Николай Карамзин
Полная история государства Российского в одном томе
Тут, у Борончеева городища, ждали Царя Послы Свияжские и Черемисские с донесением, что весь правый берег Волги ему повинуется в тишине и мире. Мятежники раскаялись, и Царь в знак милости обедал с их старейшинами. Они клялися загладить вину свою: очистили путь для войска в местах тесных; навели мосты на реках; хотели усердно служить нам мечом под Казанью. – 6 августа Иоанн на речке Кивате слушал Литургию и причастился Святых Таин. 11 августа Воеводы Свияжские встретили Государя с конницею и пехотою; они шли тремя полками: в первом Князь Александр Горбатый и Вельможа Данило Романович; во втором Князья Симеон Микулинский и Петр Серебряный-Оболенский с Детьми Боярскими; в третьем Козаки и горные жители, Черемисы с Чувашами. Царь приветствовал и Воевод и воинов, числом более двадцати тысяч; звал их к руке; говорил с ними; хвалил за устройство и мужество; угостил всех на лугу Бейском: сановники, рядовые обедали под наметами шатров. Время и места были прекрасные; с одной стороны являлись глазам зеленые равнины, холмы, рощи, леса темные; с другой – величественная Волга с дикими утесами, с картинными островами: за нею необозримые луга и дубравы. Изредка показывались селения Чувашские в крутизнах и в ущельях. Жители давали нам хлеб и мед: сам Государь в постное время не имел иной вкуснейшей трапезы; пили чистую воду, и никто не жаловался: трезвость и веселие господствовали в стане.
Августа 13 открылся Свияжск: с любопытством и с живейшим удовольствием Царь увидел сей юный, его велением созданный град, знамение победы и торжества Христиан в пределах зловерия. Духовенство с крестами, Князь Петр Шуйский и Боярин Заболоцкий с воинскою дружиною приняли Иоанна в вратах крепости. Он пошел в Соборную церковь: там Диаконы пели ему многолетие, а Бояре поздравляли его как завоевателя и просветителя земли Свияжской. Осмотрев крепость, богатые запасы ее, красивые улицы, домы, Государь изъявил благодарность Князю Симеону Микулинскому и другим начальникам; любовался живописными видами и говорил Вельможам, что нет в России иного, столь счастливого местоположения. Для него изготовили дом. «Мы в походе», – сказал Иоанн, сел на коня, выехал из города и стал в шатрах на лугу Свияги.
Войско, утружденное путем, надеялось отдохнуть среди изобилия и приятностей сего нового места, куда съехалось множество купцев из Москвы, Ярославля, Нижнего со всякими товарами; суда за судами входили в пристань; берег обратился в гостиный двор: на песке, в шалашах раскладывались драгоценности Европейской и Азиатской торговли. Люди знатные и богатые нашли там свои запасы, доставленные Волгою. Все были как дома: могли вкусно есть и пить, угощать друзей и роскошествовать… Но Иоанн, призвав Шиг-Алея, Князя Владимира Андреевича и всех думных советников, положил с ними немедленно идти к Казани. Алей, будучи родственником ее нового Царя, Едигера, взялся написать к нему убедительную грамоту, чтобы он не безумствовал в надменности, не считал себя равносильным великому Монарху Христианскому, смирился и приехал в стан к Иоанну без всякой боязни. Написали и к Вельможам Казанским, что Государь желает не гибели их, а раскаяния; что если они выдадут ему виновников мятежа, то все иные могут быть спокойны под его счастливою Державою. Сии грамоты были посланы с Татарином 15 Аавгуста: а в следующий день войско уже начало перевозиться за Волгу.
Приступая к описанию достопамятной осады Казанской, заметим, что она, вместе с Мамаевою битвою, до самых наших времен живет в памяти народа как славнейший подвиг древности, известный всем россиянам, и в чертогах и в хижинах. Два обстоятельства дали ей сию чрезвычайную знаменитость: она была первым нашим правильным опытом в искусстве брать укрепленные места, и защитники ее показали мужество удивительное, редкое, отчаяние истинно великодушное, так что победу купили мы весьма дорогою ценою. Быв готовы мирно поддаться Иоанну, чтобы избавиться от лютости Шиг-Алеевой, они в течение пяти месяцев имели время размыслить о следствиях. Казань с Наместником Иоанновым уже существовала бы единственно как город Московский. Ее Вельможи и Духовенство предвидели конечное падение их власти и Веры; народ ужаснулся рабства. В душах вспыхнула благородная любовь к государственной независимости, к обычаям, к законам отцов: усиленная воспоминаниями древности – раздраженная ненавистию к Христианам, прежним данникам, тогдашним угнетателям Батыева потомства – она преодолела естественную склонность людей к мирным наслаждениям жизни; произвела восторг, жажду мести и крови, рвение к опасностям и к великим делам. В движении, в пылу геройства Казанцы не чувствовали своей слабости; а как в самой отчаянной решительности надежда еще таится в сердце, то они исчисляли все безуспешные приступы наши к их столице и говорили друг другу: «не в первый раз увидим Москвитян под стенами; не в первый раз побегут назад восвояси, и будем смеяться над ними!» Таково было расположение Царя и народа в Казани; но Иоанн предлагал милость, чтобы исполнить меру долготерпения, согласно с Политикою его отца и деда.
19 августа Государь с 150000 воинов был уже на Луговой стороне Волги. Шиг-Алей отправился на судах занять Гостиный остров, а Боярин Михайло Яковлевич Морозов вез снаряд огнестрельный, рубленые башни и тарасы, чтобы действовать с них против крепости. Несколько дней шли дожди; реки выливались из берегов; низкие луга обратились в болота: Казанцы испортили вое мосты и гати. Надлежало вновь устроить дорогу. 20 августа на берегу Казанки Иоанн получил ответную грамоту от Едигера. Царь и Вельможи Казанские не оставили слова на мир; поносили Государя, Россию, Христианство; именовали Алея предателем и злодеем, писали: «все готово: ждем вас на пир!» – В сей день войско увидело пред собою Казань и стало в шести верстах от нее на гладких, веселых лугах, которые подобно зеленому сукну расстилались между Волгою и горою, где стояла крепость с каменными мечетями и дворцом, с высокими башнями и дубовыми широкими стенами (набитыми внутри илом и хрящем). Два дня выгружали пушки и снаряды из судов. Тут явился из Казани беглец Мурза Камай и донес государю, что он ехал к нам с 200 товарищей, но что их задержали в городе; что Царь Едигер, Кульшерифмолна, или Глава Духовенства, Князья Изенеш Ногайский, Чапкун, Аталык, Ислам, Аликей Нарыков, Кебек Тюменский и Дербыш умели одушевить народ злобою на Христиан; что никто не мыслит о мире; что крепость наполнена запасами хлебными и ратными; что в ней 30000 воинов и 2700 Ногаев; что Князь Япанча со многочисленным отрядом конницы послан в Арскую засеку вооружить, собрать там сельских жителей и непрестанными нападениями тревожить стан россиян. Иоанн принял Камая милостиво; советовался с Боярами; велел для укрепления изготовить на каждого воина бревно, на десять воинов тур; большому и передовому полку занять поле Арское, правой руке берег Казанки, сторожевому устье Булака, левой руке стать выше его, Алею за Булаком у кладбища, а Царской дружине, предводимой им и Князем Владимиром Андреевичем, на Царевом лугу; строго запретил чиновникам вступать в битву самовольно, без Государева слова, – и 23 августа, в час рассвета, войско двинулось. Впереди шли Князья Юрий Шемякин-Пронский и Федор Троекуров с Козаками пешими и стрельцами; за Воеводами Атаманы, – Головы Стрелецкие, Сотники, всякий по чину и в своем месте, наблюдая устройство и тишину. Солнце восходило, освещая Казань в глазах Иоанна: он дал знак, и полки стали; ударили в бубны, заиграли на трубах, распустили знамена и святую хоругвь, на коей изображался Иисус, а вверху водружен был Животворящий Крест, бывший на Дону с Великим Князем Димитрием Иоанновичем. Царь и все Воеводы сошли с коней, отпели молебен под сению знамен, и Государь произнес речь к войску: ободрял его к великим подвигам; славил Героев, которые падут за Веру; именем России клялся, что вдовы и сироты их будут призрены, успокоены отечеством; наконец сам обрекал себя на смерть, если то нужно для победы и торжества Христиан. Князь Владимир Андреевич и Бояре ответствовали ему со слезами: «Дерзай, Царю! Мы все единою душою за Бога и за тебя». Духовник Иоаннов, Протоиерей Андрей, благословил его и войско, которое изъявляло живейшее усердие. Царь сел на аргамака, богато украшенного, взглянул на Спасителев образ святой хоругви, ознаменовал себя крестом и, громко сказав: «о Твоем имени движемся!», повел рать прямо к городу. Там все казалось тихо и пусто; не видно было ни движения, ни людей на стенах, и многие из наших радовались, думая, что Царь Казанский с войском от страха бежал в леса; но опытные Воеводы говорили друг другу: «будем тем осторожнее!»
Россияне обступали Казань. 7000 стрельцов и пеших Козаков по наведенному мосту перешли тинный Булак, текущий к городу из озера Кабана и, видя пред собою – не более как в двухстах саженях – Царские палаты, мечети каменные, лезли на высоту, чтобы пройти мимо крепости к Арскому полю… Вдруг раздался шум и крик: заскрипели, отворились ворота, и 15000 Татар, конных и пеших, устремились из города на стрельцов: расстроили, сломили их. Юные Князья Шемякин и Троекуров удержали бегущих: они сомкнулись. Подоспело несколько Детей Боярских. Началась жестокая сеча. россияне, не имея конницы, стояли грудью; победили и гнали неприятеля до самых стен, несмотря на сильную пальбу из города; взяли пленников и медленно отступили в виду всех наших полков, которые, спокойно идучи к назначенным для них местам, любовались издали сим первым славным делом. Приказ Государев в точности исполнился: никто без его слова не кидался в битву, и воинская подчиненность ознаменовалась блестящим образом.
Полки окружили Казань. Расставили шатры и три церкви полотняные: Архистратига Михаила, Великомученицы Екатерины. и Св. Сергия. Ввечеру Государь, собрав Воевод, изустно дал им все нужные повеления. Ночь была спокойна. На другой день сделалась необыкновенно сильная буря: сорвала Царский и многие шатры; потопила суда, нагруженные запасами, и привела войско в ужас. Думали, что всему конец; что осады не будет; что мы, не имея хлеба, должны удалиться с стыдом. Не так думал Иоанн: послал в Свияжск, в Москву за съестными припасами, за теплою одеждою для воинов, за серебром и готовился зимовать под Казанью.
25 августа легкая дружина Князей Шемякина и Троекурова двинулась с Арского поля к реке Казанке выше города, чтобы отрезать его от луговой черемисы, соединиться с правою рукою и стать ближе к стене. Татары сделали вылазку. Мужественный витязь Князь Шемякин был ранен; но Князь Дмитрий Хилков, глава всех передовых отрядов, помог ему с Детьми Боярскими втоптать неприятеля в крепость. – Ночью Сторожевой полк и Левая Рука без боя и сопротивления расставили туры и пушки. Стрельцы окопались рвом; а Козаки под самою городскою стеною засели в каменной, так называемой Даировой бане. – В сии два дня Иоанн не сходил с коня, ездил вокруг города и наблюдал места удобнейшие для приступа.
26 августа большой полк выступил перед вечером из стана: Князь Михайло Воротынский шел с пехотою и катил туры; Князь Иван Мстиславский вел конницу, чтобы помогать ему в случае нападения. Государь дал им отборных Детей Боярских из собственной дружины. Казанцы ударили на них с воплем; а с башен и стен посыпались ядра и пули. В дыму, в огне непоколебимые россияне отражали конницу, пехоту сильным действием своих бойниц, ружейною стрельбою, копьями и мечами; хладнокровно шли вперед, втеснили Татар в город и наполнили его мосты неприятельскими телами. Пищальники, Козаки стали на валу, стреляли до самой ночи и дали время Князю Воротынскому утвердить, насыпать землею туры в пятидесяти саженях от рва, между Арским полем и Булаком. Тогда он велел отступить им к турам и закопаться под оными. Но темнота не прекратила битвы: Казанцы до самого утра выходили и резались с нашими. Не было отдыха; ни воины, ни полководцы не смыкали глаз. Иоанн молился в церкви и ежечасно посылал своих знатнейших сановников ободрять биющихся. Наконец неприятель утомился; восходящее солнце осветило решительную победу россиян, и Государь велел петь в стане благодарные молебны. Казанцы лишились в сем деле многих храбрых людей, смелого Князя Ислама Нарыкова, Сюнчелея богатыря и других. В числе убитых Москвитян находился добрый витязь Леонтий Шушерин.
27 августа Боярин Михаиле Яковлевич Морозов, прикатив к турам стенобитный снаряд, открыл сильную пальбу со всех наших бойниц; а пищальники стреляли в город из окопов. – Казанцы скрывались за стенами; но, желая добыть языка, напали на людей, рассеянных в поле, близ того места, где стоял Князь Мстиславский с частию большого полка. Сей Воевода успел защитить своих, обратил неприятеля в бегство, пленил знатного Улана, именем Карамыша, и представил Государю, оказав личное мужество и в двух местах быв уязвлен стрелою. Пленник сказывал, что Казанцы, готовые умереть, не хотят слышать о мирных переговорах.
В следующий день россияне ждали новой вылазки: неприятель явился с другой стороны; вышел густыми толпами из леса на Арское поле, схватил стражу Передового полка и кинулся на его стан. Воевода, Князь Хилков, с великим усилием оборонялся, но имел нужду в немедленной помощи. Князья Иван Пронский, Мстиславский, Юрий Оболенский один за другим спешили удержать стремление неприятеля. Сам Иоанн, отрядив к ним часть Царской дружины, сел на коня. Многие из наших чиновников падали мертвые или раненые. Но число россиян умножалось ежеминутно: они прогнали Татар в лес и сведали от пленников, что сии толпы приходили с Князем Япанчею из укрепления, сделанного Казанцами на пути в город Арск; что им велено не давать нам покоя и делать всевозможный вред частыми наездами.
29 августа Воеводы правой руки, Князья Щенятев и Курбский, подвинулись к городу и начали укреплять туры вдоль реки Казанки под защитою стрельцов; а дружина Князей Шемякина и Троекурова возвратилась на Арское поле, где снова показался неприятель из леса и где Мстиславский, Хилков, Оболенский стояли в рядах, ожидая Татар, между тем как иные Воеводы, Князь Дмитрий Палецкий, Алексей Адашев и головы Царской дружины ставили туры с поля Арского до Казанки. С обеих сторон стреляли из пушек, ружей и луков: вылазки не было. Неприятель не отходил от леса, видя россиян готовых к битве; и ввечеру донесли Иоанну, что весь город окружен нашими укреплениями, в сухих местах турами, а в грязных тыном; что нет пути ни в Казань, ни из Казани. С сего времени Боярин Морозов, везде расставив снаряд огнестрельный, неутомимо громил стены изо ста пятидесяти тяжелых орудий.
Но войско наше в течение недели утомилось до крайности: всегда стояло в ружье, не имело времени отдыхать и за недостатком в съестных припасах питалось только сухим хлебом. Кормовщики наши не смели удаляться от стана: Князь Япанча стерег и хватал их во всех направлениях. Казанцы сносились с ним посредством знаков: выставляя хоругвь на высокой башне, махали ею и давали разуметь, что ему должно ударить на осаждающих. Сей опасный наездник Держал россиян в непрестанном страхе. Иоанн собрал Думу; положил разделить войско на две части: одной быть в укреплениях и хранить особу Царя; другой, под начальством мужественного, опытного Князя Александра Горбатого-Шуйского, сильно действовать против Япанчи, чтобы заслонить осаду, очистить лес, успокоить стан наш. Имея 30000 конных и 15000 пеших воинов, Князь Александр расположился за горами, чтобы утаить свои движения от неприятеля, и послал отряды к Арскому лесу. Япанча увидел их, и толпы его высыпали на поле. россияне, как бы устрашенные, дали тыл. Татары гнали их, втиснули в обоз, начали водить круги перед нашими укреплениями и пускали стрелы дождем; а другие толпы, конные и пешие, шли медленно в боевом порядке, прямо на стан главного войска Московского. Тогда Князь Юрий Шемякин с готовым полком своим из засады устремился на Татар: они изумились; но, будучи уже недалеко от леса, должны были принять битву. Скоро явился и сам Князь Александр с конными многочисленными дружинами; а пехота наша с правой и левой стороны заходила в тыл неприятелю. Татары искали спасения в бегстве: их давили, секли, кололи на пространстве десяти или более верст, до реки Килари, где Князь Александр остановил своего утомленного коня и трубным звуком созвал рассеянных победителей. На возвратном пути, в лесу, они убили еще множество неприятелей, которые прятались в чаще и в густоте ветвей; взяли и несколько сот пленников; одним словом, истребили Япанчу. Государь обнял Вождей, покрытых бранною пылью, орошенных потом и кровию; хвалил их ум, доблесть с живейшим восторгом; изъявил благодарность и рядовым воинам. Он велел привязать всех пленников к кольям перед нашими укреплениями, чтобы они умолили Казанцев сдаться. В то же время сановники Государевы подъехали к стенам и говорили Татарам: «Иоанн обещает им жизнь и свободу, а вам прощение и милость, если покоритесь ему». Казанцы, тихо выслушав их слова, пустили множество стрел в своих несчастных пленных сограждан и кричали: «лучше вам умереть от нашей чистой, нежели от злой Христианской руки!» Сие остервенение удивило россиян и Государя.
Желая употребить все средства, чтобы взять Казань с меньшим кровопролитием, он велел служащему в его войске искусному Немецкому размыслу (то есть инженеру) делать подкоп от реки Булака между Аталаковыми и Тюменскими воротами. Мурза Камай известил Государя, что осажденные берут воду из ключа близ реки Казанки и ходят туда подземельным путем от ворот Муралеевых. Воеводы наши хотели открыть сей тайник, но не могли, и государь велел подкопать его от каменной Дауровой бани, занятой нашими Козаками. Для сего размысл отрядил учеников своих, которые под надзором Князя Василья Серебряного и любимца Иоаннова, Алексея Адашева, рылись в земле десять дней; услышали над собою голоса людей, ходящих тайником за водою; вкатили в подкоп 11 бочек пороха и дали знать Государю. 5 сентября, рано, Иоанн выехал к укреплениям. Вдруг в его глазах с громом, с треском взорвало землю, тайник, часть городской стены, множество людей; бревна, камни, взлетев на высоту, падали, давили жителей, которые обмерли от ужаса, не понимая, что сделалось. В сию минуту россияне, схватив знамена, устремились к обрушенной стене; ворвались было и в самый город, но не могли в нем удержаться. Казанцы опомнились, вытеснили наших – и Государь не велел возобновлять усилий для приступа. Мы взяли немалое число пленных; убили еще гораздо более и ждали следствий.
Несмотря на решительность Казанцев, после сего бедственного для них случая обнаружилось уныние в городе; некоторые из жителей думали, что все погибло и что они уже не имеют средств защиты. Но смелейшие ободрили их: рыли и нашли ключ, малый, смрадный, коим надлежало довольствоваться всему городу; терпели жажду, пухли от худой воды, молчали и сражались.
Иоанн оказывал удивительную деятельность; не знали, когда он имел отдохновение: всегда, рано и поздно, молился в церкви или ездил вокруг укреплений; останавливался, говорил с воинами, утверждал их в терпении. Если Казанцы тревожили нас всегдашнею стрельбою, то и мы не давали им покоя: днем и ночью гремели пушки Российские, заряжаемые ядрами и камнями. Арские ворота были до основания сбиты: осажденные заградились в сем месте тарасами.
6 сентября Иоанн поручил Князю Александру Горбатому-Шуйскому взять острог, сделанный Казанцами за Арским полем, в пятнадцати верстах от города, на крутой высоте, между двумя болотами: там соединились остатки разбитого Япанчина войска. Князь Симеон Микулинский шел впереди; с ними были Бояре Данило Романович и Захария Яковлев, Князья Булгаков и Палецкий, Головы Царской дружины, Дети Боярские, стрельцы, Атаманы с Козаками, Мордва Темниковская и Горные Черемисы, которые служили путеводителями. Срубленный городнями, насыпанный землею, укрепленный засеками, острог казался неприступным. Воины сошли с коней и вслед за смелыми вождями, сквозь болото, грязную дебрь, чащу леса, под градом пускаемых на них стрел, без остановки взлезли на высоту с двух сторон, отбили ворота, взяли укрепление и 200 пленников. Тела неприятелей лежали кучами. Воеводы нашли там знатную добычу, ночевали и пошли далее, к Арскому городу, местами приятными, удивительно плодоносными, где Казанские Вельможи имели свои домы сельские, красивые и богатые. россияне плавали в изобилии; брали, что хотели: хлеб, мед, скот; жгли селения, убивали жителей, пленяли только жен и детей. Граждане Арские ушли в дальнейшие леса; но в домах и в лавках оставалось еще немало драгоценностей, особенно всяких мехов, куниц, белок. Освободив многих Христиан-соотечественников, бывших там в неволе, Князь Александр чрез десять дней возвратился с победою, с избытком и с дешевизною съестных припасов, так что с сего времени платили в стане 10 денег за корову, а 20 за вола. Царь и войско были в радости.
Еще опасности и труды не уменьшились. Лес Арский уже не метал стрел в россиян: зато Луговые Черемисы отгоняли наши табуны и тревожили стан от Галицкой дороги. Стоящие тут Воеводы правой руки ходили за ними и побили их наголову; но опасаясь новых нападений, всегдашнею бдительною осторожностию утомляли свой полк, который сверх того, занимая низкие равнины вдоль Казанки, более всех терпел от пальбы с крепости, от ненастья, от сильных дождей, весьма обыкновенных в сие время года, но суеверием приписываемых чародейству. Очевидец, Князь Андрей Курбский, равно мужественный и благоразумный, платя дань веку, пишет за истину, что Казанские волшебники ежедневно, при восходе солнца, являлись на стенах крепости, вопили страшным голосом, кривлялись, махали одеждами на стан Российский, производили ветер и облака, из коих дождь лился реками; сухие места сделались болотом, шатры всплывали и люди мокли с утра до вечера. По совету Бояр Государь велел привезти из Москвы царский Животворящий Крест, святить им воду, кропить ею вокруг стана – и сила волшебства, как уверяют, исчезла: настали красные дни, и войско ободрилось.
Желая сильнее действовать на внутренность города, россияне построили тайно, верстах в двух за станом, башню, вышиною в шесть сажен; ночью придвинули ее к стенам, к самым Царским воротам; поставили на ней десять больших орудий, пятьдесят средних и дружину искусных стрелков; ждали утра и возвестили оное залпом с раската. Стрелки стояли выше стены и метили в людей на улицах, в домах: Казанцы укрывались в ямах; копали себе землянки под тарасами; подобно змеям, выползали оттуда и сражались неослабно; уже не могли употреблять больших орудий, сбитых нашею пальбою, но без умолку стреляли из ружей, из пищалей затинных, и мы теряли ежедневно немало добрых воинов. – Тщетно Иоанн возобновлял мирные предложения, приказывая к осажденным, что если они не хотят сдаться, то пусть идут куда им угодно с своим Царем беззаконным, со всем имением, с женами и детьми; что мы требуем только города, основанного на земле Болгарской, в древнем достоянии России. Казанцы не слушали ни краем уха, по выражению летописца.
Между тем храбрый Князь Михаиле Воротынский подвигал туры ближе и ближе к Арской башне; наконец один ров, шириною в три сажени, а глубиною в семь, отделял их от стены: стрельцы, Козаки, головы с людьми Боярскими стояли за оными, бились до изнурения сил и сменялись. Иногда же, несмотря на близость расстояния, бой пресекался от усталости: те и другие воины отдыхали. Казанцы воспользовались однажды сим временем: видя, что многие из наших сели обедать и что у пушек осталось мало людей, они, числом до десяти тысяч, тихо вылезли из своих нор и под начальством Вельмож, главных царских советников, именуемых Карачами, устремились к турам, смяли россиян и схватили их пушки. Тут Князь Воротынский сам, а за ним и все знатнейшие чиновники кинулись в сечу. «Не выдадим отцев!» – кричали россияне и бились мужественно. Воеводы Петр Морозов, Князь Юрий Кашин пали в толпе, опасно уязвленные: их отнесли в стан. Князь Михайло Воротынский, раненный в лицо, не оставлял битвы: крепкий доспех его был иссечен саблями. Многие Головы Стрелецкие лежали мертвые у пушек, и Казанцы еще не уступали нам взятых ими трофеев. Но явились Муромцы, Дети Боярские, стародавние племенем и доблестию ударили, сломили неприятеля, втиснули в ров. Победа решилась. Казанцы давили друг друга, теснясь в воротах и вползая в свои норы. Сие дело было одним из кровопролитнейших. В то же время неприятель нападал и на туры передового полка, однако ж не весьма усильно. Государь видел собственными глазами оба дела: изъявив особенную милость Князю Михайлу Воротынскому и витязям Муромским, он навестил раненых Воевод, благодаря их за усердную службу.
Уже около пяти недель россияне стояли под Казанью, убив в вылазках и в городе не менее десяти тысяч неприятелей, кроме жен и детей. Наступающая осень ужасала их более, нежели труды и битвы осады; все хотели скорого конца. Чтобы облегчить приступ и нанести осажденным чувствительнейший вред, Иоанн велел близ Арских ворот подкопать тарасы и землянки, где укрывались жители от нашей стрельбы: 30 сентября они взлетели на воздух. Сие страшное действие пороха, хотя уже и не новое для Казанцев, произвело оцепенение и тишину в городе на несколько минут; а россияне, не теряя времени, подкатили туры к воротам Арским, Аталыковым, Тюменским. Думая, что настал час решительный, Казанцы высыпали из города и схватились с теми полками, коим велено было прикрывать туры. Битва закипела. Иоанн спешил ободрить своих – и как скоро они увидели его, то, единогласно воскликнув: «Царь с нами!» – бросились к стенам; гнали, теснили неприятеля на мостах, в воротах. Сеча была ужасна. Гром пушек, треск оружия, крик воинов раздавался в облаках густого дыма, который носился над всем городом. Несмотря на мужественное, отчаянное сопротивление, многие россияне были уже на стене, в башне от Арского поля, резались в улицах с Татарами. Князь Михайло Воротынский уведомил о том Государя и требовал, чтобы он велел всем полкам идти на приступ. Успех действительно казался вероятным; но Иоанн хотел верного: большая часть войска находилась еще в стане и не могла вдруг ополчиться: излишняя торопь произвела бы беспорядок и, может быть, неудачу, которая имела бы весьма худые для нас следствия. Государь не уважил ревности войска: приказал ему отступить. Оно повиновалось неохотно: чиновники с трудом вывели его из крепости и зажгли мосты. Но чтобы кровопролитие сего жаркого дня не осталось бесплодным, то Князь Воротынский занял Арскую башню нашими стрелками: они укрепились турами и рядом твердых щитов; сказали Воеводам: «здесь будем ждать вас» – и сдержали слово: Казанцы не могли отнять у них сей башни. – Во всю ночь пылали мосты, и часть стены обгорела; действие нашего снаряда огнестрельного также во многих местах разрушило оную. Казанцы поставили там высокие срубы, осыпав их землею.
Наконец, 1 октября, Иоанн объявил войску, чтобы оно готовилось пить общую чащу крови – то есть к приступу (ибо подкопы были уже готовы) и велел воинам очистить душу накануне дня рокового. В тот самый час, когда одни из них смиренно исповедывали грехи свои пред Богом и достойные с умилением вкушали тело Христово, другие, под громом бойниц, метали в ров землю и лес, чтобы проложить путь к стенам. Еще государь хотел испытать силу увещания: Мурза Камай и седые старейшины Горной стороны, держа в руке знамение мира, приближились к крепости, усыпанной людьми, и сказали им, что Иоанн в последний раз предлагает милосердие городу, уже стесненному, до половины разрушенному; требует единственно выдачи главных изменников и прощает народ. Казанцы ответствовали в один голос: «Не хотим прощения! В башне Русь, на стене Русь: не боимся; поставим иную башню, иную стену; все умрем или отсидимся!» Тогда Государь начал устраивать войско к великому делу.
Чтобы заслонить тыл от Луговой Черемисы, от Татар, бродящих по лесам, от Ногайских Улусов и чтобы отрезать Казанцам все пути для бегства, он приказал Князю Мстиславскому с частию Большого полка, а Шиг-Алею с Касимовцами и жителями Горной стороны занять дорогу Арскую и Чувашскую, Князю Юрию Оболенскому и Григорию Мещерскому с Дворянами Царской дружины Ногайскую, Князю Ивану Ромодановскому Галицкую; другой отряд Дворян, примыкая к нему, должен был стоять вверх по Казанке, на Старом Городище. Отпустив сих Воевод, Иоанн распорядил приступ: велел быть впереди Атаманам с Козаками, Головам с стрельцами и дворовым людям, разделенным на сотни, под начальством отборных Детей Боярских; за ними идти полкам Воеводским: Князю Михаилу Воротынскому с Окольничим Алексеем Басмановым ударить на крепость в пролом от Булака и Поганого озера; Князьям Хилкову в Кабацкие ворота, Троекурову в Збойливые, Андрею Курбскому в Ельбугины, Семену Шереметеву в Муралеевы, Дмитрию Плещееву в Тюменские. Каждому из них помогал особенный Воевода: первому сам Государь; другим же Князья Иван Пронский-Турунтай, Шемякин, Щенятев, Василий Серебряный-Оболенский и Дмитрий Микулинский. Приказав им изготовиться к двум часам следующего утра и ждать взорвания подкопов, Иоанн ввечеру уединился с Духовным отцем своим, провел несколько времени в его душеспасительной беседе и надел доспех. Тогда Князь Воротынский прислал ему сказать, что инженер кончил дело и 48 бочек зелия уже в подкопе; что Казанцы заметили нашу работу и что не надобно терять ни минуты. Государь велел выступать полкам, слушал Заутреню в церкви, отпустил дружину Царскую, молился из глубины сердца… В сию важную ночь, предтечу решительного дня, ни россияне, ни Казанцы не думали об успокоении. Из города видели необыкновенные движения в нашем стане. С обеих сторон ревностно готовились к ужасному бою.
Заря осветила небо, ясное, чистое. Казанцы стояли на стенах: россияне пред ними, под защитою укреплений, под сению знамен, в тишине, неподвижно; звучали только бубны и трубы, неприятельские и наши; ни стрелы не летали, ни пушки не гремели. Наблюдали друг друга; все было в ожидании. Стан опустел: в его безмолвии слышалось пение Иереев, которые служили Обедню. Государь оставался в церкви с немногими из ближних людей. Уже восходило солнце. Диакон читал Евангелие и едва произнес слова: да будет едино стадо и един Пастырь! грянул сильный гром, земля дрогнула, церковь затряслася… Государь вышел на паперть: увидел страшное действие подкопа и густую тьму над всею Казанью: глыбы земли, обломки башен, стены домов, люди неслися вверх в облаках дыма и пали на город. Священное служение прервалося в церкви. Иоанн спокойно возвратился и хотел дослушать Литургию. Когда Диакон пред дверями Царскими громогласно молился, да утвердит Всевышний Державу Иоанна, да повергнет всякого врага и супостата к ногам его, раздался новый удар: взорвало другой подкоп, еще сильнее первого, – и тогда, воскликнув: с нами Бог! полки Российские быстро двинулись к крепости, а Казанцы твердые, непоколебимые в час гибели и разрушения вопили: Алла! Алла! призывали Магомета и ждали наших, не стреляя ни из луков, ни из пищалей; меряли глазами расстояние и вдруг дали ужасный залп: пули, каменья, стрелы омрачили воздух… Но россияне, ободряемые примером начальников, достигли стены. Казанцы давили их бревнами, обливали кипящим варом; уже не береглися, не прятались за щиты: стояли открыто на стенах и помостах, презирая сильный огонь наших бойниц и стрелков. Тут малейшее замедление могло быть гибелью для россиян. Число их уменьшилось; многие пали мертвые или раненые, или от страха. Но смелые, геройским забвением смерти, ободрили и спасли боязливых: одни кинулись в пролом; иные взбирались на стены по лестницам, по бревнам; несли друг друга на головах, на плечах; бились с неприятелем в отверстиях… И в ту минуту, как Иоанн, отслушав всю Литургию, причастясь Святых Таин, взяв благословение от своего отца духовного, на бранном коне выехал в поле, знамена Христианские уже развевались на крепости! Войско запасное одним кликом приветствовало Государя и победу.
