? – Он снова вздохнул, потом пожал плечами и сплющил под башмаком вторую жестянку из-под пива. – Честно говоря – не знаю. Я никогда не был уверен на сто процентов. Окружной прокурор слишком торопил нас и настаивал на аресте – зачем-то ему нужен был этот процесс. Улики были налицо, так что свою работу я сделал.
Росси вертел в руках вторую банку «Будвайзера».
– А что ты думаешь о Чарльзе Руни?
– Об этом.., частном детективе? Удачливый показушник. В те времена среди его клиентов было несколько громких имен, но в основном это были дела о разводе. Я нажал на него, но он держался за свою версию. У него была пленка, были его отчеты, и к тому же адвокаты Байдена его поддерживали.
– Но он стал свидетелем убийства и не сообщил о нем.
– На эту кнопочку мы тоже давили. Руни утверждал, что был просто потрясен. Он, дескать, собирался запечатлеть любовное свидание с поцелуями и всем остальным, а вместо этого получил убийство. По его словам, он все еще сидел в своей машине, когда подъехали полицейские; В общем, он расписал свое время буквально по минутам.
– И выжидал три дня, прежде чем принести пленку.
Типтон подергал себя за жесткие седые брови.
– Насколько глубоко ты намерен рыть, Роско?
– Настолько, насколько понадобится. – Он поставил на пол недопитую банку пива и наклонился вперед, упершись руками в колени. – Двадцать три года назад вы уже имели дело с лошадью, погибшей во время скачек, с наркотиками, с самоубийством и убийством. Теперь у меня на руках убийство, самоубийство, погибшая во время скачек лошадь и наркотики. Неужели маятник сам качнулся в обратную сторону? Или кто-то его толкнул?
– Ты хороший коп, Роско. – Капитан заметно оживился, словно старая пожарная кляча при звуках колокола на каланче. – Сколько, по-твоему, человек принимает участие в игре на этот раз?
– Именно это мне и нужно выяснить. Может быть, вы, капитан, выкроите время и поможете мне с расследованием? Если, конечно, у вас нет никаких неотложных дел в столярной мастерской.
Типтон улыбнулся. Улыбка очень шла к его добродушному, круглому лицу.
– Пожалуй, я могу включить это в свое расписание.
– Я надеялся, что вы так скажете, капитан. Помните жокея, который повесился? Его звали Бенни, Бенедикт Моралес. Попробуйте найти о нем хоть какие-то материалы.
Увидев, что Гейб свернул в ворота «Рискованного дела», Келси выпрямилась на сиденье.
– Мне нужно домой, Гейб, – сказала она. – Сегодня из меня не получится хороший собеседник.
– Пожалуй, нет. – Гейб затормозил у дома и выключил зажигание. – И все же я предпочитаю, чтобы ты высказала все, что у тебя на сердце, здесь, а не тащила это в «Три ивы», где тебе пришлось бы объясняться с Наоми.
– Я просто очень сердита. – Келси вышла из машины и с силой захлопнула за собой дверцу. – Он, видите ли, верил ей, но все-таки отправил ее в тюрьму!
– Копы никого не посылают в тюрьму, дорогая. Это делают судьи и присяжные. Можешь мне поверить, поскольку я как-никак тоже побывал за решеткой.
– Но Наоми провела в тюрьме десять лет. Разве это не важно?
– Дело в том, – отозвался Гейб, беря ее под руку и мягко разворачивая в сторону дома, – что эта глава в жизни Наоми дописана до конца и закрыта. И ты не сможешь этого изменить. Готова ли ты к последствиям, когда заявляешь, что намерена перевести стрелки часов назад и доказать, что все это было ошибкой?
Келси потрясение уставилась на него.
– К последствиям? Да что с тобой, Слейтер? Последствия не считаются, ты же сам мне об этом говорил. То, что случилось с Наоми, было чудовищно, несправедливо! Необходимо исправить зло…
– Опять черное и белое?
Келси почувствовала, что внутри у нее все перевернулось.
– Допустим. Ну и что с того?
– Ничего, – просто ответил он. – Только существует еще и серый цвет, Келси. И далеко не все, что может тебе встретиться в жизни, без проблем впишется в левую или правую колонку.
Келси отступила на шаг назад, но вдруг возникшая между ними пропасть была гораздо шире.
– Ты тоже хочешь, чтобы я бросила это дело?
– Я хочу, чтобы ты была готова.
– К чему?
Гейб шагнул к ней, разом сократив дистанцию, и положил ладони на ее упрямо поднятые плечи.
– Люди, которые тебе небезразличны, Келси, могут оказаться далеко не безупречными. И далеко не все они будут тебе благодарны, если ты возьмешься стряхивать двадцатилетней давности пыль с их поступков.
Келси раздраженно передернула плечами, но ей не удалось освободиться от его рук.
– Я прекрасно понимаю, что Наоми – далеко не святая и никогда не была. Я вовсе не ожидаю, что все участники этих событий окажутся безупречными, да и не стремлюсь получить идеальную картину. Я просто хочу знать правду.
– Превосходно. Только имей в виду – эта правда может тебе не понравиться. В лучшем случае ты просто не будешь знать, что тебе с ней делать, с этой правдой… И не пытайся сбросить мои руки, все равно у тебя ничего не выйдет, – добавил он и улыбнулся, когда Келси предприняла еще одну безуспешную попытку. – Первая правда, с которой тебе придется смириться, – тебе придется играть картами, доставшимися тебе при первой сдаче. Тебе – да и мне тоже – необходимо с минимальными потерями сыграть тем, что у нас на руках, и ждать следующего кона – вдруг потом нам повезет больше.
– Я вовсе не пытаюсь сбросить твои руки, – неожиданно мирно откликнулась Келси. – Просто я пытаюсь решить, что мне делать дальше. Как поступить.
– Я готов помочь тебе.., советом. – Гейб притянул ее ближе, и его ласковые руки опустились по ее спине вниз, а потом снова поднялись к плечам. – Расслабься, искупайся в бассейне.
– У меня нет с собой купальника.
– Я на это и рассчитывал, дорогая. – Он уже целовал ее, целовал так, что все ее мысли мигом куда-то исчезли. – А потом, – пробормотал Гейб невнятно, – я намерен уговорить тебя продемонстрировать мне то кулинарное умение, которому ты выучилась на своих хваленых курсах для домашних хозяек.
Расслабиться – это было неплохо придумано. Келси негромко пробормотала что-то счастливо-благодарное и повернула голову так, чтобы Гейбу удобнее было целовать ее в шею.
– Ты хочешь, чтобы я для тебя стряпала?
– Конечно. А еще я хочу отвести тебя наверх и соблазнить.
– Интересно, как называется то, что ты делаешь сейчас.
– А-а.., это… Это просто прелюдия. Завтра, после того как ты отдохнешь и твоя головка снова начнет соображать, мы с тобой снова начнем размышлять над нашими проблемами.
– Это звучит разумно.
Гейб поцеловал ее в шею и вернулся обратно к губам. Он знал, что с его стороны просто нечестно не поделиться с ней кое-какими идеями, но ему очень хотелось, чтобы напряжение и тревога поскорее исчезли с ее лица. Гейб был благодарен судьбе за то, что они нашли друг друга, и стремился к тому, чтобы на ближайшую ночь они сосредоточились только на этом замечательном факте.
– Давай побудем сентиментальными, – предложил он и, шагнув назад, погладил ее по рукам, пока их пальцы не встретились и не переплелись между собой. – Я люблю тебя.
Келси почувствовала, как от этого признания сердце медленно переворачивается у нее в груди.
– Как я могу с этим не согласиться? – отозвалась она.
Глава 6
В розовом свете утренней зари Моисей наблюдал за тем, как кобылы ведут своих жеребят на водопой. Лошади знали порядок едва ли не лучше его: первой, горделиво помахивая хвостом, шла Большая Бесс, за ней – светло-рыжая упрямица Кармен, третьей вышагивала Верная, и так далее, и так далее. Замыкала строй пугливая, тонконогая Салли.
Рядом с кобылами скакали беззаботные жеребята, чувствующие себя в полной безопасности под защитой матерей. Они еще не знали, что всего через несколько недель им предстоит расстаться с беззаботной жизнью и впервые примерить узду, сделав первый шаг навстречу своей судьбе. Самых резвых и выносливых будут готовить к выступлениям на дорожке ипподрома или продадут на аукционе для жеребят-годовичков. Других станут тренировать для барьерных скачек или для выездки, Моисей, впрочем, не одобрял последнюю, которая казалась ему чем-то сродни цирку или ярмарочным балаганам, третьих кастрируют, четвертых оставят на ферме в качестве производителей.
Из нескольких десятков жеребят, как правило, только один или два обладали задатками будущих чемпионов. Моисей очень надеялся, что и среди этой группы найдутся такие, ибо каждую весну в Кентукки проходило новое дерби – состязания, на которых его воспитанники получали шанс отличиться.
Может быть, вот этот жеребенок – гнедой, со звездочкой во лбу – выйдет через два года на площадку для победителей? Наоми назвала его Задором за гордый, вызывающий наклон головы. Жеребенок отличался безупречной статью, с обеих сторон вел свою линию от чемпионов, но только время могло показать, достаточно ли у него сердца, чтобы вести нелегкую борьбу на скаковой дорожке.
Собственное сердце Моисея уже давно ныло и никак не желало успокоиться – слишком большие надежды возлагал он на последнее дерби и на Горди. Наверное, этого не стоило делать, ибо объединенная мудрость его индейских и иудейских предков учила, что негоже дразнить богов, но он не прислушался к этой мудрости, вложив все свои надежды и все свое сердце в короткую двухминутную гонку.
И расплата не заставила себя ждать.
– Какие красивые, – раздался за спиной Моисея голос Келси. – Трудно поверить, что на будущий год они уже будут ходить под седлом.
Моисей засунул руки в карманы и, не оборачиваясь, промолвил:
– Наконец-то ты соизволила появиться…
– Прошу прощения, я немного опоздала.
– Ты немного опоздала сегодня. Вчера тебя не было полдня. И целый день – позавчера.
– Мне необходимо было сделать кое-какие дела.
– Дела… – Моисей повернулся к Келси с намерением излить на нее свое разочарование и раздражение. Он нисколько не сомневался, что она это заслужила.
– Для каждого, кто работает на ферме, существует только одно дело первостатейной важности, по сравнению с которым все другие дела – пустяки. Это дело – лошади.
Он оттолкнулся от ограды и сердито зашагал к конюшне, и Келси с виноватым видом побрела следом.
– Мне действительно очень жаль, Мо, но я не могла…
Ей пришлось тормозить каблуками, когда Моисей неожиданно остановился, и все равно она едва не врезалась носом в его плечо.
– Послушай, девочка, это тебе не детский сад и не игровая площадка. Здесь нельзя остановиться, нельзя выйти из игры, чтобы подтянуть чулочек или завязать шнурок. Ты должна тянуть свою лямку с утра и до вечера, изо дня в день, потому что, если ты этого не сделаешь, кому-то другому придется исполнять двойную работу. И пока я за все здесь отвечаю, я либо заставлю тебя подчиняться всеобщему распорядку, либо – до свидания. Ну скажи, где тебя носило? Где ты болталась вчера, вместо того чтобы работать Чену вместе с тренером молодняка?
– Я была… – Келси прикусила язык. – Это мое личное дело.
– Ну вот что, отныне будешь делать стрижку и маникюр в свое личное время. А теперь – марш! Нужно чистить стойла и вывозить навоз.
– Но… Но мне нужно дрессировать Чену.
– Она уже на ринге – ее дрессирует другой человек. Когда он закончит, можешь немного ее прогулять. А теперь хватай вилы – и вперед!
Моисей повернулся и скрылся в своей конторе, а грумы и конюшенные мальчики, остановившиеся послушать, как Моисей проводит воспитательную работу, немедленно вернулись к своим обязанностям. Публичные нагоняи неизменно вызывали всеобщее любопытство, но никому не хотелось, чтобы его застали за праздным созерцанием чего-либо подобного.
– Ну вот, теперь ты прошла крещение и можешь считать себя полноправным работником. – Наоми появилась словно из-под земли и, успокаивая, несколько раз погладила Келси по спине. – Мо не стал бы так с тобой разговаривать, если бы считал тебя посторонним человеком.
– Не обязательно было делать это на глазах у всех, – проворчала Келси. – И, черт побери, я была вовсе не у парикмахера. Взгляни…
Кипя праведным гневом, она помахала перед носом Наоми рукой с коротко остриженными, неотполированными ногтями.
– Разве похоже, что я недавно сделала себе маникюр? Он не должен был обвинять меня в том, что я отношусь несерьезно к своей работе только потому, что мне понадобилось несколько часов… – Келси негромко выругалась. – Мне нужны были эти несколько часов!
– Мы все иногда забываем о том, что в мире есть еще что-то, кроме лошадей, навоза и ежедневных тренировок, – сказала Наоми мягко. – И ты вовсе не обязана с головой погружаться во все это. Откровенно говоря, большинство владельцев далеки от ежедневной черной работы, и если бы ты захотела…
– Ты думаешь, я не справлюсь? – На щеках Келси вспыхнули красные пятна, вспыхнули и стали распространяться вверх. – Ты думаешь, я не сумею довести начатое до конца?!
– Я этого не говорила, Келси.
– Вот как? Но почему бы, собственно, и нет? Разве прежде я не перепрыгивала от одного занятия к другому, разве не меняла места работы словно перчатки? Разве я дала кому-то повод подумать, что способна здесь задержаться и что вывозить навоз для меня важнее, чем составлять рекламные объявления или рассказывать экскурсантам об импрессионистах? Ведь если я смогла бросить мои прежние занятия, то почему бы мне опять не поискать что-то более интересное? – Она резко тряхнула головой, отбрасывая назад волосы. – Да потому, что это – другое! Совсем другое.
Она круто повернулась на каблуках и зашагала к стойлу.
Наоми поглядела вслед дочери и тяжело вздохнула. Потом ей подумалось, что самый верный способ забыть о собственных бедах – это заняться проблемами, которые двое самых дорогих ей людей бросили к ее ногам. Сравнивая эти два характера, она решила, что Келси не вредно будет покидать навоз, чтобы слегка выпустить пар, поэтому она решила начать с Мо.
Моисей был у себя в конторе. Он разговаривал по телефону с агентом Рено и буквально рычал в трубку:
– Нет! Нет, я не выпущу его в Бельмонте. Сан-чес еще не готов, а Корелли прекрасно справился с Приливом на Прикнесс и даже занял призовое место. Он знает жеребца, а жеребец знает его. Да, это окончательное решение!..
Агент Рено еще что-то говорил, но Моисей, не дослушав, швырнул трубку на рычаги.
– Я не выставлю на такие ответственные соревнования напуганного жокея, с которого только что сняли гипс! – раздраженно бросил он.
– Я с тобой согласна. – Готовая к долгим уговорам, Наоми присела на краешек его стола. – И я думаю, что Рено с нами согласится. Он сам знает, что не готов к этим скачкам.
Предельно миролюбивым жестом она накрыла ладонью руку Моисея.
– Послушай, Мо, не слишком ли ты был резок с Келси?
Моисей нахмурился и отдернул руку.
– Ты пришла ко мне как хозяйка фермы или как мать?
– Я пришла, – сказала Наоми и ничего больше не прибавила. Оба некоторое время молчали, наконец она снова заговорила:
– Я знаю, что Кел некоторое время отсутствовала. Я знаю, ее что-то тревожит. И точно так же я чувствую – что-то тревожит тебя.
– Давай разбираться не со всем сразу, Наоми. – Мо отодвинулся от стола и покачался на задних ножках стула. – Давай займемся для начала чем-нибудь одним. Келси лодырничала почти полтора дня. Завял наш цветочек…
Наоми озадаченно покосилась на него. Нет, это не просто раздражение, решила она. Мо и вправду обеспокоен.
– Нельзя забывать, что ей пришлось за очень короткое время перестроить всю свою жизнь, – сказала она осторожно. – Возможно, Келси просто хотела решить до конца какие-то вопросы, которые ее волнуют. Мне казалось, что до сих пор ты был весьма доволен ее работой.
– До сих пор – да, – согласился Моисей. – За исключением последних дней. Ее нужно было подстегнуть, и я сделал это. Может быть, ты забыла, но на ферме именно я отвечаю за поддержание дисциплины? И если ты хочешь, чтобы с ней обращались как-то по-особенному, не так, как со всеми…
– Я этого не говорила. – В голосе Наоми прозвучало раздражение. – Я хорошо знаю тебя, Мо. Ты не стал бы публично унижать человека за мелкое нарушение, так что обращаться с ней не так, как с другими, – это твоя инициатива.
Моисей повернулся к Наоми, так что некоторое время они в упор рассматривали друг друга, разделенные столом.
– Эта испорченная, безответственная девчонка привыкла немедленно получать все, чего ей ни захочется, – заявил Мо. – Она привыкла приходить и уходить, когда ей вздумается.
– Я была такой же. Мо согласно кивнул:
– Да, примерно. Но ты все-таки сумела доделать то, что начинала когда-то.
– Может быть, и Келси нашла здесь дело по душе – дело, которое кажется ей стоящим того, чтобы довести его до конца.
– А может быть, оно ей уже так надоело, что она подумывает о том, чтобы упаковать чемоданы. Думаешь, я не знаю, что будет с тобой, если Келси уедет именно сейчас?
Внезапный озноб заставил Наоми обхватить себя за плечи.
– Насколько я помню, именно ты убеждал меня в том, что она этого не сделает.
– Возможно, я ошибся. Возможно, я был слишком счастлив видеть на твоем лице беззаботную улыбку – такую же, как когда-то… Мне казалось, что события развиваются в правильном направлении, но потом… – Моисей откинулся на спинку стула и с ожесточением потер лицо руками. – Черт возьми, она просто попала мне под горячую руку?
– В чем дело, Мо? – Наоми снова протянула руку, чтобы коснуться его, и Моисей бережно сжал ее пальцы.
– Боги смеются надо мной, Наоми. Они смеются каждый раз, когда я забываю, что высшая сила в любой момент может вмешаться и отнять у меня самое дорогое. Мое сердце уже было разбито однажды… – Он поднял на нее взгляд и жалко улыбнулся. – Это сделала ты. Просто это было давно, и я успел позабыть, как это больно.
– Горди… – пробормотала Наоми. – Не переживай, Мо. Оставь это мне.
Моисей с несчастным видом посмотрел на их соединенные руки.
– Это моя вина, Наоми. Я недосмотрел. Мне так хотелось победить, что я ненадолго утратил осторожность. И видишь, как это дорого обошлось всем нам?
– Ты можешь горевать, Мо, но ты не должен казнить себя.
– Это была моя лошадь, Наоми. – Он снова поднял глаза и встретился с ней взглядом. – Может быть, в документах значилось твое имя, но Горди принадлежал мне. И я потерял его только потому, что не посмотрел в нужное место в нужный момент. Я не почувствовал того, что должен был почувствовать. Даже сейчас я постоянно возвращаюсь в мыслях к тому дню, но не вижу ничего подозрительного… А ведь это наверняка было проделано у меня на глазах!.. – Моисей ударил кулаком по столу. – Под самым моим носом!
Наоми поняла, что может привести его в чувство только одним способом.
– О'кей, Уайттри, ты виноват. Ты здесь за все отвечаешь. Я плачу тебе за то, чтобы ты готовил моих лошадей, знал их, понимал, воспитывал с рождения до смерти. Я плачу тебе за то, что ты организуешь работу, руководишь тренперсоналом и уборщиками, за то, что ты их нанимаешь и увольняешь, за то, что подбираешь команду, которая будет готовить к скачкам ту или иную лошадь. Похоже на то, что я плачу тебе еще и за то, чтобы ты предвидел будущее. – Она с вызовом приподняла голову. – И, поскольку именно в этом дело, я не знаю, уволить тебя или повысить тебе зарплату.
– Я серьезно, Наоми.
– И я серьезно. – Она соскочила со стола и, обойдя его, стала бережно разминать Моисею плечи. – Я хочу знать, как это случилось, Мо. Я хочу знать, кто это сделал, и хочу, чтобы этот человек заплатил за свое преступление по самому большому счету. Чего я не хочу – и чего не могу себе позволить – это чтобы ты, человек, которого я люблю и на которого рассчитываю, потерял мужество. До следующего дерби осталось чуть меньше одиннадцати месяцев, а ты что-то совсем расквасился.
– Да… – Моисей выдохнул воздух, успокаиваясь. – Наверное, мне нужно пойти извиниться перед этой соплячкой.
– Не утруждайся. Одной шишкой больше, одной меньше – для нее это не имеет значения. Моисей улыбнулся.
– Она пыталась наставить шишек мне. И глаза у нее были точь-в-точь как у тебя. За свою жизнь, Наоми, я много чего не успел сделать, но большие дела, о которых я по-настоящему сожалею, можно пересчитать по пальцам. Я никогда не был в Израиле и не ходил тропами моих индейских предков. И не вделал тебе ребенка.
Пальцы Наоми, массировавшие ему шею, внезапно остановились, и Моисей, подняв руки, нежно сжал их.
– Возможно, это была ошибка…
– Не жалей. – Она наклонилась к нему и коснулась щекой его волос. – Не надо. Чем больше ошибка, тем реже выпадает шанс ее исправить.
Примерно о том же самом раздумывал Рик Слейтер. Повторный шанс выиграть большую игру был такой же редкостью, как зубы у курицы, поэтому счастлив был тот, кто сумел не упустить первую возможность и воспользовался ею к своему благу. И Рик Слейтер считал себя именно таким человеком – удачливым и счастливым.
Он только что поставил две тысячи на «золотой дубль» и вернулся в бар при ипподроме. Рику было известно, что выиграть в «дубле» довольно сложно, но в последнее время ему просто сказочно везло, да к тому же он мог позволить себе рискнуть двумя кусками.
Займусь-ка я лошадьми, подумал он, с удовольствием опрокидывая в рот бокал. Черт с ними, с картами, с рулеткой, с костями. Лошадки – вот кто принесет ему богатство.
Он заказал еще один бурбон, к которому пристрастился в последнее время, а сам вытащил из карманчика пятидолларовую сигару.
Щелкнувшая у него под самым носом зажигалка заставила Рика удивленно приподнять брови. Раскурив сигару, он повернулся и, увидев Гейба, осклабился как можно дружелюбнее.
– Как в старые добрые времена, – пробурчал он. – Эй, там, еще один бурбон для моего сына! В ответ Гейб поднял указательный палец.
– Один кофе, черный, без сахара.
– Че-ерт! – Рик умудрился произнести это коротенькое слово так, словно в нем было по меньшей мере три гласных. – Не будь таким паинькой, Гейб! Я угощаю.
– Кофе, – повторил Гейб и впился взглядом в лицо отца. Ему не потребовалось много времени, чтобы увидеть знакомые признаки: лихорадочно блестящие глазки, раскрасневшиеся щеки, хищная улыбка от уха до уха. Рик Слейтер был пьян и к тому же имел в кармане крупную сумму. – Мне казалось, что у тебя неприятности в Чикаго.
– Я все устроил, так что не беспокойся. Всем известно, что старина Рик Слейтер никогда не забывает расплатиться со своими партнерами.
– Да? – Гейб слегка сдвинул брови. – А мне казалось, что ты доставал нужные карты из рукава и кое-кому это очень не понравилось.
Неужели он говорил что-то в этом роде? Рик задумался, лихорадочно роясь в памяти, которая, разомлев от бурбона, никак не хотела прийти ему на помощь. Впрочем, неважно.
– Да так, мелкие разногласия, – невнятно пояснил он. – Все уже в прошлом. Взгляни-ка лучше сюда… – он указал рукой на монитор. – Эта скачка – моя. Я поставил на третий номер. Да, на третий…
Гейб бросил взгляд на экран как раз в тот момент, когда стартовые ворота распахнулись и лошади устремились на круг.
– Значит, ты действительно вернулся к игре на скачках? Мне говорили, но я не придал этому значения.
– Ну давай же, крошка, прижми его к барьеру!.. Что? Где ты это слышал?
– Да в разных местах. Один человек видел тебя в Кентукки на Черчил-Даунз. В день дерби.
Рик продолжал внимательно следить за экраном, подгоняя свою фаворитку непроизвольными движениями тела. Тем временем мозг его лихорадочно работал, стараясь найти безопасную тропку через минное поле, на которое загнал его Гейб.
– Ага, ага, он вышел вперед! Ну, давай же, малыш, жми! Вот сукин сын, а? Я их всех сделаю. – Довольный тем, что одна из двух лошадей, на которых он поставил, пришла первой, Рик сделал бармену знак подать еще один бурбон. Если он угадал и победителя второй скачки – дело в шляпе. – У меня есть интуиция, Гейб! Говорят, это не пропьешь!
– И что тебе подсказала твоя интуиция в Кентукки, в прошлом месяце?
– Кентукки! – Дружелюбная улыбка на лице Рика стала еще шире. – Да я не был в Кентукки уже лет пять, если не больше. Хотя, видит бог, мне уже давно пора было заняться лошадками.
– Я своими глазами видел тебя в день дерби. В лице Рика не дрогнул ни один мускул. Он даже не отвел взгляда, продолжая честно и искренне глядеть прямо в глаза Гейбу.
– Думаю, ты ошибся, сынок. Я снял неплохую квартирку в окрестностях Балтимора, чтобы все ипподромы, которые меня интересуют, были поблизости. Я имею в виду Пимлико, Лаурел, Чарльстон. Может быть, ты перепутал – я был на Прикнесс в Пимлико. В самом деле был. – Он подмигнул. – Между прочим, ставил на твоего жеребца. Ты меня не подвел, сынок. Мне вообще в последнее время везет на лошадях, так что я, возможно, прокачусь и в Бельмонт. На мой взгляд, твой вороной вполне способен собрать все призы Короны. А ты как считаешь? Если все будет, как я сказал, надо будет закатить по этому поводу пирушку.
– Ты знаешь, что случилось на дерби?
– Конечно. Я смотрел дерби по телевизору, и, признаться, у меня прямо сердце оборвалось, когда эта несчастная скотина упала. – Рик с сокрушенным видом покачал головой. – А скандал-то какой! Впрочем, тебе-то что за дело? Ты бы все равно выиграл.
