Николай Фёдорович Шахмагонов
Александр II в любви и cупружестве. Любовные приключения императора
© Шахмагонов Н.Ф., 2018
© ООО «Издательство «Вече», 2018
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019
Сайт издательства www.veche.ru
«…Мог высечь только родной отец»
Вечерело, и закатные лучи солнца пробивали наискось кабинет наследника российского престола, когда на пороге появился граф Адлерберг, старый приятель цесаревича Александра Николаевича и участник его юношеских забав и приключений. Теперь же за столом своего кабинета сидел повзрослевший молодой человек в военном мундире, строгий, подтянутый. Он вопросительно посмотрел на вошедшего, отрываясь от бумаг.
Адлерберг пояснил свой визит, не дожидаясь вопроса:
– Пришло письмо от попечителя учебных заведений города, – он сделал паузу и закончил, хитро улыбнувшись, – города Смоленска…
Цесаревич сразу встрепенулся, словно почувствовав, что письмо касается именно его, и не ошибся. На вопрос:
– Что же пишет попечитель?
Адлерберг, сделав шаг к столу и развернув лист бумаги, ответил:
– Сообщает о том, что гимназист Николай Пржевальский совершил поступок, за который его собираются исключить из гимназии.
– Что же такого он совершил?
– Выкрал и выбросил в Днепр журнал, в котором преподаватель записывал прегрешения гимназистов, – сообщил Адлерберг.
– Зачем? – удивленно спросил цесаревич.
– Донял гимназистов этот их преподаватель, ну и бросили жребий, кто выкрадет из канцелярии и уничтожит журнал. А когда в карцер отправили весь класс, гимназист Николай Пржевальский признался, что сделал это он. Директор гимназии принял решение об исключении…
– Вот даже как! – цесаревич встал из-за стола, подошел к окну и, не оборачиваясь, попросил продолжить рассказ.
– Матушка гимназиста Елена Алексеевна Пржевальская, – Адлерберг снова сделал паузу и уточнил, – в девичестве Каретникова, дочь помещика из Кимборова, умоляет не исключать. Ну хоть высечь за проступок, но не исключать.
– Высечь? И что же?
– По нашим законам высечь дворянина имеет право только отец, – напомнил Адлерберг.
– Знаю! – сказал цесаревич. – Давай письмо.
Адлерберг положил исписанный лист бумаги на стол и с интересом посмотрел на цесаревича. Тот еще раз пробежал глазами текст, усмехнулся и, склонившись над столом, написал резолюцию: «Высечь мерзавца, и всего делов!» А затем поставил свою подпись.
– А почему это попечитель тебе написал? – спросил, подавая Адлербергу письмо.
– Да потому что к наследнику престола чиновник его ранга обращаться не может.
– Понятно. Отправь письмо немедля.
Адлерберг покинул кабинет, а цесаревич снова подошел к окну и задумчиво посмотрел на сочную зелень парка, на аллеи, открывающиеся из окон летней резиденции русских царей.
Кимборово, небольшое село Кимборово, помещик Каретников и его дочь, первая смоленская красавица. Все это вспомнилось остро, горячо, заставив забиться сердце. По пути в Смоленск поезд цесаревича, состоящий из множества карет с царскими вензелями на дверях, остановился в имении отставного магазин-вахтера Алексея Степановича Каретникова, за службу царскую награжденного дворянством и купившего имение у помещика, у которого до призыва в армию был крепостным.
За свой гвардейский рост, за разумение служебных дел получил Алексей Каретников многие награды в период службы. В Отечественную войну 1812 года возил царские депеши в войска и донесения из войск. Говорили, что его знал и уважал сам Михаил Илларионович Кутузов. Знали Каретникова и при дворе, потому не случайно была запланирована остановка именно в Кимборове. До Смоленска уже не так далеко. Ну и въехать в город неплохо бы с утра, отдохнувшими, а не утомленными длинными дорожными перегонами.
Путешествие по России продолжалось уже не первый месяц, да вот только такой возможности, что открывалась в Смоленске, цесаревичу в других городах и не снилось. Строгий воспитатель Василий Андреевич Жуковский всегда находился рядом. Ну а значит, никаких развлечений. Только встречи с губернаторами, предводителями дворянства, посещения мануфактур и прочих учреждений. Балы и другие увеселительные мероприятия исключались начисто – такова воля отца, императора Николая Павловича, отправившего в путешествие двадцатилетнего сына. Задача – ознакомление с Россией, которой рано или поздно придется управлять. И еще одна цель – уже тайная, родительская – излечить любвеобильного молодого человека от страстных романов с фрейлинами, которым никто и числа не ведал. Отправил же император с сыном своим цесаревичем его воспитателя Василия Андреевича Жуковского совсем не случайно. Под его суровым оком не забалуешь…
Цесаревич Александр со своим наставником поэтом В.А. Жуковским.
Неизвестный художник
Кто ж знал, что случится непредвиденное. Когда проезжали Тулу, Василий Андреевич получил сообщение о болезни кого-то из родственников. Ну и вынужден был срочно отправиться в уездный городок Белев, что на берегу красавицы Оки. В Калугу, а затем в Смоленск таким образом цесаревич должен был ехать без своего воспитателя.
Кимборово… Июль… Летний зной спадал только к вечеру. Повернули к дворянской усадьбе. Лихо развернулись кареты, сверкая в закатных лучах вензелями.
Алексей Каретников, разумеется, был извещен Жуковским о том, что цесаревич остановится у него перед Смоленском. Все необходимое приготовил к приему дорогих гостей. Вышел хозяин навстречу, а за ним супруга с дочерью. По сторонам центральной усадебной аллеи челядь выстроилась.
Цесаревич легко выбрался, почти выпрыгнул из кареты, распрямился, поражая всех стройностью и выправкой, и, не чинясь, нарушая этикеты, направился к хозяину. Да так быстро, что тот и слова приветствия, заготовленные заранее, позабыл.
– Встречай, братец, встречай гостей незваных, – весело заговорил цесаревич.
– Да что, да почто незваных, – заговорил Каретников. – Дорогие гости, пожалте, пожалте в мои скромные чертоги.
Цесаревич сделал знак, чтобы его сопровождающие следовали за ним, да тут словно споткнулся. Подойдя к семейству Каретникова, он замер перед его дочерью, красота которой сразу обожгла сердце. Боже мой, куда уж там до нее штатным дворцовым раскрасавицам, замученным столичным климатом петербургским. Кровь с молоком. Стройна, светловолоса, голубоглаза – подлинная русская красавица. И откуда такое чудо в глуши, в сельце невеликом, захолустном?
– Супружница моя, Ксения Ефимовна, – представлял меж тем Каретников.
«Красива, – отметил про себя цесаревич. – Есть в кого дочери быть волшебной, сказочной, неотразимой…»
Конечно, что-то сказал галантно. А сам-то, сам во все глаза на необыкновенную девицу…
– Дочь моя, Елена Алексеевна, – продолжил Каретников.
Редко цесаревич замирал перед столичными красавицами, а тут замер на мгновение и склонился, чтобы поцеловать руку, хотя хотелось в этот миг прикоснуться губами не только к маленькой милой ручке.
А она-то, Аленушка, словно из прекрасной русской сказки, тоже замерла, и тоже забилось ее сердечко в неведомых предчувствиях чего-то неотвратимого, чего-то доселе казавшегося невозможным для нее, совсем еще юной девицы.
А хозяин уже приглашал в дом на обед. В русских имениях в подобных случаях все что пополудни – все обед, даже если и сумерки густятся вокруг.
На обеде все чинно, по этикету. Все, да не все. Словно в полусне цесаревич Александр и Аленушка, ломая все планы родительские, сели рядышком во главе стола – ну ни дать ни взять – жених и невеста. Наверное, уже в те минуты екнули сердца родительские и у Алексея Степановича, и у Ксении Ефимовны. К чему приведет такая вот влюбленность с первого взгляда, тем более влюбленность молодых людей, столь неравных по происхождению. Это тебе не отставной офицер Михаил Кузьмич Пржевальский, что повадился в дом, надоедая сватовством, пока не дал ему Алексей Степанович от ворот поворот и отказал в приемах. А тут – страшно сказать – наследник российского престола, сын грозного императора Николая Павловича, о котором более чем наслышан смоленский помещик Алексей Каретников.
Как себя вести? Что делать? На обеде сидели родители Елены Алексеевны как на раскаленных углях. Здравицы произносили, гостей потчевали, а сами глаз не спускали с цесаревича и доченьки своей. Эх, пара-то хоть куда. Друг другу под стать. Да только невозможна такая пара. Это в допетровские времена русский царь выбирал себе в жены первую красавицу из сотен девиц России. И не так уж важна была знатность невесты, хотя, конечно, те, кто занимался поиском красавиц, представляли на выбор дочерей вельмож, которые отблагодарить могли. Закулисные пружины и тогда действовали.
Но настали времена другие. По правилам, установленным в угоду Западу, жениться наследник престола мог только на европейской принцессе, чтобы через принцессу эту, когда она станет императрицей, воздействовать на русского государя.
Эх, были б старые времена, допетровские, как славно могло все закончиться! Цесаревич был по-настоящему очарован, и когда после обеда Каретников пригласил гостей прогуляться по саду, случилось для него событие, встревожившее не на шутку. Цесаревич исчез. А вместе с ним исчезла и его доченька-красавица. Ну не так, чтобы уж совсем исчезли. Просто удалились от гостей и хозяев, уединились в саду.
Родители родителям рознь. Когда, к примеру, императору Павлу Петровичу, деду цесаревича Александра Николаевича, приглянулась на балу красавица Анна Лопухина, ее отец, поощряемый «гнусным турком Кутайсовым», был вне себя от счастья…
А что же здесь? Что можно было ожидать от юного цесаревича?
Следил Каретников краем глаза, да разве ж уследишь? Сад большой, имение вообще весьма и весьма солидное. Выйдя в отставку и женившись на богатой невесте из рода Демидовых, Алексей Каретников купил это имение у своего бывшего хозяина, помещика. Уж больно прикипел душой к этим местам.
И вот теперь по великолепному саду этого имения прогуливался с его дочерью не кто-то, а наследник российского престола.
Цесаревич и необыкновенная его спутница прошли немного по аллейке сада, а тут и беседка на пути, вся утопающая в зелени. Заглянули в нее. На столе книги.
Вот и тема для разговора…
– Что читаете? – с интересом спросил цесаревич.
– Писателя Нарежного, Василия Трофимовича Нарежного… Папенька из Смоленска привез. Слог замечательный, напевный, – проговорила Аленушка, пряча взор своих прекрасных глаз.
Цесаревич взял книгу, прочитал:
«Прелестна заря утренняя, когда ланиты ее сияют на чистом небе; благоухающ ветр кроткого вечера, когда веет он с лона розы и лилии; блистательны прелести ваши, девы славенские, когда кротость души и спокойствие сердца изображают светлые взоры ваши!»
Он посмотрел на Аленушку и сказал:
– Знаю, знаю… Это «Славенские вечера», посвященные древности. Это новелла, кажется, «Вечер седьмой: Ирена»?
И он, внезапно вспомнив обилие иноземных девиц при дворе, пробежал глазами по странице, выбрал то, что брало за душу, пристально глянул на смоленскую красавицу и, почти не глядя в текст, прочитал, видно, выстраданное в мыслях о будущем, о прекрасном, обо всем, что ожидает каждого великого князя в этой жизни:
«Не подражайте дщерям земель иноплеменных, которые славу свою полагают в искусстве прельщать, не чувствуя влечения сердечного. Тщеславятся они числом побед своих, коварством приобретаемых. Прелестью жизни называют они свободу буйную не покоряться святым законам стыдливости, лучшему украшению пола прелестного. Не подражайте им, дщери российские. Внемлите древней песне моей. Вы познаете, что победы таковы непродолжительны. Время откроет коварство, разврат, сокрытые под личиною кроткой любезности. Тогда исчезнет торжество мнимое, и преступная прелестница будет жертвою несчастною своих замыслов!»
Елена Алексеевна посмотрела на него с удивлением, и цесаревич, перехватив взгляд, сказал с улыбкой:
– Удивлены? Бравый военный и вдруг понимает и способен прочувствовать такие строки?
– Нет, нет, что вы?! – попыталась возразить девушка.
– Не надо. Я же вижу и не обижаюсь. Просто мой воспитатель, мой главный, я бы сказал, учитель знаете кто? – и, не дожидаясь ответа, назвал: – Василий Андреевич Жуковский. Слышали о таком?
– Еще бы…
И прочитала…
Ах! Не с нами обитает
Гений чистой красоты;
Лишь порой он навещает
Нас с небесной высоты…
Цесаревич улыбнулся и сказал:
– Нет, нет. Тут не согласен. С нами обитает гений чистой красоты. С нами. Василий Андреевич мне говорил, что из этих его строк Пушкин взял в свое знаменитое стихотворение вот именно это. Помните: «Как мимолетное виденье, как гений чистой красоты…» Вы, именно вы, милая Аленушка, гений чистой красоты.
– Ну что вы, что вы?
– Не спорьте, не спорьте…
Цесаревич взял ее руку, поднес к губам и коснулся того места, где заканчивалась легкая перчатка.
– Настоящий мужчина, – продолжил он, – обязан быть решительным, смелым, обязан быть властным, обязан уметь вести за собой в бой… Но он обязан чувствовать «гений чистой красоты», понимать прекрасное, владеть не только резким языком командным, но и языком изящной словесности.
Он снова коснулся ее руки, полуобнял за талию.
– Ой, нас, кажется, ищут, к нам идут.
Шел граф Адлерберг. Больше никто не решался нарушить уединения цесаревича и прекрасной дочки хозяина имения. Но это уединение становилось уже, мягко говоря, слишком затянувшимся.
– Да, да, граф! – кивнул цесаревич, упреждая какие-то слова, которые тот должен был произнести. – Мы идем. Что там?
– Вечерний чай…
– Ах, вечерний чай… Да, да… Мы сейчас. Еще пару минут.
Цесаревич был в этом месте и в эти часы главным, самым главным. Он мог решать и делать, казалось, все, что его душе угодно. Но это только казалось. И он в значительной степени являлся пленником этикета – тех ограничений, которые придумали себе люди, чтобы сделать свою жизнь сложнее, скучнее и неинтереснее. Ограничения в «многомятежных человеческих хотениях» – любимая фраза Иоанна Грозного – необходимы, но важно, чтобы они исходили не от нарочитого «держать и не пущать», а из сердца, из души, порожденные не только знаниями порядков и правил, а воспитанием – правильным, назовем его патриархальным, – воспитанием, которое всегда выше образования, превращающегося в образованщину, если нет воспитания.
Цесаревич Александр Николаевич с самого раннего детства демонстрировал свои образованность (ведь у него были лучшие учителя) и воспитанность – ведь у него был необыкновенный, талантливый, чуткий, но в то же время, если нужно, требовательный и жесткий воспитатель – Василий Андреевич Жуковский.
Ну а уж педагогом Жуковский являлся отменным. В молодости он проявил себя учителем нескольких поколений своих племянниц по многим предметам, а в особенности по изящной словесности. Но и он однажды не выдержал искушения и горячо, до беспамятства влюбился в одну из своих учениц, с которой состоял в слишком близком родстве, чтобы надеяться на что-то серьезное в их отношениях.
Отменное воспитание цесаревича тоже не смогло оградить его от влюбленностей во фрейлин. И вот теперь он снова оказался в плену своих чувств, быть может, самых сильных и искренних в его жизни.
Портрет великого князя Александра Николаевича.
Художник И. Винберг
Они вышли из беседки и направились к дому, перед фасадом которого уже собрались и хозяева, и гости.
– Аленушка… Я не могу с вами расстаться. Одна мысль об этом убивает меня.
– Но что же делать? Мне тоже жаль, что вы уезжаете? Может, погостите у нас? – с надеждой прибавила она.
– О, нет. Увы. Мой батюшка-государь составил очень жесткий план путешествия. И завтра меня уже ждут в Смоленске. А знаете? Я приглашаю вас с собой, в Смоленск. Вы согласны?
Что могла сказать Елена Каретникова, ведь она была и во власти своей влюбленности, и во власти своих родителей. А что могли сказать они? Как ответить на приглашение дочери в поездку? Но ведь она была в какой-то мере и во власти наследника престола!
Какая буря чувств пронеслась в родительских сердцах, когда они услышали из уст цесаревича – наследника престола российского – просьбу отпустить с ним в Смоленск их юную доченьку, которую они берегли и лелеяли, которую охраняли от любых опасностей, в том числе и на любовной ниве?
Тут приходит некоторое сравнение об уже упомянутом вскользь случае на балу, хоть и весьма отдаленном по событийности, но похожим по сути своей.
Однажды на балу в Москве, во время празднований по случаю коронации, императора Павла Петровича пригласила на танец красавица Анна Лопухина. Этот случай описывается в разных вариантах. По одному из них, девица Лопухина, необыкновенно красивая, случайно подошла к императору – ошиблась. По другому варианту, она ошиблась намеренно и так мило стушевалась, что император был очарован в мгновение. Ну а далее… Далее самое интересное. «Гнусный турок Кутайсов», кстати, впоследствии предавший своего благодетеля в роковую ночь 11 марта 1801 года, и отец Анны Лопухиной тут же решили воспользоваться влюбленностью государя и сделали все, чтобы завязался роман. Тем более Павел Петрович, полный сил и энергии, оказался в весьма сложном положении. После последних родов его супруге Марии Федоровне врачи категорически, под страхом смерти, запретили выполнение супружеских обязанностей.
Но это было при дворе, где у многих прожженных царедворцев повредились нравы. А тут… Тут российская глубинка!
Конечно, если бы не жестокий закон, по которому великие князья, а в особенности наследники престола, могли жениться только на заморских принцессах, можно было бы уповать на такое развитие отношений, которое могло окончиться супружеством. Но в данном случае такой исход исключался полностью.
Ночь. Теплая июльская ночь. Короткая ночь. Цесаревичу не спалось. Вышел на балкон. Кругом тишина до звона в ушах. Смолкло все в господском доме, погасли свечи, потемнели глазницы окон. Где-то близко, за каким-то окном она, красавица Аленушка. Сердце забилось, когда вспомнил легкие прикосновения, вспомнил кроткий, нежный голосок, блеск прекрасных глаз. Заставил себя вернуться в комнату, лечь, постараться заснуть, ведь день ждал сложный, хлопотный.
Но долго не спалось родителям красавицы Аленушки. О чем только не передумали Алексей Степанович и Ксения Ефимовна, в каких переживаниях провели ночь, неведомо, да только поутру не смогли они найти убедительных аргументов, чтобы запретить дочери поездку в Смоленск. Не посмели они открыто высказать опасения, что цесаревич – наследник престола российского, сын несгибаемого Николая Павловича – окажется обыкновенным соблазнителем и обесчестит их доченьку. Вон Лопухин мечтал, чтоб обесчестили, да только там-то как раз все завершилось лишь платоническим романом. А здесь?!
Но не будем забегать вперед…
Вспомним, как объяснил свой поступок в кинофильме «Жестокий романс» Паратов… Голову потерял и тому подобное, а потому неповинен и точка. Конечно, неуместна аналогия между цесаревичем, будущим выдающимся государем, павшим от рук врагов России, и взбалмошным, себялюбивым и эгоистичным купчиком. Но… чувства, если они действительно очень сильны и искренни, порой не знают границ. Приглашая красавицу Аленушку в поездку, цесаревич Александр Николаевич был охвачен лишь одним желанием – еще хотя бы немного побыть с нею рядом. Увы, он не принадлежал себе, он не мог взять да остаться погостить в Кимборове. Он был обязан сесть в карету и мчаться дальше, дальше и дальше по просторам России. Но у него было несколько дней на посещение Смоленска и на ознакомление со Смоленщиной. И он хотел, чтобы рядом была поразившая его красавица.
Утром поезд, составленный из карет с золочеными вензелями, пугая сельчан своей торжественностью, двинулся в путь. И в карете цесаревича рядом с ним умчалась из родительского гнезда впервые одна, впервые в обществе молодого человека юная красавица Аленушка Каретникова.
Путь до Смоленска не очень долог. А цесаревичу хотелось, чтобы он длился вечно. И того же хотелось его необыкновенной спутнице.
В Смоленске торжественная встреча. Губернатор – статский советник Виктор Яковлевич Рославец – всего лишь несколько дней назад, 6 июля 1837 года, принявший этот важный пост у своего предшественника действительного статского советника Николая Ивановича Хмельницкого, предупрежден. Хмельницкий, поэт и драматург, человек, хорошо известный Александру Сергеевичу Пушкину, за восемь лет своего губернаторства превративший Смоленск в литературный, читающий – насколько это возможно по тем временам – город, дал немало советов, как провести прием цесаревича, сопровождаемого известным литератором Жуковским. В городе было что показать. В 1831 году по инициативе Хмельницкого там открыта Смоленская губернская библиотека. Губернатор, используя свои литературные связи, сам комплектовал ее книжный фонд. Он обратился к известным литераторам, со многими из которых был в добрых отношениях. На эту просьбу откликнулся в числе других и Пушкин, приславший свои книги и журналы с публикациями.
Губернатор восстановил знаменитые Молоховские ворота, построил военный госпиталь, открыл новые мануфактуры.
И вот Рославцу выпала задача встретить цесаревича Александра и выполнить программу, о которой его предупредил в специальном письме Василий Андреевич Жуковский. Ну что же, опереться было на что. Город поднялся из руин после ожесточенных боев с врагом в 1812 году. Он был разрушен настолько, что долгие годы после освобождения города губернаторам приходилось жить в Калуге и оттуда руководить деятельностью губернии, а главное – ее восстановлением.
К приезду цесаревича город уже принял надлежащий вид, и в нем все было готово для выполнения задач путешествия. Губернатор полагал, что сразу ждут дела, дела, дела… Ждал указаний Жуковского, уточнений задач, да вот Жуковский-то и не приехал, и вышло все совсем не так. Граф Адлерберг взял на себя организацию мероприятий. Конечно, цесаревич со своей прекрасной спутницей посетил Смоленский театр, основанный в 1780 году и знаменитый тем, что первой зрительницей его была прабабушка Александра Николаевича императрица Екатерина Великая, побывал в госпитале, ведь там лечились воины русской армии, заглянул в библиотеку, не без желания Елены Алексеевны, ну а потом… Молодость есть молодость. Начались балы, балы, балы. Губернские вельможи с удовольствием откликнулись на такие вот предложения Адлерберга.
Что же мог сделать губернатор? Инструкции?! Так ведь и не спросишь ни у кого, можно ли их нарушать? От государя через Жуковского поступили загодя совсем иные распоряжения. Но к кому обращаться? Жуковского нет. А до государя далековато. Царедворцы же, сопровождавшие цесаревича, рядом. Как ослушаться их?
Закрутилось, завертелось…
В театре, в ложе цесаревич и его спутница – самая красивая зрительская пара. На балах, где они не отрывались друг от друга, – самая красивая пара танцевальная.
Кто мог сказать, что следует, а чего не следует делать, кто мог сказать, как поступать влюбленным, которым ни минуты не хотелось быть друг без друга и которые, пользуясь полной свободой, ни на минуту не расставались целыми сутками.
Вот уж и время, отведенное на пребывание в Смоленске, закончилось. Вот уж пора бы мчаться дальше и дальше. Но куда же там?! Разве можно найти в себе силы оторваться от любимой.
И вдруг как гром среди ясного неба: в Смоленск прибыл Василий Андреевич Жуковский, совсем не имевший представления о том, что происходит. Прибыл и увидел своего воспитанника в обществе «гения чистой красоты».
Решение могло быть лишь одно. «Гения чистой красоты» немедля отправить к родителям, а цесаревича посадить в карету, чтобы продолжить путешествие по России.
Спустя много лет прилетел отголосок того пребывания в Смоленске. А ведь воспоминания-то приятнейшие!
Цесаревич отошел от окна, сел за стол… В тот знойный июль 1837 года он вынужден был не по своей воле покинуть возлюбленную. Выхода действительно не было. Он не принадлежал тогда и не принадлежит теперь себе.
А Василий Андреевич Жуковский торопил. Ему и так уж неловко было перед государем за этакое отклонение от планов путешествия.
