Нора Робертс
Прыжок пумы
2
Купу снились кошмары. В одном из них пума со сверкающими желтыми глазами впрыгнула в окно спальни и сожрала его, жадно отрывая огромные куски его плоти один за другим, да так быстро, что он не успел даже закричать. В другом сне он заблудился в холмах, среди раскинувшихся на мили вокруг зелени и камней. Никто из взрослых не пытался найти его. Пожалуй, что никто даже не заметил его отсутствия.
Отец Лил не убивал пуму. По крайней мере, Куп не слышал выстрелов. Когда дедушка и мистер Шанс вернулись, они принялись уплетать вишневый пирог и домашнее мороженое и свели разговор к другим темам.
Они делали так нарочно. Куп слишком хорошо знал эту уловку взрослых. Они не станут говорить о том, что произошло, пока не удостоверятся, что дети легли в постель и не смогут их услышать.
Смирившись со своей неволей и затаив обиду, Куп занимался хозяйством, ел домашнюю еду, которой его кормили, играл в свой Game Boy. Он надеялся, что, если будет делать то, что велят, ему дадут день условно-досрочного освобождения и он сможет вернуться на ферму Шансов и воспользоваться бейсбольной клеткой.
Может быть, мистер Шанс тоже будет играть, тогда он расспросит его о том, каково это – быть профессиональным игроком. Куп знал – отец ждет, что он поступит в юридическую школу, чтобы потом продолжить его дело в семейной фирме. Однажды Куп станет крупным адвокатом. Но, может быть, вместо этого он станет бейсболистом.
Если будет достаточно хорош.
На фоне мыслей о мяче, побеге, страданиях летнего заключения большая желтоглазая кошка казалась ему всего лишь очередным кошмарным сном.
Он молча завтракал за старым кухонным столом… оладьями – так называла бабушка это блюдо. Бабушка возилась у плиты, дедушка уже был на улице, делал что-то по хозяйству. Купер ел медленно. За столом нельзя было играть в Game Boy. Но как только он закончит, придется плестись на улицу и помогать деду.
Люси налила кофе в белую кружку с толстыми стенками, поставила ее на стол и уселась напротив внука.
– Ну, Купер, ты с нами уже две недели.
– Похоже на то.
– И все это время ты ходишь как в воду опущенный. Ты хороший парень, смышленый, сообразительный. Делаешь, что попросят, и не дерзишь. По крайней мере, не вслух.
Она наглядно дала ему понять – он прочел это в ее умном, но не сердитом взгляде, – что знает, как он хамит им с дедом про себя, причем на каждом шагу.
– Это все похвально. Но ты тот еще бука, стесняешься, словно неродной, и слоняешься по дому как по тюрьме. Это уже не так похвально.
Он промолчал, но пожалел, что не успел быстрее позавтракать и сбежать. Он сгорбил плечи, морально приготовившись к перепалке. Сейчас, как это обычно бывает в спорах со взрослыми, бабушка перечислит все, что он сделал не так, а затем скажет, что ожидала большего, а он разочаровал ее.
– Я знаю, что ты злишься, и ты имеешь на это право. Именно поэтому первые две недели были чем-то вроде аванса или форы.
Он уставился в свою тарелку, между его бровей залегла складка – он был в замешательстве.
– Видишь ли, Купер, я злюсь на то, как обошлись с тобой. Твои родители повели себя как эгоисты и не приняли в расчет того, что хочешь ты.
Он чуть-чуть поднял голову – этого оказалось достаточно, чтобы их глаза встретились. Может быть, это уловка и бабушка хитростью вынуждает его сказать что-то плохое о родителях. Чтобы его наказали или отправили под домашний арест.
– Они могут делать что хотят.
– Конечно, могут. – Бабушка оживленно кивнула, отхлебывая из кружки. – Но это не значит, что нужно так с тобой обращаться. Я хочу подольше побыть с тобой, и твой дедушка тоже. Знаю, из него слова не вытянешь, но мне-то можешь поверить. И мы считаем, что поступить с тобой так было эгоистично. Мы правда хотим, чтобы ты погостил у нас, хотим поближе узнать нашего единственного внука, провести вместе время, которого у нас не было раньше. Но ты не хочешь быть здесь, и я сожалею об этом.
Она смотрела ему прямо в глаза. Непохоже на уловку.
– Я знаю, ты бы хотел снова оказаться дома, – продолжала она, – со своими друзьями. Знаю, что ты хотел поехать в бейсбольный лагерь, который тебе обещали родители. Да, я знаю и об этом.
Снова кивнув, бабушка уставилась в окно напряженным взглядом, потягивая кофе. Кажется, она и вправду злилась. Но не на него. А на несправедливость, которую сотворили с ним.
И это было то, чего он не понимал. От этого в груди все сжалось и заныло.
– Я знаю об этом, – повторила она. – У мальчишки твоих лет нет особого права выбора, права голоса. Все впереди, но пока что этого нет. Ты можешь пользоваться тем, что дают, или страдать.
– Я просто хочу домой. – Он не хотел говорить это вслух, лишь подумал. Но слова вырвались наружу, как будто вылетели из сдавленной, ноющей груди.
Бабушка снова взглянула на него:
– Милый, я знаю. Знаю, что хочешь. Я бы очень хотела тебе помочь. Можешь мне не верить, ведь ты пока не очень хорошо меня знаешь, но я действительно хочу дать тебе то, чего ты желаешь.
Дело было даже не в доверии, а в том, как она говорила с ним. Так, будто он что-то значит. Поэтому слова потоком устремились наружу, а вместе с ними и то, что наболело.
– Они просто отослали меня куда подальше, а я и не сделал ничего плохого. – Голос Купера дрогнул от подступавших слез. – Они не захотели брать меня с собой. Я им не нужен.
– Ты нужен нам. Я знаю, это так себе утешение. Но помни об этом и верь мне. Может быть, когда-нибудь в твоей жизни, потом, тебе понадобится место, где тебя ждут. Здесь у тебя всегда будет дом.
Наконец он высказал свои худшие подозрения. То, что долго скрывал:
– Они собираются разводиться.
– Боюсь, так и есть.
Он моргнул и уставился на нее; он надеялся, что бабушка опровергнет это, притворится, что все будет хорошо.
– Что тогда будет со мной?
– Ты справишься.
– Они не любят меня.
– Мы тебя любим. Очень любим, – повторила она настойчиво, когда он снова опустил голову и покачал ею. – Во-первых, потому, что ты наша родная кровь. Ты наш внук. А во-вторых… просто потому что.
Две слезинки упали на его тарелку, а Люси продолжала говорить:
– Не мне судить о том, что они чувствуют и думают. Но мне есть что сказать по поводу их поступков. Я так зла на них. Я ужасно злюсь на них за то, что они причинили тебе боль. Люди скажут, что это всего лишь одно лето, это не конец света. Но люди, которые так говорят, не помнят, каково это – быть одиннадцатилетним. Я не могу заставить тебя радоваться тому, что ты здесь, Купер, но я попрошу тебя кое о чем. Об одном одолжении – это может быть для тебя непросто. Я прошу тебя попробовать.
– Здесь все по-другому.
– Это точно. Но ты можешь найти то, что придется по душе именно тебе. И до конца августа останется ждать не так долго, стоит только начать. Попробуй, Купер, постарайся хорошенько, и я уговорю твоего дедушку купить нам новый телевизор. Без торчащих кроличьих ушей.
Он фыркнул.
– А если я попробую и мне все равно ничего не понравится?
– Зачтется сама попытка, если попытаешься всерьез.
– И как долго мне надо стараться для покупки телевизора?
Она от души расхохоталась, и от ее смеха губы Купа почему-то изогнулись, а напряжение в груди утихло.
– Вот это парень! А ты хорош. Что ж, скажем, две недели. Две недели унылых раздумий позади, теперь – две недели попыток. Потрудишься как следует, будет тебе новый телик в гостиной, уж будь уверен. Идет?
– Да, мэм.
– Хорошо. А теперь ступай-ка, найди своего дедушку. У него там какое-то дело, и ему может понадобиться помощь.
– Ладно. – Он поднялся на ноги. И как-то само собой получилось, что он выпалил кое-что еще: – Они много орут друг на друга и даже не знают, что я рядом. Папа занимается сексом с кем-то еще. Думаю, что часто.
Люси тяжело вздохнула.
– Подслушиваешь у дверей, парень?
– Иногда. Бывает, они так кричат об этом, что не нужно особо напрягаться, чтобы услышать. Никогда не слушают, что я говорю. Порой притворяются, что слушают, а бывает, что и нет. Им все равно, нравится ли мне что-нибудь, лишь бы я вел себя тихо и не мешал им.
– Что ж, как ты уже сказал, здесь все по-другому. И в этом тоже.
– Наверное. Может быть.
Он не знал, что и думать, пока шел на улицу. Никто из взрослых никогда не разговаривал с ним так откровенно, не слушал его так внимательно. Он никогда не слышал, чтобы кто-то критиковал его родителей – ну, кроме них самих, они ведь вечно орали друг на друга.
Бабушка сказала, что он им нужен. Никто никогда не говорил ему этого раньше. Она сказала это, несмотря на то что знала, как сильно он не хочет быть здесь, и непохоже, что она сделала это затем, чтобы ему было стыдно или плохо. Куп чувствовал, что ее слова были правдой.
Он остановился, огляделся. Он может попробовать, конечно, но что можно здесь найти по душе? Скопища лошадей, свиней и кур. Поля, холмы и больше ничего.
Ему нравились ее оладьи, но речь все же была не об этом.
Куп засунул руки в карманы и направился к дальней стороне дома, откуда доносился стук. Теперь ему придется общаться со своим странным, нелюдимым дедушкой. И вот что здесь может понравиться?
Приглядевшись, он увидел Сэма у большого сарая с белой силосной башенкой. Сэм вбивал в землю металлические колья, и осознание того, что это может быть, заставило Купа утратить дар речи.
Клетка для бейсбола.
Он хотел побежать, пролететь через грязный двор. Но заставил себя идти. Может быть, это просто похоже на клетку. Может быть, это что-то для животных.
Сэм поднял голову и вбил в землю еще один кол.
– Ты опоздал.
– Да, сэр.
– Животных я покормил, на тебе сбор яиц.
– Бабушка сказала, что тебе нужна помощь с каким-то делом.
– Нет. Почти все готово. – Не выпуская из рук маленькую кувалду, Сэм выпрямился и отошел на пару шагов. Он молча изучал взглядом ограждение.
– Яйца сами в ведро не запрыгнут, – сказал он в конце концов.
– Нет, сэр.
– Может быть, – пробурчал он, когда Куп повернулся, чтобы уйти, – я мог бы сделать пару подач… как работу закончим. – Сэм поднял биту, прислоненную к стенке сарая, и вручил внуку. – Возьми. Я закончил с нею возиться накануне.
Обескураженный, Купер взял биту, потрогал гладкое дерево.
– Ты сам ее сделал?
– Ну да. Чего на магазинную тратиться?
– Тут… тут мое имя. – Куп с трепетом провел пальцами по буквам, выгравированным на дереве.
– На то она и твоя. Так ты займешься яйцами или нет?
– Да, сэр. – Он передал биту обратно Сэму. – Спасибо.
– Тебе когда-нибудь надоест быть таким чертовски вежливым, парень?
– Да, сэр.
Губы Сэма дернулись.
– Иди.
Куп побежал к курятнику, но остановился на полпути:
– Дедушка? Ты научишь меня ездить верхом?
– Займись пока делом. Там посмотрим.
* * *
Он замечал, пусть и по чуть-чуть, что ему кое-что нравится. Нравилось упражняться с мячом после ужина и нравилось, какие сумасшедшие, преувеличенно крученые подачи делал время от времени дедушка. Нравилось кататься на Дотти, маленькой кобыле, по загону – он вкусил всю прелесть этого занятия, едва перестал бояться, что она лягнет или укусит.
Лошади уже не так мерзко воняют, когда начинают тебе немного нравиться и когда мысль о езде верхом уже не пугает до смерти.
Ему нравилось наблюдать за грозой, которая однажды ночью, словно из засады, прорезала и испепелила небо. Он даже полюбил иногда сидеть у окна своей спальни и смотреть на улицу. Он все еще скучал по Нью-Йорку, по своим друзьям, по обычной жизни, но было интересно видеть столько звезд и слышать, как в тишине гудит дом.
Ему не нравились куры, их запах, кудахтанье, злобный блеск, появлявшийся в их глазах, когда он заходил в курятник собирать яйца. Но зато ему нравилось, когда яйца готовили на завтрак или подмешивали в тесто для пирогов и печенья.
В большой стеклянной банке, на кухне у бабушки, всегда было печенье.
Ему не нравилось, когда к ним приходили гости или когда кто-то попадался им с бабушкой и дедушкой по дороге в город, – эти люди вечно оценивали его взглядом и говорили что-то вроде: «Так это мальчик Мисси!» (Его мать крестили как Мишель, а в Нью-Йорке сокращенно звали Шелль.) А еще они утверждали, что он – вылитый дед. Хотя тот был вообще-то старикан.
Ему нравилось смотреть, как грузовик Шансов едет в сторону их фермы, и было уже без разницы, что Лил девчонка.
Лил умела играть в мяч и не имела привычки беспрестанно хихикать, как другие знакомые ему девочки. Она не была фанаткой New Kids on the Block и, следовательно, не пищала от восторга от их музыки. Этого уже было достаточно.
Она управлялась с лошадью лучше, чем Куп, но не задирала нос по этому поводу. Ну, почти. Через некоторое время он перестал общаться с ней как с девчонкой. И стал общаться просто как с Лил.
А через неделю после разговора за кухонным столом – всего через одну, не через две! – в гостиной появился совершенно новый телевизор.
– Нет смысла ждать, – сказала бабушка. – Ты отлично справился со своей задачей. Я горжусь тобой.
За всю свою жизнь Куп не мог припомнить, чтобы кто-то раньше гордился им или говорил это только потому, что он старался.
Как только его подготовку признали достаточной, им с Лил разрешили ездить верхом, но только в поле, в пределах видимости рядом с домом.
– Ну как? – спросила Лил как-то раз, когда они вели лошадей по траве.
– Что?
– Тупо или нет?
– Может, и нет. Она довольно классная. – Он похлопал Дотти по шее. – И любит яблоки.
– Я бы хотела, чтобы нам разрешили поехать на холмы, осмотреться. Но меня отпустят только в сопровождении кого-то из взрослых. Хотя… – Она огляделась вокруг, как бы проверяя, не подслушивает ли их кто-нибудь. – Однажды утром, перед рассветом, я улизнула. Пыталась выследить пуму.
Куп чуть дар речи не утратил:
– Ты с ума сошла?
– Я прочитала о них все. Брала книги в библиотеке, – убежденно сказала Лил, нахлобучив коричневую ковбойскую шляпу и перекинув длинную косу через плечо. – Они не беспокоят людей, почти никогда. И они нечасто появляются на такой ферме, как наша, если только не мигрируют или что-то в этом роде.
Она повернулась к Купу лицом, и он увидел, что Лил захлестывают эмоции.
– Это было так круто! Очень круто! Я нашла шерсть, следы и все такое. Но потом я потеряла след, а задерживаться не хотела, они и так уже встали к моменту, как я вернулась. Мне пришлось притвориться, что я только что вышла из дома. – Она поджала губы и посмотрела на него свирепым взглядом. – Ты им не расскажешь?
– Я не трепло. – Это даже оскорбительно – думать о нем так. – Но ты не можешь просто взять и пойти одна. Черт возьми, Лил.
– Я хороший следопыт. Не такой хороший, как папа, но у меня неплохо получается. И я знаю тропы. Мы часто ходим в походы, разбиваем палатки и все такое. У меня есть компас и походный набор.
– А если ты наткнешься на пуму?
– Это шанс увидеть ее снова. В тот день она смотрела прямо на меня, прямо мне в глаза. Как будто она знала меня, и мне показалось… Мне показалось, что так оно и есть.
– Да ладно.
– Серьезно. Дед моей матери был сиу.
– Индеец, что ли?
– Коренной американец, – поправила она. – Лакота-сиу. Его звали Джон Свифтуотер, и его племя – ну, народ – жило здесь поколениями. Они поклонялись духам животных. Может быть, пума – мой тотем.
– Никакой она не тотем.
Но Лил продолжала смотреть на холмы.
– Я слышала ее той ночью. После того, как мы ее увидели. Слышала крик.
– Крик?
– Это звук, который издают пумы, потому что не могут рычать. Только большие кошки, такие как львы, могут рычать. У них какая-то особая штука в горле – я забыла, как она называется. Придется заглянуть в книжку еще раз… В общем, я хотела попробовать найти ее.
Куп не мог не восхититься ее поступком, даже если он казался безумным. Ни одна знакомая ему девочка не стала бы тайком выслеживать пуму. Ни одна, кроме Лил.
– Если бы вы встретились, скорее всего, ты стала бы ее завтраком.
– Не говори никому.
– Я уже обещал тебя не выдавать, но ты все равно не сможешь в одиночку и тайком отправиться на поиски.
– Я думаю, она бы уже вернулась, если бы хотела. Интересно, куда она делась? – Лил вновь посмотрела вдаль, на холмы. – Мы могли бы пойти в поход. Папа очень любит это. Мы ходим в походы и разбиваем лагерь на ночь. Бабушка с дедушкой отпустят тебя.
– Ночевка в палатке? В горах? – Идея была одновременно пугающей и захватывающей.
– Да. Мы бы ловили рыбу на ужин и увидели бы водопад, и бизонов, и всякую живность. Может быть, даже пуму. Когда доберешься до самого пика, можно будет увидеть всю Монтану. – Она оглянулась, услышав звонок на обед. – Пора есть. Но мы пойдем в поход. Я попрошу папу. Это будет весело.
* * *
В первом же походе Куп научился рыбачить. Узнал, как захватывает дух, когда сидишь у костра и слушаешь раскаты эха от волчьего воя. И как это круто, когда на конце твоей удочки бьется серебристая рыба, которую поймал не из-за сноровки, а потому, что повезло.
Его тело окрепло, мышцы стали тверже. Теперь он отличал лося от оленя и знал, как ухаживать за амуницией для лошадей.
Научившись скакать галопом, Куп познал самый большой кайф в своей жизни.
Он заслужил место в бейсбольной команде Лил и на бегу принес мяч, сделав сильный двойной бросок.
Оглядываясь назад годы спустя, Куп поймет, что в то лето его жизнь перевернулась, чтобы уже никогда не быть прежней. Но в возрасте одиннадцати лет он знал только одно – он счастлив.
Дедушка научил его строгать и резать по дереву и, к огромной радости Купа, подарил ему перочинный ножик – на память. Бабушка показала, как ухаживать за лошадьми, осматривая их сверху донизу и проверяя, нет ли болячек и признаков заболеваний.
А дед научил его, как с ними разговаривать.
– Лошадь общается взглядом, – сказал ему Сэм. – Телом, ушами, хвостом – тоже, но прежде всего – глазами. Важно, что вы видите, заглядывая друг другу в глаза. – Он держал под уздцы нервного жеребенка, который ревел и месил ногами в воздухе. – Не так важно, что ты говоришь, ведь они прочитают мысли по твоим глазам. Этот парень хочет показать, как он крут, но на деле он немного напуган. Чего мы хотим от него, что мы собираемся делать? Понравится ли ему это? Будет ли больно?
Даже разговаривая с Купом, Сэм смотрел в глаза жеребенку, его голос был мягким и успокаивающим.
– Что точно стоит сделать, так это убрать натяжение. Твердая рука не обязательно должна быть жесткой.
Сэм ослабил уздечку. Жеребенок дрожал и дергал ногами.
– Ему нужно имя. – Сэм провел рукой по шее жеребенка. – Придумай.
Куп оторвал взгляд от жеребенка, чтобы посмотреть на Сэма.
– Я?
– Что за имя «Я» для лошади?
– То есть… Ммм. Джонс? Может ли это быть Джонс, как Индиана Джонс?
– Спроси у него.
– Я думаю, ты Джонс. Джонсы умные и храбрые. – С небольшой помощью руки Сэма, державшей уздечку, жеребенок решительно кивнул. – Он сказал «да»! Ты это видел?
– А то. Теперь держи его голову, крепко, но не слишком сильно. Я собираюсь накинуть на него седельное одеяло. Он привык к этому. Напомни ему.
– Я… Это просто одеяло. Ты же не против одеяла, Джонс? Это не больно. Мы не сделаем тебе больно. У тебя и раньше было одеяло. Дедушка говорит, что сегодня мы просто приучим тебя к седлу. Это тоже не больно.
Джонс пристально смотрел в глаза Купа, навострив уши, и почти не обращал внимания на подушку седла.
– Может быть, я смогу немного покататься на тебе, когда ты привыкнешь к седлу. Потому что я вешу не так много, чтобы причинить тебе боль. Правда, дедушка?
– Ну-ка, посмотрим. Держись крепче, Купер.
Сэм поднял тренировочное седло и надел его на лошадь. Джонс дернул головой, рванулся вперед.
– Все в порядке. Все в норме. – «Он не сердится, не злится, – подумал Куп. – Просто немного напуган, вот и все». Он чувствовал и читал это в глазах Джонса. – Это просто седло. Наверное, поначалу в нем странно себя чувствуешь. – Под полуденным солнцем, едва заметно потея, Куп говорил и говорил, пока его дед застегивал седло.
– Выведи его на лужайку, как я тебе показывал. Так же, как ты делал с ним до седла. Он будет выпрягаться.
Сэм отошел, чтобы дать мальчику и жеребенку поучиться. Он прислонился к ограде, готовый вмешаться, если понадобится. Сзади подошла Люси и положила руку ему на плечо.
– Вот это зрелище, не правда ли?
– У него есть чутье, – признал Сэм. – И сердце, и голова тоже. Парень – прирожденный лошадник.
– Я не хочу его отпускать. Я знаю, – упредила она ответную реплику Сэма. – Не нам это решать. Но сама мысль об этом разбивает мне сердце. Кое-что я знаю наверняка: они не дают ему столько любви, сколько даем мы. Поэтому у меня душа болит, когда я думаю, что мы должны отправить его обратно.
– Может быть, он сам захочет приехать следующим летом.
– Может быть. Но придется долго ждать. – Она вздохнула, затем повернулась на звук грузовика. – Кузнец едет. Пойду принесу лимонада.
* * *
Это был сын кузнеца, хулиганистый большеголовый мальчишка лет четырнадцати по имени Галл. В полуденной тени сарая он дал Купу на пробу первую и последнюю щепоть табака.
Куп выблевал свой завтрак, обед и все, что было в желудке, но и после этого, по экспертной оценке Галла, оставался зеленым как кузнечик. Заслышав странные звуки, Люси оставила работу на огороде и поспешила к задней части сарая. Там Куп, стоя на четвереньках, продолжал блевать, а рядом стоял Галл, почесывая голову под шляпой.
– Блин, Куп, ты еще не все?
– Что случилось? – требовательно спросила Люси. – Что ты сделал?
– Он просто хотел попробовать жвачку. Я ничего дурного не хотел, миссис Люси, мэм.
– Ты что, не знаешь, что парню его возраста лучше не давать табак?
– Блеванул чуток, с кем не бывает.
Когда все закончилось, Люси наклонилась к нему.
– Давай, мальчик, пойдем в дом и приведем тебя в порядок.
Бодро и деловито Люси затащила его внутрь. Слишком слабый, чтобы протестовать, Куп только застонал, когда бабушка раздела его до трусов. Она вымыла ему лицо, дала попить прохладной воды. Опустив жалюзи, она присела на край кровати и положила руку ему на лоб. Он открыл обеспокоенные глаза.
– Это было ужасно.
– Урок усвоен. – Она прикоснулась губами к его лбу. – С тобой все будет в порядке. Ты справишься.
«И не только сегодня», – подумала она. И немного посидела с ним, пока он отсыпался, приходя в себя после полученного урока.
* * *
Куп и Лил улеглись рядом на большой плоский камень у ручья.
– Она не кричала и не ругалась, ничего такого.
– И какой он на вкус? Наверное, такой же, как на запах, то есть – отвратный. И выглядит тоже отвратно.
– На вкус… как дерьмо, – решил он.
Она хмыкнула.
– Ты что, пробовал дерьмо на вкус?
– Я достаточно нанюхался его этим летом. Лошадиное дерьмо, свиное дерьмо, коровье дерьмо, куриное дерьмо…
Лил завыла от смеха.
– В Нью-Йорке тоже есть дерьмо.
– Там оно в основном от людей. Мне не приходится его разгребать.
Она перекатилась на бок, положив голову на руки, и изучала его лицо своими большими карими глазами.
– Я бы не хотела, чтобы ты уезжал отсюда. Это лучшее лето за всю мою жизнь.
– Я тоже. – Он чувствовал себя странно, зная, что это правда. Что его лучшим другом в это лучшее лето жизни стала девчонка.
– Наверное, ты мог бы остаться. Вдруг родители разрешат тебе жить здесь, если ты их попросишь?
– Не разрешат. – Он перевернулся на спину, наблюдая за кружащим ястребом. – Они позвонили вчера вечером и сказали, что приедут домой на следующей неделе, встретят меня в аэропорту и… Ну, они не приедут.
– А если бы встретили, что тогда?
– Не знаю.
– Ты хочешь к ним вернуться?
– Я не знаю. – Было ужасно – не знать. – Я бы хотел побывать там, а потом вернуться и еще пожить здесь. Я хочу тренировать Джонса, кататься на Дотти, играть в бейсбол и ловить рыбу. Но не меньше хочу вернуться в свою комнату, сходить в игровой зал и на игру «Янкис». – Он снова повернулся к ней. – Может быть, ты навестишь меня. Мы могли бы сходить на бейсбольный стадион.
– Не думаю, что они мне разрешат. – Ее глаза стали грустными, а нижняя губа задрожала. – Ты, наверное, никогда не вернешься.
– Вернусь.
– Клянешься?
– Клянусь. – Он вытянул мизинец для торжественной клятвы.
– Если я буду писать тебе, будешь отвечать?
– Буду.
– Каждый раз?
Он улыбнулся:
– Каждый раз.
– Значит, ты вернешься. И пума тоже. Мы увидели ее в первый же день, так что она теперь наш проводник. Она как… Я не могу вспомнить слово, но это что-то на удачу.
* * *
Он вспомнил, как Лил говорила о пуме все лето, показывала ему картинки в библиотечных книгах – и книгах, которые она купила на свои карманные деньги. Собственные рисунки с пумой она развесила в комнате, среди бейсбольных вымпелов.
В свою последнюю неделю на ферме Куп работал перочинным ножом и резцом, который ему разрешил взять дедушка. Он тепло попрощался с Дотти, Джонсом и другими лошадьми, не очень тепло – с курами. Упаковал свою одежду, сапоги и рабочие перчатки, которые купили ему дедушка с бабушкой. И свою любимую бейсбольную биту.
Как и во время той давней первой поездки на ферму Шансов, он сел на заднее сиденье и уставился в окно. Теперь все виделось иначе: огромное небо, темные холмы, которые поднимались скалистыми иглами и зубчатыми башнями, скрывая за собой леса, ручьи и каньоны.
Может быть, где-то там рыщет пума Лил.
Они свернули на дальнюю дорогу к угодьям Шансов, чтобы еще раз попрощаться.
Лил сидела на ступеньках, и он понял, что она высматривала их машину на дороге и ждала их. На ней были красные шорты и голубая футболка, а волосы она закрепила сзади своей любимой кепкой. Ее мать вышла на крыльцо, стоило им подъехать, и собаки выбежали из дома, лаяли и сталкивались друг с другом на бегу.
Лил встала, ее мать спустилась и положила руку ей на плечо. Джо обогнул дом, засунув рабочие перчатки в задний карман, и встал по другую руку от Лил.
Купер запечатлел эту картину в своей памяти. Мать, отец, дочь – три самых близких человека, сгрудившиеся кучкой перед старым домом; на заднем плане холмы, долины и небо; и пара желтых от пыли собак, радостно нарезающих во дворе сумасшедшие круги.
Куп прочистил горло, выходя из машины.
– Я пришел попрощаться.
Джо первым шагнул вперед и протянул руку. Он пожал ладонь Купа и, все еще держа ее, присел, чтобы встретиться с ним взглядом.
– Приезжайте к нам еще, мистер Нью-Йорк.
– Обязательно. И я пришлю вам фотографию со стадиона «Янки», когда мы завоюем вымпел.
Джо рассмеялся:
– Мечтай, сынок.
– Береги себя. – Дженна развернула его кепку козырьком назад, чтобы наклониться и поцеловать его в лоб. – И будь счастлив. Не забывай нас.
– Не забуду. – Внезапно стушевавшись, он застенчиво обратился к Лил: – Я сделал для тебя кое-что.
– Правда? Что это?
Протянув коробку, он переминался с ноги на ногу, пока она снимала крышку.
– Это так… Не то чтобы очень хорошо вышло, – сказал он, когда она уставилась на маленькую пуму, которую он вырезал из гикори[6]. – Я не смог правильно изобразить морду и…
Он прервался, ошеломленный и смущенный, когда она обняла его.
– Она прекрасна! Я всегда буду хранить ее. Подожди! – Приплясывая, она бросилась в дом.
– Это хороший подарок, Купер. – Дженна внимательно посмотрела на него. – Пума теперь принадлежит ей, она получила ее благодаря тебе и никак иначе. Значит, часть тебя всегда теперь будет с ней.
Лил выскочила из дома и остановилась перед Купом.
– Это мое главное сокровище – то есть было им до пумы. Бери. Это старинная монета, – сказала она, протягивая ему маленький кружочек. – Мы нашли ее прошлой весной, когда копали новый сад. Она старая, кто-нибудь выронил ее из кармана, наверное, давным-давно. Она вся обтрепалась, так что рисунок почти не видно.
Купер взял серебряный диск, настолько потертый, что на нем едва можно было различить изображение женщины.
– Это круто.
– Это на удачу. Это… как это называется, мама?
– Талисман, – подсказала Дженна.
– Талисман, – повторила Лил. – На удачу.
– Нам пора. – Сэм похлопал Купера по плечу. – До Рапид-Сити ехать долго.
– Счастливого пути, мистер Нью-Йорк.
– Я напишу, – отозвалась Лил. – Но только ты должен написать ответ.
– Обязательно. – Сжимая монету, Куп сел в машину. Он смотрел через заднее стекло сколько мог, смотрел, как людской островок перед старым домом уменьшается и исчезает.
Он не плакал. На секундочку, ему ведь было уже почти двенадцать лет. Но он сжимал старую серебряную монету в руке всю дорогу до Рапид-Сити.
