Николай Зайцев
Пластуны. Золото империи. Золото форта
Микола покосился на брата. Покачал головой. Парня переполняли эмоции.
– Вы не знаете, с кем связались! – процедил связанный купец на полу. Был он слаб от потери крови, но ядовит. – Вырежем вас и всю вашу станицу! Мамку, папку – всех! Кто там есть! Ответите за каждую каплю моей крови! За племенника моего любимого! Бугаи!!!
Подъесаул спокойно положил ногу, обутую в хороший добротный сапог, на лицо господина, слегка надавил, глянул на черный глянец кожи, удовлетворенно кивнул и под затихающий визг неудачливого крупье сказал:
– Ворота в столицу. Теперь, Михась, только держись. И обвыкайся быстрее.
– Да я же не в конец дурной, братка! Ты же меня знаешь! Не сумневайся! Не подведу!
Старший Билый покивал головой, думая о чем-то своем; вздохнув, сказал:
– Я не всегда смогу быть рядом. За многие действия тебе самому придется нести ответ. Будь осторожен. Следи за словами. В обиду себя не давай, но и промолчи лишний раз.
– С чего бы мне молчать? – обиделся младший брат. – Мы из Билых! Мы никогда не молчим!
– С того, – подъесаул снова вздохнул, – что молод ты больно и горяч. Да и по-русски говоришь через слово. Кумекаешь? Пока не избавишься от словечек, рта не раскрывай: не дозволяй смеяться над собой лишний раз.
– Всегда думал, что я по-русски говорю, – буркнул Михась, задумываясь на миг и, казалось, пораженный в самое сердце.
Микола не успел ответить – в дверь робко постучали.
– Да-да. Открыто.
Дверь резко распахнулась. В проеме стояли дюжие городовые. Чуть отодвинув одного в сторону, в купе протиснулся верткий титулярный советник. Билый покосился на серебристые узкие погоны полицейского и небрежно кивнул, поднимаясь и вскидывая руку к папахе.
– Подъесаул Билый. Честь имею!
– Титулярный советник Травкин! – вяло откозырял в ответ представитель закона. – Что тут у вас, господа казаки, произошло? Приготовьте документы для осмотра и, будьте так любезны, – полицейский слегка поморщился, – уберите ногу с лица господина…
– Извольте! – вяло ответил Билый, нехотя выполняя команду, и, усмехнувшись, подсказал: – Господина Смирнова.
«Чтобы москаль, пусть даже и в чине титулярного советника, командовал казаком! – возмутился про себя Билый. – Не было и не бывать такому!»
– Ну-ка, ну-ка, – титулярный советник присел возле извивающегося тела; купец старательно отворачивался от полицейских, словно это его могло спасти.
– Ба! – радостно воскликнул господин Травкин, распрямляясь. Теперь он сам на себя не походил: расцвел, с лица сползла маска стража порядка, очеловечился. Премилейшим человеком оказался. Билый подивился такой резкой перемене.
– Ба? – переспросил у него Микола и нахмурился. Иногда русский ему казался чудовищным языком и непонятным. Лучше бы на французский перешли. На лице его читался вопрос: «Что значит “ба”? Ба – бабушка, барин или баламут? А может, базар?! Типа развели тут базар, понимаешь ли, господа казаки». Непонятно.
– Знакомец мой.
– Ваш? – младший Билый отшатнулся. Новость ему не понравилась.
– Это Валя Сочинский! Мы за ним год гоняемся. Как же он так обломился на казаках-то?! Давайте скорее рассказывайте, что у вас произошло!
Подъесаула не надо было упрашивать дважды. Поездка с таким неприятным соседом, ему, признаться, надоела. И, не затягивая, он скоро описал, что произошло.
– Я пока допрашивать его стану, попрошу вас выйти на перрон и покурить. Дело не терпит отсрочки! Дорога каждая минута!
– Я не курю! – вставился наивно Михась.
Титулярный советник натянуто ему улыбнулся. Маска стража порядка снова стала на него налезать.
– Пошли, – подхватив брата под локоток, сказал Микола. – Только не задерживайте нас по времени долго. Служба.
– Это уж как придется, господин подъесаул. Как придется. – Господин Травкин развел руками. – У всех служба.
На перроне люди сновали, обтекая со всех сторон. По привычке всматриваясь в каждого, Микола подмечал чужие характерные движения, запахи, обрывки фраз. Пальцы крутили в руках папироску.
Михась поморщился.
– Что? – подъесаул кивнул ему, не понимая.
– Не люблю, когда ты куришь. Вонища! Как так можно?!
– Они легкие, – отмахнулся Билый. – То ли дело моя люлька была! Вот там самосад так самосад. Как затянешься, – начал Микола, поднося к папироске зажатую в губах зажженную спичку. Время остановилось. Глаза не смотрели на огонек. Глаза щупали толпу дальше, человека за человеком. Что показалось знакомым? Чье очертание так напрягло мозг и послало тревожный сигнал? Микола не чувствовал опасности, но резко осознал, как учащенно забилось сердце. «Ба, знакомец?» – подумал он на столичный манер. Но кто? Кто?
Внезапно глаза из толпы выхватили высокого статного господина в белой шляпе и таком же щегольском костюме. Характерно чуть прихрамывая, он поставленным офицерским четким шагом резко уходил с перрона и вот-вот должен был скрыться в глубине здания. «Суздалев?! Граф Суздалев?! Ваня?!» – в душе у Миколы что-то дрогнуло, и он пошатнулся, обжигаясь об огонек спички. Пришел в себя, затушил спичку, спрятал папироску в портсигар.
– Ну и добре! – воскликнул Михась.
Микола покосился на брата и ничего не ответил. Ничего «доброго» Билый в ситуации не увидел. Появление Суздалева на перроне могло быть чем угодно. Был Ваня охоч до юбок и ни одну не пропускал. Может, кого собирался встретить, но не удалось? Вот и расстроился и быстро исчез! Но странно как-то. Слишком быстро. И успел ли он среди этой толпы разглядеть Билого? Вряд ли.
Микола вздохнул. Своенравный граф отличался непростым характером еще в Плевне, где им вместе удалось поучаствовать в войне. Капризный и бестолковый, лез первым под пули, но был чистым и белым душой. «Кресты офицерам!» – кричал, когда перепьет шампанского, и этим все сказано. Зато солдаты его любили. Жаль их. Да его все любили. Такого не любить – грех. Такого друга Билый за всю жизнь больше не встречал. Интересно, как судьба сложилась? К Георгию тогда поручик был представлен за смелость и отвагу, сильно отличилась его батарея. А вот удалось ли получить?
Пронзительный гудок паровоза, невольно затянувшееся молчание. Микола посмотрел на брата, тот озорно скалился двум молоденьким гимназисткам, девушки прыскали со смеху, обмахиваясь веерами, и хитро поглядывали на молодого казака. И Михась старался как мог: раздулся петушком, того и гляди запоет.
А вот папенька девиц, напротив, был не рад. Уже начинал сопеть пухленькой свинкой и вытирать обильный пот из-под соломенного котелка.
Спас положение появившийся в тамбуре вагона титулярный советник Травник. Он помахал рукой казакам, привлекая внимание, и, ловко спрыгнув с подножки, направился к ним.
– Господин полицейский, – деловым голосом обратился к служителю закона старший из Билых, – если у вас более нет вопросов, разрешите откланяться. Нас с братом действительно ждут важные дела.
– Мне бы только пирожки забрать, – быстро вставился Михась, вспоминая об остатках маминой снеди. Его слова офицеры пропустили мимо ушей.
– Разумеется, господин подъесаул, – сказал господин Травкин. – Я закончил допрос Валюши Сочинского. Забираем в околоток. Будем там раскалывать! Молчит сердечный! Но у нас и не такие заговаривали. Оставьте свои координаты. Вдруг возникнут еще вопросы.
– Непременно, – живо ответил Микола. – Меня можно будет найти в офицерском собрании или непосредственно в здании офицерского общежития Собственного Его Императорского Величества Конвоя.
– Однако, – с легким удивлением в голосе произнес полицейский. – Ну, а вас, молодой человек, как можно будет отыскать в сем огромном городе?
– Николаевское юнкерское училище, – четко отрапортовал младший из Билых с таким гордым видом, что, казалось, он ехал не поступать в училище, а наоборот – закончив его и получив чин прапорщика, отбывал по месту службы.
– Что ж, – неизвестно чему улыбнувшись, скрестив пальцы и выпрямив руки, сказал полицейский. – Похвально. Похвально. Честь имею, господа. Не смею боле задерживать. Мы с вами еще должны встретиться. Но в более дружеской обстановке.
– Зачем это?
– За поимку Сочинского положено два червонца золотом, я также составлю рапорты по месту вашей службы с благодарностью от уголовного сыска. Честь имею!
– Честь имею, – вторил Микола, наклонив голову в ответ.
– С Богом, – выпалил Михась, от волнения забыв, что он не в станице. И, спохватившись, добавил, щелкнув задниками ичиг: – Честь имею.
Городовые вывели задержанного из вагона. Один передал вещи казакам. «Купец» щурился на солнце и зорко осматривал толпу, выискивая кого-то. Такое не укрылось от наблюдательного Миколы. «Может, племянника своего ищет? Так вылетел молодчик в окно пулей и, кажись, угодил сразу под проходящий поезд. Тут без вариантов!»
Городовой дернул «господина Смирнова» за рукав, приставил к его носу свой огромный пудовый кулак и пригрозил:
– Будешь канделябры выписывать, угощу так, что не возрадуешься!
Сочинский, будучи не робкого десятка и видавши на своем веку многое, снисходительно улыбнулся, всем видом показывая, что пешка королю не указ.
– Михась, здесь обожди, я насчет Кургана схожу. Выясню, когда коней отправлять будут, – обратился к стоящему в изумлении брату Микола.
– Шо? – ответил тот пространственно, рассматривая здание вокзала, барышень, разгуливающих в ожидании поезда под сенью солнечных зонтиков, грузчиков, пробегающих на полусогнутых ногах и кричащих с акцентом по-русски: «Пагажь!»
– Ты бросишь шокать?! – в сердцах вскрикнул старший брат. – Мы в столице. Тебе через день с преподавателями училища общаться, а ты все никак не отвыкнешь!
– Господин подъесаул, – раздался внезапно четкий голос. Перед Миколой как будто ниоткуда выросла фигура урядника, одетого в синюю черкеску и алый бешмет – повседневную форму казаков Собственного Его Императорского Величества Конвоя. Урядник стоял навытяжку, приложив руку к папахе.
– Урядник Суслов, посланный встретить вас и сопроводить до офицерского общежития.
Билый выпрямился и тоже отдал честь:
– Вольно, урядник. Что ж, встречайте и сопровождайте, раз послали.
В иной ситуации Микола поздоровкался бы с казаком по-братски, как и подобает казакам, как и заведено среди кубанских (черноморских) казаков, а судя по фамилии и фенотипу, урядник был «из своих». Но воинская субординация требовала неукоснительного соблюдения устава.
– Да, – добавил Билый. – Конь мой в лошадином вагоне, и брата нужно проводить до юнкерского училища. Он впервые в столице.
– Не извольте беспокоиться, господин подъесаул, – отрапортовал Суслов. – О коне позаботятся. Доставят по назначению. А брата вашего доставим в лучшем виде!
Микола слегка улыбнулся на это «в лучшем виде». Вспомнился случай в купе. «Уж куда лучше», – подумал мимолетно, а вслух спросил, смотря на стоявшего во фрунт урядника:
– Как звать-то тебя?
Тот, понимая, что офицер спрашивает, чтобы снять напряжение ситуации, слегка расслабил ноги, что не могло ускользнуть от глаз опытного разведчика-пластуна, и, смутившись, ответил:
– Николаем, ваше благородие.
– Стало быть, тезки, – почти по-отцовски заметил Билый, хотя урядник был всего-то лет на пяток младше. – А станицы какой будешь рожак?
Несведущему человеку был бы не понятен сей разговор, но для казаков это было традицией. Знать свой род и станицу предков было делом чести каждого, кто был рожден казаком.
– Суздальской станицы род наш ведется, господин подъесаул, – уверенно ответил урядник.
– Надо же, – удивленно ответил Микола. – Так мы еще и односумы почти. Слышь, Михась? Суздальской станицы урядник.
– Так то ж верстах в десяти от нашей Мартанской, – воскликнул младший Билый.
Урядник светился от радости. Встретить казаков с соседней станицы – все одно что побратима.
– Ну, Николай Суслов, – переходя на более строгий тон, сказал подъесаул, – сопровождай до пункта назначения. Только брата сначала определим.
Урядник мельком глянул на часы, висевшие у входа в здание вокзала. Те показывали без семи минут час пополудни. «Успеем в аккурат», – подумал он и указал рукой в сторону, где стояла двуколка:
– Прошу!
Разместившись поудобнее, насколько это позволяла повозка, братья переглянулись. Предстояла разлука. У каждого из них начиналась своя жизнь, полная новых переживаний и приключений. Никто из братьев не знал, да и не мог знать, насколько закрутит в ближайшем будущем водоворот событий эти две казачьи судьбы и куда этот водоворот выведет.
А пока кони, запряженные в повозку, мерно отбивали по булыжным улицам дробь копытами, везя своих седоков каждого к его цели путешествия.
Погоды в столице в это время года стояли замечательные. Солнце щедро насыщало воздух своими лучами. То тут, то там встречались прогуливающиеся по улице барышни, в пышных платьях и таких же пышных шляпах. Сопровождавшие их кавалеры были непременно одеты или в военные офицерские мундиры, или в костюмы, диковинные для взгляда молодого казака, вырвавшегося из провинциальной станицы. Михась смотрел не отрываясь и на людей, и на пробегающие мимо здания, и не мог наглядеться. Все ему казалось новым. Столичная жизнь все глубже завораживала его молодую душу. Все меньше ему хотелось думать о станице, где остались близкие и родные ему люди. «Вот она настоящая жизнь!» – мелькало в голове, бередя разум.
Старший же из Билых, в отличие от брата, предался воспоминаниям недалекого прошлого. Когда сам таким же неопытным, не знавшим ничего о жизни в огромном, как Санкт-Петербург, городе пешком добирался до здания того же Николаевского кавалерийского училища. И как уже через год, вкусив сполна прелестей столицы, он тосковал по родным плавням, реке Марте и бесконечному степному простору.
Глава 4
Двуколка свернула на Малый Измайловский проспект и, проехав квартал, остановилась у двустворчатых металлических ворот.
– Прибыли, господин подъесаул, – доложил урядник.
– Уже? – Михась очнулся и, кажется, только сейчас закрыл рот, прекращая созерцать величественную красоту.
– Вижу. Благодарю, – суховато ответил Билый. И, повернув голову к брату, спросил: – Нравится столица?
– Тут дворцы и дома бесконечные! Конечно, нравится. Рай, да и только.
Урядник кашлянул, скрывая улыбку. Билый снова посмотрел на младшего брата, смотрящего восторженным взглядом на свою будущую альма-матер. Затем перевел взгляд на здание училища. Нашел окно на втором этаже, где располагались учебные классы. Вновь накатили воспоминания.
В Николаевское кавалерийское училище принимались наиболее успешные выпускники кадетских корпусов: необходимо было иметь не менее девять баллов по наукам и восемь баллов за поведение. Михась к наукам был способен, и балл по знаниям в Катеринодарском кадетском корпусе, который он окончил прошлым летом, у него всегда был не ниже десяти. Но вот поведение у молодого казака выше восьмерки не вытягивало. Оставалось надеяться, что знания все же возьмут свое.
В Николаевском кавалерийском училище готовили офицеров как для регулярной кавалерии, так и для казачьих войск. В соответствии с этим юнкера делились на эскадрон и сотню: двести пятьдесят юнкеров в эскадроне, сто двадцать – в казачьей сотне. В эту сотню и должен был попасть Михаил Билый, конечно, если проходной балл будет соответствовать. Продолжительность обучения – два года. По окончании обучения юнкера выпускались корнетами в кавалерию. Курс обучения был двухгодичным, и его конечной целью была подготовка выпускников к полковой службе. Основными учебными предметами были тактика, военное дело, топография, управление, артиллерия, фортификация, право, гигиена и черчение, из общеобразовательных предметов преподавались Закон Божий, русский, французский и немецкий языки, математика, механика, физика, химия, история, экономика, государствоведение и психология. Существовала возможность сдать офицерские экзамены экстерном.
«У меня вышло, надеюсь, что и у брата получится», – подумал Микола, снова вспомнив об экзамене, который он сдал наряду с другими тремя однокурсниками раньше положенного срока.
– Все, Михаил, – впервые он назвал брата по-русски. – Вот здесь и пройдут следующие два года твоей жизни.
– Как?! – удивленно воскликнул младший. – А ты меня разве не проводишь?!
Урядник улыбнулся в кулак. Микола сделал вид, что не заметил.
– Пойми, Михаил, здесь так не принято, – голос Билого звучал по-отечески строго, но в то же время с нотками любви к младшему брату. – Это уже твой жизненный путь, который ты должен осилить сам, иначе с первых дней попадешь под насмешки сокурсников, и тогда пиши пропало.
Михась, нахмурившись, взял свои вещи и спрыгнул на землю.
– Подожди! – остановил его Микола. Ловко соскочив с повозки, он подошел к брату, крепко обнял его и так, чтобы было слышно лишь им обоим, сказал: – Не надувай губы. Сам поймешь потом, о чем я. И не забывай никогда: ты – КАЗАК.
Михась бросил вещи на землю, крепко обнял брата и похлопал по спине.
– Все, дорогой, тебе пора. – Микола, как бы ни хотелось постоять еще так, отстранил руками младшего брата, кивнув головой на ворота. – Представишься дежурному, он проводит.
Михась отворил калитку и вошел на территорию училища. Стоявший на посту, судя по всему, из учащихся второго года, проверил документы и, рассказав, как найти дежурного офицера, указал на центральный вход в здание.
– Я буду навещать, – крикнул Микола, когда калитка за младшим братом закрылась.
Он перекрестил вслед младшого, с минуту постоял, пока тот не войдет в здание училища, и, вскочив ловко в двуколку, распорядился по-свойски:
– Ну что, тезка, вперед, к цели!
Основным ядром Собственного Его Императорского Величества Конвоя были казаки Терского и Кубанского казачьих войск. Помимо казаков в Конвое также служили черкесы, ногайцы, ставропольские туркмены, другие горцы-мусульмане Кавказа.
Официальной датой основания Конвоя считается восемнадцатое мая одна тысяча восемьсот одиннадцатого года. Семнадцатого октября одна тысяча восемьсот тринадцатого года в битве при Лейпциге лейб-гвардии Казачий полк спас Александра I от плена, разметав в тяжелейшем бою кирасир Наполеона Бонапарта. Этот подвиг положил начало Собственному Его Императорского Величества Конвою. Черноморская сотня лейб-гвардии Казачьего полка послужила ядром будущего Конвоя.
Восемнадцатого мая одна тысяча восемьсот одиннадцатого года была сформирована лейб-гвардии Черноморская казачья сотня под командованием полковника А. Ф. Бурсака, в составе: штаб-офицер один, обер-офицеров три, урядников четырнадцать, казаков сто, лошадей строевых сто восемнадцать, столько же «подъемных».
В шестидесятых годах девятнадцатого столетия лейб-гвардии Кавказский эскадрон Конвоя был объединен с Черноморским дивизионом в лейб-гвардии 1-ю, 2-ю и 3-ю Кавказские казачьи эскадроны Собственного Его Величества Конвоя. Причем в каждом эскадроне назначено было быть двум третям кубанцев и одной трети терцев. Казачьи эскадроны формировались отдельно каждый из своего войска, и именовали их: Собственного Его Величества Конвоя лейб-гвардии 1-й и 2-й Кавказские Кубанские казачьи эскадроны и лейб-гвардии Кавказский Терский казачий эскадрон. Для комплектования Конвоя существовали особые правила: офицеры и казаки в него не назначались, а выбирались. Офицеры – из строевых частей, а казаки – из всех станиц Кубанского и Терского войск.
Именно по этой причине для подъесаула Билого стала полной неожиданностью весть о том, что он удостоился чести быть выбранным для прохождения службы в Конвое. Распоряжение вышестоящего начальства из Атаманского правления играло большую роль, но, по уставу, необходимо было заручиться поддержкой и согласием станичных стариков. И если старики были против выдвинутой правлением кандидатуры, то казаку отказывали. В случае с Билым комар носа не подточил. Старики, знавшие Миколу с малых лет, единогласно поддержали предложение атамана Кубанского войска о направлении подъесаула Николая Ивановича Билого для прохождения службы в СЕИВК.
Двуколка, подпрыгнув на булыжной мостовой, остановилась у белого здания, построенного в псевдорусском стиле. Это был дом Офицерского корпуса Его Императорского Величества Конвоя.
Подъесаул Билый ловко выскочил из повозки и осмотрел себя с ног до головы. Предстояло общение с непосредственным начальством, и необходимо было с первых минут показать себя образцовым офицером. Новая черкеска сидела на сбитой фигуре казака безупречно. Газыри отливали серебром в лучах полуденного солнца. Папаху, сшитую специально по столичным лекалам, как и полагается, Билый слегка сдвинул набок. Посмотрел на ичиги и слегка скривился. Достал из походной сумки ветошь. Через минуту довольный результатом подъесаул Билый был готов предстать пред очи командира.
Дежурный офицер проверил его документы и, убедившись, что они в порядке, попросил обождать. Микола не стал задавать лишних вопросов, боясь показаться нетерпеливым. «Обождать так обождать. Наше дело нехитрое», – сказал он сам себе и осмотрелся вокруг. Только теперь он заметил, что у главного входа стоит большая карета, запряженная восьмеркой лошадей. На козлах сидел недюжинного роста казак с окладистой черной бородой. На нем была черкеска алого цвета, папаха из черного барашка прикрывала бритую голову. Лошади время от времени покачивали головами и били копытами в нетерпении. На что казак незлобно осаживал их. Карета, инкрустированная по бокам золотом, словно горела под лучами солнца. Особенно выделялись царские вензеля, расположенные на дверцах. «Неужто сам император!» – задал немой вопрос подъесаул, глядя на дежурного офицера. Тот так же молча ответил легким кивком головы.
Микола еще раз направил свой взгляд в сторону, где стояла карета. Двери центрального входа отворились, и из здания вышли четыре казака, одетые так же, как и тот, что сидел на козлах. Казаки, образовав небольшой коридор, встали во фрунт и приставили ладони к папахам. Через минуту из дверного проема показалась фигура человека довольно высокого роста, одетого в повседневный мундир офицера Измайловского полка. Дежурный офицер, стоявший рядом с Миколой, вытянулся в струнку. Билый, заметив это, моментально опустил походную сумку на землю и замер по стойке смирно. «Да это же сам император Александр III! – Мысль молнией пронеслась в голове, и застучало бешеной пульсацией в висках. – Первый день в столице, и такая удача. Станичникам расскажи, не поверят». Видимо, на лице подъесаула проступила радостная улыбка от увиденного, так как стоявший рядом с ним офицер, глядя на него, слегка нахмурил брови. Билый подтянулся и стал серьезным.
Император бросил мимолетный взгляд в сторону, где стоял подъесаул с дежурным, и не торопясь впрыгнул в открытую одним из казаков дверь кареты. Конвойцы, оседлав своих коней, стоявших чуть поодаль, заняли места по сторонам кареты. Та, качнувшись на рессорах, сорвалась с места и через мгновение скрылась из виду.
– Прошу, господин подъесаул, вас ожидают, – прозвучал голос дежурного офицера.
Билый отдал честь офицеру и, взяв свою сумку, направился к центральному входу.
В парадной ему снова пришлось предъявить документы. На сей раз часовой более усердно рассматривал то, что было написано на листе бумаге, скрепленной войсковой печатью.
– Вам необходимо подняться на второй этаж, далее по коридору налево. Господин полковник вас ожидает, – четко, без запинки ответил часовой.
Билый быстро поднялся по лестнице и, пройдя по коридору, оказался у двери, на которой висела табличка: «Командир флигель-адъютант, полковник Ивашкин-Потапов Модест Александрович».
Еще раз бросив беглый взгляд на себя, Билый убедился, что все в порядке с внешним видом, снял папаху, негромко откашлялся и постучал в дверь.
– Войдите, – раздалось в ответ.
Микола отворил дверь и четким, чеканным голосом доложил:
– Господин полковник, подъесаул Билый прибыл в ваше распоряжение!
Полковник Ивашкин-Потапов повернулся к вошедшему, бегло осмотрел его с ног до головы и, видимо довольный тем, что увидел, подал руку:
– Что ж, Николай Иванович, слухами земля полнится. О ваших подвигах известно и в наших кругах. Похвально. Добрый офицер всегда находка.
Подъесаул от смущения не смог сразу справиться с волнением и, чтобы не поддаться искушению оценки его подвигов высоким начальством, приложил ладонь к виску и громко ответил:
– Рад стараться, господин полковник!
– Ну, ну, Николай Иванович, мы с вами не на параде, – охладил пыл подъесаула Билого полковник. – А что касаемо стараний, то здесь я с вами соглашусь. От нас, конвойцев, стараний требуется вдвойне, ибо ценность немалую – самого императора охраняем. Образно – золото империи, если хотите.
Выждав положенную в такие моменты паузу, Модест Александрович добавил, как бы между прочим:
– Кстати, вы, конечно, знаете, что император наш Александр Третий является шефом первого, второго и третьего Кавказских Казачьих эскадронов. А вы, насколько я осведомлен, направляетесь как раз во второй эскадрон. Будете служить под началом есаула Лотиева. Он и введет вас в курс дела. Все, что необходимо, получите у него. Как говорится, с Божией помощью. Не смею больше задерживать.
Подъесаул повернулся через левое плечо, щелкнул задниками ичиг и, чеканя шаг, вышел вон. «Орел, – оценил посетителя полковник. – На таких вот казаках и держится Русь-матушка».
Знакомство с есаулом Лотиевым прошло в теплой, почти дружественной обстановке. Тот оказался родом с самого Катеринодара. «Кубанский казак с примесью осетинской крови», – объяснил свою не совсем казачью фамилию есаул.
Сразу договорились в неофициальной обстановке обращаться друг к другу на «ты».
– На «вы» мы всегда успеем, – усмехнувшись своей белозубой улыбкой, сказал Лотиев.
– Нет, лучше уж на «ты», – улыбнувшись, ответил Билый, зная, конечно же, о том, что на «вы» казаки обращались обычно в двух случаях: к незнакомым людям и врагам.
– Ну что, Николай Иванович, осваивайся, желательно побыстрей, – по-приятельски сказал есаул, когда прощался с Билым. – После еще побеседуем, а сейчас, извини, служба.
Есаул надел папаху, сдвинул ее слегка набок и направился к выходу из комнаты Миколы. На пороге остановился, обернулся и произнес:
– Императорский конвой, в том числе и наш, казачий, во все времена отличался высоким искусством джигитовки. Казаки с горцами постоянно соревновались в меткости стрельбы на полном скаку, почти все могли при резком карьере схватить с земли платок, скакать стоя на седле и на скаку пролезать под брюхом лошади. Насколько я знаю, ты в джигитовке хорош. Неплохо будет, если покажешь. что умеешь. Это у нас уважают. Да, получи все необходимое по форме, сам знаешь где. Я распорядился. Честь имею!
– Честь имею! – эхом отозвался Билый.
Форма и вооружение кубанцев и терцев Конвоя были установлены по образцу гвардейских линейных казаков. А именно: парадный мундир – алая черкеска при белом бешмете, вицмундир – синяя черкеска при алом бешмете. Шапка (папаха) – черного барашка, с алым верхом, обшитым кавказским серебряным галуном с золотой полоской. Черкески – парадный мундир алый и вицмундир синий, обшитые кругом по борту, вокруг карманов и обшлагов на рукавах серебряным галуном. Напатронники зеленого бархата с подбоем из красного сафьяна, обшитые широким галуном кругом и внизу, в два ряда; кроме того, внизу напатронников вшит серебряный с черным шелком шнурок. Патронов шестнадцать, по восемь с каждой стороны груди, черного дерева, в оправе – с одной стороны из белой кости, с другой – серебряной с чернью и цепочками. Шаровары – синие с широким серебряным лампасом, обшивкой карманов и внизу узким серебряным басоном. Пояс – красного сафьяна, обшитый серебряным галуном в два ряда. К поясу серебряный с чернью набор в девять штук. Портупея для шашки черной шелковой тесьмы. На пистолете чехол алого сукна и внизу, на дуле, черного сафьяна; по швам обшитый кавказским галуном.
Все это подъесаул Билый получил на следующий день, как и комнату в доме офицеров. А через два дня ему посчастливилось получить первое задание – развод караула во внутренних покоях императорского дворца. У кабинета государя стояли всегда лишь унтер-офицер и два казака. И только во время приемов и балов в подъезд царя назначались из конвоя «для снятия пальто» семь нижних чинов. Ведя караул для смены по длинному коридору к кабинету государя, подъесаул Билый подметил, что все во внутренних покоях, куда бы ни бросил он взгляд, светилось богатством и роскошью, даже ручки на дверях были отделаны золотом. Все блестело и золотилось в этом дворце. Вспомнились слова Марфы в последнюю их прогулку к реке Марте: «Все блестит, как золото!»
«Да, Марфушка, – подумал про себя подъесаул. – Золото империи еще ярче блестит. Как ты там без меня, драголюба?»
Сменив караул и расположившись на отдых, Билый задумался. Руки его крутили папироску, но курить не хотелось. «Надо бросать! Который уже раз? Как в поход иду, так и бросаю. Стоп. А я в походе?»
Мысли лезли одна на другую: «Золото, золото. Эх, рвануть бы после окончания службы в неведанную Аляску. Вот там точно блестит золото. Говорят, в реках полно, само в руки затекает. Самородки с кулак. Люди врать не будут. – Микола посмотрел на свой огромный кулак и снова задумался. – Ваня Суздалев, дружок мой фронтовой. И зачем ты был на перроне?!»
Глава 5
В начале мая, когда улеглась по столице круговерть, ежегодно возникающая на Светлой пасхальной седмице, конвойцы устроили традиционные соревнования по джигитовке: неутихающий спор между горцами и казаками, кто быстрее и выносливее, бередил кровь и тем и другим.
– Лучше горца никто не может держаться в седле! – заявляли одни. – Мы рождаемся на седлах!
– Тю, – отвечали другие, подтрунивая. – Как вы, новорожденные, с них не падаете? Велико мастерство на седле родиться. Вы на них удержитесь при скачке.
Так незлобно подшучивая друг над другом, и горцы и казаки ежегодно показывали себя в упражнениях знакомой им с детства джигитовки.
Подъесаул Билый только что закончил очередное упражнение, промчавшись на Кургане стоя в седле, заслужив одобрительное улюлюканье горцев и аплодисменты родных кубанцев.
Он отирал круп Кургана от пота, когда к нему не торопясь подошел есаул Лотиев и, склонившись над ухом, заговорщическим тоном произнес:
– Завтра будь готов. Отправляемся на охоту вместе с ним! – При этих словах Лотиев поднял глаза вверх.
– Неужто с самим Богом?! – шуткой спросил Билый, делая испуганные глаза.
– Дошутишься у меня! Ясно, что с наместником.
Лотиев пропустил шутку мимо и добавил, не приняв шутливый тон:
– О месте действия, в целях особой безопасности, будет сообщено отдельно. Вопросы еще есть?
– Нет. Понял, – кивнув головой, ответил подъесаул. – Во сколько выдвигаемся? – Больше он не шутил, вмиг сделавшись серьезным.
