Николай Зайцев
Пластуны. Золото Арктики
– Ждите завтра к полудню, – отозвался барон.
– К полудню, боюсь, лично застать меня не сможете, – негромко крикнул граф. – Передадите моему слуге.
– Мне-то что, – огрызнулся барон. – Я сам к вам пошлю своего слугу.
– Вот и порешили! – радостно произнес Микола. Ему уже было невтерпеж увидеть свой выигрыш.
Оба кузена исчезли в неясном тумане парка. Лишь отдаленно слышались стоны раненого. Но и те через минуту стихли.
– Как мы их, друже! Мой-то – заметил? Рыжим был! – хлопнув друга по плечу, сказал граф.
– Да не может такого быть! – искренне удивился казак, останавливаясь.
– Точно тебе говорю! – выпалил граф, увлекая друга. – А твой-то хорош. Знатный боец! Умелый!
Они оба направились к противоположному выходу из парка, где в это время можно было еще поймать извозчика.
– И не с такими справлялись, – ответил казак. – Хотя надо отдать должное, оба были полны решимости.
– Эх, Микола! Одной решимости мало, сам знаешь! Теперь будет им урок, – голос Ивана звучал монотонно.
– Может, снова в ресторан? Гроши имеются, – показывая на мешок с выигрышем, сказал Микола.
– Нет, дорогой, – ответил Суздалев. – Завтра вставать рано, да и день сулит быть не из легких. Давай-ка по домам.
– По домам так по домам! – согласился Микола. – А это, – он потряс мешком, – еще пригодится.
На противоположной стороне улицы стоял запряженный двойкой лошадей экипаж. Извозчик дремал, сидя на козлах.
– Любезный, – слегка толкнув его, произнес граф. Извозчик встрепенулся, приходя в себя.
– Любезный, – вновь произнес Суздалев. – Отвези меня на Литейный проспект.
– Отчего ж не отвезти, – кряхтя отозвался мужик. – Домчим мигом, барин.
– Тебя подвезти? – спросил Иван Миколу.
– Нет. Спасибо. Я прогуляюсь еще, – парировал казак. – Мыслями нужно собраться.
– Ну, тогда до завтра, односум, – попрощался Суздалев и, слегка толкнув извозчика в спину, сказал: – Трогай.
– Стой, – опомнился Билый, протягивая мешок. – На вот, возьми. У тебя целее будет.
– Хорошо! Нам это ой как понадобится! – Суздалев принял мешок с выигрышем и положил его рядом с собой.
Извозчик хлестнул полусонных лошадей, и, цокая копытами, те помчались по мостовой.
Через полчаса Микола входил в парадную гостиницы. Портье, дремавший здесь же, на диване, проводил его сонным взглядом и вновь окунулся в свой сон.
Глава 7
Свернув с Невского проспекта, извозчик направил лошадей по брусчатке. Дорога пошла вдоль реки.
– Светло как днем, не так ли, любезный?! – заметил отрешенно Суздалев.
– Да, барин, правда ваша. Белые ночи. И фонари не нужны, – отозвался извозчик.
– Останови, братец, – повелел граф. – Хочу пройтись немного. На вот тебе.
Иван запустил руку в мешок и вытащив, крупную купюру, протянул ее извозчику.
Тот опешил от щедрости барина и недоуменно уставился на него.
– Купишь лошадям доброго овса, себе водки хорошей! Почитай, я сегодня заново родился. За это и выпьешь.
– Благодарствую, барин! – радостно воскликнул мужик. – Всенепременно! С удовольствием!
– Будь с Богом, любезный, – сказал напоследок граф. Извозчик снял картуз, поклонился Суздалеву и крикнул лошадям: «Но! Пошли, залетныя!» Лошади рванули с места рысью, и вскоре цокот их копыт растворился в ночном воздухе столицы.
Суздалев постоял минут пять, смотря с высокого берега на медленно текущие воды реки. Жадно втянул сырой петербургский воздух.
Пахло свежо, и от реки тянуло тиной. Холодный ветер прояснил голову. Внезапно родившаяся мысль заставила вернуться на Невский. Иван послонялся по проспекту, то буравя толпы праздно шатающихся зевак, то бредя, как чумной, но знакомого силуэта больше не видел. Под ногами скользила мраморная плитка, и узоры никак не складывались в причудливые картины.
«Пора домой!» – подумал граф.
Накатила унылость.
Старая рана в ноге предательски не к месту заныла, а шрам на щеке нестерпимо захотелось почесать. Сдержался. Надо побороть в себе первые признаки волнения. До боли в пальцах сжал серебряный набалдашник трости.
Суздалев старательно улыбался малознакомым столичным франтам и понимал, что ничего не может поделать со своей мимикой – уголки рта предательски ползли книзу. А всегда лихие усы, закрученные для бравого вида, теперь раскрутились, щекотали ноздри и вызывали слезы отчаяния.
«Упустил! – твердил про себя граф. – Не везет!»
Он замер у фонарного столба и залихватским свистом подозвал к себе извозчика. Метнулось три экипажа. Но первым был улыбчивый молодец. Под сюртуком красная рубаха, картуз лихо заломлен на правую сторону. Из-под лакированного козырька вьется густой черный чуб.
– Цыган, что ли? – опешил на миг граф, ставя ногу на ступеньку коляски. Мягкие диваны обиты бархатом под цвет рубахи. Подивился, кожа-то практичнее. Да какой извозчик, такой, видно, и экипаж. Впрочем, может, так и надо катать по Невскому? Чтоб красиво было и с ветерком.
– Никак нет, вашбродь!
– Всё одно! Давай, Яшка, кати домой.
– А где дом-то? – осторожно поинтересовался извозчик.
– Где дом… – пробормотал Суздалев, откидываясь в подушки дивана. И надолго замолчал. Извозчик не тревожил барина, мирно правя лошаденкой. Лишь изредка позволял себе оборачиваться да поглядывать на господина офицера. А тот сидел в полной прострации, думая о своем.
В эту минуту Суздалев отчетливо понимал, как ему не хватает дома. Лизоньки, которая могла нарожать детей и подарить ему тот уют, который так ценил правильный казак Билый. Может быть, и у него заволакивало бы глаза туманом, когда он бы думал о семье. О том, что кто-то ждет его, кроме матери и верного слуги.
Увлеченный сиюминутной тоской, Иван вздыхал в мечтах о своей семье. Баронесса манила к себе. Связь была еще не потеряна. Ее образ, улыбка, силуэт легко наложился на незнакомую девушку.
Которая так легко потерялась.
Иван вздохнул и назвал адрес. Извозчик ожил, выпадая из дремоты, и коляска лихо запрыгала по брусчатке. Граф покачал головой и, не удержавшись, погладил ногу. Растревоженная, она изредка побаливала, напоминая о русско-турецкой войне. Как давно было. Словно и не с ним. Некоторые острые моменты старательно забылись. Теперь при слове «молоко» сердце не вздрагивало, и ничто больше не напоминало о турецкой красавице Малике. А тогда казалось, что жизнь кончилась.
«Может, и сейчас пройдет?» – с надеждой подумал Иван, вспоминая кузину. Но нет. Та держала крепко. И сердце болезненно заныло.
В парадной встретил верный Прохор, принял верхнюю одежду. Бывший вестовой хлопал глазами, прогоняя сон. Изредка его рот открывался, подобно зеву толстого карпа, и непонятно было: старик зевает или борется с зевотой. Седой редкий чуб его топорщился. Дряхлый. Верный. Родной. Потянулся было рукой, чтобы взять мешок, но Суздалев показал жестом, мол, сам справлюсь. Слуга не стал настаивать. Еще раз с удовольствием зевнул, не прикрывая рта.
Жаль было старика, и зачем вставал?
– А маменька где?
– Так вестимо где, спит. Ночь на дворе, Иван Матвеевич.
Белые ночи столицы крали истинное время. Суздалев неохотно кивнул, признавая факт – загулял, а сна ни в одном глазу. И вроде выпил знатно, а не берет проклятая. Упасть бы да забыться. Видно, опять ночь куковать. На вторую бы свалиться.
– Хотел с ней поговорить. Душу что-то рвет. Хорошо, что в имение не уехала. Грозилась же!
– Господь с вами, Иван Матвеевич. Пока вы тут, куда же она уедет? Одна радость-то у нашей матушки. Вот бал хочет организовать. Хочет с вами обсудить детали.
– Бал? И зачем? Не время, – произнес Иван, нахмурившись. Заподозрил неладное. – Зачем нам бал? Сходила бы в гости к подругам, в преферанс сыграла, развеялась.
– У маменьки твердое желание женить вас, Иван Матвеевич. Наследника хочет. – Верный Прохор потупил глаза. – Пора, говорит, остепениться. Она бы и младшенького братца вашего женила, да умотал он вовремя в Японию – не попадает под раздачу графской милости.
– Женить?! Нет. Так не хочу. У меня служба. Дела срочные. Вот что, друг мой любезный, свари-ка мне кофе да подай графин коньяка в кабинет. И те вестники, что у камина лежат! Я видел всё! Никак на растопку приготовили?! Дайте хоть полистать!
– Полистать, – протянул Прохор. – Знаем мы ваше «полистать». Опять до утра пить будете и кофеем себе травить. Женились бы, барин, а? И воевали бы себе дальше! Мы же с понятием! Знаем, что без стрельбы пушек уже не можете. Палили бы на здоровье! Ну, а мы бы тут отпрысков ваших растили. Утешили бы маменьку! – Старик умоляюще посмотрел на молодого графа. Тот гневно ноздри раздул и величественно прошел в кабинет.
– Нет! – рявкнул в дверном проходе. Задержался на миг. Прохор испуганно голову в плечи вжал и отошел в тень, желая раствориться.
В кабинете, прежде чем сесть под лампой в любимое кресло, остановился у большого напольного глобуса. Завертел, задумчиво глядя на меняющиеся в хороводе страны. Успокоился. Прохор вошел почти неслышно, поставил поднос. Налил кофе в голубую чашечку. Старался не дышать. Иван Матвеевич порывисто вытащил из кошелька два золотых червонца. Преподнес старику, слегка обнимая.
– Ну, не гневайся на меня, Прохор. Резок бываю. Но тебя люблю, и матушку, и братца своего.
– Да что вы, Иван Матвеевич. Нисколько! Да зачем так много.
– Бери, бери, Прохор! Ты больше заслужил.
– Благодарствую, барин. Сигар вам куплю. Лучшую шкатулку! Из красного дерева! С драконами! Из Китая.
– Дурень! Да что ж ты обо мне все думаешь? – Иван покачал головой. – Иди уже спать. А я читать буду. Не усну сегодня. И вот что еще. Утром кобылу доставят друга моего. Определи, братец, в конюшни. Уход лучший. Проследи! Вообще, не мне тебя учить.
– Не извольте беспокоиться, Иван Матвеевич.
– Да уж надо побеспокоиться, – недовольно буркнул Суздалев. – Кобыла пластуна Билого, ты его по Шипке помнить должен.
– Да как же мне не помнить благодетеля нашего! Человека, вас спасшего. Да век молиться за него буду! Да за кобылой как за дитем смотреть буду. Сам яблоками кормить!
– Иди уже! – Суздалев махнул зажатым в руке вестником. Уж очень почитать хотелось да с мыслями своими остаться наедине. А слугу было не выпроводить. Да и затея маменьки с организацией бала и смотрин знатно вывела из себя. В любой другой раз непременно бы заинтересовался, но не сейчас. Из темного угла, в тенях свечей, озорно блеснул глазами образ Лизоньки и тут же исчез, стоило только сосредоточиться. Граф вздохнул, даже кузина знала, как к блондинкам и брюнеткам неравнодушен. А уж если рыжая попадется, то и стихи на итальянском написать можно. И кадрить, кадрить – пока голова не закружится.
Прохор еще попытался что-то прокряхтеть. Оборвал его помыслы суровым видом и коротким:
– Оставь меня. Читать буду!
Буквы прыгали, не желая складываться в текст. Одна статья привлекла особо внимание. Известно, что конструктор Барановский, из чьих пушек и состояла батарея графа Суздалева, поставил на вооружение в российскую армию шестиствольную картечницу Гартлинга. Но потом, не удовлетворившись результатом, сделал свою оригинальную картечницу, увеличив до трехсот выстрелов в минуту и дальность.
Иван откинул в кресле, снова глядя на игру пламени свечей. Стреляла такая картечница пулями от винтовки Бердана. Кажется, Лизонька слушала его взволнованные мысли и качала им в такт, одобряя и подбадривая.
– За скорострельностью, Лизонька, будущее любой армии, – горячо шептал Иван. – Ты представь, сколько можно выстрелить за минуту из винтовки и сколько из картечницы! То-то. Хорошо, что хоть ты меня понимаешь. Однако есть минус в этом оружии.
Граф задумался, вспоминая шестиствольную картечницу калибра 4.2 линий. Скорострельность такого оружие зависела от физических данных стрелка, с какой скоростью он вращал рукоятку. Иван отпил кофе и налил себе коньяка. Бумага вестника пахла свежей типографской краской. Стрелок, вращая рукоятку, поворачивал вокруг общей оси блок из шести стволов. Сверху из магазина подавался унитарный патрон, при повороте на один шаг он досылался в патронник, затем взводился ударный механизм, и на следующем шаге производился выстрел. С поворотом на еще один шаг происходило выбрасывание стреляной гильзы, а дальше затвор отводился в крайнее положение.
Разжаловав до старшего унтера офицера, могли учесть военный опыт, знания и назначить на должность командира взвода, сделав обер-фейерверкером, или дать в подчинение орудие. На Кавказе точно придется управляться с горной пушкой или картечницей. С батареей привычнее, но, может, и не придется никогда больше командовать.
Вот и не верь в судьбу: даже вестник открыл на нужной статье.
– Нет. Это выше моих сил. – Граф резко поднялся. В эту минуту он слабо представлял себя в мундире унтера. – Лучше потеряться во льдах, чем такой позор.
Даже в этом душу разрывали сомнения: то казалось, поступок заметят и непременно оценят и поскорее если не вернут в звании, то продвинут. То видел себя уже раздавленным льдами, замерзшим и нашедшим покой в вечных снегах.
– Довольно, – пробормотал Суздалев. Надо было прекращать себя мучить терзаниями. Иван решительно пересек кабинет и твердым шагом пошел к выходу из особняка. Прохор, привлеченный шумом, стоял у двери в лакейскую и в щель наблюдал за действиями неугомонного господина. Вот граф вместо котелка натянул на голову кепку с длинными ушами, подхватил со столика немыслимые шоферские очки и, взяв с полки коричневые краги-перчатки, стремительно вышел на улицу. Старик быстро переместился к окну. Так и есть! Граф уже стаскивал брезент с автомобиля. Маменька, старая графиня, застучала об пол клюкой, и Прохор боязливо поднял глаза к потолку. Что же он мог сделать? Как остановить? Старик покачал головой. Автомобиль он, как и барыня, не любил до жути. На экипаже куда как было спокойнее. Да хоть в седле! Да разве графу что-то скажешь поперек? Оставалось одно: перекрестить напоследок.
Быстрая езда помогла сосредоточиться, а порывы холодного ветра остудили. Зеваки свистели вслед, бросались под колеса, а женщины громко смеялись и слали воздушные поцелуи. Серый сумрак белой ночи никого не смущал. Кажется, праздная жизнь кутил была в самом разгаре.
Едва не врезавшись в коляску, сманеврировал в последний момент, притормозил у каменных плит набережной. Кучер, боязливо вжимая голову в плечи, наконец развернул экипаж и быстро удалился с места происшествия. Из коляски раздалось несколько хлопков открывающихся бутылок шампанского, и поднявшийся молодой франт, махая бокалом водителю-графу, пьяно продекламировал стихи, явно не извиняясь, а больше позируя перед своими дамами:
– Весна в душе наступает
раньше всегда, чем на улице,
Сердце чувствами тает,
мечта откровеньем любуется.
Тянется взгляд к прекрасному,
руки к любви и нежности.
Счастье с весной наступает,
украсив душу безбрежностью.
Стихоплета усадили на диваны, и веселая компания укатила по набережной.
Иван, покачав головой, снял с головы кепку, кинул в нее очки-блюдца и, снимая краги, открыл дверцу автомобиля. Сейчас хотелось только одного – покурить, посмотреть в неспокойные воды Невы.
Ветер задувал спички, и прикурить удалось не сразу. Граф с наслаждением затянулся, и сладкий аромат дорогих сигарет шлейфом потянулся над черной водой. Бросая окурок, Суздалев медленно повернулся и остолбенел: по той стороне дороги быстрым шагом шла баронесса Измайловская.
– Лиза! – крикнул Иван. Девушка не среагировала на окрик, продолжая быстро идти. Фантом был слишком реален: граф слышал каждый шорох юбок, а когда до носа донесся чуть уловимый шлейф знакомого запаха духов – он решился. Суздалев перебежал дорогу, девушка чуть замедлилась, преодолевая подъем на мосту, и тут же ее осторожно взяли под локоток.
– Лизонька, – прошептал Иван.
– Что вам угодно, сударь?! – испуганно спросила девушка, резко оборачиваясь. – Вы?! Вы меня преследуете?
– Вовсе нет, – сказал, смутившись, граф, выпуская локоток и потупив глаза. Перед ним стояла похожая на баронессу недавно спасенная из-под копыт лошади девушка.
– Так что же вам угодно, сударь? Я же кивнула вам напоследок, поблагодарив! Это не дает вам права меня преследовать далее!
– Кивнули? – Суздалев растерялся еще больше. Признаться, этого он не заметил, и теперь сразу душу разорвало – как мог такое пропустить! Микола со своим братом в тот миг общались между собой очень эмоционально и приковали к себе внимание.
– Сударь, извольте объясниться немедленно. Или будете делать это в околотке. Мне кажется, вы пьяны и ведете себя не достойно!
– Практически трезв, – с улыбкой ответил граф Суздалев. Однако больше его развеселила прозвучавшая из уст этого хрупкого создания угроза позвать городового и отправить графа в околоток. – Позвольте представиться и объясниться.
– Наконец-то, – девушка нетерпеливо повела плечиком и поправила под шапочкой выбившуюся прядь.
– Граф Суздалев Иван Матвеевич. Простите, сударыня, за навязчивость, представляю, как выглядит мой поступок со стороны. Просто вы очень похоже на мою невесту…
– Которая потерялась среди публики, – подсказала девушка, указывая на веселую толпу праздно шатающихся зевак.
– Которая погибла, – тихо отозвался Суздалев, с трудом сглатывая ком в горле.
У девушки расширились на миг глаза.
– Простите, – сказала она.
– И вы меня простите, – граф ожил и несмело посмотрел на разгневанную валькирию. Кажется, теперь ему ничего не угрожало. – Могу я узнать ваше имя и поинтересоваться, что вы делаете здесь одна в столь позднее время?
– Да, конечно! – Девушка резко вытянула руку, но не для поцелуя, а как мужчина для рукопожатия. Иван с интересом смотрел на эту узкую вытянутую ладонь, не решаясь пожать. – Варвара Синичкина! Я – акушерка. Роды не всегда наступают в установленный час, этим и объясняются мои ночные и вечерние прогулки. Надеюсь, вы не подумали ничего плохого?
– Нет. – Суздалев развел руками. Хотя его и насторожило гулянье барышни без кавалера в столь поздний час.
– Вот и славно. Рада была познакомиться. Всего хорошего, граф Суздалев. Я очень спешу. Мне надо еще выспаться.
– Поймать вам экипаж?
Девушка вспыхнула, но промолчала. Иван понял, что затронул щекотливую тему о деньгах.
– Тогда позвольте мне вас проводить?
– Вот еще! – вспыхнула девушка.
– Простите, – граф слегка поклонился, беря себя в руки. Что ж, хоть и хотелось пообщаться с девушкой, силуэтом похожей на баронессу Измайловскую, но этикет не позволил навязываться. – Честь имею.
Варвара Синичкина покосилась на проходящую мимо компанию веселых подвыпивших студентов и быстро приняла другое решение.
– Вы можете проводить меня до памятника.
Изумляться было некогда. Суздалев опять поклонился и зашагал рядом. Теперь добропорядочная акушерка не торопилась.
– До памятника и не дальше. И обещайте мне, сударь, не молоть любовной чепухи. Я от лирики и бывальщины устала! И в Париж меня тоже не зовите, я вам не модистка какая-нибудь.
– Хорошо. – Граф снова бесстрастно кивнул и решил помолчать. Ему было приятно находиться рядом с Варварой, пусть и отдаленно, но напоминающей Лизоньку.
Через три шага девушка не выдержала:
– Вы всю дорогу собираетесь молчать?!
– Но позвольте, – начал смущенно Суздалев. – Мне показалось, что вы мне запретили говорить.
– Вам показалось! Мне не интересна лирика! А в Париж я сама съезжу! Вот накоплю денег и обязательно поеду учиться! У меня на всякие глупости с мужчинами нет времени!
– Понимаю.
– Ничего вы не понимаете! – тут же отозвалась Варвара, фыркая. – Так ваша невеста умерла от чахотки?
– С чего вы взяли? – нахмурился Иван.
– Сейчас все умирают от чахотки! – Девушка беззаботно махнула рукой. Потом вдруг резко остановилась. Лицо ее вытянулось, и рот приоткрылся.
– Что такое? – забеспокоился граф.
– Боже! Я, кажется, поняла! Она умерла от аборта?! Это вы ее заставили сделать?!
– Да что вы такое несете, сударыня. Я был бы счастлив, если бы Лизонька родила мне детей.
– Это правда, граф? – Варвара испытующе смотрела на графа, сильно нахмурившись.
Суздалев перекрестился на возвышающиеся над крышами домов купола Исаакиевского собора. Он даже не мог сердиться на эту чудаковатую акушерку, живущую по своим принципам, правилам и уставу.
– Истинная.
– Верю, – нехотя призналась Варвара. В голосе ее слышалось сожаление – она точно хотела уличить графа во лжи. – Тогда от чего?
– Как вам сказать покороче. Она погибла из-за меня, во имя любви.
– Так значит, все-таки вы виноваты!!!
– Виноват, – тяжело вздохнув, признался Иван. – Но не так, как вы думаете. Она погибла не из-за неразделенной любви, а желая вытащить меня из… неприятной ситуации. Рискнула собой, своей жизнью и именем и погибла.
– Это, – ноздри Варвары от волнения затрепетали. Щеки покрылись румянцем. – Достойная смерть для женщины. Если рискнула собой ради вас и погибла, то, вероятно, вы очень достойный человек. – Девушка осторожно взяла Суздалева под локоток, и они медленно зашагали дальше. Иван промолчал. Чужая эмоциональная нестабильность его поразила. Казалась, девушка живет всплесками эмоций. И от крайностей ее зашкаливало.
– Чем вы занимаетесь, Иван Матвеевич? Служите?
– Конечно. Но сейчас я в отпуске.
– И отправитесь завтра в Париж? – спросила Варвара, поджав губы. Она уже была готова убрать руку. И сожалела, что доверилась графу.
– Нет, – усмехнулся Иван. – В Арктику.
– В Арктику? – изумилась акушерка. – Так вы военный географ?! Это же очень интересно! Вы – герой!
– Что вы, сударыня, нет, конечно. Это обычная экспедиция. Я знаю много настоящих героев. Вот, например, знаком мне казак. У него нет крестов. И на груди одна медаль, а подвигов он совершил на не одно поколение вперед. Или вот шведы, собираются на Северный полюс полететь на воздушном шаре. Вот это настоящие герои, потому что живут героической жизнью. У меня же все просто. Без всплесков.
– Военный географ, – восхищенно прошептала Варвара, цепко хватая Суздалева за предплечье. Глаза ее блестели от возбуждения. Граф кашлянул и вскинул бровь, решив не разочаровывать девушку. Кажется, она вообще не слышала, что он говорил до этого. Варвара смотрела на него с обожанием, и глаза ее теплели. Сама Синичкина размякала, из нее словно вытащили стальной стержень. «Что ж, военный географ так военный географ», – подумал граф и подкрутил лихой ус.
– Но разве можно находиться во льдах?! Это так опасно!
– Немного, – согласился Иван.
– А чем там дышать?! Боже мой, это сколько лишений вас ожидает. И невесты у вас нет… Погибла во имя любви. Как же я ей завидую! – горячо воскликнула Варвара.
– Чему же? – изумился Иван Матвеевич.
– Умереть ради военного географа!!!
– Я тогда еще не был военным географом, – поспешно сказал Суздалев. Только девушка его не слушала.
– Боже, – прошептала Варвара Синичкина и остановилась. Ноги ее слегка подкосились, и графу пришлось поддержать ее. Впрочем, акушерка быстро пришла в себя: обмороки – это было не ее; подошла к каменным перилам, облокотилась.
– У вас не найдется папиросы, Иван Матвеевич?
Граф растерянно протянул раскрытый золотой портсигар. Закурили.
– Я редко курю, – призналась Варвара, пуская кольца вниз с моста. Искоса она посмотрела на Суздалева. – Только когда очень волнуюсь.
– Есть повод?
– Досадно, – сказала она.
– Отчего же?
– Не думала, что им окажетесь вы.
Суздалев затянулся, скрывая смущение. Что она хотела сказать? Что подразумевала? Прямота акушерки обескураживала.
– Да ладно, – грустно сказала Варвара. – Чего теперь об этом говорить. Расскажите мне про воздушный шар. Куда вы на нем собрались лететь?
– Не в этот раз, сударыня. – Теперь граф уверовал, что его точно не слушали – девушка летала в своих грезах и вот, очнувшись, выпорхнула на мостовую. – Это шведы, Варвара, – мягко напомнил Иван. – Они ищут спонсора для своего проекта. Некий шведский инженер-естествоиспытатель Саломон Андре хочет построить шар и достичь Северного полюса. Его статьи весьма недурны.
– Как же я его понимаю! – горячо воскликнула Варвара. – На Земле не должно остаться белых пятен. Да здравствует прогресс! Общество должно быть только прогрессивным и двигаться вперед! А не стоять на месте. – Акушерка Синичкина поморщилась, видно в жизни ей было нелегко со своими взглядами. Суздалев на миг подивился такой агрессивности и напору со стороны хрупкой девушки. Нет, Лизонька была точно не такая. Ласковая, нежная, романтичная – глаза по-предательски затянулись слезной пеленой. – Вы собираетесь лететь вместе со шведом?!
– Пока Андре высмеивают и говорят, что такая экспедиция невозможна, она не продержится и трех дней. Думаю помочь ему и выступить в качестве финансиста в этой операции, тем самым купив себе место в дальнейшем на воздушном шаре.
– Это так великодушно! Вложить деньги в прогресс!!! Вы – человек будущего! – Варвара с обожанием смотрела на графа, и тот стушевался. На самом деле он думал только о себе, чем себя занять, и полетать в корзине над льдами ему казалось прекрасной идеей, чтобы убить тоску. – И вам не страшно?!
– Нисколько, сударыня. Андре заверяет в своих статьях, что это будет безопасный полет, который будет оснащен надежной системой управления, состоящей из гайдропов.
– А что это?! – живо спросила Варвара.
– Канаты, которые свисают с корзины воздушного шара и волочатся по земле, замедляя его движение.
– Вы так много знаете, уважаемый военный географ! – с восхищением в голосе сказала акушерка Синичкина. – Немедленно замолчите, или я влюблюсь в вас!
Барышня была искренна в своих порывах и нисколько не сомневалась в своих словах. Суздалев сбил пепел с сигареты. Посмотрел, как он растворяется в черной воде Невы, и покачал головой, прогоняя рой мыслей.
– Это плохая идея. – Что греха таить. Ему хотелось любви, закружиться, пускай в однодневных эмоциях, раствориться в них и забыться. Но Суздалев знал, чем все это закончится. Соблазн поймать иллюзию счастья исчезло.
– Почему? – тут же вспыхнула Варвара в негодовании. – Я прогрессивная девушка, и это только мне решать, в кого влюбляться.
– Потому что все женщины, которые в меня влюбляются, заканчивают трагично.
– Мне повезет! Я не такая, как все! – Девушка докурила папиросу и, решительно взяв графа под локоть, увлекла вперед. Суздалев легко поддался, подчиняясь чужому порыву.
– А вы… Вы… Поймите, Иван Матвеевич, я никогда не прошу ни о чем мужчин. Но сейчас особый случай! Вы, ваше сиятельство, могли бы купить место в корзине и для меня?!
Граф с удивлением посмотрел на столь юное темпераментное создание. Удивительные слова говорила Варвара. Барышни в ее возрасте думают о выгодной партии. Лирические стихи пишут о первых волнительных чувствах. Потом вспомнил про прогресс, про то, как девушка причисляет себя к этому движению, и важно кивнул:
– Конечно.
Варвара крепко вцепилась в предплечье.
– Вы готовы к испытаниям? Не надейтесь на легкую прогулку.
– Я сильная! Я со всем справлюсь! Вы не смотрите на меня, Иван Матвеевич, что я хрупкая! Я ради прогресса! Ради науки! Согласна на всё!
– Хорошо, Варвара, – согласился Иван, слегка улыбаясь. В уме прикидывая, сколько времени пройдет до постройки шара, а там у Варвары, может, энтузиазм пропадет или дети появятся.
Однако девушка истолковала эту улыбку по-своему.
– После памятника надо пройти еще два квартала, – вдруг осипшим хриплым голосом сказала она. Акушерка Синичкина заволновалась, тряхнула ридикюлем, крепко сжимая витые ручки, и от Суздалева не укрылась, как шея девушки стала медленно покрываться красными пятнами.
Лирические стихи всё же были.
Варвара снимала тесную меблированную комнату под крышей. Вид из окна был потрясающий. Иван сидел на жестком стуле, смотрел на золотые купала Исаакия и макушки деревьев, мирно качающиеся под ветром, и слушал стихи о любви. Девушка сидела на кровати, поджав под себя ноги, и самозабвенно вещала, не мешая думать.
– Послушайте, граф, как тонко, как прекрасно сказано о женщине, – восторженно произнесла она.
Томный ее, с поволокою взгляд
Соткан из чувственных нитей.
Струны души ее тонкой звенят —
Чистой любови обитель.
Нежной улыбки заманчивый свет
Дарит тепло и беспечность.
Этой улыбки невидимый след —
Шаг в потаенную вечность.
В вечности той сладострастья уют,
Искренность чувств и порывов.
Струны души ее тонкой поют
Счастью романс без надрывов.
Граф не был любителем подобной «женской» поэзии, но на душе у него стало как-то легче и светлее.
– А вот послушайте еще, – томным голосом произнесла барышня. В глазах ее светились огоньки нескрываемого волнения.
На фото женщина. Пригожа.
И до чего же хороша!
Лицом на ангела похожа.
Во взгляде добрая душа.
Прекрасных губ открытый контур
Улыбкой легкою согрет,
И цвета нежного яхо́нта
Те губы. Хоть пиши портрет.
И в позе рук ее на бедрах
И в повороте головы
Ищу я бесконечно долго
Знакомой барышни черты.
Она замолчала, и Суздалев взглянул на нее, выходя из грез. «Боже, как точно! Я же действительно ищу! Но… тщетно».
Синичкина молчала, сидела, окаменев, словно чего-то ожидала, и молчала, потупив взгляд.
Суздалев щелкнул наградными золотыми часами, захлопывая крышку.
– Пора мне, Варвара.
Девушка кивнула, не решаясь посмотреть на графа. Иван поднялся, слегка потягиваясь. Нога предательски хрустнула. Варвара очнулась. Посмотрела на Суздалева и, тяжело дыша, произнесла:
– Я ждать вас буду, Иван Матвеевич.
– Да полно вам, Варвара. Это же Арктика. Всякое может случиться. Не надо жертв.
– Какие жертвы?! Это судьба моя! Я вас всю жизнь ждать буду! Вы только вернитесь…
Суздалев сделал шаг к кровати. Осторожно взял девушку за руку. И поцеловал хрупкую ладошку, крепко прижимая ее к своим губам. Варвара внутренне напряглась – еще ни разу мужчина не прикасался к ней. На щеках проступил румянец, и сердце бешено забилось. Суздалев, не выпуская ладони барышни из рук, проникновенно посмотрел ей в глаза. Та, не выдержав взгляда графа, отвернулась. Граф слегка поморщился: «Не вариант. Чрезмерно эмоциональна и нервозна».
Потом он ушел и, пока спускался по лестнице, считая по привычке ступени, думал, что, кажется, обрек еще одно милое создание на мучения.
