Николай Максимович Сорокин
Громосвет
Сошествие в Себя
– Вам помочь чем-нибудь?
– Нет, спасибо.
Бедный консультант, если бы он только знал, если бы знал он что мне нужно, он и не посмел задать такой вопрос. Мне нужны были ответы, немыслимые, непонятные мне самому, я даже не знал как правильно задать вопрос и чего именно я хочу, но я чувствовал, а потому и верил, что я в правильном месте.
Я пришел сюда из последней надежды, и интернет, извечно-доступный интернет, не мог дать мне характерного, именно чувственного знания, я не верил ни единому исследовательскому слову, ни единому совету анонима, ни единому оккультисту-теоретику.
Этот чудаковатый, даже по американски выстроенный магазин стоял скрытой тенью в одном из первоэтажных пролётов районной новостройки. О нём ни раньше, ни после упомянутых событий не слышал никто, он продержался всего год, и теперь, в крайние дни его работы, в нём оказался я.
– А когда вы закроетесь? – спросил я у отвернувшегося консультанта.
– На следующей неделе. Мы вроде бы даже переезжаем, но только к следующему году возобновим работу.
– Невыгодно?
– Да как сказать… Мы узкопрофильные, а к нам всё тянутся за “Манчкином” и “Монополиями”.
– Не собираетесь торговать из принципа?
– Да, политика у нас такая – не продавать попсу.
Я смотрел ему в глаза, а он, отворачивая их в сторону книжных стеллажей, ушёл разносить остатки настольных игр, что лежали у него в руках.
– Как к вам можно обратиться? – вопросил я у согнутой спины консультанта.
– Федр.
– Федр. – обозначительно сказал я. – Вы действительно можете мне помочь, но не то чтобы по теме.
– Да, хорошо, тут без разницы.
– Федр, мне нужен ответ. Вот вы играли в “Героев”?
– Ну да, единички, выход один-семь-один.
Это радовало.
– В детстве моя мама играла в них когда я ложился спать. – продолжал я. – Получалось что-то вроде сказки, учитывая, тем более, ту проделанную работу над дизайном и музыкой.
Консультант на этом моменте одобрительно кивнул. Я продолжил:
– Не хотелось ли вам, стоило вам повзрослеть, сделать нечто похожее?
– Вы имеете в виду собственную игру?
– Нет, не совсем. Игра из “Героев” такая себе.
– За такое в рожи бьют. – Федр уже забыл про свои обязанности, выдав в себе глухого фаната.
– Да не, ну не об этом сейчас речь. Я вообще мало уважаю игры.
– Тогда о чём мы разговариваем?
– Я вот что хочу узнать: мы же понимаем, что по факту мы рассуждаем о таком мире, который некоторые называют “выдуманным”?
– Ну обыкновенно те, кто так этот мир понимают, очевидно, сюда не заходят.
– Вот, а если этот мир “выдуман”, а также “выдуман” и какой-то другой мир, то почему мы не можем на почве этого качественного подобия их соединить?
Услышав этот вопрос Федр поднялся, не убрав на отведённую для этого полку последнюю настольную игру в его худых руках.
– Ну не стоит говорить именно о “выдуманном”. Выдумать можно вообще всё что угодно, от секс-инструкторства и марафона желаний до целой альтернативной истории. А вот почему мы выбираем тот, а не иной выдуманный мир, то уже зависит от нашего спроса с того, что мы хотим услышать.
– Уважаемый Федр. – Я произвёл ещё более значительную опору в голосе на имя консультанта. – Я не спрашиваю у вас как у продавца. Интерес мой именно в том, что даже на почве спроса, за которым может стоять множество первопричин, мы имеем дело с некоторой традицией. Она ответственна и за литературу, и за музыку, и за живопись, и за игры, и она, конечно, отвечает потребностям, но она же может существовать и без выбора форм удовлетворения. В смысле, что если мы уберём разграничение из нескольких “удовлетворяющих” вселенных, то те в причине собственной конфликтности уберут коммерческую цельность и вступят на путь противоборства друг с другом.
– Если всё так и есть, то этот бизнес прогорел бы в разы быстрее. Если сейчас идёт речь о том, что вы хотите объединить весь этот магазин в единую вселенную, или по крайней мере найти к ней ключ, то тогда вы создадите просто другую игру на продажу.
– Мне не столько про это хотелось утвердить, ведь при соединении несоединимого получится просто бессмыслица, что пожрёт своей хаотичной пастью и автора, и всю традицию в целом. Я скорее про то, верите ли вы в тот мир, что своей силой стоит в основе всего ценного для нас с вами как первопричину, а не как автономные объекты, удовлетворяющие праздные интересы в критические дни?
– Я не знаю, в этом смысле я вообще агностик. Но если рассуждать о фэнтези как о том, что удовлетворяет потребности по своей природе, то, наверное, война будет самым фэнтезийным, что только может нам предложить наш мир. Если так, то именно война есть дорогая для вас традиция. Тогда я вам отвечу “нет”, а именно – мне бы не хотелось в подросшем возрасте основывать, или хотя бы участвовать в войне.
– “Ну и душнила.” – подумал я, выходя из магазина.
Значит война… Когда покидаешь городскую черту даже на сутки, особенно с выпивкой, ложась спать к четырём утра чтобы проснуться к девяти, открываешь глаза и чувствуешь, что ты дикарь. Хочешь – воруй, хочешь – дерись, а после беги в лес и живи еще сутки, а после кочуй, ищи места, продолжай приключения. По своему обыкновению это желание искореняется на второй день в палаточном лагере, или сразу же, стоит выйти из леса в цивилизацию. Но вот чувство, это чувство дикости, чувство, что теперь ты можешь ходить в чём угодно и сколь много выражать своё мнение на людях, и знание, что с потерей этого чувства, с повторным обретением мягкости в сердце, достаточно снова уйти в лес на ночёвку, пережить дождь, грязь, или духоту и комаров, или снег и экстремальный минус, и вернуться в мир человеком. Но вот если весна, если тонны воды, нескончаемый потоп, просто болото на продолжительные два, а то и три месяца – это далеко не дикость, – это война. И в эту войну ты начинаешь жить на дереве, и в эту войну ты мастеришь лодку, и в эту войну не сунется ни один рядовой служитель закона; в этой войне ты сам другой…А другие смыслы, – продолжал я про себя. – разве это не есть то самое, что формирует фэнтезийный канон? Ведь если думать, что существует народ, который по лесу передвигается на лодках, то не значит ли это, что я рассматриваю не отдельную человеческую культуру, а целый иной мир, в котором может существовать человек? Просто он не существует здесь, со мной, так как для этого нет нужных предпосылок, чего-то такого, что превратит эту войну в естественную модель существования.
– Ты долго думаешь. – раздалось справа от меня. Я повернулся. Со мной, не прекращая шаг, четко нога в ногу шел вдоль улицы Репей. – Я уже с минуту как иду рядом.
– Прости, братец.
– Ты всё о своём? О городах и драконах?
– Мне тут умные люди сказали, что война формирует иномирие.
– Ну это не удивительно, классики постоянно в этой войне варились.
– Да не, дело не в истории, травмах и влиянии. Когда одни пережили войну и свою травму выразили в книгах, а другие, что пережили не только войну, но и в принципе конфликты, даже самые мелочные, эти книги читают – это мне как раз понятно в причинах спроса. Концепция ухода от мира – тема изъезженная, мне одних ролевиков с реконструкторами хватает, насквозь их вижу. Тут оказывается дело в ином: эстетическая выдуманность образов на деле только иллюзия, скрытая в проблеме потребления.
– В каком смысле?
– В смысле, что война – это действительно мир, а в нём процветают все народы, образы и эти самые “смыслы”.
– Радикально звучит.
– Это ещё полбеды. Ты как музыкант мне ответь, ты нахера используешь в обложках релизов фэнтези тематику?
– Ну я как бы играю о чём хочу, и это полноценно подходит под эстетизм.
– Тебе не кажется, что музыка вообще не должна обладать сопровождающими её изображениями?
– Я понимаю к чему ты клонишь: музыку ты чувствуешь как объёмное пространство, а обложки всё-таки рисованные, их не прочувствовать. Что максимум – это понимать обложку как симулякр.
– Тут ты верно мыслишь. Если обложка как символ – это “о чём”, а обложка как симулякр – это претендент на “реальность”, но нечто должно стоять и за пределами обложек!
– Собственно – это то самое пространство, о котором я и играю?
– Причём им же, ты же всё таки чему-то подражаешь, иначе как ты можешь давать трекам названия.
– Ну.
– А то и ну, что в пределах одного каноничного жанра что бы ты ни назвал, а всё равно это самое не будет противоречить другим таким же как и ты.
Многозначительно-поднятый палец вверх спровоцировал Репея развить наш разговор в русло надвигающегося первого Января, и так, перетекая в повседневность, мы дошли до его квартиры.
Я втиснулся в разговор бесцеремонно:
– Господа, вот вы верите в деда Мороза?
– Оооой, многоуважаемый, не верится что-то.
– Дааа, вам вот, сударь, с чего интересоваться такими вопросами?
Все парни меня знали, – это обыкновенное дело – прервать скучнейший разговор, стриггерившись на такое слово, о котором никто и не думает, что оно провокационно. Но в такой теме как “дед Мороз” словом-триггером может являться всё что угодно. Однако на этот раз предмет разговора был мне известен заранее.
– Вот ёлку у нас установили в России на немецкий манер, – начал я. – однако в деревнях ёлку сажали на местах упокоенных, то есть где трупы, могилы, все дела. Вот, и получалось впоследствии такое альтернативное кладбище для бедных, чистый еловый лес. Ёлка в этом смысле символизировала вечную жизнь, ну, в христианском ключе. Да, и мне налейте. – На минуту мой разговор прервался, но опустив пустой стакан обратно на стол я неминуемо продолжил. – Вот, ель – фигура надгробная, деда Мороза мы призываем как? Становимся в хоровод, поем церемониальные песни, все дела. Мне же не нужно рассказывать за символизм хоровода? Нет? – я не акцентировал на своей фигуре полноценного внимания. Двухкомнатная квартира была забита, вроде как, пятнадцатью лицами мне знакомых, преимущественно – друзей, которым я всегда, будь на то реальная необходимость, мог бы рассказать всё, что рассказываю и сейчас, однако текущие обстоятельства мою полемику оформили в русло увеселительного застольного разговора, а потому внимание к нему хоть и было, но было оно рассеянным. Следственно, даже если никто и не знал о символизме хоровода, никому и не требовалось его объяснять, чай не лекция. – Ну вот, значит солярная сила от лица коллектива активна у некоторого надгробия, чтобы пришел дед Мороз. Вы слушали Бурзум?
– Только не говори что ты сейчас собираешься нам его поставить.
– Да не. Автор его, Луи, выпускал статьи разного толка и степени научности, и как-то он описывал, что человек, который разрывает могилу своего предка в четвертом-пятом колене, тем самым претендуя на имущество с ним закопанным, забирая, например, меч, получал меч выкованный “дворфом”. Понятно, что идёт речь о Скандинавии, но сам факт того, что ты не воруешь из могилы собственной родни, что аморально, а получаешь некоторое дворфийское сокровище, уже нет-нет да обращает своё внимание на интересную семейную установку. Тут, брат, мы вспоминаем Проппа с его идеей об общем праиндоевропейском мифе, который отражён во всех народных сказках, по крайней мере Европы, и получаем, что дед Мороз – это общий первопредок, дворф, хранитель рода, на чьё, а то есть свое, то есть семейное наследие мы претендуем по нужде. Потому, хоть подарки и дарит семья, его дарит общий первопредок, то есть дед Мороз.
– Навряд ли сталинский новодел был создан именно таким.
– Нет, понятно, что здесь дед Мороз имеет гораздо большее с национал-социализмом, чем со сталинским большевизмом, даже по факту строится на гитлеризме и неоязычестве, то есть фёлькише, а не пустом хотении отмечать не-христианскую новогоднюю, а не рождественскую ёлку. Только вот это самое “пустое”, сопровождается не только неистовым саммонингом. Вот что такое “тост”?
Раздался хохот.
– Это он сейчас так выпить предложил.
– Да наливай, только это второй слой, я всё-таки серьёзно. Тост, как ни крути, застольный ритуал, причём магический. Тут хочешь- не хочешь, а признать это придётся хотя бы потому, что морфология у магии такая: заклинание, что читать следует как “пожелание”, ритуал, что можно усмотреть во вставании с мест, чоканье, чоканьи?, рядах табу, например, что пустую бутылку на стол не ставят, или вот поднял рюмку – не смей возвращать пока не выпил, ну и миф. С мифом тут сложнее: можно говорить о поводе, то есть празднике, который даёт силу твоим заклинаниям, ведь не будешь же ты желать счастья-здоровья и любви в, например, день независимости. Кстати, выпьем.
– Давайте, мужички, за деда Мороза.
Моё молчание продлилось в разы дольше, наверное, минуты на три, так как парни после накатившего пошли покурить на балкон, а я, за неимением такой зависимости, пользуясь случаем пошёл в туалет.
– Ну так и вот. – Снова раздался смех. – Магия, особенно если она новогодняя, с фигурой деда Мороза не будет работать, если мы в него не верим, то есть тут загадывай желания – не загадывай, а если дед Мороз – краснопузая пустышка для детей, то в новый год следует собираться по случаю какому-нибудь другому, например, если мы будем расценивать сам год как авторитет, то есть если будем отмечать новый год в пределах года какого-то, например, года кролика, то тут уже вопрос сугубо о том, как этот звёздный кролик может быть авторитетом для магии.
– А если мы в магию не верим?
– Репей, рад что присоединился. Тут ты должен понять, что хочешь ты верить в магию или нет, а формула её есть формула даже если ты её не осознаешь. Магия, в чисто-антропологическом смысле, это то, что находится даже не в культурном коде, а в самой жизни. Я же уже рассказывал про магическое мышление у животных, про кошку свою, что мышку игрушечную несёт под дверь когда я ухожу из дома, и которую никогда при мне не носила под дверь если я никуда не уходил. Между нами разница только в самом наличии культуры, но и тут у неё всё как у людей: хозяин ушел – это миф, приносит игрушечную мышку – это ритуал, причина, по которой она её принесла – заклинание, а чего именно она хочет, в смысле, чтобы я поскорее пришел или более не возвращался – мне неизвестно, как и то, каким именно способом она это заклинание произносит, если вообще произносит, хотя бы в своих мыслях. В этом смысле магия везде там, где хотя бы есть домашняя кошка, то есть в смысле, что в любом сеттинге, будь он стимпанк, киберпанк, дизельпанк или обыкновенное фэнтези.
– Тогда что есть “мана”?
– “Мана” – это всё равно что дед Мороз, просто “мана” старается взять в себе всю дед-морозовость мира и сделать её основной силой, первопричиной мира так сказать. Мана – это такая связь между автором, его миром и способом его выразить, а по факту- условность существования мира. Авторы, что дорожат авторитетом их произведения, вместо “маны” развивают собственную мифологическую диалектику. Тот же, прости Господи, Толкин, с его Сильмариллионом.
– Ты мне потом это, поутру повтори, я сейчас один хрен ничего не запомню.
– И не нужно, братец, ты всё равно технарь. Давай лучше накатим.
– Давай. Только тебе это тогда зачем?
– Кроме деда Мороза? – я снова наполнил прозрачный стакан.
– Да, кроме фашистского деда Мороза.
– Ищу отличие между выдуманным и реальным.
– Удачи, чё. Будем.
– Вот ты знал, что можно быть православным сатанистом?
– Дядь, ну гонишь!
Мы шли вместе с Кедром до ближайшего магазина молча первые минут десять, и только подходя ко входу мною решительно было предпринято завязать тему для разговора. Признаюсь, я не уважаю разговаривать, во-первых, при посторонних, а во-вторых, если разговор прерывается бакалейной суетой выбора. Поэтому было известно, что тему я не продолжу до тех пор, пока мы не выйдем из магазина. Впрочем я ошибся, так как мой рот стал открыт буквально через минуту, когда я убедился, что обстоятельства позволяют продолжить, за неимением посетителей, разговор.
– Давай сузим поиск. Христианский Бог есть в каждой церкви?
– Ну как объект почитания, думаю, в каждой.
– А в каждой христианской церкви есть ритуалы?
– Таинства? Да вроде есть в каждой, но они отличаются формами и количеством.
– Значит Бог есть в церкви вне зависимости от количества ритуалов и форм их проведения?
– Ну положим.
– Значит, если понимать, что вера в любом случае проистекает в Троицу, то Троица есть даже там, где её нет. Например у лютеран нет таинства венчания, а у православных есть, а значит Троица есть в венчании даже учитывая, что у лютеран венчания нет.
– Так, и что из этого?
– Получается, что Троица проистекает в ритуалах, а не в повседневном. Бери шесть полторашек. Да, шесть. Водки мало, бери ещё. Ещё дошиков взять нужно, Репей просил. Вот, получается, что в первом случае Троица приходит как бы в сконструированном ритуале, в то время как её нет там, где и нет ритуала венчания. Я понимаю, что Троица как бы есть везде, только в ритуалах она ещё и проистекает конкретно в Богоугодном действии, то есть ритуале. Бери с курицей и креветками. А дальше лучше: католики опустили крайние строчки молитвы “Отче наш” в своём оригинальном переводе на латынь, а молитву эту сам Христос по Писанию произносил. Католики проиграли лютеранам, признав, что те могут не ставить Папу Римского сам знаешь во что, а лютеране отрицают таинства и почитают Библию как авторитет, которая при этом эти самые таинства и утверждает. В общем получается, что там даже внутри, чисто логически западный образец церкви не вывозит. А я даже не теолог.
– У тебя денег как всегда?
– Да, сам знаешь. Я тебе помогу донести.
– Да уж будет. И чё там?
– Ну так и вот, Мистерии Грааля строятся на том, как католики на гностиков из Прованса походами крестовыми ходили, но то всё не имеет никакого значения, если Лютер добился своего. Вот, а в православной традиции никому вообще не нужно постигать разумом, например, в какой момент литургии Святой Дух нисходит на Святые Дары для евхаристии, чисто мистицизм. А Святой Дух – это прежде всего Истина, абсолютное знание, смекаешь. Сиги ещё парни просили, помнишь. И ладно, что церковь имеет достаточное количество ритуалов непостижимых. Сама молитва “Отче Наш” – калька с египетской “молитвы слепца”, как-то она так называется.
