Николай Фёдорович Шахмагонов
Фронтовой санбат
А в медсанбате заканчивался разговор с сержантом-танкистом. И вдруг, неожиданно, в палатку буквально ворвался посыльный.
– Командир медсанбата всех командиров подразделений собирает на совещание.
– Где собирает? – спросил Гулянин.
– В штабе.
– Спасибо. Идём.
Кирилов был немногословен:
– Спасибо за самоотверженный труд, спасибо, товарищи, за мужество. Наша работа не прекращалась даже во время обстрелов и бомбёжек. Теперь о ближайших задачах. Раненых срочно отправляем в госпитали. Медсанбат немедленно передислоцируется в небольшой хутор, что в четырёх-пяти километрах отсюда. Располагаться будем на северо-восточной окраине хутора. Там уцелело несколько хат. Вокруг хат – сады. Там и поставим палатки. Приступить к свёртыванию медсанбата. Командиру госпитального взвода организовать эвакуацию раненых.
Раненых было много, машин не хватало. Командир госпитального взвода поспешил на дорогу и попросил регулировщика направлять в медсанбат порожние автомобили, возвращающиеся с передовой в тыл. На фронте к раненым отношение особое. Каждый понимал, что может оказаться в таком же положении. Водители охотно поворачивали в медсанбат и брали с собой столь ответственный груз, чтобы доставить в указанное место. Собственно, командир дивизии отдал приказ использовать порожние автомобили для нужд медсанбата, в котором хоть и был свой автотранспорт, да его в столь тяжёлых и кровопролитных боях не хватало.
Раненых спешили отправить одиночными машинами, а вот колонну медсанбата выводить на дорогу днём было рискованно. Хоть и коротки летние ночи и наступают поздненько, но настал час, когда колонна тронулась в путь. Самой последней свернули палатку операционно-перевязочного взвода. Помощь в ней оказывали, пока не была дана команда «по машинам». Быстро погрузив палатку и имущество, заняли свои места в санитарной машине и те, кто только что стоял у операционного стола.
Дорога и не такая уж дальняя, да нелегко вести машины в полной темноте. Фары включали только в экстренных случаях, когда возникала опасность свалиться в овражек, что нет-нет да встречались в степи. В степи свет далеко виден. Сверкнёт лучик, вот и цель для врага.
Всё это сказал Кирилов в последнем напутствии перед маршем, а потом подозвал Гулянина и поставил задачу.
– Миша, назначаю тебя старшим… Собери всех, кто остался, проверь, ну и за нами в пешем порядке.
Тот ответил:
– Есть! – и приказал строиться на дороге.
Нельзя было без улыбки смотреть на небольшую, нестройную колонну медсанбата. Конечно, выглядела она весьма забавно с точки зрения мирных лет, но в то же время была по-военному суровой и строгой. Если и для ординаторов, имевших воинские звания, полгода спустя получившие наименования офицерских, длительный марш был не так уж и лёгок, что говорить о хрупких девушках, вчерашних школьницах, которых ещё недавно холили и лелеяли родители в семьях?! И вот они стали в строй защитников Отечества, встали в строй наравне с мужчинами. А мужчины, что рядом с ними, старше их по летам были совсем немного. Тоже ведь в основном вчерашние, пусть и не школьники, но студенты или слушатели.
Впрочем, война принуждала взрослеть быстро, и никто не делал скидки на возраст – ни командиры и начальники, ни сами юные командиры подразделений. Ну а что касается медиков, то у них слишком долгий срок учёбы, а потому Гулянин, всего лишь год назад окончивший военно-медицинский факультет, просто не мог быть моложе тех лет, в которые вступил в войну.
А девчонкам медсёстрам и вовсе было по восемнадцать, а кое-кто из них прибавил себе годик-другой, чтобы оказаться на фронте.
И вот эта юная колонна ускоренным шагом, почти на пределе своих возможностей совершала нелёгкий марш по выжженным солнцем степям Придонья.
Вот и мост, ведущий на левый, восточный берег Дона. Колонна автомашин медсанбата, да и повозки, следующие за ней, уже давно переправились и даже клубы пыли, поднятые ими на противоположном берегу, почти рассеялись.
Гулянин подошёл к коменданту переправы, спросил, успешно ли прошла колонна медсанбата.
– Да успешно, успешно… В рубашке родились. Только переправились – налёт. Мост повреждён. Так что переправа закрыта…
– Мы не можем ждать! – твёрдо сказал Гулянин. – В колонне имущество, медикаменты – словом всё необходимое для работы, а люди здесь, со мной – хирурги, фельдшеры, медсёстры. Медикаменты без нас, как вы понимаете, бесполезны.
– Да я понимаю, всё понимаю, но мост полуразрушен. Ну что с вами делать, а…, – махнул рукой майор с воспалёнными от бессонницы глазами и рукой на перевязи и, повторив: – Что с вами делать? – разрешил переправу: – Давайте, только осторожно. В настиле проломы. Можно и ноги поломать, да и в воду свалиться.
– Благодарю вас, – сказал Гулянин, приложив руку к головному убору, а потом протянув её майору.
Пожать пришлось левую руку. Правая так и висела на широкой косынке.
– Что с рукой? – спросил Гулянин.
– Да перелом… швырнуло взрывной волной.
– Надо в медсанбат…
– Успею… Я и так уж здесь и за себя, и за своих подчинённых работаю. Двоих убило. А меня и заменить некем.…
Переправились с осторожностью, но довольно быстро. Когда поднялись на береговую кручу, Гулянин огляделся. Кругом непроглядная темень южной ночи. В степи ни огонька. Маскировка. Полевую дорогу различить было невозможно. Разве что она ощущалась, поскольку была разбита в пыль, которая как мелкий песок затрудняла движение.
Идти можно было только по обочине, постоянно проверяя, не удалились ли от дороги. Ну что ж, ночь трудна для ориентирования, а день опасен вражескими налётами. В голой степи негде укрыться. И защиты никакой. Даже пулемёта нет, чтобы хоть очередь дать по самолётам, снижающимся до бреющего. Это фашисты делать обожали, когда видели, что нет никакой опасности.
Внезапно впереди землю озарила вспышка и раздался взрыв. Через некоторое время чуть подальше другой.
– Что это взрывается? – наивно спросила одна из девушек.
– За день немцы пристрелялись, ну и теперь ведут методичный огонь по дороге, рассчитывая, что снаряды найдут случайную цель. Так что опасность существует.
Он построил колонну, которая рассыпалась во время перехода по мосту. Проверил наличие людей. В группе вместе с Гуляниным было четыре врача, двенадцать медсестёр и десять санитаров. Все оказались на месте.
Впереди время от времени гремели взрывы.
– Ну, прямо дорогу обозначают, – сказал кто-то из санитаров.
– В том-то и дело, – сказал Гулянин. – По дороге идти опасно. Да и вдоль дороги не пойти. Можно попасть под шальной снаряд. Остаётся напрямик по степи, хотя так можно заблудиться. Что будем делать?
Вопрос напрасный. Кто и что может предложить? Гулянин это понимал, но всё же спросил. Интересно было услышать мнение людей.
– Командуй, Миша, – сказал Михаил Стасин. – Ты наш командир, к тому же ориентируешься лучше любого из нас. И по компасу ходить умеешь.
О том, что ещё во время службы в ВДВ некоторые командиры хотели переаттестовать Гулянина в штабисты, многим было известно.
– Не надо по дороге, – прибавил Михаил Стасин. – С нами ведь девчата. Да и петляет дорога.
Гулянин обошёл строй, тихо сказал:
– Прошу держаться строем, не отставать. В степи легко заблудиться. Ну а ночью тут и волков можно встретить… Так что будьте внимательнее. – и прибавил уже веселее: – Ну что ж, за мной!
Пошли по компасу. Гулянин периодически светил фонариком на карту, сверял движение. Взрывы гремели по-прежнему, но уже в стороне. Они тоже были своеобразным ориентиром. Фашисты не лупили в белый свет как в копеечку. Всё-таки, насколько это было возможно ночью, стремились бить по дороге.
Гулянин шёл впереди, регулируя темп движения. Спешка спешкой, но надо было понимать, что девчата непривычны к таким переходам. По сути, это был первый их прифронтовой марш. А ведь позади напряжённый день по оказанию помощи раненым. Это же постоянно на ногах у операционных и перевязочных столов.
Периодически делали остановки. Гулянин проверял, не отстал ли кто. Спрашивал:
– Ну как, есть ещё силы? Потерпите. Скоро придём.
– А мы и не жалуемся! – отвечали девчата.
Особенно задорно говорила Аня Горюнова:
– Не волнуйтесь, командир. Дойдём. Мы же фронтовые медсёстры.
Гулянин хотел обещать отдых по прибытии, но воздержался. Какой там отдых, если в медсанбат поступят раненые.
Постоянно сверяя маршрут по карте и компасу, он всё же волновался. Мог себе представить, что будет, если выведет группу не туда, куда нужно. Потом ищи медсанбат… Да и неловко как-то. Но десантная подготовка и умение чтения карты не подвели. Как бы ни было темно вокруг, а всё же впереди обозначились силуэты хат, утопающих в садах.
И вдруг окрик:
– Стой! Кто идёт?
Гулянин узнал голос бойца из подразделения обеспечения медсанбата.
– Это я, военврач Гулянин. Узнаёшь по голосу?
– Так точно. Только, товарищ военврач третьего ранга, подойдите ко мне один.
«Ишь ты, знает устав, – подумал Гулянин. – Конечно, в настоящем карауле нужно вызвать начальника караула или разводящего. Но, наверное, караула-то и нет полноценного. Просто выставлены посты. А одного подозвать правильно. Ещё на караульной подготовке объясняли, что ведь и начальника караула и разводящего могут вести под пистолетом».
В мирное время всё это казалось игрой, но теперь… Не исключено, что в степи может работать вражеская разведка.
Ну а что касается прибытия пешей колонны медсанбата, то, часовой, конечно, был извещён.
Гулянин подошёл и спросил, как найти командира батальона.
Часовой ответить не успел. Кирилов сам вынырнул из темноты и сказал:
– Мы уж вас заждались. Долго блудили?
– Вышли точно!
– Ну молодцы. А теперь за работу. Перевязочную развернёте в этом доме. Для приёма раненых поставите две палатки под вишнями. И побыстрее. На полковые медпункты уже поступают раненые. Скоро их начнут доставлять к нам.
Приёмно-сортировочному взводу досталась простая деревенская хата с потолком и стенами, засиженными мухами. Хозяев не было. видимо, ушли на восток.
– Что-то раненые не поступают? – спросил кто-то.
– Раненых, пока мы передислоцировались, отправляли из полковых медицинских пунктов прямо в госпитали и в санитарные поезда.
– Даже без сортировки?
– На ПМП тоже ведь кое-что понимают, – успокоил Гулянин. – Между прочим, такие же врачи как мы. Так уж получилось, что одних назначили в медсанбат, а других на ПМП. Ну а нам надо готовиться. Следующая партия поступит уже сюда.
Гулянин осмотрелся и отдал распоряжение:
– Потолок и стены завесить простынями. Полы хорошенько вымыть. Установить столы. Сортировать будем на улице и в палатках. Оперировать – здесь. Подготовить светомаскировку на окна.
Дал указания и включился в работу наравне со всеми: разгружал машины, приводил в порядок перевязочную, стараясь добиться стерильности. Сам того не замечая, всё время оказывался возле Маши Зиминой. С ней старался работать. Помогал вешать на стены простыни, устанавливать столы для сортировки раненых и операций.
Разговор никак не получался. Перебрасывались лишь краткими, ничего не значащими фразами, да краснели, если встречались взглядами.
Но вот за окном, скрипнув тормозами, остановилась первая машина. Она прибыла с медпункта одного из полков. На улице было ещё темно, и сортировку раненых начали в доме. Сортировочную бригаду Гулянин приказал возглавить военврачу 3 ранга Михаилу Стасину. Ну а сам отправился на основную площадку медицинской роты, чтобы посмотреть, готовы ли операционные и перевязочные в соседних домах, узнать, где размещено эвакуационное отделение.
Работать пришлось всю ночь. К утру личный состав операционных бригад совершенно обессилил.
«Нужно разбиться на смены, – понял Гулянин. – Усталость может сказаться на качестве и эффективности оказания помощи раненым».
Он отправил Михаила Стасина и его помощников спать, но уже скоро их пришлось поднять, поскольку приток раненых с рассветом значительно увеличился.
Снова сутки слились в один нескончаемый, изнурительный день у операционного стола. Всё реже удавалось заниматься сортировкой: не было перерывов между операциями.
Постепенно приходил опыт, постепенно возникали различные рационализаторские задумки.
Однажды в минуту относительного затишья собрал взвод возле хаты, разрешил сесть на завалинке, передохнуть и заговорил о деле:
– Вот какие мысли пришли, – просто, словно советуясь, начал он. – Что если во время сортировки отделять поток легкораненых и направлять их прямо в отдельную операционную палатку, где хирургические бригады приёмно-сортировочного взвода занимаются как раз такими, с кем работы немного.
– Действительно… Дельно! – воскликнул Стасин. – Ведь это позволит сократить время пребывания у нас во взводе большого количества раненых на этапе.
– Мало того, – дополнил Гулянин: – Это поможет не отвлекать наиболее опытных хирургов для оказания помощи тем, с кем справятся те, кто ещё не имеет достаточного опыта. Опытные хирурги смогут полностью сосредоточиться на работе с тяжелоранеными повысить качество всей работы.
Обсудили детали, и Гулянин отправился к командиру медсанбата Кирилову. Рассказал о задумке. Тот выслушал внимательно, предложил сесть и начертить на листе бумаге схему работы.
– Ну что?! утверждаю! Хорошее предложение. Молодцы ребята- сортировщики! – как-то само вырвалось этакое определение, и он, улыбнувшись, пожал руку Гулянину и сказал: – Дерзайте!
Об этом новшестве вскоре узнало медицинское начальство и тут же не только одобрило его, но и распространило на все соседние войсковые медицинские учреждения. Командиры медсанбатов и командиры приёмно-сортировочных взводов приезжали перенять этот опыт.
72 28.10
Однажды ночью, выйдя вместе со своей бригадой из палатки после операции подышать свежим воздухом, Гулянин поразился, увидев вдали, на юго-востоке, багровое зарево в полнеба.
Саша Воронов, тихо сказал:
– Сталинград горит. Нефть, наверно. Далеко забрался фашист. Долго гнать придётся его, ох долго… ну да ничего, прогоним.
– Да, в городе сейчас тяжело, очень тяжело, – сделав жест рукой в сторону зарева, сказал Гулянин. – Жестокие бои в городе. Как там медсанбаты работают? Разве что сразу раненых за Волгу эвакуируют? В городе-то, небось, никаких условий.
– А время… Время на доставку раненых? – сказал Воронов. – Как доставляют в медсанбат? Подумать страшно, что будет с раненым, если днём не переправить и ночи ждать?
Ответа на этот вопрос ни у Воронова, ни у Гулянина не было.
Подошли Фокин и Кирилов, включились в разговор.
– Наша дивизия хоть и не в самом Сталинграде, но тоже, можно сказать, за город сражается, – заметил Фокин. – И мы, медики, свой вклад вносим. Вон сколько бойцов в строй вернули. А за одного битого, как говорят, двух небитых дают. Вот так-то! Сами знаете, как нужны на передовой опытные, обстрелянные воины. Дивизия для того и ведёт мобильную оборону и покоя врагу не даёт, чтобы ни одного солдата фашисты не могли отсюда в Сталинград перебросить.
Он помолчал, глядя на зарево, которое завораживало всех своим жутким тревожным видом, и вдруг, словно вспомнил:
– Кстати, вы читали обращение ветеранов обороны Царицына тысяча девятьсот восемнадцатого – девятнадцатого годов?
Фокин протянул газету, которую держал в руках, но, увидев зарево над Сталинградом, словно забыл о ней.
– Я с утра не отходил от операционного стола, – ответил Гулянин, с интересом рассматривая газету, которую взял из рук Фокина.
– И я скальпель из рук не выпускал, – сообщил, словно оправдываясь, что не прочитал важного материала, военврач Воронов. – А что это за обращение?
– Обращение ветеранов обороны Царицына. Призывают ветераны так сражаться за Сталинград, как они за Царицын дрались, – пояснил Фокин, протягивая газету: – Почитайте…
Гулянин взял газету. Это была «Красная Звезда» за 27 сентября 1942 года. Нашёл публикацию, о которой говорил Фокин. В начале сообщалось, что «Обращение участников Царицынской обороны к защитникам Сталинграда» подписано накануне 26 числа «знатными людьми Сталинграда» и защитниками города в 1918 году и передано по телеграфу.
– Миша, читай вслух, – попросил Саша Воронов.
– Тогда уж соберите свободных от работы и прочтите всем, – предложил Фокин.
Его поддержал комбат:
– Давай Миша. У тебя дикция отличная. Доходчиво говоришь, и прочтёшь хорошо.
Собрали весь приёмно-сортировочный взвод и свободных от работы из других взводов, в горнице хаты. Гулянин сел за стол, чуточку подвернул керосиновую лампу, чтобы было светлее и начал читать:
– «В дни, когда в окрестностях Сталинграда звучит артиллерийская канонада, когда разрывы тысяч снарядов и бомб разносятся по улицам нашего родного города, у нас, бывших защитников Царицына, сердце сжимается от боли и гнева, а в глазах невольно встают картины боевого прошлого. Мы тогда, как и вы сейчас, сражались под руководством Сталина за любимый город на Волге.
– Как не сжиматься?! – вставила Аня Горюнова. – И у нас сжимается. Как же там люди-то живут?
– А каково раненым, – добавила Маша Зимина.
– Слушайте, девочки, слушайте, не мешайте командиру, – попросил Саша Воронов.
Гулянин продолжил чтение:
– «Давно прошли те дни, а слава о них звучит и поныне. В сотнях книг и на десятках картин, в песнях и сказаниях народных живут имена героев тех дней. Любит русский народ своё прошлое, и с каждым годом всё ярче и ярче, как звезды на небе, горят имена людей, храбро сражавшихся за свой народ, за свою страну. Много пало их тогда, но имена погибших живут и поныне в памяти миллионов людей нашей родины.
Закончив разгром белогвардейщины, мы приступили к мирному строительству. На наших глазах за эти годы небольшой Царицын вырос в гигантский город Сталинград. Десятки новых фабрик и заводов, школы, больницы, театры, клубы появились в городе. Всё это давало возможность радостно жить и работать. Каждый из нас гордился тем, что он живёт и работает в городе Сталина, и мы, бывшие защитники Царицына, радовались и гордились, что кровь, обильно пролитая нашими товарищами, не пропала даром. Вот почему сейчас, когда сотни вражеских стервятников рыщут над нашим родным городом, когда тысячи снарядов и бомб рвутся в стенах построенных нами фабрик и заводов, когда под обломками домов гибнут наши жены и дети, – мы, защитники Царицына, решили обратиться к вам, защитникам Сталинграда.
Не сдавайте врагу наш любимый город! Любой ценой защитите город Сталина! Бейтесь так, чтобы слава о вас, как и о защитниках Царицына, звенела в веках! Помните, дорогие друзья, помните, наши сыновья и дочери, народ не забудет ваших имен. Не забудет имен тех, кто героически сражался за счастье народное, кто, не щадя своих сил и жизни, защищал город Сталина.
Мы глубоко уверены, что стоит вам напрячь все силы, и враг будет разбит. Русский богатырь может и должен разбить вшивого немецкого фрица. Помните, что сердца всего советского народа сейчас бьются вместе с вашими героическими сердцами, мысли всех советских людей вместе с вами. Весь советский народ беззаветно верит в то, что вы отстоите город Сталина. Ваша победа будет победой всех советских людей.
Народ требует от вас, чтобы вы не щадили фашистской сволочи. Нет такой цены, которой бы могли искупить фашистские гады свои издевательства над русскими людьми. Обороняясь, одновременно наступайте. Не ждите, когда фашисты придут к вам, разыскивайте их в каждом доме, в каждом окне, в каждом подвале и уничтожайте, как бешеных собак. Помните, что каждый убитый фриц, каждый подбитый танк или орудие приближают день нашей победы.
Тверже боевой шаг, товарищи! Крепче сжимайте оружие в руках, больше ненависти в сердцах к фашистским мерзавцам – и вы победите!
Под руководством Сталина победили защитники Царицына. Под руководством Сталина победят и защитники Сталинграда!»
– Сильное обращение! – сказал Саша Воронов.
– Могучие слова! – прибавил Фокин.
Звонко прозвучал голос Маши Зиминой:
– Давайте поклянёмся выполнить всё, о чём просят нас ветераны. Хоть мы и не в Сталинграде, но и от нас зависит его оборона…
Командир батальона военврач 2-го ранга Кирилов вышел на середину хаты и сказал:
– В одном ты, Маша, ошиблась?
– В чём? – с некоторым даже испугам спросила Зимина.
– В том, что мы не в Сталинграде. Считайте, что мы уже в городе. Получен приказ о передислокации дивизии в Сталинград, в состав шестьдесят второй армии генерала Чуйкова.
Вот уж не думали не гадали воины-десантники, что придётся им не наводить ужас на врага смелыми операциями в его тылу, вынуждая писать на всех дорогах тревожные объявления: «Осторожно! Русские парашютисты», а самим отходить под натиском врага, стараясь не попасть в окружение, то есть оказаться в тылу у немцев уже в совершенно иной обстановке и ином качестве.
Но что же произошло? Пора найти ответ на этот вопрос…
От Царицына до Сталинграда. Цена двух предательств
Весну 1942 года встречали с надеждами. Завершалось наступление советских войск под Москвой. Непосредственная опасность захвата столицы была отведена. От летнего периода ждали новых побед, новых успехов.
Ещё ранней весной в Ставке прошли серьёзный совещания, на которых тщательно обсуждались планы летней кампании. Радужные и бравурные заявления некоторых командующих Сталин выслушивать выслушивал, но не спешил соглашаться с тем, что настал период побед и только побед. Он понимал, что враг остаётся достаточно сильным и шапкозакидательские настроения более чем вредны. Только ли шапкозакидательские? Много этакой болтовни слышал он в восемнадцатом в Царицыне, когда город оказался в критическом положении, когда Краснов, будущий прихвостень Гитлера, и прочие предатели России, рвались на соединение с бандами чехословаков и прочих нелюдей, действующих в интересах своих заокеанских хозяев. Они кричали о том, что запросто победят любых атаманов типа Краснова и Мамонтова, а сами тайно готовили сдачу Царицына.
Сталин не спешил проводить параллели, но не спешил и выкладывать свои собственные планы, не спешил обнародовать и сокровенные мысли. А думал он о том, как не допустить повторного наступления немцев на Москву, как заставить Гитлера и его генералов сменить направление главного удара, а что такой главный удар планируется, он, конечно, предполагал. Потому-то, выслушивая предложения командующих, интересовался главным образом реальными возможностями фронтов.
Сталин ожидал, что Гитлер обязательно предпримет удар на юге, поскольку ему крайне необходимо получить Бакинскую и Грозненскую нефть. Предполагал он и то, что враг попытается перерезать главную артерию страны. Где? В Сталинграде или выше по течению? Ведь именно по Волге на протяжении всего судоходного периода доставлялась нефть в центральные районы страны, да и не только нефть. Доставлялось и продовольствие.
Сталинград! Сталин понимал сколь огромно его значение в силу того, что расположен город на стратегически важном направлении действий. Он не просто понимал это, он сам лично прочувствовал в годы гражданской войны.
Тогда тоже всё начиналось в начале лета.
6 июня 1918 года Сталин прибыл в Царицын с мандатом Ленина, в котором значилось:
«Член Совета Народных Комиссаров, Народный Комиссар Иосиф Виссарионович СТАЛИН, назначается Советом Народных Комиссаров общим руководителем продовольственного дела на юге России, облеченным чрезвычайными правами. Местные и областные совнаркомы, совдепы, ревкомы, штабы и начальники отрядов, железнодорожные организации и начальники станций, организации торгового флота, речного и морского, почтово-телеграфные и продовольственные организации, все комиссары обязываются исполнять распоряжения товарища СТАЛИНА. Председатель Совета Народных Комиссаров. В. Ульянов (Ленин)».
Позади были московские тревоги – срочный вызов к Ленину, рассказ о сложной обстановке с продовольствием в Москве, в Петрограде, да и во всей центральной России. Это для Сталина новостью не было. А вот то, что слишком медленно осуществляется доставка этого продовольствия из южных районов России, Ленин подчеркнул особо. Это ведь тоже не случайно. Действовали силы, стремящиеся задушить молодую Советскую республику. Ленин предложил немедленно выехать в Царицын, как в ключевой пункт продовольственного дела. В Москве разговор шёл только о продовольствии. Задач военного характера Ленин перед Сталиным не ставил, поскольку Сталин был комиссаром по делам национальностей, а эта должность слишком далека от вопросов армейских. Но ведь и продовольственные вопросы не входили в круг обязанностей комиссара по делам национальностей.
Сталин понимал, что Ленин именно его направил в Царицын не случайно. На Царицынском направлении назревали события серьёзные. Поступали данные о том, что белогвардейские формирования Дона стремятся соединиться с силами белого движения за Уралом и с чехословацким корпусом, который теми, кто готовил крушение империи, намеренно был направлен в Сибирь, якобы, для того, чтобы перебросить в Чехословакию через два океана. Не самый, мягко говоря, удобный маршрут. И оказался корпус к началу гражданской войны растянутым по железнодорожным станциям Транссиба, которые тут же и захватил, действуя в интересах прежде всего Соединённых штатов, а потом уже белого движения. Жаждали сломить советскую власть оренбургские и уральские белоказаки.
Сталин понимал, что Ленину спокойнее, если на ответственном рубеже – в Царицыне, – который мог стать тем самым объединительным для белых банд юга и востока пунктом, будет в такое сложное время надежный, преданный Отечеству человек. К тому же человек, грамотный в военном отношении. Ленин знал, что Сталин не просто революционер. Кстати, Сталин, правда уже значительно позже, сам заявил, что никогда не был профессиональным революционером. И Ленин не случайно указал в мандате, что предъявитель сего наделяется чрезвычайными правами, то есть он, фактически является представителем центральной власти в данном регионе.
Поначалу Сталин действительно занимался только вопросами продовольствия и добился отправления в голодающие столицы несколько эшелонов с хлебом и другим продовольствием. Но внезапно обстановка резко обострилась. Крупные формирования белоказаков под командованием генерала Краснова начали наступление на Царицын. А в распоряжении защитников города были лишь небольшие отряды Красной гвардии и партизаны. И руководители обороны города лишь на словах старались поменять положение дел. Сталин понимал, что как бы ни был важен хлеб, он не спасёт, если враг одержит победу, если соединятся войска белогвардейцев, действующие на юге и на востоке. Он понимал, что победа белого движения не приведёт к возврату монархии, что это будет победа западной закулисы, которая спит и видит Россию своей колонией и поставщиком сырья. Он понимал, что захват Царицына Красновым неминуемо приведёт к созданию единого фронта белогвардейцев на юге, юго-западе и востоке. Захват Сталинграда гитлеровцами привёл бы к вступлению в войну на стороне Германии Турции и Японии. Когда было важнее удержать город – в 1918 или в 1942? В обоих случаях и без того сложное положение страны советов осложнялось бы многократно.
В конце июля 1918 года генерал Краснова нанёс удар южнее Царицына и отрезал город от районов, из которых осуществлялось снабжение продовольствием центра страны. Хлеб Ставрополья перестал поступать в Царицын, откуда его направляли в Москву.
Сталин дал Ленину тревожную телеграмму:
«Товарищу Ленину!
Спешу на фронт. Пишу только по делу. … Линия южнее Царицына ещё не восстановлена. Гоню и ругаю всех, кого нужно, надеюсь, скоро восстановим. Можете быть уверены, что не пощадим никого, ни себя, ни других, а хлеб всё же дадим. Если бы наши военные "специалисты" (сапожники!) не спали и не бездельничали, линия не была бы прервана…»
И вот теперь, в сложнейшей обстановке в районе Сталинграда, Сталин не мог не вспомнить ту свою резкую телеграмму. В ней была дана предельно краткая и чёткая оценка обстановки, по-военному точная.
Тогда он совершенно точно определил виновных, правда написал мягко, если бы «не спали и не бездельничали». Но так ли это? Только ли дело в тот, что спали и бездельничали? Ровно как теперь, только ли проявили шапкозакидательство и головотяпство?
В Царицыне подняла голову контрреволюция. Теперь в Сталинграде контрреволюции быть уже не могло. Открытой контрреволюции. А что же в рядах высшего командования? Почему произошла трагедия сорок первого? Почему произошла трагедия под Харьковом в сорок втором?
В Царицыне Сталин взял в свои руки и борьбу с белогвардейским подпольем. Руководители и многие арестованные контрреволюционеры были расстреляны.
Сталин вынужден был сместить командующего Северокавказским военным округом генерала Снесарева, потому что не видел в его действиях желания отстоять город. Это был человек своеобразный. Находясь на службе молодой советской республики, он продолжал ходить в военной форме с погонами генерал-лейтенанта.
Когда бандформирования Краснова подошли к Царицыну на расстояние в 40-50 километров, Снесарев бездействовал, и Сталин понял, что необходимо вмешаться, поскольку возникла прямая угроза захвата города.
Тогда впервые со всей остротой стал перед Сталиным вопрос: верить или не верить таким как Снесарев? Ведь цена ошибки слишком велика. Снесарев что-то делал, причём, казалось, делает правильно – борется с партизанщиной в армии, укрепляет регулярный части. Но этих регулярных частей была капля в море, и Краснов мог смести их достаточно легко.
Сталин доверял тем, кто показал себя в борьбе за Советскую республику, в борьбе за Россию. Он доверял Клименту Ефремовичу Ворошилову, который уже показал себя умелым командиром, организовав в марте 1918 года Первый Луганский социалистический отряд, остановивший наступление на Донбасс германских и австрийских войск. Когда обострилась обстановка в Царицыне, Ворошилов со своим отрядом прорвался через области, занятые белыми в город, и доложил о готовности встать на его защиту. Сталин добился назначения Ворошилова командующим 5-й армией РККА и членом Военного совета Северо-Кавказского округа. Прорвался в город и Семён Михайлович Будённый, унтер-офицер Первой мировой войны, полный георгиевский кавалер. Ещё в феврале 1918 года сформировал конный отряд, действовавший против белых. Этот отряд «вырос» сначала в полк, а затем и в дивизию. Это был решительный и уже опытный командир.
Сталин решил поручить оборону города Ворошилову. Но Снесарев оказал жёсткое противодействие, направив на имя председателя Высшего военного совета докладную такого содержания:
«Ворошилов как войсковой начальник не обладает нужными качествами. Он недостаточно проникнут долгом службы и не придерживается элементарных правил командования войсками».
