Дженни Ниммо
Призрак из прошлого
– Объясню, но в другой раз, – пообещала кухарка.
Чарли поднял на нее глаза и замер. На миг ему почудилось, что сквозь ее немолодое усталое лицо с морщинками вокруг глаз проступает какое-то иное – юное и прекрасное. Мальчику внезапно захотелось, чтобы этот миг длился и длился. Никогда еще ему не было так уютно и спокойно, как сейчас, когда он сидел в озаренной мягким светом комнате, в величественной тени, которую отбрасывала массивная фигура кухарки, под убаюкивающие звуки – гудение огня в печке и согласное мурлыканье трех котов, лакавших молоко из мисочки.
– Но кто вы? – робко спросил он.
– Я-то? – улыбнулась кухарка. – Я – краеугольный камень этого дома. Когда б не я, вы все рухнули бы во тьму.
– Как вас зовут?
– Скажу, но не сейчас.
– А завтра можно опять прийти? – Чарли распирало от любопытства.
– Лучше не стоит, – покачала головой кухарка. – Нужно немножко переждать. За тобой кое-кто следит. Кое-какие люди, и не только люди. – Она показала глазами на приземистую собаку, возникшую в темном углу комнаты.
Переваливаясь, как жаба, в полосу света от печки выбрался Душка. Он явно метил посидеть у самой печки, но место было занято котами, которые, судя по угрожающему ворчанию, позиций сдавать не собирались. Душка попятился.
– Я его уже как-то видел, – воскликнул Генри. – Это сколько же ему лет?
– Много. Он соглядатай, так что если ты его уже видел, то он наверняка доложил кое-кому о твоем появлении. Вот что, Чарли, тебе пора возвращаться. Душка не единственный шпион и доносчик в этом заведении. Кое-кто еще может заметить, что твоя постель пуста.
Чарли дожевал булочку и с сожалением поднялся. Простившись с Генри, он последовал за кухаркой через лабиринт чуланов и коридоров, пока вновь не очутился в холле. Кухарка извлекла из кармана фонарик и вручила Чарли.
– Он хорошо светит. Ну, беги. И смотри, никому ни слова о сегодняшнем. Ни единой живой душе.
– Но мои друзья уже в курсе про Генри.
Кухарка вздохнула:
– Что поделаешь. Но чем меньше народу узнает о том, где ты побывал, тем лучше.
– Хорошо, я никому не скажу, где Генри, – пообещал Чарли.
Кухарка подождала, пока он пересечет холл и поднимется по лестнице, затем помахала мальчику на прощание и быстрым шагом вернулась в свою потайную комнату глубоко под городом.
К ее удовольствию, Генри Юбим уже спал крепким сном. Вынув из его теплой (наконец-то) руки пустую чашку, кухарка поставила ее в буфет. Три огненных кота уже вылакали молоко и выжидающе смотрели на кухарку, поэтому она вновь открыла окошко в потолке.
Коты вспрыгнули на стул, а оттуда скользнули в окошко и были таковы.
– Спасибо вам, мои хорошие, – крикнула им вслед кухарка и плотно притворила окно.
– А теперь поговорим о твоем поведении. – Она слезла со стула и наклонилась над Душкой, который уже перетащил свою обвислую тушу поближе к печке.
– Я знаю, кто ты и чем занимаешься, – отчетливо сказала ему кухарка, – но покамест ты вел себя прилично и не проболтался о моей комнате никому, даже своему дружку Билли Грифу.
Душка попытался жалобно заскулить.
– Цыц! Слушай меня внимательно. Не смей докладывать своему драгоценному Билли об этом мальчике. – Она кивнула на спящего Генри.
Пес возвел на кухарку темные блестящие глаза и склонил голову набок, качнув брылами. На языке зверей она не говорила, но Душка достаточно хорошо ее знал, чтобы понимать, о чем речь.
– Если посмеешь проболтаться, если выдашь мальчика – отбивных тебе больше не видать. Можешь также забыть о теплом местечке у очага, о прогулках в парке и так далее. Будешь жить как знаешь, перебиваться как сумеешь, потому что ты мне, жирный куль, без надобности. Я о тебе заботилась только по доброте душевной. – Она погрозила псу пальцем. – Все понятно? Вопросы есть?
Душка заворчал и улегся у печки на подстилку. От добра добра не ищут, решил он.
Глава 7
ЧЕРНАЯ ПЕРЧАТКА
Кухаркин фонарик оказался не из простых. Луч у него был хотя и не особо яркий, но каким-то непостижимым образом выхватывал из темноты детали, которых Чарли раньше никогда не замечал. А знакомые коридоры и переходы в его свете обрастали новыми подробностями и выглядели совсем иными.
Например, стена вдоль одной из лестниц оказалась сплошь увешана картинами. Свернув в очередной пустынный коридор, Чарли обнаружил, что у одной двери стоит пара мужских сапог, а у следующей – дамских атласных туфелек. На лестничной площадке угнездился синий фаянсовый горшок с каким-то высоким комнатным растением, а рядом красовалась декоративная урна, и из нее по стене тянулся плющ.
– Этого тут не было! – вырвалось у пораженного Чарли.
Все эти неожиданно проявившиеся мелочи не помешали ему с легкостью отыскать дорогу назад, в спальню. Однако на подходе к спальне в лицо Чарли ударил слепяще-яркий луч другого фонарика, узкий, как лезвие. Первым порывом Чарли было погасить свой, то есть кухаркин, фонарик. Мальчик замер, затаив дыхание.
Тот, слепящий луч тоже погас. Его владелец, кто бы он ни был, видимо, выжидал, что же предпримет Чарли. И Чарли осторожно попытался двинуться вдоль стены на ощупь. Он точно знал, что дверь его спальни – вторая слева; миновав первую, он опять застыл, чутко прислушиваясь в ожидании шагов. Тишина. Чарли метнулся к своей двери и с размаху налетел на какую-то щуплую фигурку, ахнув от неожиданности.
– Ай! – приглушенно пискнула фигурка. – Ты отдавил мне ногу!
– Билли, это ты? – шепотом осведомился Чарли.
– Ну я, а что?
– Не глупи. Я просто спросил. – Чарли включил фонарик.
Билли Гриф заморгал красными глазами за блестящими стеклами очков. Под носом у него темнели шоколадные усы.
– Куда ты ходил? – спросил он.
– А ты куда ходил? – быстро парировал Чарли, отводя луч своего фонарика в сторону.
Билли промолчал.
– Лично я просто сбегал в туалет. А вот ты, кажется, навестил кого-то, кто угощал тебя шоколадом.
– Вообще-то не шоколадом, а какао, – поправил Билли. – А туалет всегда был в ту сторону, а не в эту.
– Значит, я спросонья пошел не туда, – бойко отозвался Чарли.
Билли подозрительно блеснул на него очками, но опять ничего не сказал и скользнул в спальню. Чарли последовал за ним и поспешно залез в постель. Билли, судя по шороху, еще некоторое время возился, устраиваясь поудобнее, потом настала тишина.
Интересно знать, кто это поил альбиноса какао, да еще глубокой ночью? И за какие такие заслуги? В награду за отличный шпионаж, что ли? Так, Душка видел Генри в комнате у кухарки, а Билли понимает язык животных. Значит, в самом скором времени щедрый поилец какао узнает о Генри. Плохо, очень плохо. Но Чарли так хотелось спать, что голова у него совершенно не соображала. Он понял, что надо любой ценой предупредить кухарку, и на этой конструктивной мысли уснул.
Но утро принесло Чарли новые волнения, на время вытеснившие беспокойство о судьбе гостя из прошлого.
Завтрак уже почти подошел к концу, когда двери столовой распахнул резкий порыв штормового ветра. Он пролетел по обширному помещению, сметая на пол посуду и опрокидывая столы. Чашки и тарелки со звоном разлетались на куски, ученики и учителя с криками ужаса уворачивались от летевших по воздуху вилок и ножей. Большинство детей натянули на голову капюшоны и попрятались под столами.
В относительной безопасности этого убежища Чарли с Фиделио наткнулись на Оливию – она как раз ползла на четвереньках им навстречу.
– Что происходит? – с трудом перекрикивая вой ветра и грохот всего остального, спросил Чарли.
– Наверняка Танкред опять буйствует. Говорят, у них с Лизандром вчера вечером вышла ужасная ссора.
– Танкред? Тогда надо пойти и успокоить его. – Чарли опасливо высунул нос из-под стола, но Фиделио крепко ухватил приятеля за край плаща.
– Какой смысл? – прокричал он. – Тут ничем не поможешь. Он не в первый раз с катушек слетает, сам знаешь. Надо просто оставить его в покое, пока он не выпустит пар.
– Нет! Мне надо до него добраться! Чарли и сам не мог бы сказать, отчего ему вдруг позарез понадобилось переговорить с Танкредом. Наверно, потому, что Танкред спас его во время игры в руинах, и теперь Чарли чувствовал: надо хотя бы попытаться его успокоить.
Пригибаясь и придерживая рукой капюшон, Чарли с трудом двинулся против ветра к выходу из столовой, а потом, с не меньшим усилием, по коридору, в котором завывало и гудело. Сила Танкредовой ярости была поистине страшной. В коридоре бушевал шквал. Чарли еле шел и едва дышал, нос и рот ему забило пылью, глаза слезились, а со стен коридора то и дело с треском обрушивались портреты, преграждая ему путь. То и дело острый угол какой-нибудь рамы бил его по голове, ударял в спину или норовил стукнуть по руке, которой Чарли вцепился в капюшон.
Но Чарли, сжав зубы, продвигался дальше. Вдруг он заметил, что впереди медленно, как черепахи, ползут две фигуры в развевающихся фиолетовых плащах.
Манфред и Аза.
Надо поскорее добраться до Танкреда! И успеть первым! Ведь если Манфред обгонит его, Чарли, то наверняка загипнотизирует Танкреда, и уж точно не на несколько минут. Ну да, подкрадется неожиданно, и готово. С Манфреда станется погрузить его в такой же жуткий сон наяву, в котором Эмма Толли провела восемь лет. Нет, этого допустить нельзя!
Пока что Манфред с Азой его опережали. Выбравшись в холл, Чарли увидел, что тут бушует настоящая буря и враги хватаются за мебель и стены, чтобы не упасть.
Позолоченная ручка какого-то шкафчика, за который уцепился Аза, вдруг с треском отлетела, рыжий оборотень взвизгнул и покатился на пол. Манфреду повезло больше: он обвил руками лестничные перила, и его мотало, как матроса, привязавшегося к мачте.
Чарли быстро огляделся. Как быть, за что удержаться? Того и гляди, ветер шмякнет его об стену, так что только мокрое место останется. Под сводами холла выло и гудело, ярость Танкреда была так сильна, что массивные стулья взлетали в воздух, точно спички. И вдруг Чарли заметил Танкреда: тот стоял у высоких дверей, которые вели на свободу, во внешний мир, соломенные его волосы вздыбились щеткой. В нескольких шагах от него разевал рот доктор Блур, согнутый пополам от ветра, но что именно он кричал, Чарли расслышал не сразу – так выл ветер.
– Танкред Торссон, успокойся! Возьми себя в руки! Немедленно отойди от дверей!
Танкред и ухом не повел. Ветер усилился – если такое вообще было возможно, – и дальнейшие крики доктора Блура потонули в шуме и грохоте.
Внезапно Манфред выпустил перила и, пригнувшись и отплевываясь от летящей пыли, двинулся к Танкреду.
Кричать «берегись!» бесполезно. Танкред все равно не услышит.
Манфред уже почти вплотную подобрался к повелителю бурь, но тут Танкред развернулся, заметил противника и в гневе шарахнул его таким разрядом электричества, что староста отлетел от него, как мячик. В тот же миг тяжелые двери холла громко треснули и распахнулись настежь.
Танкред, вскинув взлохмаченную голову, вышел вон, и за ним улетел шквальный ветер. Доктор Блур поспешно бросился запирать двери, но они не просто отворились – их так покорежило, что закрыть их было невозможно. Внушительный ключ, который директор академии неизменно носил с собой, тщетно щелкал в сломанном замке.
– Несите сюда сундук! – велел доктор Блур, махнув Азе и сыну.
Те послушно оттащили от стены тяжеленный сундук, выдержавший бурю. Пол был усеян обломками и мусором. Ничего себе, сколько, оказывается, в холле было хлама! Если бы не Танкредова буря, никто бы об этом и не узнал.
Под ногами у Чарли валялась черная перчатка. Он нагнулся и машинально сунул находку в карман.
Тем временем Аза с Манфредом, обливаясь потом, доволокли сундук и приперли им двери.
– Пока пусть так постоит, – решил доктор Блур, – а потом Уидон их починит. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь сбежал.
«Ага, можно подумать, у нас тут тюрьма!» – мысленно возмутился Чарли.
В холл уже начали осторожно выглядывать любопытные, но Манфред по закону подлости заметил Чарли первым.
– Бон, что ты тут делаешь?
– Пытаюсь попасть в актовый зал, – с честным видом ответил Чарли.
У Манфреда не нашлось что на это возразить.
– Ну так пошевеливайся, не то опоздаешь, – раздраженно бросил он, вытирая лоб.
У дверей музыкальной раздевалки Чарли нагнал Фиделио.
– Ничего себе, а? – прошептал он. – Натуральный ураган! Тайфун «Танкред»!
В холле поднялся гвалт: от возбуждения многие ученики забыли о пресловутом правиле молчания. Раздосадованный Манфред немедленно объявил всем провинившимся, что они оставлены после уроков, и разогнал притихших преступников за метлами и совками.
– Ну вот, теперь-то Оливии точно не придется страдать от одиночества в субботу, – заметил Фиделио. – Манфред упек после уроков не меньше шести человек. А то и больше.
Чарли присел на ближайший уцелевший стул и принялся стряхивать с плаща пыль и налипший мусор. Почему-то на него внезапно навалилась невероятная усталость, и он в изнеможении прислонился к стене.
– Что с тобой, Чарли? – забеспокоился Фиделио. – Тебя как из розетки выключили.
– Плохо, что Танкред ушел. Надо непременно его вернуть, – проговорил Чарли.
– Почему? Зачем?
– Понимаешь, не могу толком объяснить. Он мне помог тогда, зимой, а теперь взял и ушел. Его же исключить могут!
– Не исключат, – уверенно возразил Фиделио. – Особо одаренных никогда не исключают. Рано или поздно он успокоится и вернется.
– Лучше бы рано, а не поздно, – пробормотал Чарли. И он был прав: без Танкреда в академии определенно чего-то не хватало.
В тот вечер Чарли первым явился в Королевскую комнату и засел за уроки. Вторым пришел Габриэль Муар, и вид у него был такой, точно ему не по себе. Он разложил учебники рядом с Чарли и озабоченно сказал:
– Плохи наши дела. Что-то не так.
– Это ведь из-за Танкреда? – тотчас спросил Чарли. – Мне тоже как-то нехорошо. Будто земля из-под ног уходит.
– И мне, – согласился Габриэль. – Надо его обязательно вернуть, и как можно скорее. Пойдешь со мной в выходные, Чарли?
– Домой к Танкреду?
– Именно. Он живет неподалеку от меня, но в очень беспокойном обиталище. Их дом так и называют – «Громовой дом».
– А что, Танкред в семье не один такой… э-э-э… бурно одаренный?
– Еще как не один. Папаша у него просто смерч.
– Ого! – Чарли тут же задумался, так ли уж ему хочется идти в подобные гости.
– Хотел бы я знать, куда подевались все остальные? – Габриэль оглянулся на дверь. – Опаздывают на десять минут. Манфред же всегда первым приходит.
На пороге Королевской комнаты возник Лизандр с пачкой набросков. Обычно жизнерадостный, сейчас он выглядел озабоченным и недовольным.
– А где все? – удивился он. – Я-то думал, опаздываю!
Чарли в ответ пожал плечами.
– Все исчезли – как Танкред, – сказал он и тут же пожалел о своих словах, потому что Лизандр сделался совсем как в воду опущенный.
– Из-за чего вы с ним поссорились? – осторожно поинтересовался Габриэль.
– Никто не ссорился, просто он меня неправильно понял, – буркнул Лизандр. – А все из-за Манфреда, будь он неладен. Додумался тоже, что спросить: не может ли Танкред устроить для меня погоду потеплее, а тот разозлился и сказал, мол, это не по его части, а я хотел его поддержать и говорю, дескать, ладно тебе, Танкред, и на том спасибо, я не в претензии.
– Танкред разве умеет управлять температурой?
– Нет, конечно, в том-то все и дело. – Лизандр плюхнулся на стул. – Он вообще к своему дару относится ужасно нервно, вот и взорвался. Ах да, вы ведь при этом были. Надо же мне было забыть, что с Танкредом на эти темы лучше не шутить! Вообще я подозреваю, что это Манфред подстроил, чтобы я забыл. Гипноза он на меня не наводил, но пялился – знаете, как он пялится. Я был как в тумане.
– Мы в субботу собираемся в «Громовой дом», – сообщил Габриэль. – Айда с нами. Тебя-то он точно послушается.
– Насчет этого не уверен. – Лизандр мрачно покачал курчавой головой. – Но пойду обязательно.
Некоторое время трое мальчишек сидели погруженные в угрюмое молчание, а потом Чарли вспомнил про черную перчатку и выложил ее на стол.
– Вот, нашел в холле, когда Танкред удалился, – объявил он.
– Это не его. Она, похоже, дамская. – Лизандр рассматривал находку. – Наверно, старинная, лежала себе в каком-нибудь пыльном шкафу сто лет.
Перчатка была из мягкой кожи самой тонкой выделки, с длинными пальцами, и застегивалась на запястье на ряд крошечных пуговок.
Габриэль смотрел на перчатку с сосредоточенным интересом, потом потянулся к ней.
– Не тронь! – неожиданно для себя завопил Чарли.
Но было поздно. Габриэль уже натянул черную перчатку. Его лицо внезапно исказилось от боли, из груди вырвался стон.
Чарли хотел было помочь ему снять перчатку, но Габриэль упал лицом на стол и остался неподвижен.
– Обморок! – пронзительно крикнул Лизандр. – Что с ним? Почему?
– Из-за перчатки, – поспешно объяснил Чарли. – Ты же знаешь, у него дар насчет вещей. Он чувствует то, что чувствовали предыдущие владельцы.
– Да уж, значит, владельцу этой перчатки пришлось совсем туго. – Лизандр озабоченно щупал лоб Габриэля. – Слушай, он похолодел!
– Габриэль! Габриэль, да очнись же! – заголосил Чарли, пытаясь стянуть черную перчатку с руки бесчувственного мальчика. Но тщетно: злосчастная перчатка сидела как влитая. Можно было подумать, будто она прилипла.
Габриэль с трудом повернул голову.
– Рука… больно… о-о-о… – невнятно простонал он.
– Это из-за перчатки, – объяснил ему Чарли. – Нам никак не удается ее с тебя стащить.
– М-м-м… – Габриэль выпрямился и принялся сдирать перчатку с правой руки. —
Больно-то как! У меня все пальцы переломаны! Помогите! Пожалуйста!
Чарли стал тянуть за кончики перчаточных пальцев, а Лизандр одновременно пытался подцепить кайму на запястье. Но у них ничего не получалось. Габриэль тяжело дышал, превозмогая стоны. Ему удалось выдавить:
– Она пыталась придержать дверь, а он с размаху захлопнул ее и прищемил ей пальцы и сломал.
– Кто? Кто это сделал? – спросил Чарли.
– По-моему… ох… по-моему, это была женщина. Она пыталась выбраться, она мотала головой, хотела сказать им, что не станет их слушаться… – Габриэль вновь застонал. – А он… мальчик, мне кажется, это был Манфред, так вот, он захлопнул дверь и давил и давил, пока не сломал ей пальцы. О-о-о… Больно… Точно, это Манфред, но он тогда был младше… Ай! – Габриэль опять упал лицом на парту.
Тут в дверь поскреблись, и в Королевскую комнату заглянула Оливия.
– Вот вы где! – воскликнула она. – Фиделио послал меня на поиски. Сам он не мог уйти, потому что сидит в первом ряду.
– В первом ряду? – переспросил Чарли.
– Только не говорите, что вы все забыли. В театре сегодня концерт. Ой, а что с Габриэлем?
– Ему плохо, – отозвался Лизандр.
– Это видно невооруженным глазом. Только лучше все равно оттащите его в театр, если не хотите, чтобы вас оставили после уроков.
– Габриэль, ты идти сможешь? – мягко спросил Лизандр.
– Раз надо, значит, пойду, – простонал бедняга Муар.
– Тогда идем. Чарли, помоги мне! Вдвоем они поставили Габриэля на ноги, он положил руки им на плечи. Чарли как раз поддерживал Габриэля справа, и у него сердце упало, когда на плечо ему легла скрюченная мальчишеская рука в черной дамской перчатке.
– Пойду-ка я вперед и подыщу вам три свободных места где-нибудь в последних рядах. – И Оливия умчалась.
Они дотащились до зала как раз к началу концерта.
– Сейчас тебе придется пройти немного самому, – шепнул Лизандр Габриэлю.
– Угу, – проворчал тот.
Чарли осторожно натянул рукав его плаща так, чтобы прикрыть перчатку, а потом помог Лизандру усадить несчастного страдальца на одно из трех мест, которые верная Оливия отыскала для них в последнем ряду.
К несчастью, их запоздалое появление в зале не укрылось от бдительного ока доктора Солтуэзера. Он грозно насупился, многообещающе покачал всклокоченной головой, затем вновь повернулся к сцене. Собственно, концерт еще не начинался: посреди сцены высился доктор Блур и говорил пространную речь о музыке. Вскоре до опоздавших дошло, что он излагает жизнеописание гостя академии, знаменитого пианиста Альберта Терцини.
Сама знаменитость, смуглый кудрявый мужчина с непроницаемым лицом, сидел за роялем, скрестив руки на груди, и терпеливо ждал окончания речи. Время от времени он косился на алый бархатный задник.
Наконец директор договорил. Зал бурно зааплодировал. Альберто Терцини крутанулся на круглом вертящемся табурете, взмахнул руками, и его длинные пальцы легли на клавиатуру.
Габриэль Муар и сам учился на музыкальном, причем играл именно на фортепиано, и теперь он с возрастающим вниманием слушал игру Терцини. Постепенно дыхание мальчика выровнялось, искаженное лицо разгладилось, он забыл о боли и с удовольствием слушал сложные фиоритуры и пассажи.
Вторая пьеса, которую исполнял Терцини, отчего-то показалась Чарли знакомой, но откуда – он вспомнить не мог. Какое-то давнее туманное воспоминание, может быть, из совсем раннего детства – вот что навевала эта музыка. «Может, папа играл эту пьесу?» Чарли слушал, слушал и незаметно для себя задремал. Ему приснилась та самая комната, о которой рассказывала бабушка Бон, – белая, со светлыми шторами на высоких окнах, пустая, если не считать рояля. А за роялем сидел отец, но лица его Чарли различить не мог. Он ведь даже не помнил, как выглядел папа, потому что бабушка Бон уничтожила или спрятала все фотографии своего единственного сына.
– Чарли! Просыпайся! – Габриэль дергал Чарли за рукав.
Чарли вздрогнул и открыл глаза. Сцена уже опустела, и публика теснилась в проходах между рядами, направляясь к выходу.
– Сколько ты проспал? – спросил Габриэль.
– Не знаю, – честно ответил Чарли. – Похоже, почти весь концерт. – Он с усилием поднялся со стула.
Из зала все трое вышли вместе, но Лизандру следовало идти в другую спальню.
– Тебе не лучше? Ты поправишься? – спросил он Габриэля на прощание.
– Выживу как-нибудь, – невесело усмехнулся тот.
– Мы попытаемся снять перчатку еще раз, – пообещал окончательно проснувшийся Чарли.
В спальне он рассказал о перчатке Фиделио, и вдвоем они совершили на нее новую атаку. Мальчики провозились минут пять, не меньше, и все без толку. Габриэль отправился в ванную и прибег к мылу и воде, но и это не помогло.
Габриэль вернулся расстроенный.
– Бедная ее хозяйка, – пробормотал он, устало опускаясь на край койки. – Должно быть, сломала себе все пальцы.
– А кто она была, ты знаешь?
– Она не была, она есть, – поправил Габриэль. – Она жива, более того, живет в академии. Я ее как-то видел. Это траурная дама из музыкальной башни. Раньше я думал, что она привидение, но, оказывается, ошибался. Просто она никому не нужна и совсем одинока.
К ним незаметно подкрался Билли Гриф и уставился на перчатку.
– Что это у тебя? – поинтересовался он у Габриэля.
– А как по-твоему, на что это похоже? – без особого тепла в голосе спросил Фиделио.
– На перчатку. А почему ты в одной перчатке, Габриэль?
– Снять не могу, вот почему, – вздохнул Муар.
Билли сосредоточенно свел белесые брови. Вопросов он больше не задавал, но вернулся к своей койке с видом глубокой задумчивости.
Последующие попытки снять перчатку также не увенчались успехом. От воды и мыла упрямая перчатка охватила руку как вторая кожа.
– Не тратьте силы, ребята, – посоветовал Габриэль. – Придется мне так с ней и спать. Может, за ночь она высохнет и наконец слезет. – Он широко зевнул. – Ох, я так устал, что готов заснуть где угодно и в чем угодно.
И точно, едва опустив голову на подушку, Габриэль забылся сном. Но ночью его мучили кошмары, он стонал от боли и ворочался с боку на бок.
Габриэль производил такой шум, что был единственным, кто спал: остальным, в том числе и Чарли, не удалось даже глаз сомкнуть. Дамиан Сморк швырнул в стонавшего во сне Габриэля подушкой, но тот не проснулся, только зарылся в одеяло и вздохнул.
Наутро, а также днем и вечером Чарли с Фиделио несколько раз подступались к перчатке, но она как будто приросла к руке Габриэля намертво. Сама рука безжизненно висела вдоль тела. Габриэль уже стал жаловаться на то, что не чувствует пальцев.
Мальчики не знали, что и делать. Разумеется, посвятить в это дело надзирательницу было невозможно. И вдруг Чарли осенило. Когда свет в спальне погас, он перевесился со своей койки к страдальцу Габриэлю и шепнул:
– Кажется, я знаю, кто тебе поможет.
– Кто?
– Один человек, который живет за кухней. Только надо подождать до полуночи.
– Хорошо, тогда разбуди меня.
– Договорились.
Чарли пообещал кухарке, что никому не откроет тайну убежища Генри. Но привести к ней еще одного мальчика, нуждавшегося в помощи, – это совсем другое дело, этим он секрета не выдаст. И к тому же тут дело неотложное, и на кухарку вся надежда.
