Николай Чернышевский
Что делать?
XVI
А впрочем, любили ль они друг друга? Начать хотя с нее. Был один случай, в котором выказалась с ее стороны заботливость о Бьюмонте, но как же и кончился этот случай! Вовсе не так, как следовало бы ожидать по началу. Бьюмонт заезжал к Полозовым решительно каждый день, иногда надолго, иногда ненадолго. но все-таки каждый день; на этом-то и была основана уверенность Полозова, что он хочет сватать Катерину Васильевну; других оснований для такой надежды не было. Но вот однажды прошел вечер, Бьюмонта нет.
– Вы не знаете, папа, что с ним?
– Не слышал; вероятно, ничего, некогда было, только.
Прошел и этот вечер, Бьюмонт опять не приезжал. На третье утро Катерина Васильевна собралась куда-то ехать.
– Куда ты, Катя?
– Так, папа, по своим делам.
Она поехала к Бьюмонту [131]. Он сидел в пальто с широкими рукавами и читал; поднял глаза от книги, когда отворилась дверь.
– Катерина Васильевна, это вы? очень рад и благодарен вам, – тем самым тоном, каким бы встретил ее отца; впрочем, нет, гораздо приветливее.
– Что с вами, m-r Бьюмонт, что вы так давно не были? – вы заставили меня тревожиться за вас и, кроме того, заставили соскучиться.
– Ничего особенного, Катерина Васильевна, как видите, здоров. Да вы не выкушаете чаю? – видите, я пью.
– Пожалуй; да что ж вы столько дней не были?
– Петр, дайте стакан. Вы видите, что здоров; следовательно, пустяки. Вот что: был на заводе с мистером Лотером, да, объясняя ему что-то, не остерегся, положил руку на винт, а он повернулся и оцарапал руку сквозь рукав. И нельзя было ни третьего дня, ни вчера надеть сюртука.
– Покажите, иначе я буду тревожиться, что это не царапина, а большое повреждение.
– Да какое же большое (входит Петр со стаканом для Катерины Васильевны), когда я владею обеими руками? А впрочем, извольте (отодвигает рукав до локтя). Петр, выбросьте из этой пепельницы и дайте сигарочницу, она в кабинете на столе. Видите, пустяки: кроме английского пластыря, ничего не понадобилось.
– Да, но все-таки есть опухоль и краснота.
– Вчера было гораздо больше, а к завтрему ничего не будет. (Петр, высыпав пепел и подав сигарочницу, уходит.) Не хотел являться перед вами раненым героем.
– Да написали бы, как же можно?
– Да ведь я тогда думал, что надену сюртук на другой день, то есть третьего дня; а третьего дня думал, что надену вчера, вчера – что ныне. Думал, не стоит тревожить вас.
– Да, а больше встревожили. Это нехорошо, m-r Бьюмонт. А когда вы кончите дело с этою покупкою?
– Да, вероятно, на – днях, но все, знаете, проволочка не от нас с мистером Лотером, а от самого общества.
– А что это вы читали?
– Новый роман Теккерея. При таком таланте, и как исписался! оттого что запас мыслей скуден.
– Я уж читала; действительно, – и так далее.
Пожалели о падении Теккерея, поговорили с полчаса о других вещах в том же роде.
– Однако мне пора к Вере Павловне, да когда же вы с ними познакомитесь? очень хорошие люди.
– А вот как-нибудь соберусь, попрошу вас. Очень вам благодарен, что навестили меня. А это ваша лошадь?
– Да, это моя.
– То-то ваш батюшка никогда на ней не ездит. А порядочная лошадь.
– Кажется; я не знаю в них толку.
– Хорошая лошадь, сударь, рублей 350 стоит, – сказал кучер.
– А сколько лет?
– Шесть лет, сударь.
– Поедем, Захар; я уселась. До свиданья, m-r Бьюмонт. Ныне приедете?
– Едва ли; нет: – завтра, наверное.
XVII
Так ли делаются, такие ли бывают посещения влюбленных девушек? Не говоря уж о том, что ничего подобного никогда не позволит себе благовоспитанная девушка, но если позволит, то уж, конечно, выйдет из этого совсем не то. Если противен нравственности поступок, сделанный Катериной Васильевною, то еще противнее всяким общепринятым понятиям об отношениях между мужчинами и девушками содержание, так сказать, этого безнравственного поступка. Не ясно ли, что Катерина Васильевна и Бьюмонт были не люди, а рыбы, или если люди, то с рыбьей кровью? Совершенно соответствовало этому свиданью и то, как она вообще обращалась с ним, видя его у себя.
– Устала говорить, m-r Бьюмонт, – говорила она, когда он долго засиживался: – оставайтесь с папа, а я уйду к себе, – и уходила.
Он иногда отвечал на это:
– Посидите еще с четверть часа, Катерина Васильевна.
– Пожалуй, – отвечала она в таких случаях; а чаще, он отвечал:
– Так до свиданья, Катерина Васильевна.
Что это за люди такие? желал бы я знать, и желал бы я знать, не просто ли они хорошие люди, которым никто не мешает видеться, когда и сколько им угодно, которым никто не мешает повенчаться, как только им вздумается, и которым поэтому не из – за чего бесноваться. Но все-таки меня смущает их холодное обращение между собою, и не столько за них я стыжусь, сколько за себя: неужели судьба моя как романиста состоит в том, чтобы компрометировать перед благовоспитанными людьми всех моих героинь и героев? Одни из них едят и пьют; другие не бесятся без причины: какие неинтересные люди!
XVIII
А между тем, по убеждению старика Полозова, дело шло к свадьбе – при таком обращении предполагаемой невесты с предполагаемым женихом, шло к свадьбе! И неужели он не слышал разговоров? Правда, не вечно же вертелись у него перед глазами дочь с предполагаемым женихом; чаще, чем в одной комнате с ним, они сидели или ходили в другой комнате или других комнатах; но от этого не было никакой разницы в их разговорах. Эти разговоры могли бы в ком угодно из тонких знатоков человеческого сердца (такого, какого не бывает у людей на самом деле) отнять всякую надежду увидеть Катерину Васильевну и Бьюмонта повенчавшимися. Не то, чтоб они вовсе не говорили между собою о чувствах, нет, говорили, как и обо всем на свете, но мало, и это бы еще ничего, что очень мало, но главное, что говорили, и каким тоном! Тон был возмутителен своим спокойствием, а содержание – ужасно своею крайне несообразностью ни с чем на свете. Вот, например, это было через неделю после визита, за который «очень благодарил» Бьюмонт Катерину Васильевну, месяца через два после начала их знакомства; продажа завода была покончена, мистер Лотер собирался уехать на другой день (и уехал; не ждите, что он произведет какую-нибудь катастрофу; он, как следует негоцианту, сделал коммерческую операцию, объявил Бьюмонту, что фирма назначает его управляющим завода с жалованьем в 1000 фунтов, чего и следовало ожидать, и больше ничего: какая ж ему надобность вмешиваться во что-нибудь, кроме коммерции, сами рассудите), акционеры, в том числе и Полозов, завтра же должны были получить (и получили, опять не ждите никакой катастрофы: фирма Ходчсона, Лотера и К очень солидная) половину денег наличными, а другую половину – векселями на З – х месячный срок. Полозов, в удовольствии от этого, сидел за столом в гостиной и пересматривал денежные бумаги, отчасти слушал и разговор дочери с Бьюмонтом, когда они проходили через гостиную: они ходили вдоль через все четыре комнаты квартиры, бывшие на улицу.
– Если женщина, девушка затруднена предрассудками, – говорил Бьюмонт (не делая уже никаких ни англицизмов, ни американизмов), то и мужчина, – я говорю о порядочном человеке, – подвергается от этого большим неудобствам. Скажите, как жениться на девушке, которая не испытала простых житейских отношений в смысле отношений, которые возникнут от ее согласия на предложение? Она не может судить, будет ли ей нравиться будничная жизнь с человеком такого характера, как ее жених.
– Но если, m-r Бьюмонт, ее отношения к этому человеку и до его предложения имели будничный характер, это все-таки представляет ей и ему некоторую гарантию, что они останутся довольны друг другом.
– Некоторую – да; но все-таки было бы гораздо вернее, если б испытание было полнее и многостороннее. Она все-таки не знает по опыту характера отношений, в которые вступает: от этого свадьба для нее все-таки страшный риск. Так для нее; но от этого и для порядочного человека, за которого она выходит, то же. Он вообще может судить, будет ли он доволен: он близко знает женщин разного характера, он испытал, какой характер лучше для него. Она – нет.
– Но она могла наблюдать жизнь и характеры в своем семействе, в знакомых семействах; она могла много думать.
– Все это прекрасно, но недостаточно. Ничто не может заменить личного опыта.
– Вы хотите, чтобы замуж выходили только вдовы? – смеясь сказала Катерина Васильевна.
– Вы выразились очень удачно. Только вдовы. Девушкам должно быть запрещено выходить замуж.
– Это правда, – серьезно сказала Катерина Васильевна.
Полозову сначала было дико слышать такие разговоры или доли разговоров, выпадавшие на его слух. Но теперь он уже попривык и думал: «Что ж, я сам человек без предрассудков. Я занялся торговлей, женился на купчихе».
На другой день эта часть разговора, – ведь это был лишь небольшой эпизод в разговоре, шедшем вообще вовсе не о том, а обо всяких других предметах, – эта часть вчерашнего разговора продолжалась таким образом:
– Вы рассказывали мне историю вашей любви к Соловцову. Но что это такое? Это было…
– Сядем, если для вас все равно. Я устала ходить.
– Хорошо… ребяческое чувство, которое не дает никакой гарантии. Это годится для того, чтобы шутить, вспоминая, и грустить, если хотите, потому что здесь есть очень прискорбная сторона. Вы спаслись только благодаря особенному, редкому случаю, что дело попало в руки такого человека, как Александр.
– Кто?
– Матвеич Кирсанов, – дополнил он, будто не останавливался на одном имени «Александр»: – без Кирсанова вы погибали от чахотки или от негодяя. Можно было вывести из этого основательные мысли о вреде положения, которое занимали вы в обществе. Вы их и вывели. Все это прекрасно, но все это только сделало вас более рассудительным и хорошим человеком, а еще нисколько не дало вам опытности в различении того, какого характера муж годится для вас. Не негодяй, а честный человек – вот только, что могли вы узнать. Прекрасно. Но разве всякая порядочная женщина может остаться довольна, какого бы характера ни был выбранный ею человек, лишь бы только был честный? Нужно более точное знание характеров и отношений, то есть нужна совершенно другая опытность. Мы вчера решили, что, по вашему выражению, замуж должны выходить только вдовы. Какая же вы вдова?
Все это было говорено Бьюмонтом с каким-то неудовольствием, а последние слова отзывались прямо досадою.
– Это правда, – сказала несколько уныло Катерина Васильевна: – но все-таки я не могла же обманывать.
– И не сумели бы, потому что нельзя подделаться под опытность, когда не имеешь ее.
– Вы все говорите о недостаточности средств у нас, девушек, делать основательный выбор. Вообще это совершенная правда. Но бывают исключительные случаи, когда для основательности выбора и не нужно такой опытности. Если девушка не так молода, она уж может знать свой характер. Например, я свой характер знаю, и видно, что он уже не изменится. Мне 22 года. Я знаю, что нужно для моего счастия: жить спокойно, чтобы мне не мешали жить тихо, больше ничего.
– Это правда. Это видно.
– И будто так трудно видеть, есть или нет необходимые для этого черты в характере того или другого человека? Это видно из нескольких разговоров.
– Это правда. Но вы сами сказали, что это исключительный случай. Правило не то.
– Конечно, правило не то. Но, m-r Бьюмонт, при условиях нашей жизни, при наших понятиях и нравах нельзя желать для девушки того знания будничных отношений, о котором мы говорим, что без него, в большей части случаев, девушка рискует сделать неосновательный выбор. Ее положение безвыходно при нынешних условиях. При них, пусть она будет входить в какие угодно отношения, это тоже почти ни в коем случае не может дать ей опытности; пользы от этого ждать нельзя, а опасность огромная. Девушка легко может в самом деле унизиться, научиться дурному обману. Ведь она должна будет обманывать родных и общество, скрываться от них; а от этого не далек переход до обманов, действительно роняющих ее характер. Очень возможно даже то, что она в самом деле станет слишком легко смотреть на жизнь. А если этого не будет, если она останется хороша, то ее сердце будет разбито. А между тем она все-таки почти ничего не выиграет в будничной опытности, потому что эти отношения, такие опасные для ее характера или такие мучительные для ее сердца, все такие эффектные, праздничные, а не будничные. Вы видите, что этого никак нельзя советовать при нашей жизни.
– Конечно, Катерина Васильевна; но именно потому и дурна наша жизнь.
– Разумеется, мы в этом согласны.
Что это такое? Не говоря уже о том, что это черт знает что такое со стороны общих понятий, но какой смысл это имело в личных отношениях? Мужчина говорит: «я сомневаюсь, будете ли вы хорошею женою мне». А девушка отвечает: «нет, пожалуйста, сделайте мне предложение». – Удивительная наглость! Или, может быть, это не то? Может быть, мужчина говорит: «о том, что я с вами буду счастлив, нечего мне рассуждать; но будьте осторожны, даже выбирая меня. Вы выбрали, – но я прошу вас думайте, думайте еще. Это дело слишком важное. Даже и мне, хоть я вас очень люблю, не доверяйтесь без очень строгого и внимательного разбора». И, может быть, девушка отвечает: – «Друг мой, я вижу, что вы думаете не о себе, а обо мне. Ваша правда, мы жалкие, нас обманывают, нас водят с завязанными глазами, чтобы мы обманывались. Но за меня вы не бойтесь: меня вы не обманываете. Мое счастье верно. Как вы спокойны за себя, так и я за себя».
– Я одному удивляюсь, – продолжал Бьюмонт на следующий день (они опять ходили вдоль по комнатам, из которых в одной сидел Полозов): – я одному удивляюсь, что при таких условиях еще бывают счастливые браки.
– Вы говорите таким тоном, будто досадуете на то, что бывают счастливые браки, – смеясь отвечала Катерина Васильевна; она теперь, как заметно, часто смеется таким тихим, но веселым смехом.
– А в самом деле, они могут наводить на грустные мысли, вот какие: если при таких ничтожных средствах судить о своих потребностях и о характерах мужчин, девушки все-таки довольно часто умеют делать удачный выбор, то какую же светлость и здравость женского ума показывает это! Каким верным, сильным, проницательным умом одарена женщина от природы! И этот ум остается без пользы для общества, оно отвергает его, оно подавляет его, оно задушает его, а история человечества пошла бы в десять раз быстрее, если бы этот ум не был опровергаем и убиваем, а действовал бы.
– Вы панегирист женщин, m-r Бьюмонт; нельзя ли объяснять это проще, – случаем?
– Случай! Сколько хотите случаев объясняйте случаем; но когда случаи многочисленны, вы знаете, кроме случайности, которая производит часть их, должна быть и какая-нибудь общая причина, от которой происходит другая часть. Здесь нельзя предположить никакой другой общей причины, кроме моего объяснения: здравость выбора от силы и проницательности ума.
– Вы решительно мистрисс Бичер-Стоу по женскому вопросу, m-r Бьюмонт. Та доказывает, что негры – самое даровитое из всех племен, что они выше белой расы по умственным способностям.
– Вы шутите, а я вовсе нет.
– Вы, кажется, сердитесь на меня за то, что я не преклоняюсь перед женщиною? Но примите в извинение хотя трудность стать на колени перед самой собою.
– Вы шутите, а я серьезно досадую.
– Но не на меня же? Я нисколько не виновата в том, что женщины и девушки не могут делать того, что нужно по вашему мнению. Впрочем, если хотите, и я скажу вам свое серьезное мнение – только не о женском вопросе, я не хочу быть судьею в своем деле, а собственно о вас, m-r Бьюмонт. Вы человек очень сдержанного характера, и вы горячитесь, когда говорите об этом. Что из этого следует? То, что у вас должны быть какие-нибудь личные отношения к этому вопросу. Вероятно, вы пострадали от какой-нибудь ошибки в выборе, сделанной девушкою, как вы называете, неопытною.
– Может быть, я, может быть, кто-нибудь другой, близкий ко мне. Однако подумайте, Катерина Васильевна. А это я скажу, когда получу от вас ответ. Я через три дня попрошу у вас ответ.
– На вопрос, который не был предложен? Но разве я так мало знаю вас, чтобы мне нужно было думать три дня? – Катерина Васильевна остановилась, положила руку на шею Бьюмонту, нагнула его голову к себе и поцеловала его в лоб.
По всем бывшим примерам, и даже по требованию самой вежливости, Бьюмонту следовало бы обнять ее и поцеловать уже в губы; но он не сделал этого, а только пожал ее руку, спускавшуюся с его головы.
– Так, Катерина Васильевна; но все-таки, подумайте.
И они опять пошли.
– Но кто ж вам сказал, Чарли, что я не думала об этом гораздо больше трех дней? – отвечала она, не выпуская его руки.
– Так, конечно, я это видел; но все-таки, я вам скажу теперь, – это уже секрет; пойдем в ту комнату и сядем там, чтоб он не слышал.
Конец этого начала происходил, когда они шли мимо старика: старик видел, что они идут под руку, чего никогда не бывало, и подумал: «Просил руки, и она дала слово. Хорошо».
– Говорите ваш секрет, Чарли; отсюда папа не будет слышно.
– Это кажется смешно, Катерина Васильевна, что я будто все боюсь за вас; конечно, бояться нечего. Но вы поймете, почему я так предостерегаю вас, когда я вам скажу, что у меня был пример. Конечно, вы увидите, что мы с вами можем жить. Но ее мне было жаль. Столько страдала и столько лет была лишена жизни, какая ей была нужна. Это жалко. Я видел своими глазами. Где это было, все равно, положим, в Нью-Йорке, в Бостоне, Филадельфии, – вы знаете, все равно; она была очень хорошая женщина и считала мужа очень хорошим человеком. Они были чрезвычайно привязаны друг к другу. И однако ж ей пришлось много страдать. Он был готов отдать голову за малейшее увеличение ее счастья. И все-таки она не могла быть счастлива с ним. Хорошо, что это так кончилось. Но это было тяжело для нее. Вы этого не знали, потому я еще не имею вашего ответа.
– Я могла от кого-нибудь слышать этот рассказ?
– Может быть.
– Может быть, от нее самой?
– Может быть.
– Я еще не давала тебе ответа?
– Нет.
– Ты знаешь его?
– Знаю, – сказал Бьюмонт, и началась обыкновенная сцена, какой следует быть между женихом и невестою, с объятиями.
XIX
На другой день, часа в три, Катерина Васильевна приехала к Вере Павловне.
– Я венчаюсь послезавтра. Вера Павловна, – сказала она входя: – и нынче вечером привезу к вам своего жениха.
– Конечно, Бьюмонта, от которого вы так давно сошли с ума?
– Я? сходила с ума? Когда все это было так тихо и благоразумно.
– Очень верю, что с ним вы говорили тихо и благоразумно; но со мною – вовсе нет.
– Будто? Это любопытно. Но вот что еще любопытнее: он очень вас любит, вас обоих, но вас, Вера Павловна, еще гораздо больше, чем Александра Матвеича.
– Что ж тут любопытного? Если вы говорили ему обо мне хоть с тысячною долею того восторга, как мне о нем, то, конечно…
– Вы думаете, он знает вас через меня? Вот в том и дело, что не через меня, а сам, и гораздо больше, чем я.
– Вот новость! Как же это?
– Как? Я вам сейчас скажу. Он с самого первого дня, как приехал в Петербург, очень сильно желал увидеться с вами; но ему казалось, что лучше будет, если он отложит знакомство до той поры, когда приедет к вам не один а с невестою или женою. Ему казалось, что вам приятнее будет видеть его с нею, нежели одного. Вы видите, что наша свадьба произошла из его желания познакомиться с вами.
– Жениться на вас, чтобы познакомиться со мною!
– На мне! Кто ж говорил, что на мне он женится для вас? О нет, мы с ним венчаемся, конечно, не из любви к вам. Но разве мы с ним знали друг о друге, что мы существуем на свете, когда он ехал в Петербург? А если б он не приехал, как же мы с ним познакомились бы? А в Петербург он ехал для вас. Какая ж вы смешная!
– Он лучше говорит по – русски, нежели по – английски, говорили вы? – с волнением спросила Вера Павловна.
– По – русски, как я; и по – английски, как я.
– Друг мой, Катенька, как же я рада! – Вера Павловна бросилась обнимать свою гостью. – Саша, иди сюда! Скорее, скорее!
– Что, Верочка? Здравствуйте, Катерина Ва…
Он не успел договорить ее имени, – гостья уже целовала его.
– Ныне Пасха, Саша; говори же Катеньке: воистину воскресе.
– Да что ж это?
– Садись, она расскажет, я и сама ничего не знаю порядком. Довольно, нацеловались, – и при мне! Рассказывай, Катенька.
XX
Вечером, конечно, было еще больше гвалта. Но когда восстановился порядок, Бьюмонт, по требованию своих новых знакомых рассказывая свою жизнь, начал прямо с приезда в Соединенные Штаты. «Как только я приехал, – говорил он, – я стал заботиться о том, чтобы поскорее получить натурализацию. Для этого надобно было сойтись с кем-нибудь, – с кем же? – конечно с аболиционистами. Я написал несколько статей в «Tribune» [132] о влиянии крепостного права на все общественное устройство России. Это был недурной новый аргумент аболиционистам против невольничества в южных штатах, и я сделался гражданином Массачусетса. Вскоре по приезде я все через них же получил место в конторе одного из немногих больших торговых домов их партии в Нью-Йорке». Далее шла та самая история, которую мы уж знаем. Значит, по крайней мере, эта часть биографии Бьюмонта не подлежит сомнению.
