Николай Федорович Дубровин
История войны и владычества русских на Кавказе. Назначение А.П. Ермолова наместником на Кавказе. Том 6

В батальоне, с которым пришел Сталь на реку Иору, было только 280 человек строевых, а в двух ротах 2-го батальона состояло 329 человек, из которых более 100 человек не имели ружей^[52]. С этим отрядом генерал Сталь, 13 мая, ринулся к селению Велисцихе и на пути узнал, что, накануне вечером, до 100 человек мятежников были в селении и уговаривали жителей вместе с ними напасть на г. Ситах. Получив отказ, инсургенты зажгли несколько домов и 14 мая подошли к Сигнаху^[53].

Жители селения Велисцихе и некоторые князья явились с покорностью и объявили, что брат князя Рафаила Эрнстова отправился для уговаривания восставших, и действительно толпа грузин, собравшаяся у деревни Мукузани, в числе 3000 человек, разошлась по домам^[54].

Приведя к присяге жителей селения Велисцихе, генерал Сталь двинулся к Сигнаху, разогнал толпу мятежников и привел к покорности жителей города. Отсюда он отправил в Телавский уезд митрополита Бодбеля с прокламациею главнокомандующего^[55], но посылка эта не имела успеха; волнение в Кахетии усиливалось, и число инсургентов у Телава возрастало настолько быстро, что для разогнания их было уже недостаточно тех сил, которыми мог располагать генерал-майор Сталь. Главнокомандующий приказал отправить с Кавказской линии в Грузию линейный казачий полк, с тем чтобы он следовал без дневок. Для воспрепятствования инсургентам пробраться в Карталинию был поставлен на границе с Кахетиею наблюдательный отряд. Все места, где мятежники могли переправиться через реку Арагву, заняты войсками; в Душет отправлено пятьдесят драгун для наблюдения за населением^[56]. Генерал-майору Симоновичу приказано двинуть из Имеретин в Грузию батальон 15-го егерского полка^[57].

Для действий против инсургентов, собравшихся у г. Телава, отправлен начальник 20-й пехотной дивизии генерал-майор князь Орбелиани с отрядом, состоявшим из 150 казаков линейного полка, роты Грузинского гренадерского полка и сборной команды от полков 20-й дивизии, пришедшей в Тифлис за приемкою вещей. Подойдя к Телаву и приняв начальство над отрядом Сталя, генерал-майор князь Орбелиани должен был объявить прокламацию главнокомандующего, и если жители не послушают увещаний, то действовать силою, а пойманных с оружием в руках вешать^[58].

Выступив из Гомбор 19 мая, князь Орбелиани надеялся к ночи достигнуть до Телава. Трудность дороги, которая, кроме крутизны, изрыта была во многих местах завалами, заставила его ночевать в 15 верстах от города. Наутро он двинулся далее и, отойдя версты две от ночлега, был встречен выстрелами инсургентов. Пробиваясь сквозь толпу штыками, князь Орбелиани остановился на Телавской равнине, близ деревни Вартазани, в четырех верстах от города^[59]. Здесь он узнал, что генерал-майор Сталь занял уже Телав, и многие из предводителей мятежа явились к нему с покорностью, присягнули и обещались оставаться верными и послушными всем распоряжениям правительства.

Князь Орбелиани пригласил их к себе для того, чтобы взять с собою и, перейдя на левый берег реки Алазани, показать народу, считавшему их повешенными или сосланными в Сибирь. Мера эта могла принести двоякую пользу: во-первых, инсургенты должны были убедиться, что зачинщики восстания находятся в наших руках, а во-вторых, что прокламации главнокомандующего исполняются во всей точности. Толпы вооруженных расходились по домам, и население мало-помалу успокаивалось. Князь Орбелиани переправился за реку Алазань и, не встречая нигде вооруженных, дошел до деревни Гавазы, потом перешел обратно через реку и через Сигнах прибыл 30 мая в Тифлис.

Генерал-майор Сталь был назначен командующим войсками в Кахетии. Ему поручено принять меры к окончательному успокоению народа, и с этою целью в его распоряжении оставлены: рота Кабардинского пехотного полка, четыре эскадрона Нижегородского драгунского полка и 25 линейных казаков. Пройдя с этим отрядом по реке Алазани до Кварельской крепости, Сталь привел всех жителей к присяге, «кроме нескольких, – доносил он, – которые обещались принять оную в Алавердском монастыре». Таким образом, казалось, что волнение в Грузии было окончательно подавлено. Карталинцы были спокойны и не принимали никакого участия в восстании. Главные зачинщики получили полное прощение, и некоторые из них изъявили даже желание служить в рядах русских войск. Князь Орбелиани за эту экспедицию произведен в генерал-лейтенанты, митрополит Бодбель награжден орденом Св. Анны 1-й степени, многие князья и духовные лица также получили награды^[60].

Прошло несколько спокойных дней, как вдруг в Тифлисе получено было сведение, что царевич Александр намерен пробраться в Кахетию и поднять все население. Слухи эти, к сожалению, оказались справедливыми.

Приняв с распростертыми объятиями прибывших к нему грузин Телавского уезда, Александр немедленно отправил их в Тавриз к Аббас-Мирзе с тою целью, чтобы они лично заявили о желании всего грузинского народа иметь царевича своим верховным вождем. Александр надеялся, что такое заявление вызовет энергические действия со стороны наследника персидского престола и он окажет царевичу помощь к осуществлению его давнишнего желания.

Аббас-Мирза принял посланных с видимым равнодушием и не дал им никакого определенного ответа, что, как увидим, сделано было с особою целью. Царевич Александр был крайне опечален таким приемом, но, как человек всегда готовый произвести замешательство в крае, объявил прибывшим соотечественникам, что если персидское правительство откажется помочь ему, а он убедится в преданности к нему кахетинского народа, то, всегда готовый жертвовать жизнью для отечества, он даже и с 80 человеками своей свиты проберется в Кахетию^[61]. Он отправил с посланными целую серию возмутительных писем.

«Царевич Александр, – писал он^[62], – докладываю вам множество приветствий, исполненных братской любви, с пожеланиями добра. Столь знаменитая и честная ваша храбрость достигла во все четыре стороны: восток, запад, юг и север, и все народы Персии плетут вам венцы победы и похвалы; ныне прославились жители Грузии и увенчаны венцом славы. Какую похвалу вам принести или какую милость обещать вам, которые превышают все достоинства и почесть, восстановляете толико падший царский дом, приобретаете детей царя Ираклия и не забыли его уважения к вам, как отца к детям. Исполать вашей памяти и доброму выбору и браво таковой вашей храбрости и мужеству!

Что мне делать? Если вас назвать детьми, то более отца вы оказали милостивую память, а если назвать вас братьями, то ни единый из братьев не сделал брату столько добра. Вы есть очи, коими освещается разум и крылья царя Ираклия… От начала поныне такой подданнической любви никто не оказывал своему господину, как вы, а потому, всеми хвалимые, почтенные и вожделенно любезные, царя Ираклия первородные дети и любезнейшие наши братья, хотя мы на письме объясняемся с вами, но я думаю, что среди вас сижу и лично с вами, любезные, вожделенно беседую. Бог да прославит вас более, возвышая имя ваше, а нас да удостоит возблагодарить вас радостно.

Затем, если хотите знать об обстоятельствах здешних, то при Божией милости шах-заде (Аббас-Мирза) изволил прибыть с большим войском и казною на Гокчу, и намерены мы идти на Казахские горы с пушками, с 12 тысячами пехотными сарбазами и 30 тысячами другими войсками; с другой, турецкой, стороны идет еще сераскир с большим приуготовлением, артиллерией и 60 тыс. войсками, коих половина уже перешла в Ахалцихскую землю; из Персии еще один шах-заде (принц) должен следовать елисаветпольскою стороною с 30 тысячами войска. Приготовления сделаны большие, а находящегося здесь сердаря отправляет шах-заде на Гумринскую сторону. Но ждем вашего уведомления; коль скоро от вас получим известие, то тем скорее поспешим по вашему уведомлению и письму».

Точно такие же письма были отправлены царевичем Александром к кахетинскому дворянству, мтиулетинским старшинам и всему арагвскому народу. Царевич просил их занять ущелья и испортить дороги, чтобы с Кавказской линии нельзя было подать помощи нашим войскам, «а с находящимися в Грузии русскими, – говорил самонадеянно Александр^[63], – при помощи Божией мы сумеем справиться». Он уверял население, что придет к нему с таким числом войск, какого еще никогда Персия не собирала и, в доказательство справедливости своих слов, присоединил к своим письмам прокламацию эреванского хана. Называя царевича Александра царем Грузии, Хуссейн-Кули-хан просил грузин послужить ему не жалея жизни и присовокуплял, что «чрез короткое время мы переедем горы с большим войском; тогда мы покажем русским и им преданным, что значит мир»^[64].

Письма эти, полученные после прекращения мятежа, не произвели особого впечатления в Грузии, но зато они с успехом распространялись между горским населением у тушин, пшавов и хевсур. 12 июня народ собирался, по обыкновению, на годовой праздник в Ломисе. Туда же явился посланный царевича, выдававший себя за пророка и предсказателя. Он привез тушинам, пшавам и хевсурам письма от Александра и Баба-хана, просивших их восстать против русского правительства. Для лучшего привлечения жителей посланный привез от имени Александра в подарок капищу (храму) кусок материи. Подстрекаемый старшинами, народ постановил сделать нападение на посты, расположенные по дороге из Тифлиса во Владикавказ, и разграбить транспорты, шедшие в Тифлис с амунициею и провиантом.

Не имея под рукою свободных войск для усиления важнейших пунктов, находившихся на сообщении нашем с Кавказскою линиею, главнокомандующий отправил в Ломис подполковника князя Эрнстова с тем, чтобы он, как пользующийся уважением народа, уговорил его оставаться спокойным и верным присяге, данной русскому правительству. Пшавы и хевсуры дали слово князю не предпринимать враждебных действий, но в течение целого июня грабили наши транспорты^[65]. Их подговаривали к этому царевич Александр и беглый имеретинский царь Соломон.

«Любезные и именитые братья, – писал Соломон^[66], – все вообще арагвцы, тушины, хевсуры и пшавы – все до единого горские люди! Докладываем вам привет, исполненный братской любви. Затем, я услышал о вашем доблестном деле и именитости. Вашим именем земля наполнилась, достигнув дворов великих государей. Мое ухо что могло услышать лучше этого? По всему лицу земли повторяют ваше имя, хвалят вас и радуются за вас… Мы также вот, по милости великого государя (султана), с несчетными войсками вступим в Имеретию; наши сторонники тоже к вам прибудут, с Божиею помощью. Ведь мы имеем не одно имеретинское дело, а так как вы столько обязываете Багратионов и проливаете за них кровь, то мы желаем и нашу кровь смешать с вашею доброю кровью. Вот мы уже прибыли с несчетными войсками, с той стороны царевич Александр, а с этой мы».

По словам грузин, царевич Александр ожидал только спадения вод, чтобы прибыть в Кахетию. Это известие, сопоставленное с фактическим наступлением персиян, могло считаться весьма вероятным, и главнокомандующий приказал наблюдать за всеми более скрытыми местами, где только мог пробраться царевич, за поимку которого обещана награда в 200 червонных. Сознавая, что появление царевича в Грузии может произвести огромные замешательства, предводители дворянства просили усилить войска, но Ртищев не признал это возможным, так как и без того незначительные наши боевые силы были необходимы для отражения персиян, уже появившихся в Карабаге.

Глава 2

Вопрос о мирных переговорах с Персиею. Условия, постановленные нашим правительством, на которых может быть заключен мир. Вмешательство Англии. Прибытие в Тифлис Роберта Гордона в качестве уполномоченного. Переговоры его с Ртищевым. Состояние Карабага и войск, там расположенных. Набеги персиян. Письмо Ртищева Аббас-Мирзе. Вторжение персиян в Талыши. Обложение Ленкоранской крепости. Отъезд Ртищева в Карабаг. Прервание мирных переговоров

В самом начале 1812 г., под впечатлением ахалкалакского штурма, эриванский хан писал маркизу Паулеччи, что тегеранский двор готов приступить к мирным переговорам с Россией и он, хан, имеет от своего правительства разрешение снестись по этому предмету. Маркиз отвечал, что если намерение персидского правительства чистосердечно и Хусейн-Кули-хан имеет полномочие от своего двора, то прислал бы своего чиновника с полною доверенностью, для совещаний с русским уполномоченным о постановлении мирных условий.

Пока шла переписка об этом, последовала перемена главнокомандующих, и петербургский кабинет, отправляя полномочие Ртищеву, сообщил ему и те основания, на которых предполагалось заключить мир с Персиею. Вместо прежде предполагаемой границы по рекам Куре, Араксу и Арпачаю дозволялось постановить границу «по межам тех владений и земель, которые ныне во власти нашей уже находятся и которые добровольно покорились скипетру его императорского величества или покорены силою его оружия. Сию границу постановить как можно выгоднее и удобнее во всех и особенно в военном отношениях, что поручается местному сведению, соображению и попечению вашему». Персия должна была признать единственное владычество русского флага на Каспийском море, независимость ханства Талышинского под покровительством России и навсегда отказаться от всех земель и народов, владения которых находятся между вновь поставленною границею и Кавказскою линиею.

В случае согласия тегеранского двора на предложенные ему условия петербургский кабинет обязывался признать шахом властвовавшего в Персии Баба-хана, под именем Фетх-Али-шах, и наследником – его сына Аббас-Мирзу, и такое признание поддерживать силою оружия против всех тех, которые покусились бы его оспаривать^[67]. Получив такую инструкцию и пользуясь поручением министра иностранных дел доставить английскому послу сир Гору Узелею^[68] депеши бывшего при нашем дворе сицилийского посланника, генерал Ртищев отправил в Персию надворного советника Фрейганга, как с этими депешами, так и с письмом к Аббас-Мирзе, в котором выражал полную готовность приступить к мирным переговорам.

Вслед за тем посланный от Аббас-Мирзы Хаджи-Абдул-Хасан, прибывший в Тифлис с словесным поручением относительно искреннего расположения тегеранского двора приступить к мирным переговорам, обратился с просьбою, чтобы главнокомандующий отправил к ним своего чиновника, для лучшего удостоверения наследника персидского престола, что возложенная на него миссия в точности исполнена. Генерал Ртищев отправил тогда своего адъютанта, подпоручика Попова, с поручением уверить Аббас-Мирзу, что император всегда готов заключить мир и иметь дружбу с Персиею, но что для достижения такой цели недостаточно словесных поручений, а необходимо письменное постановление. Посланному поручено заявить Аббас-Мирзе, что если тегеранский двор действительно желает приступить к составлению такого акта, то уполномочил бы приступить к переговорам такого чиновника, «коего звание и достоинство соответствовало бы важности сего дела и достоинству двух сильных держав». Аббас-Мирза принял Попова весьма ласково и заявил, что не только согласен послать одного из своих чиновников к главнокомандующему, для открытия мирных сношений, но намерен сам иметь с ним личное свидание на границе. В доказательство искренности своих намерений он объявил, что в течение 40 дней не предпримет военных действий, распустил на 20 дней свои войска, собранные в Тавризе, и обещал, в виде подарка главнокомандующему, выдать Попову шесть человек офицеров и 100 человек нижних чинов Троицкого полка, взятых в плен при Султан-Буд-Керчи.

Обещание это не было, однако, исполнено, и, с приездом в Тавриз английского посланника сира Гора Узелея, дела приняли совершенно другой оборот: уполномоченный не был отправлен к Ртищеву, пленные русские офицеры и солдаты не выданы, персидским войскам приказано собираться, и даже в обращении с посланными произошла заметная перемена.

Опасаясь, что Россия приобретет слишком большое влияние в Персии и вообще на Востоке, английское правительство, несмотря на союзные с нами отношения, решилось противодействовать этому, но таким путем, который не мог бы разорвать дружественной связи с Россией – связи, столь необходимой в то время самой Англии.

Под видом услуги и желания подвинуть Персию к скорейшему заключению мира с Россиею английское правительство предложило свое посредничество, и когда оно было отклонено императором Александром, тогда сир Гор Узелей успел заключить трактат с тегеранским правительством, по которому Англия обязалась употребить всевозможное старание, чтобы склонить Россию на возвращение всех земель, нами у Персии завоеванных. Баба-хан, конечно, был очень доволен обещаниями англичан и уполномочил сира Гора Узелея принимать непосредственное участие во всех без исключения делах, относящихся до постановления мира с Россиею.

Это полномочие было равносильно уничтожению самостоятельности персидского правительства и передавало ведение переговоров в руки англичан, так как тегеранский двор был в полной их зависимости: от англичан персияне получали ежегодную субсидию в 200 000 туманов, получали оружие, боевые припасы и даже сукно для обмундирования войск^[69].

Представляя затруднительность положения, в котором находится Россия в Европе, вследствие неизбежного разрыва с Наполеоном, указывая на малочисленность русских войск в Закавказье, на волнения в Грузии и всегдашнюю готовность дагестанских горцев содействовать персиянам, сир Гор Узелей успел убедить Аббас-Мирзу, что, при некоторой твердости характера и напряжении своих боевых сил, он может добиться более выгодных условий мира. Безусловная вера в справедливость слов представителя Англии вызвала лихорадочную деятельность в Тавризе, и Аббас-Мирза стал поспешно собирать войска, а Баба-хан выступил из Тегерана в Султанию с многочисленною конницею. Сир Гор Узелей отправил в Тифлис своего племянника Роберта Гордона с заявлением, что персидское правительство несогласно на заключение перемирия. Вместе с Гордоном возвратились: надворный советник Фрейганг, подпоручик Попов и прибыл тот же самый Хаджи-Абдул-Хасан, хотя и тавризский купец, но пользовавшийся, впрочем, не малым значением в Персии.

Доставленное ими Ртищеву письмо от Аббас-Мирзы не заключало в себе ничего, кроме изъявления дружественного расположения и желания иметь подробные условия мирного договора, к заключению которого, по его словам, он готов был прямо приступить без заключения предварительных условий перемирия. Ртищев не соглашался и требовал, чтобы прежде всего было заключено перемирие, а затем безотлагательно приступлено было к переговорам о мире. Мнение свое главнокомандующий сообщил Аббас-Мирзе и передал Гордону.

Английский двор, говорил посланный, имеет искреннее желание, чтобы мир между Россиею и Персиею был восстановлен, и обстоятельство это, будучи согласно с желаниями посла, тем более побуждает его содействовать сему важному делу. Но, при всем том, он никак не может надеяться, чтобы персидское правительство могло согласиться заключить мир, по желанию России, на основании нынешнего status quo.

Цветущее ныне состояние Персии, не имеющей у себя других неприятелей, кроме России, значительное увеличение боевых сил дают ей возможность и способы к поддержанию и не такой войны, какая была до сих пор и которая большею частью заключалась в набегах на границы, но войны правильной и продолжительной, которая возможна для Персии тем более, что Дагестан готов, по его требованию, действовать против русских войск, и сама Грузия ожидает только наступления неприятеля, чтобы принять его сторону. Столь явные преимущества, которые ныне имеет Персия против прежнего своего положения, лишают английского посла возможности, при искреннем его желании, оказать услугу России, и он находит крайне затруднительным дать другое направление намерению персидского правительства.

Высказавши мнение представителя Англии, Гордон спросил главнокомандующего: имеет ли он полномочие на то, чтобы, соображаясь с обстоятельствами, отступить в мирных условиях от status quo и сделать некоторые уступки Персии, по примеру того, как Россия сделала уступки Порте при заключении мира, и на которые Персия имеет еще более прав.

– Я весьма признателен английскому послу, – отвечал Ртищев, – за его старание к сближению нас с персиянами, и уверен, что его содействие к скорейшему заключению мира будет приятно его величеству и что оно будет принято доказательством того расположения к дружественным сношениям, которые возобновляются между Россиею и Англиею. С другой стороны, зная всегдашнее расположение императора прекратить войну, восстановить мир и дружбу с Персиею на самых умеренных основаниях и, оставя прежние требования наши удержать за собою только то, что по праву оружия находится уже в законной власти Русской империи, я всегда готов на этих условиях приступить к переговорам и заключить мир с персидскими полномочными.

Что же касается до величия Персии и мнимых ее преимуществ, на основании которых она может заключить мир с Россиею на более выгодных условиях, то, по моему мнению, надежда эта будет всегда химерною, потому что в течение восьмилетней войны с Персиею русское оружие было всегда победоносно. Завоеванные персидские провинции служат тому неоспоримым доказательством, а удержание их под властью России, невзирая на все усилия Персии, каждый год употребляемые, показывают не слабость сил здешнего края, но преимущество их над Персиею. Заведенные вновь персидским правительством регулярные войска будут еще весьма долго оставаться неустроенными и слабыми против русских войск, строгая дисциплина которых и неподражаемая храбрость известны всему свету. Умножение же в Персии нерегулярных войск не может дать ей перевеса, потому что русские войска привыкли спрашивать не о числе таких войск, а только о месте, где они находятся.

Впрочем, нынешнее величие Персии и способы к продолжению войны никто из благомыслящих не может сравнивать с истинным величием и могуществом Российской империи, имеющей в себе самой гораздо преимущественнейшие способы принудить Персию заключить мир на желаемых ею условиях. За всем тем, как его величество предпочитает мир войне и всегда желает быть в дружественных отношениях с соседними державами, то и я готов восстановить мир с Персиею, не требуя никакой уступки из владений, ей принадлежащих, и полагая только те границы, которые в настоящее время находятся в действительной власти каждой державы.

По этим причинам Персии гораздо благоразумнее воспользоваться выгодным для нее расположением императора, нежели, следуя мечтательным надеждам, вдаваться в неизвестность будущего и возобновлять войну, которая может подать причину к перемене теперешнего дружелюбного расположения России и, поведя дело гораздо далее, произвести следствия, невыгодные для Персии. Дружба, связывающая теперь Англию с персидским правительством, обязывает английского посла, для сохранения выгод союзной державы, стараться, рассеяв пагубные химеры, показать Персии истину в настоящем ее виде и такими действиями оказать справедливость и истинное усердие к пользам обеих держав. Впрочем, если персидское правительство предпочтет военные действия мирным сношениям, то и я, имея войска везде на границах в готовности, не оставлю неприятельскую силу отражать силою же и действовать к славе оружия его величества.

Чтобы доказать на деле справедливость своих последних слов, Ртищев предложил Гордону, при возвращении в Тавриз, отправиться кратчайшею дорогою через Карабаг, посмотреть войска и познакомиться с командующим там генералом. «Особенно же в этом случае, – писал Ртищев^[70], – мне желательно было показать ему довольно сильный отряд генерал-майора Котляревского, расположенный в Карабаге на таком месте, с которого менее пяти дней можно пехотою поспеть в самый Тавриз и нанести оному беспокойство».

Глубоко веривший, что не содействие англичан, а наступательные и решительные действия скорее всего заставят Персию вступить на путь мирных переговоров, Котляревский не одобрял такого распоряжения главнокомандующего. Он принял Гордона без галстука и, ссылаясь на жаркую погоду, приказал солдатам сделать то же. Котляревский хорошо знал персидскую искренность и расположение к нам англичан; ему не нравилось то, что Ртищев направил Гордона в Карабаг, где сам не был и где войска, да и самая страна находились вовсе не в таком блестящем виде, в каком предполагал главнокомандующий.

Карабаг находился тогда в самом расстроенном состоянии и защищался отрядом русских войск, весьма незначительным по своему численному составу.

При присоединении, в 1806 г., Карабага к составу империи в нем насчитывалось до 10 000 семейств, богатых хлебом и скотом. Впоследствии набеги персиян, несогласие в ханском семействе, неспособность Мехти-Кули-хана управлять народом, удаление жителей за границу от притеснений хана – все это уменьшило население до 4000 семейств, разоренных и ограбленных ханскими чиновниками, лишившихся скота и нуждающихся в собственном пропитании.

Народ ненавидел хана, желал избавиться от его тирании и легко подпадал под влияние тех, которые сулили ему лучшее будущее. Недостатка в таких лицах не было, и агенты Аббас-Мирзы были рассеяны почти по всему Карабагу. Туземцы верили их разглашениям, и, по словам Котляревского, только самая малая часть карабагцев была предана нам; «прочие же, – доносил он^[71], – смотрят, кому Бог поможет, и я должен бороться вместе с внешними и внутренними неприятелями. Надеюсь на Бога, что если Аббас-Мирза станет действовать так, как неприятель, а не как разбойник, то какие бы ни были планы изменников, – все разрушатся».

Располагая весьма ограниченными силами, Котляревский занял ими наиболее важные пункты, и в том числе самый передовой – селение Мигри, расположенное на р. Араксе и находившееся только в ста верстах от Тавриза, возле которого постоянно сосредоточивался неприятель. По дислокации гарнизон в Мигри состоял из одного батальона 17-го егерского полка, но на самом деле защита лежала не более как на двух ротах, а остальные, вследствие убийственного климата, находились в госпиталях и лазаретах.

«В июне, – доносил Котляревский, – начнутся болезни, свирепствующие там^[72]. В июле, августе и сентябре до чрезвычайности; в таком случае одна рота есть жертвою гибели, которую отвратить нет возможности».

Имея всегда возможность узнать о положении нашего гарнизона, неприятель мог атаковать с. Мигри весьма значительными силами и прежде, чем мы были в состоянии оказать помощь гарнизону.

Для поддержания спокойствия среди населения приходилось разместить войска в разных пунктах небольшими отрядами и, чтобы собрать их в одно целое, необходимо было не менее трех суток, тогда как персиянам довольно было одного дня, чтобы появиться у Мигри. Предупредить возможность подобного случая можно было только зорким наблюдением за неприятелем и за всеми его движениями, а это могла сделать только кавалерия, в которой Котляревский очень нуждался.

«Ни при каких сборах неприятеля, – доносил он, – ни при каких усилиях Аббас-Мирзы против отряда, мне вверенного, не прошу и не буду просить добавки сюда пехоты, хотя оной у меня в отряде не так-то много, а всего только 1500 человек; но прошу казаков, которые мне необходимы, – и тех не получаю».

Недостаток в кавалерии делал разведывание о неприятеле крайне затруднительным, и персияне, переправляясь через реку Араке небольшими конными партиями, грабили селения, угоняли скот и жгли поля. Одна из таких партий, в числе до 4000 конницы, под начальством Хаджи-Мамед-хана и трех других ханов, 12 июля вступила в Карабаг и разделилась на две части: меньшая двинулась к селению Геронзур, а большая к селению Хинзыреку. Находившийся в этом последнем селении капитан Кулябка 1-й с ротою 17-го егерского полка^[73], присоединив к себе 65 человек вооруженных армян и один трехфунтовый единорог, выступил навстречу неприятелю. Персияне атаковали его впереди селения, но, встреченные картечью и беглым ружейным огнем, принуждены были отступить. К ним присоединились та часть, которая была направлена к Герон-зуру и разбита 70-летним карабахским чиновником Касим-беком, собравшим 25 конных и 200 человек пеших обывателей. Соединившись вместе, персияне вторично атаковали наш отряд, но опять неудачно, и затем, по выражению Котляревского, «не рассудив быть более битыми», бежали к Араксу^[74].

Для наблюдения за неприятелем Котляревский составил подвижной отряд из трех рот Грузинского гренадерского полка, с которыми и перешел в местечко Аг-Оглан, откуда он мог встретить неприятеля, если бы он двинулся в Ширвань, Нуху или Карабах. Котляревский не раз заявлял о затруднительности своего положения, но главнокомандующий, все еще веривший в чистосердечное намерение персиян приступить к мирным переговорам, не допускал возможности наступательных действий с их стороны. Ртищев надеялся на содействие сира Гора Узелея и на письмо свое Аббас-Мирзе, отправленное с Гордоном. Посылая копию с мирного трактата, заключенного между Россией и Турцией, Ртищев писал Узелею, что немедленно выедет сам на границу для личных переговоров с Аббас-Мирзою. Такая решимость была не согласна с видами английского посла, и он отправил с этим известием секретаря посольства Морьера к Аббас-Мирзе, занимавшемуся охотою в восьми фарсангах от Тавриза.

Принц долго рассматривал трактат, выслушал письмо Ртищева к сиру Гору Узелею и просил Морьера явиться к нему вечером за получением ответа. Следуя советам своего визиря Мирзы-Безюрга, должным образом подготовленного английским посланником, Аббас-Мирза был не прочь испытать еще раз счастье в военных предприятиях. Обстоятельства, по-видимому, сулили ему успех: Наполеон вступал уже в Россию, войска, находившиеся за Кавказом, не комплектовались, а внутренние смуты не утихали. При таких условиях наследник персидского престола решился прибегнуть к двуличию, и когда явился к нему Морьер, то Аббас-Мирза продиктовал ему ответ, ничего не решающий, а заключающийся в заявлении, что единственное желание Персии состоит в скором заключении мира с Россиею.

Отправив ответ, Аббас-Мирза стал собирать войска, но, как секретно ни приводилась в исполнение эта мера, она не укрылась от внимания Котляревского. Он зорко следил за движением неприятеля и наблюдал за поведением карабагцев. Лишь только он узнал, что к Мехти-Кули-хану приехал хаджи с фирманом от Баба-хана, Котляревский приказал арестовать его и отправил за границу. Давший посланному убежище начальник курдов Асет-султан бежал к персиянам со 150 семействами, ему подвластными. Котляревский удвоил свою бдительность и скоро узнал, что Аббас-Мирза показался с своим войском близ урочища Султан-Чесар, в 12 агаджах от Аракса. Котляревский готов был его встретить должным образом, но шах-заде повернул к границам Талышинского ханства и, чтобы парализовать деятельность Котляревского, отправил к нему своего чиновника Неджеф-Кули-хана, под тем предлогом, чтобы встретить главнокомандующего и препроводить его по Персии до лагеря Аббас-Мирзы, избранного персидским принцем местом для свидания. Пользуясь временем, которое проведет Неджеф-хан в переговорах, Аббас-Мирза хотел, при помощи угров, заставить Мир-Мустаф-хана Талышинского передаться на его сторону, чтобы потом быть более свободным в своих действиях против Карабага, Нухи и Грузии.