Николай Максимович Сорокин
Россиянство

Принятие оккультизма

Необходимость

Оперировать категориями человеческой логики, как и в целом человеческого сознания в отношении к Божественному Провидению следует в том случае, когда Бог предстаёт в смысле Образа и Подобия для человека; в этом случае можно утверждать, что структура мысли Бога и Богосозерцания поддаётся человеческому осмыслению. В том случае, когда мы не принимаем человечность Бога, и утверждаем, что нами не постигаема Его Воля, мы нивелируем всякий Божественный текст, и когда же мы утверждаем, что по Его Воле есть Единственный текст, так как мы не оперируем иными каноническими формами, мы признаем, что Воля Его поддается исчислению, так как Единственное есть Число. Этим образом исчисляемая Воля есть выражение Воли в Числах, и всякая поддающаяся к осмыслению текстовая операция, выходящая из необходимости использовать числа, поддаётся Божественному Волеизъявлению; как следствие, мы представляем числа как инструмент Божественного Волеизъявления, которое поддаётся человеческому провидению. В случае же, если Божественное действенно является человекоориентированным по Образу и Подобию, то Числа предстают как надобъективная категория, в следствии с чем требуется признать, что числа и числительные есть отдельно от человека, и ими есть сам Бог в своём мышлении и выражении из Себя, и осознания Себя Самого по Себе.

В обоих случаях мы принимаем Числа или как инструмент выражения Воли Бога в Мире, или Числительное как Бога, то есть понимаем Числа как нечто, чем оперирует Божественное в собственной субституции, но что поддаётся человеческому осмыслению. То есть мы находим всю Необходимость признать Числа.

Троица

Бог Один, он же есть Три, он же Отец, Сын и Святой Дух, где Каждый пребывает в Каждом как единая Субстанция, исходящая из Себя же вовне. О постижимости Рождения и Исхождения из Одного как Три из Себя требуется говорить с тем признанием, что для утверждения Божественности мы используем Число, и, кроме того, мы используем Числовые отношения. Если так, следует признать, что догматизируя Бога в Числе, его можно представить в тотальной исчисляемой конечности, то есть изобразить посредством Трёх, но таких Трёх, которые сохранят своё единое равенство друг перед другом, и это будет равнобедренный треугольник.

Может ли такой треугольник выйти из себя, и можно ли построить фигуру из любого треугольника таким образом, чтобы можно было утверждать об исхождении Бога в Мир, то есть о Творящем из Себя, а не Уходящим в Себя; в случае такого представления мы встанем перед тем, как Догма будет противоречить Числу, так как треугольник не может быть чем-то, чем он не является сам по себе.

Теперь же следует представить Бога как двоичную Субстанцию, то есть как круг, что есть и квадрат. Затем, имея Бога как субстанцию Отца и Сына, что есть два, но оно же есть четыре, следует провести диагональ внутри квадрата, и построить, сохраняя пропорции имеющейся диагонали квадрат; выйдет, при сохранении всех исходных данных, что получаемый квадрат, выйдя из себя, стал не только новым в пространстве, но и большим предыдущего. Повторив эту же операцию вдруг окажется, что третий квадрат включает в свою область первый квадрат полностью, из чего будет следовать, что первый квадрат есть первопричина третьего, и так далее.

Имеющаяся творящая диагональ – это квадратный корень, это же и то, что позволяет субстанции круга выходить из себя, это же и Святой Дух, исходящий из Бога Отца и Сына как Субстанции, Единых из вневременья в рождение, а потому не находящихся в едином некотором пространстве, в следствии с чем о Них нельзя рассуждать как об отрезке. И хоть пространство, исходящее от Бога, множится и поддаётся мере, но Субстанция, покоящаяся в пределах такого пространства, не поддаётся рациональному осмыслению как мере, ибо имя такой мере число “пи”, чей центр берёт начало из вневременья как исходящего Первоначала.

Соответственно, Бог не изображаем в евклидовом пространстве как Три, так как он есть Два, что есть Субстанция, что есть четыре, и Третье, что есть корень, посредством чего Субстанция из Вневременья в Рождение Исходит в космос.

В этом суть, что Число претворяется в космосе не как в евклидовом пространстве, а потому, устремлённые друг от друга координаты чисел рано или поздно встретятся, прибыв к общей субституции. Исчислимый космос есть субстанция, инвоцирующаяся в мире, а мир, исходя из своего Первоначала, исходит в космос и претворяет его. Космос и Мир, существуя отдельно друг от друга, проистекают и претворяются друг в друге, и та граница между ними, оно же и следствие, и принцип, есть уроборос, изображаемый по своему обыкновению как сам себя пожирающий змей.

Магический круг

Евклидова геометрия позволяет выразить Троицу как круг, вписанный в квадрат, внутри которого проведена диагональ для построения иного квадрата, если мы будем синтезировать Число и Догму и выставлять их друг по отношению к другу как непротиворечивые условия.

Рассматривая круг отдельно от вышеуказанного описания, мы не будем понимать круг как Бога Отца и Сына, так как Бог есть Три. Зная об этом, мы обращаемся к кругу как к уроборосу, утверждающему переход из мира в космос и из космоса в мир в своей урегулированной субстантивности. Его можно понимать как принцип того, что внизу – то и вверху, так как гармония символов мира и выражения мира в космосе существуют сами в себе, и именно их мы включаем в уроборический принцип: если по отношению к Богу мы Верим, что он Исходит из Себя и претворяется в космосе его же и творя, то уроборос утверждает, что космос, т.е. материальный пространственный план и мир, т.е. план надматериальный, и в некотором роде вневременный (бесконечно-становимый, но уже утверждённый) образуют самодостаточную интеллектуальную субстанцию, то есть то, что именуется магическим кругом.

Магический круг, он уже уроборос, позволяет выразить что-то из мира в космос, или направить что-то из космоса в мир, для чего необходимо, чтобы сам уроборос, то есть символический и материальный план имел субстантивную гармонию, посредством которой можно будет претворять свою волю.

Первичная гармония

Так как уроборос есть сущность-символ и самоутверждающий принцип, происходящий из понимания Троицы, что есть в своём непосредственном выражении как реализация квадратного корня, всякая уроборическая гармония тесным образом связана с двумя принципами, а именно исчисляемым становлением Троицы и принципом субстантивности уробороса. Таким образом в пределах уробороса мы рассматриваем квадратный корень как некоторый отрезок в своём становлении, где некоторая базовая причина и финальное следствие есть одно и то же. Таким образом, если начертить квадрат, затем произвести квадрат из диагонали первого, мы получим гармонию, в которой первый квадрат содержится во втором квадрате на половину, а второй квадрат состоит из первого всего лишь на одну четвёртую.

Понимая первый квадрат как причину, а второй квадрат как следствие, можно прийти таким образом к причинно-следственной связи, где из первого исходит второе на половину, а второе включает в причине собственного становления первое лишь на четверть. Вторая половина первого квадрата, как и три четверти второго квадрата, которые между собой не находят соответствия в причинно-следственной связи напрямую, с утверждением принципа уробороса, то есть принципа о прямом соответствии того, что внизу – то и вверху, позволяет сказать, что и не входящие напрямую в область причинно-следственной связи остатки являются тем, что можно понять как принцип самоутверждающего следствия.

Вторичная гармония

Теперь, если этим же путём построить три квадрата, мы будем иметь, что первый квадрат входит в область второго квадрата для себя на половину и для второго квадрата на четверть, второй же квадрат будет для себя входить в область третьего квадрата для себя на половину и для третьего квадрата на четверть, а третий квадрат полностью в себя включит первый квадрат как собственную четверть. Утвердив, что первая причина есть через одно следствие самодостаточная причина для третьего следствия, а третье следствие есть первое следствие по принципу самоутверждающего следствия, то мы имеем не только принципы Троицы и самоутверждения, но и цельного уробороса, проявляемого в космосе.

То, что проявляется в космосе – это половина второго следствия, не вошедшая в область причинно-следственной связи для становления третьего квадрата в мире. Так символический мир входит в свою уроборическую субстантивность и проявляется в космосе той частью, которая не входит в его символическую область как его половина.

Гармония следствий

Так как Бог есть первоначало, устремлённое в собственном исхождении извне себя вовне, установить конечность этого исхождения не постигается возможным лишь по причине его исхождения из инаковых полюсов бытия. Уроборос же, имея для нас смелость присутствовать в начертании квадратного корня, не претендует на какое-то первоначало, принимая, что всякое исходное начертание первого квадрата – это лишь часть некоторого отрезка исхождения Бога, а его, то есть квадрата, финальная форма – это то, чего никогда не достичь, и выражается оно в начертании только при ограниченности той области знания, которая позволяет рассмотреть эту финальную форму как крайнее следствие, исходящее из множества причин и приводящая к такому же множеству следствий. Поэтому уроборос, признав собственным принципом Христа, выражает некоторую конечность Бога в пределах собственной самодостаточной границы как отрезка из Его исхождения.

Исходя из Троицы мы обретаем причинно-следственную связь, исходя из уробороса мы имеем принцип самоутверждающего следствия, отграничивая уроборосом исхождение Троицы мы получаем закон отношения начала к концу как проявления принципа уробороса в космосе из мира, или того, в каком отношении и в каком количестве исходит уроборос в космосе на определённом отрезке неисчислимого числа “пи”. Тот самый минимум, в котором уроборос может проявиться в мире – это три квадрата, где меньший и больший суть одно, а тот, что между ними – он есть сразу и в причинно-следственном, и в самоутверждении, и вне себя, то есть в космосе.

Отсюда известно отношение сакрального к профанному, так как профанное – это то, что проявляется в мире сакрального без принятия всего его эзотерического содержания, и отношение это, если исходить из минимума, а минимум в этом случае – это магический круг как уроборос в себе, то есть уроборос как символ без его непосредственного “магического” наполнения – это целый миф, целая самоутверждающая причина, половина материи как мифа, половина материи как профанации, четверть материи как самоутверждающей причины.

Выраженный уроборический закон утверждает, что космос по отношению к миру как самоутверждающей причины относится к миру лишь на четверть, мир же к космосу относится на все три четвёртые части. Всё, что включено в магический круг признает это правило, так как сам магический круг – уроборос, собственной явленной в мир самостью данное признающий, так как он круг и есть, чья голова – это мир, а хвост – космос.

Все последующие причинно-следственные связи при написании новых квадратов – гармония тех отношений, что происходят в пределах уробороса, и они напрямую зависят от того, сколь много требуется следствий, чтобы привести один какой-то конкретный круг в своё должное гармоничное отношение к себе.

¾

∝

¼

Бог, устремлённый Собственным первоначалом в великие глубины неисчислимых миллионов, столь широк в Своём определении безвременья, сколь дальше мы от Него отдаляемся во времени здесь, в космосе, в ограниченной историей уроборической четверти, чей конец нам предопределён всеобщим воскрешением. Именно потому мы и понимаем текущее здесь и сейчас уже в синтезе мира и космоса, так как сами же и заключены в магический круг текущего устройства вселенной.

Поэтому, уже находясь в круге, всякий отдельный уроборический круг позволяет нам приблизиться и отождествиться с реалиями вечного, неутверждаемого уроборосом нисхождения из космоса в мир и из мира в него, то есть как миром, так и теми духами, что обитают в нём за пределами окружающей нас материи, космоса.

Момент перехода некоторой сущности, духа из мира в космос, сопровождается эмпирическим освидетельствованием, чаще всего посредством запахов; только лишь Святому Духу не нужен магический круг, так как он Сам исходит, и свидетельство тому есть запах ладана.

Что же может касаться той организации пространства, которая проистекает в космосе, а стало быть, и то, что напрямую связано с астрологическими соответствиями, если мы не будем рассматривать напрямую институт памяти и мнемоническое искусство, то, всенепременно, мы обратимся к музыке. Именно музыка – единственное доступное для реализации условие, которое может открыть врата инвокаций, и кое не требует ожиданий какого-то определённого момента в естественном положении вещей, так как именно это положение поддается человеческому окультуриванию.

Но разве не является ли сигилом некоторая музыка, если она соблюдает гармонию реализации себя в пространстве из мира в космос, и стоит ли здесь принять, что отношение к воспринимаемому в оккультной практике обязательно должно быть связано с визуальным восприятием фигур и символов, если, по существу, вся работа происходит в космосе лишь на четверть, а по факту претерпевает своё становление в отграниченной трети четверти мира?

Практик общается напрямую с головой со стороны хвоста, а уроборос, пожирая себя, собственными же силами ширится и множится, а не нивелирует себя до ничто. Именно такая связь обращения с миром в космос и определяет реализацию последующего исхождения оканчиваемой уроборической истории в такой мир, на который мы и влияем, находясь в вере в Троицу.

Из неостановимой вечности мы черпаем в конечность нашей сегодняшней жизни то космическое, требуемое нам, которое проистекает от обращения к миру из уробороса, напрямую являющегося искомым порталом вне пределов истории.

Энтеогенный эзотеризм

Масса и низшие комедии

Снисхождение интеллектуального откровения вызывает чувство смеха.

Смех – самое светлое непосредственное чувство, с которым сопровождается освидетельствование веры: человек осознает свое знание как истинное и потому верит, то есть знает истинно, но разница лишь в том, что смех возникает при радикальном градусе, когда множество устремлённой к ответу пост-информации, сопровождаемой некоторой примитивной установкой, в один момент разрешается такой же примитивной установкой, которая в структуре своего метатекста, то есть в той пост-информации, разрешает множество тех установок, которые мы и обрели в качестве “сетапа”. Если же каждую нить отдельной структуры пост-информации разрешать согласно должным для этого необходимостям, то есть подходить к вопросу со всей серьезностью и копать вглубь проблемы, то рано или поздно, чтобы ответить на всю имеющуюся и изученную информацию сразу, нам потребуется использовать некоторую общую объединяющую категорию; так мы можем обрести религиозный опыт, так как объединить необъединимое на первый взгляд может только сам Бог, или миф религиозного. Собственно, когда мы находим альтернативу Богу – мы смеёмся.

В том смысл каждой некоторой комедии, так как мы помещаем в одно определённое рабочее интеллектуальное пространство ряд объектов, требующих своего рационального разрешения в пределах этого же пространства и не выходя из него, то есть пользуясь его же логикой, и при этом таким ответом должно быть то, что идёт в обход общепринятой религиозной культурной категории, дабы утвердить ей альтернативу. Если утверждение альтернативы в том или ином общественном модусе проистекает как самоцель, то мы будем говорить о сатире, но это та сущность, о которой рассказать сейчас не было намерения.

Речь не об этом; о причине позволяющей говорить в том ключе, что юмор есть религиозное, или по крайней мере утверждать об их общем корне, можно судить как об уроборосе: интеллектуальное пространство обладает в себе мифом как отграниченная от “реальности” территория и выступает по отношению к самой реальности как её доступная альтернатива. Мир смеха – это не только само интеллектуальное пространство игры, но ещё и сама её часть, рассматриваемая в идеальном образе, то есть в области некоторого цикла. Цикл, что понятно, наделяет реальность мифом и учреждает её в мир смеха.

Сама формула смеха, если смотреть на неё экзотерически, позволяет утверждать, что если бы нам было позволено вести наблюдение за ходом игры, но такой игры, которая выражается в моменте, то речь обязательно зайдёт об азартных играх. И смех, и азарт вызван единым чувством моментного переживания мифа, так как он разрешается в один момент. Можно представить сколь многое разрешается в интеллекте того субъекта, кто смеётся громче всех.

Азарт, в отличии от смеха, не даёт самодостаточной альтернативы божественному, он является чувством самодостаточного альтернативного отношения к божественному, то есть применяет на себе роль религиозного откровения, выраженного не верой, а мистикой, ведь если вера – это истинное знание, то мистика – это знание о непознаваемости. Мистик может учредить ритуал обретения религиозного опыта, но оперировать его мифом не будет возможно в полном ключе, так как такой миф своей структурой затрагивает полюсы неизвестных для знания глубин и если отрицать, что дух в своем становлении эти глубины рано или поздно обретёт, то мистика свидетельствует некоторый порог познания человеком не то что областей скрытого знания, но и просто мифа.

Следует вернуться ко вторичной гармонии магического круга: “теперь, если этим же путём построить три квадрата, мы будем иметь, что первый квадрат входит в область второго квадрата для себя на половину и для второго квадрата на четверть, второй же квадрат будет для себя входить в область третьего квадрата для себя на половину и для третьего квадрата на четверть, а третий квадрат полностью в себя включит первый квадрат как собственную четверть”. Второй квадрат, входя в область третьего на половину и включая в себе первый квадрат, обладает той небольшой областью, которая не включена в отношения субстанции, в следствии с чем мы говорим о проявлении извне.

Теперь следует вспомнить, соблюдая структуру причинно-следственной связи в разговоре о становлении квадрата из его диагонали, что понимая уроборический принцип, само проявление мифа той его частью, которая не входит в его субстанцию, её мы ещё находим в понимании позиции второго квадрата, для чётко установленной причинно-следственной связи в-себе-мифа выражается мистически, так как не входя в субстанцию напрямую она всё равно является её частью. Эта область мистицизма есть в каждом мифе, она представляет собой хвост уробороса, она проявляется в моменте и момент этот есть интеллектуальное откровение, что можно понять и как акт творения, исхождение Святого Духа.

Не стоит к смеху и азарту здесь относиться нарицательно, о них целиком говорится как о двух ощущаемых интеллектуальных переживаниях и выражаются они в чувственном откровении мистики и веры в гармонии одной четверти к оставшейся трети четверти; мир смеха в отношении к мистическому пребывает в радости и радость есть то, что мы и понимаем как чисто религиозное переживание, так как её сущий анекдотизм претворяется в наблюдаемой области мистического характера и границы разрешения сущего непознования и веры разрешаясь друг в друге находят себя в моменте как радость. Радость – это не столь акт синтеза смеха и азарта сколь полноценное деяние, отбросившее лишнее и сгустившее необходимое.

В природе низших комедий стоит эзотеризм. Понятно, что каждое какое-то конкретное общество определяет то или другое как комедию, а потому мы можем исследовать любую общественную проблематику согласно тому, над чем общество смеётся; а смех их – искомый поиск альтернативы радости, за который они ещё готовы и платить, а платёж – это акт социального действия выражаемого в некотором чувстве социального доверия, в пределах которого искомый способ удовлетворить потребности находит выход.

Поиск альтернатив исходит из того, что времени свойственно бросать радости вызов, а потому юмор исходит из разных полюсов глобального; соответственно, первичный модус такого юмора предстанет в форме низшей комедии, так как именно внутрисубъектное есть то, что стоит за массовой потребностью, ибо масса не субъектна. Масса ищет в себе себя, её глобальность глобальна извне и потому её непознанные глубины – это её же очеловеченное “я”, простое до примитивности. Массовость – это отсутствие радости в себе, примитивный юмор же является её свойственным атрибутом, так как именно к этому и устремлена её природа, ищущая своей человечности. Без человечности она не только не человечна, но и не религиозна; такая масса переходит в культ, секту или становится зависимой от азартных игр.

Эзотеризм низших комедий кроется не только в структуре субъектных переживаний, но и в самом непосредственном мистицизме переживаемого; представьте, что существует ряд установленных обществом правил для субъекта, которым субъект не отдает отчёт как общественным, а потому структура того или иного юмора, затрагивающего проблему чисто-общественную, может переживаться субъектом как только личностная проблема, что будет тем более иметь смысл там, где присутствует некоторая естественная повседневность, например повседневность биологическая. Во-первых, конечно, о такой биологической реальности мы говорим как о реальности удовлетворения естественных потребностей; в них массовый человек может проявить свою индивидуальность и это есть, по сути, портал в мир смеха и чувство радости. Во-вторых, практически все ирреальности такого поведения удовлетворения потребностей находят в себе не только наличия культур, но и в пределах таких культур учения мистико-религиозного содержания. Можно сказать, что базовые потребности есть условия, реализующие естественную мифологию, под которой преображается сама реальность.