Николай Лейкин
Наши за границей. Где апельсины зреют
X
Выпив рюмок по пяти русской водки и по бутылке вина, мужчины раскраснелись, развеселились и, шумно разговаривая, начали уходить из ресторана.
– Почем за водку взяли? – спрашивала Глафира Семеновна.
– По французскому четвертаку за рюмку, – отвечал Конурин. – Вот оно, как нашу родную, российскую водочку здесь ценят.
– Стоит пить! Ведь это ежели на наши русские деньги, то по сорок копеек. А между тем здесь хороший коньяк по двадцати пяти сантимов за рюмку продается.
– Коньяк или простая русская водка, барынька! Перед едой ежели, то лучше нашей очищенной никакого хмельного товара не сыщешь.
– Да ведь вы рубля на два каждый, стало быть, водки-то выпили! Вот тоже охота!
– Эх, где наше не пропадало! – махнул рукой Конурин. – Зато нашу матушку-Русь вспомянули. Да и что тут считать! Считать нехорошо. Через это, говорят, люди сохнут.
Проходя по залу, они заметили расставленные столы и группировавшуюся около них публику.
– Это что такое смотрят? Уж опять какого-нибудь зверя не показывают ли? – спросил Николай Иванович Капитона Васильевича.
– А вот тут для вас может быть интересно, ежели хотите попытать счастья. Тут игра в лошадки и в железную дорогу.
– Как игра в лошадки? – воскликнул Конурин.
– Очень просто. По-здешнему это называется «рень», скачки, ну а наши русские зовут игрой в лошадки. Да вот посмотрите. Два франка поставишь – четырнадцать можешь взять.
– Рулетка? – спросили все вдруг – Конурин и супруги Ивановы.
– Нет, не рулетка, настоящая рулетка в Монте-Карло, а здесь на манер этого. Тоже для того устроено, чтобы с публики деньги выгребать. На лошадках приезжие обыкновенно приучаются к настоящей рулетке, ну а потом на ней же и кончают, когда в рулетку профершпилятся. В рулетке меньше пяти франков ставки нет, а здесь в игре в лошадки два франка ставка, а в железную дорогу так даже и последний франк принимают. Клади и будь счастлив, кроме осетра и стерляди, – рассказывал Капитон Васильевич, подводя к столу.
На круглом зеленом столе, огороженном перилами, вертелись восемь металлических лошадок с такими же жокеями, прикрепленные к стержню посредине, и приводились в движение особым механизмом. Механизм каждый раз заводил находившийся при столе крупье с закрученными усами. Другой крупье, гладкобритый и с красным носом, обходил с чашечкой стоящую вокруг публику, и продавал билеты с номерами лошадей, и взимал по два франка с каждого взявшего билет.
– Вот так штука! – произнес Конурин. – Как же тут играют-то?
– А вот берите сейчас билет за два франка, тогда узнаете, – отвечал Капитон Васильевич.
– Что же, можно попробовать. Будто бы на два франка две рюмки очищенной проглотил. Эй, мусью! Сюда билет. Вот два четвертака!
Крупье с красным носом принял от Конурина в чашечку два франка и дал ему билет.
– Четвертый номер, – сказал Конурин, развертывая билет. – Это что же, земляк, обозначает?
– А вот сейчас завертят машину, побегут лошадки, и ежели лошадка под номером четвертым остановится, опередивши всех остальных, то вы четырнадцать франков выиграете, – отвечал Капитон Васильевич.
Механизм заведен. Лошадки побежали, обгоняя одна другую. Конурин и супруги Ивановы внимательно следили за бегом. Вот лошадки остановились.
– Sept![39] – воскликнул усатый крупье.
– Это что же обозначает? – задал вопрос Конурин Капитону Васильевичу.
– Седьмой номер выиграл. Лошадь под номером седьмым первая пришла.
– А я?
– А вы проиграли с своим четвертым номером.
Конурин сделал гримасу и привстал.
– Вот тебе и здравствуй! На два французских четвертака уж умыли купца, – проговорил он. – Что же теперь делать?
– Отходить прочь или вынимать еще два франка и отыгрываться.
– Надо попробовать отыграться. Была не была. Будто четыре рюмки водки выпил. Вот еще два франка. Мусью! Как вас? Эй, красный нос! Давай сюда еще билет! – поманил к себе Конурин крупье с красным носом.
Лошадки опять забегали и остановились.
– Quatre![40] – объявил опять усатый крупье.
– Четвертый номер выиграл, – перевел Капитон Васильевич. – А у вас, земляк, какой номер?
– Фу-ты, чтоб тебе провалиться! А у меня пятый. На четыре четвертака умыл купца. Надо еще попробовать. Не пропадать же моим четырем четвертакам. Красный нос! Комензи…[41] Еще билет.
Конурин проиграл и в этот раз.
– Что ж это такое! Опять проигрыш! – восклицал он. – На шесть четвертаков уж мне полушубок вычистили. Ловко! Нет, так нельзя оставить. Надо отыгрываться. Весь полк переморю, а добьюсь, что за болезнь! Билет, мусью! Поворачивайся. Да нельзя ли разменять золотой?
– А вот та дама с челкой на лбу два раза подряд по четырнадцати франков выиграла, – указала ему Глафира Семеновна. – Вот счастье-то!
– Что мне за дело до дамы с челкой, матушка? Я знаю, что вот меня, не пито, не едено, уж на шесть четвертаков намазали.
Снова забегали лошадки и остановились.
– Ну что? – бросилась Глафира Семеновна к Конурину, стоявшему с развернутым билетом и смотревшему на свой номер.
В ответ тот плюнул:
– Тьфу ты, пропасть! У меня третий номер, а выигрывает второй. Восьми четвертаков уж нет. Но нельзя отставать. Не бросать же им зря деньги. Мусью! Гебензи![42]
– Да что вы по-немецки-то! Здесь ведь французы.
– Поймет. На свинячьем поймет, коли видит, что деньги можно взять.
Опять проигрыш.
– Ну что ж это такое! Маленького золотого уж недосчитываюсь! – восклицал Конурин. – Неужто до большого золотого добивать?
– Давайте, земляк, пополам ставить. Вы франк, и я франк. Авось на два счастья лучше будет, – предложил ему Капитон Васильевич.
– Ходит. Вот франк. Но все-таки я для себя и отдельный билет возьму.
– А дамам положительно счастье, – говорила Глафира Семеновна. – Вот сейчас и другая дама взяла четырнадцать франков. На два франка – четырнадцать франков, что ж, ведь это двенадцать франков барыша. Это совсем хорошо. Я, Николай Иваныч, тоже хочу попробовать сыграть, ежели здесь такое счастье дамам. А трудности в игре ведь тут никакой. Дай-ка мне несколько франков.
– Вот тебе франковый пятак.
И Николай Иванович подал жене серебряную пятифранковую монету.
– Билье! Доне муа ле билье![43] – кричала крупье Глафира Семеновна.
Билет взят. Лошадки завертелись. Глафира Семеновна проиграла. Поодаль от нее чертыхался Конурин. Он тоже проиграл.
– Нет, здесь положительно подсадка! – говорил он. – Дама выиграла! Дама! А почем я знаю, какая это дама? Может быть, это дама своя, подсаженная. Да подсаженная и есть. Вон она перемигивается с красным носом, который билеты продает.
Игра продолжалась. К выданным ей пяти франкам Глафира Семеновна взяла уже у мужа еще франк на билет.
– Ведь вот что удивительно! Как только я начала играть – сейчас мужчины стали выигрывать. Вот незадача-то! – бормотала она мужу, принимая от крупье третий билет.
– Положительно здесь карманная выгрузка, и больше ничего. Просто дураков ищут, – поддакнул ей тот и прибавил: – Погоди, вот на пробу и я возьму себе билет. Мусье! Мусье Анкор билье![44] – крикнул он крупье.
Лошадки завертелись и остановились.
– Huit![45] – раздался возглас у стола.
Глафира Семеновна глядела в свой развернутый билет и вдруг вскрикнула:
– Выиграла! Выиграла! Николай Иваныч! Я выиграла! Вит! Восьмой! У меня номер восьмой! Опять счастье к дамам перешло!
И она замахала перед крупье своим билетом.
Крупье подошел к ней и стал отсчитывать четырнадцать франков.
XI
– На два золотых выпотрошили! Довольно. У денег глаз нет. Этак продолжать, так можно и всю свою требуху проиграть, – сказал Конурин, отходя от игры в лошадки.
– И меня на восемь франков намазали, – прибавил Николай Иванович. – Для первого раза довольно.
– Для первого раза! Нет, уж меня больше и калачом к этим лошадкам не заманишь. Два золотых! Ведь это шестнадцать рублей на наши деньги.
– В стуколку же дома больше проигрывал.
– Стуколка или лошадки! Какое сравнение! Там игра основательная, настоящая, а здесь какая-то детская забава. Нет, черт с ней… Пусть ей ни дна ни покрышки. За вами, земляк, двенадцать франков. Вы двенадцать раз со мною в долю шли, – обратился Конурин к Капитону Васильевичу.
– С удовольствием бы сейчас отдал, но, знаете, я сегодня приехал сюда без денег, – отвечал тот. – То есть взял денег только на покупку билетов в места на завтрашний праздник и на проезд по железной дороге. Уж вы извините… Я при первой встрече отдам: и за проигрыш отдам, и за завтрак отдам. Сколько с меня приходится за завтрак? Сколько вы заплатили, Николай Иваныч?
– Завтрак что! Это уж от нас для первого знакомства. Стоит ли о таких пустяках разговаривать, – отвечал тот.
– Но позвольте… Дружба дружбой, а табачок врознь. Нет, я вручу вам при первом свидании или даже еще лучше, привезу в гостиницу. Вы где остановились?
– Обидите, ежели привезете. Да я и не приму. Помилуйте, я рад-радешенек, что на чужбине с русским человеком встретился, и вы вдруг не хотите моего хлеба-соли откушать! Бросьте и не вспоминайте об этом.
– Ну, мерси.
– Глаша! А ты что сделала в лошадки? – обратился Николай Иванович к жене.
– Вообрази, я два франка выиграла. Нет, мне положительно надо играть. Да и вообще я заметила, что здесь дамам счастье. Ведь вот эта накрашенная, с челкой на лбу, куда больше пятидесяти франков выиграла. Надо играть, надо. Впрочем, вечером мы сюда еще придем.
– Вечером идите в казино, – дал совет Капитон Васильевич.
– А что такое казино?
– Тоже такое зало, где играют в лошадки и в железную дорогу. Кроме того, там концерт, поют, играют. Это прелестный зимний сад казино… Это недалеко отсюда… Это где гостиный двор, где лавки, и вы, наверное, уже проходили мимо, когда сюда шли. Можете кого угодно спросить, и всякий укажет. Запомните: казино.
– Да нечего и запоминать. Я и так знаю. Мы тоже в казино были, в Париже на балу, и стриженой бумагой бросались. Вот, Капитон Васильич, был бал-то интересный! Бал в честь Красного носа. Посредине зала висел красный нос аршина в три, и вся публика была с красными носами. А дамы там во время танцев выше головы ноги задирают… – рассказывала Глафира Семеновна.
– Знаю, знаю, – отвечал Капитон Васильевич. – И здесь такие балы бывают. А танцы эти – канкан называются.
– Вот-вот… Конечно, в Петербурге на эти танцы замужней даме было бы неприлично и стыдно смотреть, потому что сами знаете, какие это женщины так танцуют, но здесь, за границей, кто меня знает? Решительно никто. И, кроме того, я не одна, я с мужем.
Компания отошла от стола, где играли в лошадки.
– Ну-с, куда же мы теперь стопы свои направим? – спрашивал Николай Иванович.
– Да ведь вы еще не видали второго стола, где играют в железную дорогу, – отвечал Капитон Васильевич. – Та игра куда занятнее будет. Вон стол стоит.
– Нет-нет! Ну ее к лешему, эту игру! – замахал руками Конурин. – Уж и так я просолил два золотых, а подойдешь ко второму столу, так и еще три золотых прибавишь.
– Да ведь только посмотреть, как играют.
– Ладно! На эти два золотых, что я здесь сейчас проиграл, у меня жена дома могла бы четыре пуда мороженой судачины себе на заливное купить.
– Однако, Иван Кондратьевич, мы ведь затем и за границу приехали, чтобы все смотреть, что есть любопытного, – сказала Глафира Семеновна.
– Знаю я то смотрение-то! А подойдешь – сердце не камень.
– Ну, мы вдвоем с Николаем Иванычем пойдем и посмотрим, а вы не подходите. Пойдем, Николай Иваныч; пойдемте, Капитон Васильевич.
– С удовольствием.
Капитон Васильевич ловко предложил Глафире Семеновне руку, и они почти бегом перебежали на другой конец залы, где за зеленым столом шла игра в железную дорогу.
– Ужасно серый человек этот ваш знакомый купец… – шепнул он ей про Конурина. – Самое необразованное невежество в нем. Игру вдруг с судачиной сравнивает.
– Ужас, ужас… – согласилась с ним та. – Мы его взяли с собой за границу и уж каемся. Никак он не может отполироваться. Самый серый купец.
– Однако вы и сами купеческого звания, как вы мне рассказывали, но, ей-ей, давеча я вас за графиню принял. Так и думал, что какая-нибудь графиня.
– Мерси вам, – улыбнулась Глафира Семеновна, кокетливо закатила глазки и крепко пожала Капитону Васильевичу руку. – Я совсем другого закала, я в пансионе у мадам Затравкиной училась, и у меня даже три подруги были генеральские дочери.
– Вот-вот… Я гляжу и вижу, что у вас совсем другая полировка, барская полировка, дворянская.
Они подошли к столу. Их нагнал Николай Иванович. Иван Кондратьевич хоть и говорил, что не пойдет смотреть, как играют в железную дорогу, но очутился тут же. Стол этот был длиннее и больше. Посредине его был устроен механизм, где по рельсам бегал маленький железнодорожный поезд с локомотивом и несколькими вагонами. Рельсы составляли круг, и от центра этого круга шли радиусы, внутри которых были надписи: «Париж», «Петербург», «Берлин», «Рим», «Лисабон», «Лондон», «Вена». Кроме того, промежутки радиусов были разделены еще на несколько частей, которые обозначались номерами. По бокам круга зеленое сукно было разграфлено на четыреугольники, а в этих четыреугольниках были написаны те же города, что и на круге. Были и четыреугольники с надписями на французском, разумеется, языке: «чет», «нечет», «белая», «красная». В четыреугольники играющие и ставили свои ставки. У рельсового круга, где бегал поезд, сидели два крупье: один приводил механизм поезда в движение, другой собирал проигранные ставки и выдавал выигравшим деньги. Перед ним длинными колбасками лежали сложенные серебряные франковые, двухфранковые и пятифранковые монеты.
– Это что за Иуда такой сидит со сребрениками? – спросил Иван Кондратьевич над самым ухом Капитона Васильевича.
– А это крупье – кассир. Он банк держит.
– Совсем Иуда. Даже и рожа-то рыжая.
– Эта игра много интереснее, – рассказывал Капитон Васильевич. – Во-первых, вы здесь можете ставить начиная от одного франка.
– Стало быть, всякое даяние благо. Все возьмут, что дураки поставят, – пробормотал Конурин.
– Во-вторых, и ставка разнообразнее. Можете ставить на какой вам угодно город: на Париж, на Петербург, на Лондон, потом можете ставить на пер или энпер, то есть по-нашему на чёт или на нечёт, и, кроме того, на красное или на белое.
– Ах, это очень интересно! – воскликнула Глафира Семеновна. – Николай Иваныч, ты понял? Эта игра много любопытнее, чем игра в лошадки.
– Надо хорошенько посмотреть, матушка, тогда я и дойду до точки, – дал он ответ.
– Faites vos jeux, messieurs et raesdames![46] – воскликнул крупье мрачным голосом и при этом сделал самое серьезное лицо.
В четыреугольники посыпались франковики, двух- и пятифранковики.
Другой крупье тронул шалнер механизма и пустил поезд в ход. Поезд забегал по рельсам.
– Постойте, я куда-нибудь франк поставлю! – проговорила Глафира Семеновна и протянула к столу руку с монетой.
Крупье заметил ее жест и, протянув лопаточку на длинной палке, чтобы отстранить ставку, закричал:
– Rien ne va plus![47]
– Отчего он моей ставки не принимает? – удивленно спросила Глафира Семеновна.
– Нельзя теперь. Поезд останавливается. В следующий раз поставите, – отвечал Капитон Васильевич.
Поезд остановился на Лисабоне.
XII
У игорного стола опять возглас крупье:
– Faites votre jeu!..[48]
– Ставьте, ставьте скорей! – сказал Капитон Васильевич Глафире Семеновне.
– А на какой город мне поставить? – спрашивала его та.
– Погодите покуда ставить на город. Поставьте сначала на чет или нечет.
– Ну, я на нечет. Я одиннадцатого числа родилась.
Глафира Семеновна бросила франк на «impaire». Поезд на столе завертелся и остановился.
– Paris, rouge et impaire![49] – возглашал крупье.
– Берите, берите… Вы выиграли, – заговорил Капитон Васильевич.
– Да неужели? Ах, как это интересно! Николай Иванович, смотри, я с первого раза выиграла.
– Цыплят, матушка, осенью считают, – отвечал Николай Иванович.
Крупье бросил к франку Глафиры Семеновны еще франк.
– Я хочу поставить два франка, – сказала она Капитону Васильевичу. – Что ж, ведь уж второй франк выигранный. Можно?
– Да конечно же можно.
– Только я теперь на чет, потому что именинница я бываю двадцать шестого апреля.
Она передвинула два франка на «paire» – и опять выиграла. Крупье бросил ей два франка.
– Николай Иваныч, я уж три франка в выигрыше. Можно теперь на город поставить? – обратилась она к Капитону Васильевичу.
– Ставьте. Теперь можно; но только не больше франка ставьте.
– А на какой город?
– А на какой хотите. Поставьте на Петербург. Петербург давно не выходил.
– Отлично. Я в Петербурге родилась. Это моя родина.
– Ну а другой франк поставьте на чет.
Сказано – сделано. Поезд забегал по рельсам и остановился. Глафира Семеновна проиграла на Петербург и выиграла на чет.
– Вничью сыграли. Продолжайте ставить на Петербург по франку, – советовал Капитон Васильевич. – А на чет поставьте два франка.
Опять выигрыш на чет и проигрыш на Петербург.
– Николай Иваныч! Я четыре франка выиграла.
– Ставьте, ставьте на Петербург, не бойтесь. Поставьте даже два франка, – слышался совет – и на этот раз не был напрасным.
– Petersbourg! – возгласил крупье, управляющий механизмом стола.
Другой крупье набросал Глафире Семеновне изрядную грудку франковиков.
– Николай Иваныч! Смотри, сколько я выиграла!
– Тьфу ты, пропасть! Ведь есть же счастье людям! – воскликнул Иван Кондратьевич.
– Ставьте, ставьте скорей. Ставьте на Берлин, – подталкивал Глафиру Семеновну Капитон Васильевич.
– Ну, на Рим. Рим тоже давно не выходил.
Поезд забегал.
– Стой! стой! – закричал Конурин во все горло, так что обратил на себя всеобщее внимание. – Мусье! Есть тут у вас Пошехонье? На Пошехонский уезд ставлю!
Он протянул два франка.
– Rien ne va plus! – послышался ответ, и крупье отстранил его руку лопаточкой на длинной палке.
– Земляк! Чего он тыкает палкой? Я хочу на Пошехонский уезд, – обратился Конурин к Капитону Васильевичу. – Где Пошехонье?
– Да нет тут такого города, и наконец – уже игра началась.
– Отчего нет? Обязаны иметь. Углича нет ли?
– Понимаешь ты, здесь только европейские города, города Европы, – пояснил ему Николай Иванович.
– Ну на Европу. Где тут Европа, мусью?
– Да ведь ты не хотел играть, даже к столу упрямился подходить.
– Чудак человек! За живое взяло. Я говорил, что сердце не камень. И наконец, выигрывают же люди. Где тут Европа?
– Николай Иваныч! Я еще четыре франка на нечет выиграла! – раздавался голос Глафиры Семеновны.
– На Европу! – кричал Конурин. – Вот три франка!
– Да нет тут Европы. Есть Петербург, Москва, Лондон, Рим.
– Рим? Это где папа-то римский живет?
– Ну да. Вот Рим.
– Вали на папу римскую! Папа! Выручай, голубушка! На твое счастье пошло! – бормотал Конурин, когда поезд забегал по рельсам.
– Москва! Я выиграла на Москву! – радостно вскрикнула Глафира Семеновна.
Крупье опять придвинул к ней грудку серебра.
Конурин чертыхался:
– И папа римская не помог! Вот игра-то, черт ее задави, чтоб ей ни дна ни покрышки!
– Нельзя же, Иван Кондратьич, с первого раза взять. Надо иметь терпение, – сказала ему Глафира Семеновна.
– Вы же с первого раза выиграли. И с первого, и с третьего, и с седьмого.
– Тьфу, тьфу, тьфу! Пожалуйста, не сглазьте. Чего это вы? Типун бы вам на язык.
– Земляк! Нет ли здесь какого-нибудь мухоеданского города? Я на счастье мухоеданского мурзы бы поставил, коли на папу римского не выдрало. Или нет. Глафира Семеновна на что поставила… На что она, на то и я.
И Конурин бросил в тот же четыреугольник, где стояла ее ставка, пятифранковую монету.
– Не смейте этого делать! Вы мне мое счастие испортите! Николай Иваныч! Сними! Послушайте, ведь это же безобразие! Вы никакого уважения к даме не имеете! Ну хорошо! Тогда я переставлю на другой город.
Она протянула руку к своей ставке, но поезд уже остановился.
– Londres! – возгласил крупье и стал пригребать к себе лопаточкой и ставку Глафиры Семеновны, и ставку Конурина.
– Ведь это же свинство! Я прямо через него проиграла. Позвольте, разве здесь дозволяется на чужое счастье ставить? – раздраженно бормотала Глафира Семеновна.
Конурин чесал затылок.
– Поставлю в какой-нибудь турецкий город, на счастье мухоеданского мурзы, и, ежели не выдерет, лицом не стану даже оборачиваться к этим проклятым столам, – говорил он. – Как турецкий-то город называется?
– Константинополь, – подсказал Николай Иванович.
– Ставлю на Константинополь пятерку. Мусье! Где Константинополь?
– Постой. Поставлю и я серебряный пятак. Константинополь! – Николай Иванович кинул на стол пятифранковую монету.
Капитон Васильевич пошарил у себя в жилетном кармане, ничего не нашел и сказал Глафире Семеновне:
– Позвольте мне, сударыня, пять франков взаймы. Хочу и я на нечет поставить. При первом свидании отдам. Или нет… Дайте лучше для ровного счета десять франков, – просил у Глафиры Семеновны Капитон Васильевич.
Она дала. Играли все, но выиграла только она одна три франка на чет и, сказав «довольно», отошла от стола.
– Сколько выиграла? – спросил ее муж.
– Можешь ты думать: восемьдесят семь франков! Нет, мне непременно надо играть! Завтра же поедем в Монте-Карло Я в рулетку хочу пуститься. Иван Кондратьич, вы сколько проиграли?
Вместо ответа тот сердито махнул рукой.
– Пропади она пропадом, эта проклятая игра! – выбранился он.
