Николай Гарин-Михайловский
Волк
V
После припадка на улице несколько раз уже в избе, в постели находили на Петра Федоровича припадки такого же ужаса, какой охватил его тогда на сходе. И он снова начинал тогда выть, так же дико, как выл в молодости, когда миром пороли его. Выл и бился, и надо было несколько человек, чтобы удерживать его на месте.
Понемногу и сила припадков ослабела, да и повторялись они реже и реже.
Петр Федорович пришел в себя и начал обдумывать, что ему предпринять.
Требуемых миром денег у него и не было, и нечего было и думать где-нибудь достать их.
Вторично обращаться к миру тоже было бесполезно. И заходившие к нему из бедняков крестьяне говорили и он сам знал, что мир – волк: что в пасть ему попало, то пропало – проси, пожалуй! Собирался было к земскому, но так и не собрался. Ослабел ли, упал ли духом, но не пошел.
– Что ходить попусту, только унижаться, – там я давно оплетен выше головы.
У Петра Федоровича зародилась другая мысль. Он решил путем печати, путем гласности бороться с миром и открыть всем глаза на то, что делается в деревне.
Он радостно ухватился за эту мысль и твердил всем и каждому, кто хотел его слушать, – твердил опять сильный, полный веры в себя:
– Узнают, все узнают, все узнают… До царя дойдет, что творится здесь… Что крепостная неволя? Там один был, к одному надо было подделываться, а теперь их тысячи господ, да господа какие? Темнее зверей лесных умом, тверже камней сердцами, и не сыщешь их никого: все друг за дружку, а мир за всех! Мир?! Несчастная вдова придет после смерти мужа кланяться миру, после мужа, который всю жизнь выкупал этому миру землю, а мир за недоимку в пятнадцать – двадцать рублей пускает вдову с детьми по миру… Да еще издевается: «Мир, известно, волк, – что в пасть попало, то пропало». Этот-то покойник, что ж, на мир или на своих детей работал?! Все раскрою, всё поймут и узнают, что творится здесь!..
Петр Федорович говорил и писал статью о мире. Писал долго, исписал большую тетрадь и ушел с нею в город.
– Сам сдам в редакцию и сам на словах еще объясню.
Петр Федорович, придя в город, разыскал редакцию местной газеты и, входя, с замиранием спросил у встретившегося в коридоре наборщика, где можно видеть редактора.
– Редактора сейчас нет, он будет часов в двенадцать.
В двенадцать часов Петр Федорович опять зашел и по грязной узкой лестнице поднялся во второй этаж.
В большой комнате за длинным столом сидело несколько молодых людей.
При входе Петра Федоровича некоторые стали смотреть на него, другие, не обращая на него никакого внимания, продолжали свою работу: кто писал, кто читал газеты и от времени до времени вырезал из них ножницами кусочки.
Петр Федорович ждал, когда кто-нибудь обратится к нему.
– Вам чего? – спросил, глядя на него из-под очков, один из молодых людей.
– Редактора мне надо бы повидать.
– Иван Петрович! – крикнул, поворачиваясь к запертой двери, молодой человек, – к вам!
Дверь отворилась, и вошел полный, бритый, пожилой господин в очках. Он подошел к Петру Федоровичу вплоть, посмотрел на него сквозь очки, потом поверх очков и спросил:
– Вам чего?
– Я хотел бы… статью вот, насчет деревни…
Петр Федорович протянул свою статью.
– Это о чем?
– Насчет мира, – общины, как у вас называется.
Все встрепенулись.
– Ого! Интересно!.. Что же собственно?
– Я вот хотел было поговорить!..
– Ну?
– Где-нибудь особенно.
– Да почему же не здесь? Вы не стесняйтесь, это все сотрудники… Позвольте вас познакомить, – вот… Садитесь… Так в чем дело?
– Да вот в том дело, что уж силы не стало жить в деревне: мир заедает.
– Так ли? – спросил редактор и лукаво покосился на товарищей. – Вы сами – деревенский житель?
Петр Федорович объяснил свое положение.
– Ну, вот видите, – сказал выслушав редактор, – вы сами признаете исключительность вашего положения. Вам и простительно с исключительной точки зрения смотреть на вопрос. А вопрос большой, и с одной стороны на него никак не взглянешь… «Община, мир, – как говорится у вас, – велик человек», и об этом великом человеке мечтают народы, до которых куда нам. Что и есть у нас хорошего, так это община, а вам она как раз и не нравится, вам…
– А что ж хорошего в миру?
– Как что хорошего? Что есть хорошего – все там…
– Не знаю… Взятки там, неволя, петлями опутанное стадо. Ленивый за кончик не потянет, куда ему только надо, – связанное стадо, на котором лежи и спи… невежество, из которого и не вылезешь…
– Вы вылезли?..
– Я-то вылез, да вот только, простите, кровью кашляю…
– Кашляют и у нас кровью: вчера только одного похоронили… Вот видите, черной полоской обведена статья – некролог…
– Так, как… Родился я вот в деревне, а что-то не приметил вот, как вы говорите, хорошего ничего в миру. По-моему, от его власти даже хуже, как от барской было… Уж об житье и говорить не станем – ни хлеба, ни скотины, ни денег не стало…
– Этому другие причины.
– Земля мирскими порядками испоганилась так, что голод чуть не каждый год…
– И этому свои причины есть…
– И тянется мужичок из последнего, чтобы хлебца добыть, чтобы прикованному у пустого пойла не погибнуть вконец, и тянется, снимает землю у купцов… Те дело свое тонко знают: деться некуда мужику – плати в год, чего и навечно не стоит эта земля. Потребуй он, купец, деньги все вперед – кто бы дал, а и дал бы – нет их, денег. Тут вот и закидывается удочка: давай всего рубль задатку, остальное до урожая. А пока не уплатишь, хлеб сыпь в амбар купца. Вы, может, ездили когда: посевом сами не занимаются, а в каждой усадьбе амбары, да какие… А в срок не выкупил, – срок к распутью подгоняется, когда цен нет, – по базарной цене хлеб остался у купца, а чего не хватило за землю – под вексель до будущего года. В крепостное время мужичок половину работы делал барину, другую себе, а уж тут вся работа на людей, – крепость двойная… Вот, мои хорошие, как тут одно из другого выходит…
И Петр Федорович горячо заговорил:
– Нет, вы, пожалуйста, послушайте меня, я ведь не из города, из деревни пришел к вам. У вас вот, говорите, кровью кашляют – от городской жизни, а я от деревенской кашляю. Сложение мне господь, видите сами, богатырское отпустил, а вот добили до крови… Ни богатства, ни правды нет в мире… Вы подумайте только, вы люди умные, образованные, вы можете понять… В миру ведь вот как: бедный все ниже да ниже, а богатый все выше да выше; бедных все больше да больше, а богатых все меньше да меньше… Богатей всему и хозяин: мужика прижал, кому нужно, взаймы дал, – взяток ведь нынче не берут, – и царствует… Оброк, подать, выкуп за него несут, земельку получше забрал да работу зимой сдал… Хорошо, скажем, теперь дошел бедняк до последнего, у пустого стойла стой не стой – ушел свет за очи! Нечего взять с него – может, и отпустят, уходи, пожалуйста!.. Спрашивается, – на кого работал всю жизнь этот бедняк? За кого работал? Ушел без копейки с семьей, все нищие, – прежде чем на других, на семью, чать, прежде всего поработать. Был бы он городской мещанин, – кузнец там, столяр, на заводе, на фабрике, какого другого звания или сословия человек – все, что он за всю свою жизнь заработал, то и его и закон за него, – только крестьянин должен жить по другому закону, выходит…
– Не так немного! – перебил редактор, – крестьянин, говорите вы, работает для других, и это и по божескому закону так должно быть, а другие сословия работают для себя, и это не божеский закон. Так вот и надо, чтобы и другие сословия жили по-божески, – надо у них переменить закон, а не у крестьян. У крестьян – он хорош…
