Николай Гоголь
Черновые наброски
***
Альфред, окруженный танами и графами королевства. Благодарю, благодарю вас, благородные таны, за ваше поздравление. Я надеюсь, что вы окажете с своей стороны мне всякую помощь разогн‹ать› варварство и невежество, в котором тяготеет англосакская нация.
Граф Эдвиг. Я всегда готов. 50 вооруженных всадников всякую минуту может требовать государь.
Граф Этельбальд. Рука моя и моих 80 вассалов принадлежат тебе, государь мой.
Сифред. Всякое законное требование государя готов выполнить. 20 конных и 140 пеших стрелков.
Клеобальд. В моей стране лошадей мало, но пеших сколько могу собрать…
‹Альфред›. Вы ошибаетесь, друзья. Не этой помощи я требовал от вас, на которую, конечно, имею всегда право. Но я разумел о том благодетельном просвещении, которого нет в Англии. Я вас просил споспешествовать мне научить англосаксов искоренить грубость нравов, которая, как старая кора, пристала к ним.
Таны в безмолвии. Некоторые расставляют руки, рассуждая, чтó это значит.
Эдвиг. Как же, государь, ты говоришь, что англы и саксы грубы? Да ведь они покорили Англию!
‹Альфред›. Ну, против этого мне ничего не остается говорить. Этот, кажется, кроме войны и думать ни о чем не хочет. Видел ли ты, Эдвиг, своего сына?
‹Эдвиг›. Видел, государь.
‹Альфред›. Что ж, как нашел его?
‹Эдвиг›. Хорош малый, да чуть ли к чернокнижию непристрастен и копьем плохо владеет.
‹Альфред›. Нет, Эдвиг, ты должен благодарить бога за такого сына. Этот день побудь с ним, а завтра пришли ко мне. Мы с ним были друзья во всю бытность в Риме. Давно не видел я Англию. Прежнее время свое, как свой сон, помню. Ведь тут должны уцелеть еще остатки римских па‹мя›тников. Существует ли та стена, которую выстроил император Константин в Лондоне, и бани близ Йорка, ‹выстроенные› римлянами?
‹Эдвиг?›. Не знаю, государь, о каких ты римлянах говоришь.
‹Альфред›. Римляне – народ, который завоевал Англию и которому были подвластны бритты.
‹Эдвиг?›. Бритты были, это правда, а римлян, государь, никаких не было.
‹Альфред›. Ты не знаешь, потому что не читал. Римляне были народ великий. Они покорили весь мир и в том числе Британь.
‹Эдвиг?›. Воля твоя, король, римляне и живут в Риме. Нет, король, это тебе солгали. У нас есть старики, которые помнят, как покорили саксы народ, которого храбрее еще никого не было. И те говорят, что были одни только бритты.
‹Альфред›. Ну, об этом тоже нечего долго толковать. Хороши наши таны! Я, любезные, хочу слышать отчет об нынешнем положении государства и о всех происшествиях, бывших без меня по кончине брата моего Этельреда. Об отдыхе моем не беспокойтесь. Отдохнуть я успею. Ты, Этельбальд, так как старший в государстве и первый советник в витенагемоте, расскажи мне подробно все.
‹Этельбальд›. Всё хорошо, государь. Со стороны датчан только худо. Впрочем, дорога от Йорка до Лондона поправлена и была мощена всё время. Зверинец твой в исправности. Все королевские твои латы, щиты отцовские и добытые покойным братом твоим Этельредом я сохранил в исправности.
– Врет, старый мед‹ведь›! Лучшее копье стянул себе.
‹Альфред›. Ты, Этельбальд, говоришь о моем хозяйстве. Это дело пустое. Я просил тебя рассказать – как государство, в каком положении.
Граф Эдвиг. В гадком положении государство. Сеорлы и бретонские рабы ничего ‹?› не выплачивают. Поля очень опустошены датчанами. Не на что воружить рыцаря. Лошади мерзость.
‹Альфред›. Зачем вы позволили датчанам взять Мерси и Эст-Англию?
– Что ж делать, король. Покойный король, брат твой, храбро сражался, да сильнее перетянула сила… Они знаются с дьяволом, с ними из моря находят морские чудища.
‹Альфред›. Брат мой Этельред сражался, как должно храброму доблестному саксонцу, но вы были виною, непокорность вассалов была причиною.
Сифред. Если б я имел землю в Эст-Англии или Мерси, я бы защитил ее моею рукою и руками моих вассалов, но у меня свои земли есть.
Альфред. Да умели ли вы свои защитить? Отчего по всей дороге, по которой мы ехали, пустые пажити и две развалившиеся церкви? Малолюдный гирд‹?› датчан издевался над вами, а вы, хорошо вооруженные христиане, могли вынести это?
– Браво, о король! – Вот король! – Прозорлив, как горный орел!
‹Сифред?›. Я никогда не был бесчестным и всегда готов, и если бы граф Мидл‹ьсекс?› не поссорился со мною‹?›, я бы не впустил датчан, и Вессекс и его бы владения спас.
‹Альфред›. И виною вы же, вы, через свои мелкие ссоры. Мне очень не нравится это ваше феодальное обыкновение. Бог знает что такое? Всякий управляет, как ему хочется. Высшему не повинуются, между собою не согласны. В государстве должно быть так, ‹как› в Римской империи: государь должен повелевать всем по своему усмотрению, как ему захочется.
Одон (потупляет глаза). Гм! Я что-то не вполне понял это. Ведь англосакский всякий тан, вольный и свободный человек, разве возьмет землю, собственность короля…
‹Альфред›. Отчего я не вижу здесь ни одного епископа? Один только дряхлый старик и вышел меня встретить.
– Епископ Вессекский убит во время войны с датчанами, а Адельстан из Кента умер.
‹Альфред›. И никто не позаботился о том, чтобы избрать на место!
Арвальд. Нет, король, в том нет нам укоризны. Все таны нарочно собрались, но некого было избрать в епископы. Не нашли такого, который мог бы читать святое письмо.
‹Альфред›. Будто уже в Англии нет ни одного священника, уме‹ющего› читать? Ведь еще отцом Этельваль‹дом› заведена была коллегия.
– Коллегии давно уж нет.
‹Альфред›. Где же она?
– Сожжена датчанами.
‹Альфред›. Опять датчане! Да что это за бич такой, датчане? Или Англия состоит вся из трусов или в самом деле датчане… Что это за человек? Что ты?
‹Вестник›. Король!
‹Альфред›. Что?
‹Вестник›. Датчане ворвались и грабят Лондон.
Король (в изумлении). Как легки на помине!.. Ну, господа таны и графы! Нам приходится сию минуту думать о вооружении. Нечего делать, нужно всё отложить в сторону.
– Я готов.
– Все вассалы уже при мне, государь.
– Мое войско всегда со мною.
Этельбальд. Для тебя, государь, всё рад принесть.
Арвальд. В одну минуту буду снаряжен. (Уходит).
‹Альфред›. Да, шумно начинается мое царствование. Дайте и вы все, благородные таны, клятву: ни пяди земли не уступить датчанам.
‹Таны›. Спасителем Иисусом и девой Марией клянемся!
‹Альфред›. Идем и сейчас на коней! Но прежде я хочу обсмотреть войска ваши. Ну, король, яви теперь деятельность души. Вот тебе то поле, которое ты рвался возделать. Много работы предстоит. Страшные перспективы: внести туда пламенник наук и познаний, где их в помине нет, где нет букваря во всем государстве… Подвести под законы и укротить своевольное неустройство этих беспокойных магнатов государства, глядящих лесным ‹зверем?›, а вдобавок и на плечах неприятель… Дай, боже, силы!.. (Уходит).
Цеолин. Как мне нравится король!
Эдрик. Ты не знаешь его еще, Цеолин, хорошо. Это бог.
Эдвиг. Что, Кедовалла, у тебя все вооружены?
‹Кедовалла›. Все.
‹Эдвиг?›. Что король? Ведь, кажется, молодец?
‹Кедовалла›. Да, кажется, храбрый. Да что-то так…
‹Эдвиг›. Что?
Кедовалла. Мудреный что-то.
Действие II
Альфред, граф Этельбальд, граф Эдвиг, Цеолин, Кедовалла с толпою воинов входят на сцену.
Альфред. Мне еще не верится, чтобы мы были побеждены. Горсть, разбойничья шайка, не более, и перед этой шайкой не могло устоять пятнадцат‹ь› [тысяч] всадников и цвет саксонской нации и 90 тысяч пеших! Что скажете вы на это, столпы этой нации, благородные таны?
Граф Эдвиг. Король, распусти нас. Я соберу всех слуг своего замка, сам выгоню моих вассалов. Пусть каждый сделает то же.
‹Альфред›. Граф, ты сед волосом, а даешь такой совет. Нет, благородные таны, всё теперь зависит от нас самих и от нашей решимости. Уступим – мы потеряем всё, возрастим гордость неприятельскую. Клянусь, мы им дадим и уверенность в их непо‹бе›димости, и тогда кто против них? Вы видели, как они неслись в битве. Один шаг назад – и дерзость их возрастет, как Голиаф. Бароны, одно нам средство! Здесь нечего думать. С этими же самыми силами обратить отступление в нападение, покамест не узнала о нашем поражении нация.
‹Кедовалла›. Король, ты видел сам, что наша храбрость не заслужила упрека. Я никогда не думал о своей жизни. Но клянусь пресвятой матерью, за них стоит демон! Я видел сам, как его темный образ мчался рядом с этим непобедимым Губбо. Мои вассалы в первый раз побледнели от страха. Мои латы, которые окропил епископ два года назад, в первый раз пробиты ‹?›.
Альфред. Какое черное невежество веет от Кедоваллы! Тебя, я знаю, не уверишь, потому что твоя душа в старой коре. Но, таны, как видно, что недавно приняли христианскую веpy и не смыслите ничего в ней! Вы испуга‹лись› злого духа! Разве злой дух может устоять против бога? Разве есть что на свете больше христианского бога? Вы видели, с каким криком и острым копьем стремились в наши ряды эти морские люди. А отчего? Потому что призывали поминутно языческого бога их Одена, который – пыль и прах перед богом христианским. А вы не надеетесь! Какие вы христиане! За вас Христос и пречистая дева…
‹Таны?›. Король, идем! Ни двух шагов земли датчанам!
Часть народа и всадников. Король, датчане…
‹Альфред›. Стой!
‹Всадник›. …гонятся!
‹Альфред›. Все таны ни с места! Далеко датчане?
‹Всадник›. По пятам нашим…
‹Альфред›. Во имя святой Марии! не подавайся‹?›, как кельданские скалы.
Врывается на сцену дружина датчан. Саксонцы встречают копьями. Начинается сеча.
Губбо. Сыны Одена! не полон будет пир наш, если не сокрушим англо‹саксов›.
‹Альфред›. Англосаксы! не забывайте – с нами Христос и Мария.
Губбо. Ринальд, Ринальд! тихо гремит твой меч. Мало искр вышибает твое копье из неприятельских лат.
Ринальд. Нет, король Губбо, кровь от вражеских трупов отуманила твой взгляд.
Альфред. Христиане, крепитесь! Святой Георгий на белом ‹коне› за нас!
‹Губбо›. Оден! рука моя дымится кровью, а Ингвара нет со мною. Ринальд, Ринальд! Зачем избит шлем твой? Не дрожат ли твои перси?
‹Ринальд›. Еще станет, король мой Губбо! Вот тебе, собака!.. Сыны Одена доставят черепов на пиршественные чаши.
‹Альфред›. За Марию, за Христа, англосаксы!
Губбо. Уста мои запеклись, язык сохнет, а Ингвар мой не летит на помощь!
Ринальд (падая). Оден! Готовь мне место в Валгале!
– Вот тебе, собака датчанин! (Протыкает ему голову копьем).
Альфред. Англосаксы! победа за нами!
Губбо. Отд‹ыха› не будет тебе, Альфред, до коих пор меч играет в руках моих.
Альфред. Остановитесь, датчане! Сдавайся, Губбо, и положи твое оружие.
‹Губбо›. Никогда! Ты думаешь, что сыны Одена когда-нибудь соглашались быть чьи‹ми› бы то ни было рабами?
‹Альфред›. Мне не нужно, Губбо, твоей свободы, я не отнимаю ее. На два слова.
Губбо тотчас останавливается. Обе стороны опускают копья.
‹Альфред›. Я готов заключить с тобою ‹мир› и пощадить ‹1 нрзб.›остаток твоих товарищей с тем, чтобы ты теперь же немедля отправлялся за море, принес клятву, по обычаю своей религии, никогда не являться у берегов Англии. Оружие всё при вас остается. Всё, что ни имеете на себе, не будет тронуто.
