Всю ночь он не сомкнул глаз, все вспоминал и вспоминал, писал долго. Когда батюшка увидел на утро три листа исписанные плотно и по номерам, довольно улыбнулся.
Пот застилал глаза, ноги тряслись, поясница ныла, сердце колотилось, стыд иногда жег горло, но любовь к сынишке помогла ему преодолеть все это. Батюшка одобрительно похлопывал его по спине, как будто выколачивая из него туго выходившие признания. Когда же он разорвал его листы и сказал: «Причащайтесь!», как будто открылась дверь в неведомое, что было всегда рядом, но скрыто и недоступно.
Он не знал, излечит ли это неведомое его такую израненную и уставшую душу. Но одно он знал точно: так легко он еще не чувствовал себя никогда.