Нил Шустерман
Бездушные
Джен, Эрику и Робби, Киту и Терезе, Крису, Патриции, Марсии, Андреа, Марку и всем моим друзьям, оказавшихся рядом в минуту, когда я нуждался в них больше всего.
Благодарности
Эту книгу можно сравнить с Камю Компри – ей, как и другим книгам и сюжетам цикла, дали жизнь многие люди. Прежде всего я хочу поблагодарить моего редактора Дэвида Гэйла, ассоциированного редактора Наву Вулф и издателя Джастина Чанда за их поддержку, а также за то, что разрешили мне сначала превратить дилогию в трилогию, а теперь и в состоящую из четырёх книг «дистологию»1. Множество благодарностей всем в издательстве Simon & Schuster, включая Джона Андерсона, Анну Зафьян, Пола Крайтона, Лидию Флинн, Мишель Фадлалла, Ванессу Карсон, Катрину Грувер и Чаву Воулин. Огромное спасибо Хлое Фолья, создательнице необычайно жуткой обложки!
Хотел бы сказать спасибо всем, кто поддержал меня в этом насыщенном событиями году, особенно моим детям: Брендану, Джарроду, Джоэль и Эрин, их маме Элейн Джонс, моей «старшей сестре» Патрисии Макфолл, моей ассистентке Марсии Бланко и моему хорошему другу Кристин Наташе Гитхалс.
Спасибо чудесным людям, помогающим в развитии моей писательской карьеры: моему агенту Андреа Браун, агентам по индустрии развлечений Стиву Фишеру и Дебби Дьюбл-Хилл, менеджеру Тревору Энгельсону и адвокатам Шепу Роузману и Ли Розенбауму.
Я в неоплатном долгу перед Марком Бернаду, Кэтрин Киммел, Джулианом Стоуном, Шарлоттой Стаут и Фабером Дьюаром, чьи неустанные усилия и вера в мою работу привели к заключению договора на создание фильма для всего цикла книг; чего также не могло бы произойти без представителей Constantin Films Роберта Калцера и Марго Клюванс и их страстной любви к этим книгам.
Благодарность Мишель Ноулден за её сотрудничество при работе над новеллой «Оборванные струны» и в примыкающих к циклу рассказах, которые ещё готовятся увидеть свет. Благодарю Мэтью Диркера и Венди Дойл за их заботу о моём вебсайте; Симону Пауэлл, Тайлера Хольтцмана, Анни Уилсон, Миару Макнитт. Мэтью Сетцекорна и Натали Сомморс, начавших в качестве «фанов» , а теперь администрирующих страницы в Фейсбуке и Твиттере, посвящённые циклу и его персонажам!
Спасибо2 Людовике Фьюртенде, Мишель и Арти Шайкевичу за перевод русских фраз, а также Стефани Сандре Браун за её экспертизу в португальском.
И наконец, я в неоплатном долгу благодарности перед учителям и библиотекарями, доносящими эти книги до детей и взрослых, а также у читателей и почитателей. Народная молва – это самый большой знак признательности!
Часть первая
Нелетающие
«Осмелюсь утверждать, что новая медицинская технология скорее освободит нас, чем поработит; ибо я убеждён, что человеческое сострадание превосходит человеческую же алчность. С верой в это я и учредил общество «Граждане за прогресс», которое должно стать на страже этических принципов нейропрививки.
Я не сомневаюсь, что злоупотребление этими принципами будет исключением, а не правилом».
– ДЖЕНСОН РЕЙНШИЛЬД
«Я стал самой смертью, разрушителем миров».
– ДЖ. РОБЕРТ ОППЕНГЕЙМЕР
Рейншильды
– Они подписали его. Хартландская война закончена.
Дженсон Рейншильд закрывает входную дверь, бросает пальто на диван и обессиленно падает в кресло, словно части его тела потеряли связь между собой. Как будто что-то разобрало его изнутри.
– Шутишь? – отзывается Соня. – Никто в здравом уме не подпишет это ужасное «Соглашение о разборке» !
Он с горечью смотрит на неё. Эта горечь направлена не на жену, но ему больше не на кого её обратить.
– Ты можешь назвать мне хотя бы одного человека, который бы в последние девять лет оставался в здравом уме? – спрашивает он.
Соня присаживается на подлокотник дивана, поближе к мужу, и берёт его за руку. Он с отчаянием хватается за её пальцы, как будто они – единственное, что удерживает его от падения в пропасть.
– Новый председатель «Граждан за прогресс», этот нарцисс, этот хорёк Дандрих, позвонил мне до официального объявления и поставил перед фактом, что соглашение подписано. Сказал, мол, «из уважения» ко мне он посчитал нужным дать мне знать первому из всех. Но ты знаешь так же хорошо, как и я, что он просто издевался !
– Бессмысленно мучить себя, Дженсон. Это не твоя вина, и ты ничего не в состоянии с этим поделать.
Он забирает у неё свою руку и гневно смотрит на жену.
– Ты права – это не моя вина. Это наша с тобой вина. Мы сделали это вместе, Соня, – ты и я.
Она реагирует на эти слова так, будто получила пощёчину. Не просто отворачивается от него, а встаёт и отходит подальше, а потом начинает мерять комнату шагами. «Вот и хорошо, – думает Дженсон. – Пусть почувствует хотя бы крошечную часть того, что чувствую я ! »
– Я ничего плохого не совершала! – упрямится Соня. – И ты тоже!
– Мы сделали это возможным! Разборка основана на нашей технологии ! На наших исследованиях !
– Которые у нас украли!
Дженсон вскакивает на ноги, не в силах больше сидеть ни единой секунды. Он чувствует, что если останется в кресле, это будет равносильно признанию поражения. Дальше всё покатится по наклонной. Он представляет себе, как горбится в этом кресле с бокалом в руке, помешивает лёд, вслушивается в его позвякивание, ощущает, как алкоголь притупляет сознание… Нет, этого они от Дженсона Рейншильда не дождутся! Он никогда не сдастся!
С улицы доносятся вопли. Дженсон выглядывает в окно гостиной – поселковые ребята устроили разборку. «Дикари» – таким имечком наградили уличных подростков в СМИ. Неуправляемые подростки. «Необходимо что-то делать с этими порождениями войны – с неуправляемыми подростками», – блеют политики со своих высоких трибун в законодательных собраниях. А чего они, собственно, ожидали?! Средства, предназначенные для воспитания подрастающего поколения, ушли на войну. Неужто политиканы не подозревали, что это смертный приговор системе образования? Без школ, без работы, зато с избытком свободного времени – куда этим детям податься? Ясное дело – на улицу, дебоширить.
Хулиганы – их всего-то человека четыре-пять – проходят мимо, не причинив жилищу Рейншильдов вреда. Странное дело – их дом никогда не трогают, хотя он единственный на улице, у которого нет ни решёток на окнах, ни усиленных ворот. Хотя с другой стороны, железные ворота только провоцируют «дикарей» на акты вандализма – их здесь случилось уже несколько. Эти ребята вовсе не дураки, несмотря на недостаток воспитания и образования, неудивительного при отсутствии школ; они просто видят: всё вокруг свидетельствует о недоверии к ним, и это разжигает их злобу ещё больше. Их насилие кричит: «Как ты смеешь не доверять мне? ! Ты же меня не знаешь!» Но люди слишком погрязли в страхе, они заботятся только о собственной безопасности и не слышат голосов детей.
Соня подходит к мужу сзади, обнимает. Ему хочется забыться в её объятии, но он не может себе этого позволить. Не найти ему ни покоя, ни утешения, пока он не устранит ужасные последствия своих открытий.
– Может быть, – предполагает Соня, – получится как во времена «холодной войны» ?
– Ты о чём?
– У них есть новое, мощное оружие – разборка, – поясняет она. – Может статься, что будет достаточно одной только угрозы. Может, его никогда не применят на деле…
– Холодная война подразумевает равновесие сил. А что эти дети смогут противопоставить властям, если те начнут их разбирать ?
Соня вздыхает, поняв наконец, что он имеет в виду.
– Ничего. У них не будет ни единого шанса.
Вот теперь он согласен принять от неё утешение – она его поняла. Теперь не только он один видит мрачный омут, куда может затянуть всё общество вновь принятый закон.
– Но пока ведь ничего не случилось, – говорит жена. – Ни один из «дикарей» не подвергся разборке.
– Пока, – соглашается Дженсон. – Потому что закон вступает в силу в полночь .
И тогда они решают провести остаток вечера вместе, не разжимая объятий, как будто это последняя ночь накануне гибели цивилизации. Потому что так оно, собственно, и есть .
1. Коннор
Всё началось с происшествия на дороге, настолько неожиданного и нелепого, что просто уму непостижимо, как оно могло повлечь за собой такие значительные последствия.
Эх, надо было бы Коннору всё-таки съехать с трассы и поспать, особенно в такую ветреную ночь, как сегодняшняя! Наверняка его водительские рефлексы наутро стали бы острее. Но жгучая потребность как можно скорей добраться до Огайо толкала его вперёд всё настойчивее с каждым днём.
«Сверну на следующем съезде…» – твердит он себе. И хотя Коннор поклялся, что остановится, как только они пересекут границу Канзаса, табличка с названием штата осталась позади уже полчаса назад, а они всё едут. И некому вправить Коннору мозги – Лев, неплохо умеющий это делать, крепко спит рядом на пассажирском сиденье.
В половине первого ночи прямо перед машиной Коннора на дорогу выпрыгивает некое злосчастное создание. Успев лишь мельком увидеть странную фигуру, парень рывком выкручивает руль в безнадёжной попытке избежать столкновения.
«Неужто это?.. Не может быть…»
И хотя автомобиль описывает широкий круг, глупая тварь бросается обратно под колёса, как будто решила во что бы то ни стало покончить с собой.
Их «взятый взаймы» «чарджер» врезается в непонятное существо, и оно, перекатившись через капот, словно булыжник, разносит ветровое стекло на миллион мелких осколков. Тело жертвы с вонзившимися в длинную худую шею искорёженными «дворниками» застревает в раме ветровика. Коннор теряет контроль над управлением, машина слетает с асфальта и мчится по обочине, сминая придорожный чапараль.
Коннор кричит и сыплет ругательствами – сбитое существо, всё ещё цепляющееся за жизнь, рвёт когтями его грудь. Наконец Коннор приходит в себя и бьёт по тормозам. Отвратительную тварь по инерции сбрасывает с капота, и она пушечным снарядом уносится в темноту. Машина кренится, словно тонущее судно, и, свалившись в кювет, замирает; только теперь вылетают подушки безопасности – словно запоздалые парашюты, раскрывшиеся в момент столкновения с землёй…
Дальше следует тишина, подобная молчанию космического пространства, если не считать одного-единственного звука – бездушного воя ветра.
Лев, проснувшийся в тот момент, когда автомобиль ударил непонятное существо, не произносит ни слова. Он лишь судорожно пытается вдохнуть широко открытым ртом – подушка безопасности ударила его так, что выбила воздух из лёгких. Коннор уже знает, что Лев в минуты опасности ведёт себя как опоссум – он не кричит, он замирает.
Коннор, всё ещё пытаясь осмыслить, что же произошло в предыдущие несколько секунд, изучает рану у себя на груди. Под разодранной рубашкой зияет глубокий диагональный разрез длиной дюймов шесть. Как ни странно, Коннор чувствует облегчение. Опасности для жизни нет, разорвано только мясо, а с такими ранами управиться легко – зашил и всё. Как сказала бы Риса в бытность свою заведующей лазаретом на самолётном кладбище: «Швы – это наименьшее из зол». На эту рану понадобится около дюжины стежков. Самая большая проблема в том, что беглецу, к тому же ещё, по всеобщему убеждению, мёртвому, нигде не найти врачебной помощи.
Ребята вылезают из машины и поднимаются по откосу – посмотреть, что же они такое сбили. Ноги Коннора дрожат и подламываются, но он не желает даже самому себе признаться в слабости, и потому приходит к заключению, что дрожит он из-за прилива адреналина. Бросает взгляд на руку – ту самую, с акулой – и несколько раз сжимает пальцы в кулак, словно перекачивая жестокую силу из краденой руки в остальной организм.
– Это что – страус? – спрашивает Лев, взглянув на огромную мёртвую птицу.
– Не видишь, что ли, – бросает Коннор, – это дебильный Скороход3.
Собственно, именно эта совершенно иррациональная мысль и пришла ему на ум, когда перед ним в лучах фар замаячила гигантская птица. Страус, ещё минуту назад вполне себе живой (вон как подрал его, Коннора!) , теперь лежит, мертвее не придумаешь. Длинная шея вывернута под невозможным углом, остекленевшие глаза пялятся в пустоту с бессмысленной напряжённостью зомби.
– Да, неплохо вломила нам птичка, – говорит Лев. Похоже, он совсем пришёл в себя и теперь спокойно рассматривает жертву аварии – может потому, что это не он сидел за рулём, а может потому, что видел вещи куда страшнее убитого на дороге животного. Коннор завидует способности Льва сохранять самообладание в кризисных ситуациях.
– Какого чёрта страус делает на интерстейте? – восклицает Коннор. Ответ приходит вместе с порывом ветра, затрясшим металлическую ограду. В лучах едущего по встречной полосе автомобиля виден дуб – дерево повалило ветром, один из тяжёлых сучьев снёс с опор сеточный заборчик. За забором мелькают длинношеие тени; несколько страусов уже пробрались через брешь и собираются прогуляться по дороге. Остаётся пожелать, чтобы их не постигла печальная участь товарища.
Коннор слышал о страусовых фермах – поскольку цены на другое мясо заоблачные, то такие фермы стали весьма популярны – но видеть до сих пор не доводилось. В голове возникает дурацкая мысль: может, птица покончила с собой? Потому что лучше завершить свою жизнь на дороге, чем в чьём-то желудке.
– Ты знаешь, что они произошли от динозавров? – спрашивает Лев.
Коннор глубоко вдыхает, только в этот момент замечая, что, оказывается, почти не дышал – частично от боли, частично от потрясения. Показывает Леву ссадину:
– Как по мне, так они ими и остались. Эта тварь пыталась меня разобрать.
Лев морщится.
– Ты в порядке?
– Жить буду. – Коннор стаскивает свою ветровку, и Лев помогает туго закрутить её вокруг туловища наподобие импровизированного жгута.
Они оглядываются на свой автомобиль – такое впечатление, будто его стукнул тяжёлый грузовик, а не дурацкая нелетающая птица.
– М-да… – произносит Лев. – Хотя ты всё равно собирался бросить драндулет через день-два, так ведь?
– Бросить-то бросить, но не в придорожной же канаве…
Официантка в закусочной, добрая душа, отдала им свой автомобиль, сказав, что заявит об угоне не раньше, чем через несколько дней. Коннору остаётся лишь надеяться, что их спасительница будет довольна выплаченной страховкой.
По шоссе несутся машины. Разбитый автомобиль лежит далеко от дороги, и если специально не присматриваться, заметить его сложно. Но есть люди, у которых работа такая – специально присматриваться.
Какая-то машина проезжает мимо, затем притормаживает, разворачивается через травяную разделительную полосу. В лучах фар встречного автомобиля, становится видна её окраска – чёрно-белая. Это патрульный автомобиль дорожной полиции. Может, офицер заметил только страусов, а может, и самих ребят; как бы там ни было, особого выбора у наших друзей не остаётся.
– Бежим! – командует Коннор.
– Он нас увидит!
– Только если высветит прожектором. Бежим!
Патрульный останавливается на обочине, и Лев больше не возражает. Он разворачивается, чтобы бежать, но Коннор хватает его за руку:
– Не туда! Сюда!
– К страусам?
– А то куда же ещё!
Луч прожектора подбирается ближе к ним, но упирается в одну из птичек, направляющихся к шоссе. Коннор с Левом бросаются к пролому в ограде. Страусы в панике мельтешат вокруг, полицейский в растерянности, куда направить луч своего прожектора.
– В дырку? Ты рехнулся? – пыхтит Лев.
– Если мы побежим вдоль ограды, нас поймают. Мы должны исчезнуть. А сделать это мы можем только там!
Оба парня одновременно протискиваются через брешь в ограде, и вот опять, как и множество раз прежде, Коннор бежит наугад во мрак.
•••••••••••••••
ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕКЛАМА
«В прошлом году я потеряла мужа, с которым прожила тридцать пять лет. Его убил грабитель, проникший в дом через окно. Муж попытался противостоять ему, и грабитель застрелил его. Я понимаю, что мужа не вернуть; однако сейчас обсуждается законопроект, согласно которому преступники должны будут платить высокую цену за свои деяния, воздавая плотью за плоть.
Легализуя разборку преступников, мы не только улучшаем условия жизни в переполненных тюрьмах – мы пополняем запасы жизненно необходимых трансплантатов. Вдобавок Закон о телесной компенсации предусматривает, что определённый процент от продажи органов пойдёт напрямую жертвам насилия и их семьям.
Голосуйте за Поправку 73! Пока мы едины, раздробленным преступникам не победить!
– Спонсор:Национальное сообщество жертв насилия в поддержку Закона о телесной компенсации.
•••••••••••••••
Им нельзя оставаться на страусовой ферме. В усадьбе зажглись огни – наверняка хозяина проинформировали о творящемся на интерстейте, и скоро вся округа будет кишеть работниками фермы и полицейскими, пытающимися собрать разбежавшихся пернатых.
Пройдя с полмили по грунтовке, друзья натыкаются на брошенный трейлер. Внутри топчан с матрасом, но таким заплесневелым, что ребята предпочитают спать на полу.
Несмотря на всё пережитое, Коннор засыпает в считанные минуты. Ему снятся Риса, которую он не видел уже много месяцев и, может быть, не увидит больше никогда, и бойня на кладбище самолётов. Операция властей превратила это место в пустыню. В сновидении Коннор пробует множество тактик, чтобы спасти от инспекторов сотни детей, находящихся на его попечении. Все попытки кончаются провалом. Результат всё время один – детей либо убивают, либо складывают штабелями в грузовики и везут в заготовительные лагеря. Даже во сне Коннор понимает тщету своих усилий.
Когда он просыпается, уже утро. Льва нет. Грудь Коннора ноет при каждом вздохе. Он ослабляет жгут. Кровотечение остановилось, но рана красная и всё такая же воспалённая. Коннор снова затягивает свой импровизированный жгут – пока не найдёт что-нибудь более подходящее на замену окровавленной ветровке.
Льва он находит снаружи – тот обозревает окрестности. Да, тут есть на что посмотреть. Строение, которое они приняли в темноте за одинокий брошенный трейлер, возвышается посреди огромной свалки металлолома. Вокруг громоздятся ржавые автомобили, поломанные бытовые приборы, даже школьный автобус – такой старый, что непонятно, какого он, собственно, цвета, и без единого целого стекла.
– И ведь подумать только – какой-то бедолага здесь жил… – раздумывает вслух Лев.
Коннор окидывает взглядом свалку, и у него колет в груди. Уж больно знакомая картина.
– Я сам больше года жил на свалке самолётов, – напоминает он Леву. – Любой может оказаться в заднице.
– Ты жил на кладбище, а не на свалке, – поправляет Лев.
– Да какая разница!
– Кладбище – это благородная кончина. А здесь… просто помойка для железяк.
Коннор опускает глаза и пинает ржавую консервную банку.
– В нашей кончине на Кладбище не было ничего благородного.
– Может, хватит? – говорит Лев. – Сколько можно себя жалеть? Надоело.
Но жалость к себе тут ни при чём, и Лев наверняка прекрасно отдаёт себе в этом отчёт. Коннор скорбит по утраченным детям. Из семисот его подопечных более трёх десятков погибли, а около четырёхсот отправились в лагеря на разборку. Возможно, такую беду никому не было бы под силу предотвратить; но так вышло, что она стряслась во время службы Коннора, и теперь именно ему нести бремя вины за случившееся.
Коннор всматривается в Льва долгим взглядом. Тот, судя по виду, поглощён разглядыванием какого-то «кадиллака», лишённого колёс, капота и крыши. Машина до того заросла сорняками, что можно подумать, будто это какой-то авангардистский вазон.
– Знаешь, а это даже красиво, – произносит Лев. – Похоже на затонувший корабль, который постепенно становится частью кораллового рифа…
– И чего ты такой весь из себя жизнерадостный?
Лев отбрасывает со лба чересчур длинную белокурую чёлку и одаривает товарища нарочито бодрой улыбкой.
– А того, что мы с тобой живы и на свободе, – говорит он. – А может, оттого, что я собственноручно и без посторонней помощи спас твою задницу от пирата.
Теперь и Коннор не может не подколоть:
– Может, хватит? Сколько можно любоваться собой? Надоело.
Коннор понимает: он не вправе укорять Льва за приподнятое настроение. Ещё бы, его друг выполнил свою миссию с блеском: смело кинулся в гущу боя и не только вышел оттуда невредимый, но и спас Коннора от Нельсона – бывшего инспектора по делам несовршеннолетних, поклявшегося отомстить Беглецу из Акрона и продать его на чёрном рынке.
– После того, что ты сделал, – уведомляет Коннор Льва, – Нельсон захочет поиметь твою голову, насаженную на кол.
– И все прочие части тоже, я так думаю. Но сначала пусть попробует меня найти!
Только сейчас оптимизм Льва начинает передаваться Коннору. Да, положеньице у них не из приятных, но могло быть и хуже. «Живые и свободные» – это ой как много значит; а кроме того, у них есть цель, есть место назначения. Там они найдут решающие ответы на свои вопросы. Осознание всех этих преимуществ добавляет друзьям надежды.
Коннор расправляет плечи, и потревоженная этим движением рана напоминает, что о ней необходимо позаботиться, причём как можно скорей. Вот угораздило же вдобавок ко всему! Если они сунутся в какую-нибудь клинику, им тут же начнут задавать неприятные вопросы. Лишь бы Коннору удалось сохранить рану в чистоте, пока они не доберутся до Огайо, а там Соня, он уверен, окажет всю возможную помощь.
Если она всё ещё в своей антикварной лавке.
Если она всё ещё жива.
– На последнем дорожном знаке, до того как мы сбили пташку, значилось, что впереди населённый пункт, – сообщает Коннор. – Я схожу туда, угоню машину и вернусь за тобой.
– Нет, – возражает Лев. – Я всю страну проехал, чтобы найти тебя. Даже не думай, я с тебя глаз не спущу!
– Да ты хуже любого инспектора!
– Две головы лучше, чем одна, – настаивает Лев.
– Да, но если один из нас попадётся, то другой сможет продолжить путь в Огайо. А вдвоём рискуем пойматься оба.
Лев открывает рот… и тут же закрывает его. С логикой Коннора не поспоришь.
– Не нравится мне всё это, – заявляет он.
– А мне, думаешь, нравится? Но другого выхода нет.
– И чем мне заниматься, пока ты будешь где-то там ходить?
Коннор криво усмехается:
– Попробуй стать частью рифа.
• • •
Идти довольно далеко, и расстояние кажется ещё больше, когда тебя терзает боль. Перед уходом Коннор нашёл в трейлере несколько относительно чистых простыней и запасец дешёвого виски – то что надо для дезинфекции раны. Мучительная процедура, но, как говорят спортивные тренеры во всём мире: «С болью из тела выходит слабость». Коннор всегда ненавидел тренеров. Как только жжение ослабело, он сделал себе новую, более надёжную повязку, которую спрятал под вылинявшей фланелевой рубахой, тоже бывшей собственностью последнего хозяина трейлера. Жарковато для лета, но лучше ничего не нашлось.
И теперь, изнывая от жары и страдая от раны, Коннор отсчитывает шаги по грунтовке, пока не доходит асфальта. Мимо не проехал ни один автомобиль, но это хорошо. Чем меньше глаз видят его, тем лучше. Безопаснее.
Коннору неизвестно, что ждёт его в этом городишке. Большие города и их предместья, как выяснил Коннор, все на одно лицо, меняется только география. А вот с сельской местностью совсем иное дело. Есть городки, в которых тебе хотелось бы родиться или в которые ты желал бы вернуться: весёлая и приветливая одноэтажная Америка, излучающая уют, как тропический лес источает кислород. А есть такие, как Хартсдейл, штат Канзас.
Веселье и уют здесь давно умерли.
Коннору ясно как день: Хартсдейл в экономической депрессии, что само по себе не такое уж редкое явление. Для того чтобы городок испустил дух, в эти дни всего-то и нужно, чтобы главная фабрика – кормилица всей округи либо закрылась, либо подобрала юбки и упорхнула в края с дешёвой рабочей силой. Хартсдейл, однако, не просто в упадке; он уродлив изначально, словно таким и задумывался.
Главная улица представляет собой два ряда низких строений бездарной архитектуры, окрашенных в различные оттенки бежевого. И если по пути сюда Коннор видел немало процветающих зелёных ферм, купающихся в лучах июльского солнца, то в центре городишки нет ни деревьев, ни газонов, не считая чахлой растительности, пробивающейся сквозь щели в асфальте. Доска приходских объявлений у невзрачной церкви, выстроенной из скучного тускло-жёлтого кирпича, вещает: «Кто лает ис пить вои грехи? Б нго по пя ницам» .
Самое привлекательное здание городка – это новенький трёхэтажный гараж, но он закрыт. Причина, как сообразил Коннор, кроется в пустыре рядом. На торчащем здесь рекламном щите изображено современное офисное здание, которое когда-нибудь вырастет на этом месте и для которого, возможно, понадобится три парковочных уровня. Однако заброшенный вид пустыря ясно говорит, что офисный комплекс находится на стадии проектирования уже лет десять и так с этой стадии, по всей вероятности, и не сдвинется.
Городишко, впрочем, ещё не издох окончательно: на улицах Коннор видит довольно много людей, торопящихся по своим утренним делам – но его обуревает желание задать им вопрос: «Зачем вам всё это надо? Какой в этом смысл?» Беда посёлков вроде Хартсдейла в том, что всякий, у кого инстинкт самосохранения ещё не притупился окончательно, давно сбежал отсюда, осев в каком-нибудь другом местечке, которое, в отличие от Хартсдейла, ещё не потеряло души. Здесь же остались лишь те, кого можно сравнить с пригаром, намертво приклеившимся ко дну сковородки.
Коннор подходит к супермаркету. От асфальтированной парковки исходят мерцающие волны жара. Если он собирается угнать машину, то здесь есть из чего выбрать; вот только одна проблема: всё хорошо просматривается, враз попадёшься. К тому же, лучше найти долговременную стоянку – угнанного с неё автомобиля не хватятся ещё дня два-три. А если он уведёт машину с площадки около супермаркета, то не пройдёт и часа, как её объявят в розыск. Хотя стоп, кого он пытается обмануть? Долговременная стоянка означает, что у владельцев припаркованных там машин есть куда надолго уехать. Тогда как жителям Хартсдейла, похоже, ехать некуда. Конечная остановка.
Супермаркет неодолимо влечёт Коннора к себе – парень вдруг осознаёт, что двенадцать часов ничего не ел. В кармане завалялась двадцатка. Ну, ничего ж страшного в том, чтобы купить себе поесть, правда? В большом магазине можно оставаться неузнанным целых пять минут!
Автоматические створки скользят в стороны, и на Коннора накатывает поток холодного воздуха. Поначалу это освежает, а потом становится неприятно, потому что пропотевшая одежда прилипает к телу. Магазин ярко освещён, покупатели медленно бродят между стеллажами, пользуясь возможностью как можно дольше оставаться в прохладе.
Коннор берёт готовые сэндвичи и пару банок содовой – для себя и Льва – и направляется к автоматической кассе, где обнаруживает, что та не работает. Значит, контакта с людьми не избежать. Коннор выбирает кассира, у которого самый рассеянный и скучающий вид. Парень на год-два старше Коннора, тощий, с сальными чёрными волосами и жалким младенческим пушком над верхней губой вместо усов. Кассир проводит товары Коннора через сканер.
– Это всё? – дежурным тоном спрашивает он.
– Угу.
– Товары все в надлежащем состоянии?
– Да, всё в порядке.
Кассир вскидывает нелюбопытный взгляд. Коннору кажется, что парень задерживает на нём глаза чуть-чуть дольше необходимого, но, возможно, здесь такая политика – начальство требует, чтобы персонал смотрел покупателям в глаза; это часть стандартного ритуала, как и дурацкие вопросы.
– Может, помочь донести до машины?
– Сам справлюсь.
– Как знаешь, братан. Смотри, поосторожней, снаружи топка.
Коннор без дальнейших затруднений выходит в раскалённый день. Он уже на середине стоянки, когда сзади вдруг раздаётся:
– Эй, подожди!
Коннор застывает, правая рука привычно сжимается в кулак. Однако, повернувшись, он видит давешнего кассира – тот идёт к нему, помахивая бумажником.
– Братан, ты бумажник забыл.
– Извини, – говорит Коннор, – не мой.
Кассир открывает бумажник, смотрит на водительское удостоверение.
– Уверен? Потому что…
Атака следует настолько неожиданно, что застаёт Коннора врасплох. У него нет ни малейшего шанса защититься, к тому же удар идёт низом. Пинок в пах, мгновенный шок, а затем нарастающая волна нестерпимой боли. Коннор размахивается, и рука Роланда не подводит – кулак попадает прямо кассиру в челюсть. Потом в ход идёт его родная рука, но боль к этому моменту так сильна, что удар получается вялым. Кассир уже у Коннора за спиной, захватывает его шею удушающим приёмом. Но Коннор не сдаётся. Он крупнее своего противника, сильнее его, однако кассир знает своё дело, и реакция Коннора запаздывает. Захват соперника блокирует его дыхательные пути и зажимает сонную артерию. В глазах Коннора темнеет, ещё немного – и он потеряет сознание. Одно хорошо – когда ты без сознания, то не ощущаешь жгучей боли в паху.
•••••••••••••••
СОЦИАЛЬНАЯ РЕКЛАМА
Раньше я не прочь был позубоскалить над клапперами, но недавно трое из них избрали своей целью мою школу и взорвали себя посреди переполненного коридора. Кто бы мог подумать, что такое простое движение – соединение ладоней – способно причинить столько горя? В тот день я потерял многих своих друзей.
Если ты думаешь, что клапперов нельзя остановить, ты не прав. Например, если ты заметил в своём районе подозрительных подростков, не медли, заяви в полицию, потому что статистика свидетельствует: большинство клапперов – молодые люди не старше двадцати. Обращай внимание на тех, кто одет слишком плотно, не по погоде, – террористы обычно стараются обезопасить себя от случайной детонации. Присмотрись к человеку, идущему слишком осторожно, как если бы каждый его шаг стал последним. Выступай в поддержку запрета на аплодисменты в общественных местах в твоём округе.
Вместе мы сможем положить конец террору клапперов. Наши руки против их рук!
– Спонсор: общество «Руки врозь ради мира»
•••••••••••••••
Коннор приходит в себя в одно мгновение – сразу, без обычного тумана в мозгу. Зрение чётко, память тоже не подводит. Он знает, что подвергся нападению и что у него большие неприятности. Вопрос: насколько большие?
Рана в груди ноет, в голове словно молот стучит, но Коннор заталкивает мысли о боли куда-то в закоулок сознания и быстро начинает вбирать в себя информацию об окружающем. Так, стены из шлакоблоков. Земляной пол. Это хорошо: значит, он не в тюрьме и не в полиции. Скудный свет льётся из единственной голой лампочки над головой. И справа, и слева у стен громоздятся горы съестных припасов, стоят ящики с питьевой водой. Бетонные ступеньки ведут наверх, к люку. Ясно – он в подвале или бункере. Скорее всего, это штормовое убежище. Тогда понятно, почему здесь столько провианта.
Коннор пытается пошевелиться, но не может. Его руки привязаны к столбу за спиной.
