Николай Зайцев
Часы
– Кто?!
– Да все!
– Вот ведь… – старик сокрушенно машет головой, тянется к моему компоту, допивает. Решается. – Это из-за часов. – Он смотрит куда-то сквозь меня и продолжает…
…Особенно страшно умирать стало в конце войны, когда до окончания совсем ничего осталось и все начали чувствовать Победу. В Германии занимаем позиции, а лейтенант, наш командир взвода – вечно неугомонный, так долго и внимательно смотрит на дальнею рощицу, а потом на нас, и выбирает именно меня. Чего, греха таить, прятался я за спины товарищей, никак не хотел под выбор командирский попасть. Не трусость то была, а сильное желание жить. Выбрал офицер из своего взвода самого молодого парня сбегать и проверить подозрительный участок. Решения у лейтенанта всегда жесткие и не оспоримые. Не хочу, но бегу. Куда деваться. Думаю, быстро управлюсь. Однако расстояние до деревьев больше, чем я рассчитывал. Не слышна становится русская речь. Лишь где-то вдали тюкает топор. Деревья большие. Ветвистые, где-то в них птицы поют. Тень скрадывает день. Прохладой повеяло, ручеек зашумел. Мошкара зазвенела, появляясь. Мирно, как дома. От этого только тревожней на душе становится. Решаю, что пробегусь по рощице быстро и, стремглав, вернусь. Вот и тропинка приметная, нахоженная. Любили по ней видно гулять. Место, и впрямь красивое. Сказочное и таинственное. Садись, да пиши сказку страшную или картину рисуй. Может, кто и рисовал. Узнаешь разве? Вбегаю в рощицу и замираю, каменея: вся забита немцами. Лежат в неглубоком овраге вповалку, на меня дикими зверьми люто смотрят, кто из-под каски, кто сквозь прицел пулемета. Всем страшно. Всем дико. Вот в маскхалатах двое срываются с места и ко мне тенями скользят. Низко так. Учено. Застыли секунды. Остановилось время. Сердце в груди замерло.
