Николай Федорович Дубровин
История войны и владычества русских на Кавказе. Народы, населяющие Кавказ. Том 1
Народы, населяющие Кавказ.
Черкесы, адыги, ногайцы, осетины, чеченцы, дагестанские горцы, кумыки
Оформление художника Е.Ю. Шурлаповой
Предисловие
Описание военных действий двух или нескольких народов может быть понятно только тогда, когда известны современные им материальные и нематериальные средства, которыми могли располагать противники. Эти средства связаны главным образом с административным устройством самих государств или отдельных сообществ и характером их населения.
Изучение этого характера и систем управления должно предшествовать изучению военных действий. В европейских государствах системы управления основаны на прочных, понятных и почти однотипных началах, более-менее известных каждому. В отношении же азиатских племен, в особенности тех, которые стоят на низкой ступени развития и даже находятся, можно сказать, на патриархальной и первобытной стадии, изучение административной системы и народного характера необходимо для каждого конкретного племени.
Последнее должно быть с особым вниманием применено и к Кавказу, где вполне приложима русская поговорка: «Что город – то норов; что страна – то обычай».
Только ознакомившись с бытом туземного населения, можно указать причины, вызвавшие какое-либо распоряжение, то или другое историческое событие. Только при таком знании можно критически отнестись к фактам, ставшим достоянием истории. При изложении истории Кавказской войны более чем где бы то ни было необходимо изучение народного быта, потому что, как увидим впоследствии, отсутствие таких сведений у административных деятелей привело к многим ошибкам, имевшим весьма неблагоприятные последствия.
Тот, кто стал бы отрицать необходимость изучения народного характера, пусть объяснит, почему, например, черкесы один лес отстаивали отчаянно, сражались с необыкновенною храбростью и, если приходилось, ложились поголовно под русскими штыками, а другой не защищали вовсе? Почему те же черкесы очень редко защищали аул, тогда как жители Дагестана, напротив, упорно оборонялись в своем селении?
Объяснение этого можно найти только в особенностях быта обоих народов.
Большая часть территории, населенной племенем черкесов, отличается плодородием, обилием леса и воды. Поэтому, если жена, дети и имущество были отправлены в горы или в безопасное место, черкес легко бросал свою деревянную саклю и кусок обработанной им земли и без сожаления отправлялся далее в горы и в менее доступные места. При умеренности в пище и питье и при умении переносить любые лишения, черкес знал, что и на новом месте найдет такой же плодородный кусок земли для посева кукурузы, которой он питается, лес для постройки сакли и будет иметь такую же чистую воду и пастбище для быков. А ему ничего больше и не нужно. Черкес защищал аул только в том случае, если там находились в опасности его жена, дети и имущество. Тогда он сражался отчаянно и был готов скорее сам погибнуть, чем уступить что-либо врагу.
Совсем иной быт дагестанского горца.
Местность, которую занимают жители Дагестана, – это по большей части голые, безлесные скалы из песчаника или гранита, там мало воды и хороших плодородных земель. За неимением леса горец строил свою хижину из камня, постройка стоила немало труда, и потому он защищал свой аул от разорения. Покидая его, он знал, что нескоро найдет землю, пригодную для посева проса или кукурузы, не найдет пастбищ и корма для своего скота, потому что повсюду одни бесплодные скалы, наконец, знал и то, что для постройки сакли потребуется много труда и времени, и оттого только по необходимости решался на переселение.
Эти особенности быта вызывали и специфический характер военных действий. Те действия, которые были подходящими на правом фланге кавказской линии и в Чечне, не годились в Дагестане или на лезгинской линии.
При этом изучение народного характера важно и для административной власти, чтобы резким поворотом не нарушить его прежних привычек: подобные обстоятельства часто, в особенности на Кавказе, служили причиной не только волнений, но и вооруженных восстаний.
Из многих подобных случаев можно привести в пример происшествие, до сих пор памятное многим на Кавказе.
Один из кабардинских князей женился на дочери другого князя с обязательством выплатить часть калыма (платы за невесту) по окончании ярмарки, на которой он рассчитывал продать табун лошадей. Однако по прошествии этого срока зять не смог внести остальной части калыма, и потому тесть, по обычаю, потребовал возвращения дочери. Отдать жену, которую любил и от которой уже имел сына, молодой князь не соглашался. Начался суд. Ответчика вызвали в Кисловодск, в дом пристава, куда князь и приехал, окруженный, по обыкновению, значительной свитой, всегда и всюду сопровождающей своего господина. Дело должно было решаться по кабардинскому адату, и, так как судьи еще не были собраны, а князь намеревался возвратиться домой, пристав приказал его арестовать.
Ответчик и его свита уже садились на лошадей, когда у них потребовали оружие. В понятии кабардинца и вообще любого горца изъятие оружия равносильно отъему чести или жизни, и потому горец, дорожа своей честью, никогда не простит обиды, нанесенной попыткой его обезоружить. При других обстоятельствах князь исполнил бы приказание начальства беспрекословно, с полной готовностью, но при такой форме требования вышло иначе. Первый из посланных, осмелившийся схватить за поводья княжескую лошадь и потребовать у него оружие, упал к ее ногам с раскроенным черепом. Свита князя выхватила винтовки и, расчищая ими дорогу, кинулась на улицу, но, будучи окружена войсками, укрылась в первом попавшемся доме, в Кисловодском благородном собрании. Заняв надежную позицию на хорах, кабардинцы навели свои винтовки прямо на двери, и едва показались солдаты, как с хоров посыпались выстрелы. Солдаты пошли на приступ, после отчаянного сопротивления кабардинцев князь был убит, а рядом легли все его спутники и слуги, заплатившие жизнью за нарушение коренных понятий о чести и долге, веками сложившихся на их родине.
Кого же обвинить в этой кровавой трагедии? В описании быта черкесского народа читатель увидит особенности, которые обуславливали обязанности различных лиц по отношению к своему князю, и, конечно, не обвинит ни самого князя, ни его слуг, готовых скорее умереть, чем нарушить закон, завещанный им отцами и предками.
Этот случай указывает на необходимость изучения народного характера и особенностей, существующих в жизни каждого племени, словом, на необходимость этнографического очерка, который должен предшествовать описанию военных действий и распространения русского владычества в тех краях.
Такой очерк тем более необходим, что Кавказ во многом исследован учеными, но мало известен публике. Ни один уголок нашего отечества не имеет столь обширной литературы по всем отраслям знаний, какую имеет Кавказ, но все это разбросано по отдельным статьям, по разным газетам и журналам и не представляет ничего цельного.
Описание исторических событий может считаться верным, только когда они изложены так, как происходили на самом деле. Описание народного быта, составляющее необходимое вступление к описанию исторических событий, не требует сведений, которые нужны при изложении полной этнографии народа. В этом случае нет никакой надобности забираться в глубокую древность, искать корни того или другого народа, время его заселения на места, где он сейчас проживает, совершенно достаточно ознакомиться с характером племен в том состоянии, в каком их застали русские войска, впервые появившиеся на Кавказе.
Полагаю, нет надобности упоминать, что для подобного исследования гораздо важнее прошлая жизнь племен, та, которая была современна эпохе ведения войны. Из-за этого в очерк вошли и те обычаи, которые, быть может, в настоящее время и не существуют. С другой стороны, та же самая конечная цель – описание военных действий – позволила мне не касаться этнографии тех немногочисленных племен, которые живут разбросанно среди господствующего населения. Не имея влияния на ход военных действий, такие племена терялись за главным населением. К числу таких племен относятся малкарцы, или балкарцы, горские евреи, туркмены, курды, удины, езиды, персы и пр.
В заключение я должен сказать, что в первом томе, заключающем в себе «Очерк Кавказа и народов, его населяющих», основная заслуга по праву принадлежит тем авторам, чьи исследования послужили источником для настоящего очерка и чьи имена находятся в третьей книге этого тома. Не прибавляя от себя ничего нового, я свел воедино сведения, разбросанные по разным архивам, журналам, газетам и отдельным сочинениям. В этом только и заключается моя заслуга. О недостатках очерка я не говорю – их много.
Глава 1
Орографический очерк Кавказа. Деление Кавказского перешейка на три части. Очерк Предкавказья, Кавказа, Главного хребта и его северного склона. Орография Дагестана
Простившись с Доном у Аксайской станицы, Земли войска Донского, путешественник почти до самого Ставрополя видит перед собой одну широкую и безлюдную степь. На расстоянии нескольких сотен верст необозримая равнина только в некоторых местах пересекается небольшими речками, которые в действительности просто ручьи, притом со стоячей, мутной и гнилой водой. Повсюду местность такая гладкая и ровная, что не на чем остановиться глазу. Отлогие и неглубокие балки, встречающиеся на пути, известны наперечет.
Негусто и население этой местности: от одной почтовой станции до следующей редко встретишь одну-две станицы, да и те видны издали, за десятки верст.
От границ Ставропольской губернии, то есть перевалив за черту Земли войска Донского, начинается так называемый Кавказский край.
Под именем Кавказского края известен весь широкий перешеек, лежащий между Черным и Каспийским морями и ограниченный с севера Землей войска Донского и Астраханской губернией, а с юга границей России с Турцией и Персией.
Природа сама разделила Кавказ на три своеобразные и отдельные части: Предкавказье, являющееся продолжением равнин Южной России и простирающееся до самого подножия гор; Кавказ, или самый хребет, с его многочисленными отрогами, тянущийся от Тамани до Баку на расстояние около тысячи верст; и, наконец, Закавказье, лежащее по южную сторону Главного хребта до самой границы.
Северная половина Кавказского перешейка, или то, что мы назвали Предкавказьем, – это обширная равнина степной полосы, изредка нарушаемая возвышенностями, не превышающими гор Средней России. Равнина эта, в свою очередь, делится на две части: одна, начинающаяся от северных границ края и на юге касающаяся Кубани и Терека, тянется по их течению до Черного и Каспийского морей. Другая пролегает по подножию хребта от берега одного моря до другого. Последняя изрезана невысокими горными отрогами, идущими то параллельно Главному хребту, то по течению рек Лабы, Малки, Терека и Сунжи.
Первая часть Предкавказья — это степь в полном смысле: широкая, безлесная, безводная, только изредка здесь попадаются небольшие холмы и балки. Незначительные рощи в окрестностях Ставрополя да по обоим берегам реки Кумы – вот и вся лесная растительность. Речки и вода вообще редкость в этой местности. Пять или шесть речек, относящихся к бассейнам Маныча и Кумы, текущей в Каспийское море, – вот почти и вся водная система этого пространства.
Все реки, составляющие систему Маныча, текут преимущественно по голой степи, отличаются недостатком воды, по большей части дурного качества, и иссякают вместе с этой рекой.
Сам Маныч представляет собой просто русло, тянущееся по степи между параллельно идущими буграми и издали похожее на широкую торную дорогу. Сухое летом ложе Маныча состоит из непрерывного ряда оврагов, рытвин, плесов, озер, соляных болот (хаков) и солончаков, служащих для стока весенних вод.
Проложив себе путь, весенние воды стекают в русло Маныча на самое непродолжительное время, после чего река высыхает, за исключением нескольких образуемых ею соленых озер, сохраняющих воду в течение целого лета.
Местность, по которой тянется русло Маныча, несколько западнее впадения в него реки Калауса наиболее возвышенна, потому отсюда весенние воды стекают на две стороны: на восток к Каспийскому морю, образуя Восточный Маныч, и на запад к Дону, образуя Западный Маныч, впадающий в эту реку у Манычской станицы. Самым восточным пределом весенних разливов вод Маныча являются озера Майли-Хору, Кеке-Усун и Састы, последнее само состоит из нескольких озер. Все эти озера служат вместилищем вод, идущих весной по Восточному Манычу. Наполнив Састинские озера, вода разливается по степи и идет протоками в озера Майли-Хору, Кеке-Усун и котловину Торц-Хак, где, собственно, и оканчивается течение Восточного Маныча.
Западный Маныч образует также несколько озер, из которых наиболее замечательно Соляное озеро Маныча, или Манычский лиман, имеющий 70 верст длины и 6 верст ширины. Лиман служит источником соли для Ставропольской губернии и Земли войска Донского.
Почва, по которой протекают оба Маныча, содержит в себе соль. «Весенние воды, насытившись солью в степях, стекают в Маныч-скую низменность и, испаряясь в ней, местами досуха, оставляют после себя то горько-соленые озера, то солончаки, и вообще почву, чрезвычайно проникнутую солью. Почвенная вода, вследствие этого, также делается всюду соленою, и кормовые травы могут расти только на буграх и возвышенностях».
Из притоков Маныча с левой стороны наиболее замечательны Калаус, берущий начало на Воровсколесских высотах и имеющий длину около 240 верст, Большой Егорлык, текущий с Темнолесских высот и имеющий длину 280 верст, и, наконец, Средний, или Вонючий, Егорлык, текущий между пологими берегами чрезвычайно медленно. Воды всех этих рек очень плохого качества, мутные, имеют дурной запах и содержат примеси различных веществ, делающих их непригодными к употреблению в пищу и питье.
Самая значительная река степного пространства – бесспорно, Кума.
Вытекая с северного отрога Главного хребта, река эта в верхнем и среднем течении принимает с обеих сторон много притоков, которые во время половодья довольно значительны. В это время она становится быстрой и глубокой и затопляет всю долину.
В Куму с правой стороны впадают речки Волчья и Дарья, имеющая хорошую воду в любое время, Залка и Большой Киркили, в верхнем течении которого вода хороша, а далее становится неприятного вкуса. Наиболее значительный из притоков Кумы река Подкумок с его притоками, протекающий по долине, которая выше Пятигорска открыта, ниже покрыта мелким кустарником, а при устье – довольно крупным лесом. При мелководье вода в Подкумке чиста и прозрачна, а при таянии снегов и половодье мутна. С левой стороны в Куму впадают Тамлык, Кумские Барсукли, Горькая и Буйвола, все они незначительны, летом пересыхают, и тогда жители довольствуются цветущей, гнилой водой, которая сохраняется в запруженных с весны балках.
Проезжая через станицы или селения, стоящие возле подобных речек, я часто поражался смраду от постоянно гниющей воды. Свежему человеку невозможно близко подойти к такому бассейну, а между тем жители многих селений, не имеющие колодцев, употребляют такую воду в пищу и питье. Здоровый вид туземного населения свидетельствует, впрочем, что вода эта, по-видимому, не приводит к дурным последствиям в гигиеническом отношении.
Недостаток хорошей пресной воды делает многие места этой степи практически необитаемыми. Даже кочевые калмыки приходят сюда только поздней осенью, когда могут пользоваться дождевой водой из луж, называемых ими цапдытми, или, с наступлением зимы, снегом, из которого и добывают воду. Лучшие места, лучшие поселения группируются около Кумы – единственной значительной речки этого степного пространства. По обоим берегам ее растут небольшие леса, здесь много станиц, видны возделанные поля, хорошие пастбища, но и эта речка, не имеющая много притоков, осушаемая палящим солнцем, постепенно истощаясь, теряется в болотах и песках, не достигая моря. Два или три ряда мелких озер, прудов, луж, соединяющихся едва заметными мочевинами, поросшими камышом, занесенными песками, обозначают дальнейшее течение реки.
Недостаток леса и воды делает дожди в степи весьма редкими и порождает засуху. Температура летом часто превышает 30 градусов и иссушает траву до такой степени, что при ветре она превращается в огромное облако пыли, которая разносится на большое расстояние. В жаркие июльские дни прикавказские степи утомительны и однообразны, всюду видны желтые выгоревшие поля, которые лишь изредка поит едва журчащая по камням струйка воды, и пустынные станицы, где часто нет ни деревца, ни зелени: горячий песок под ногами, сверху чистое, безоблачное и голубое небо, грязные стены изб да бурая солома на крышах – таков общий вид станицы. Грустно смотреть на подобные поселения, в которых проживают тысячи людей. Жара и жажда томит все живое, а пить нечего, кроме соленой и гнилой воды. На всем лежит печать утомления, лени, и только неизменный степной житель – ветерок – свободно гуляет по всем направлениям, но и тот как будто боится забежать в балки или проезды между увалами: там духота нестерпимая.
В степи пусто, но просторно, тихо и ясно. На ветке бедного кустарника у дороги качается жаворонок, дорога бежит и теряется в синеве дали, а там за несколько десятков верст виднеется среди поля одинокая избушка с плетневым забором и навесом для лошадей: это почтовая станция, открытая для всех ветров, непогоды и зимних метелей.
Зимой морозы достигают здесь 20 градусов, вьюги и метели свободно гуляют по степи, и санный путь держится иногда в течение трех месяцев – с декабря до начала марта.
Таков общий вид степи, у северных границ которой кочуют калмыки со своими стадами и табунами тощих лошадей и где живут линейные казаки, крестьяне государственных имуществ и оседлые ногайцы, а на юго-востоке, ближе к Каспийскому морю, обитают полукочевые кара-ногайцы.
Ближе к югу степь мало-помалу меняется. Сначала вдали вырисовывается несколько зеленых пирамидальных тополей, местность делается более холмистой, там и сям поднимаются конические вершины холмов, дающие понять, что степи скоро кончатся и впереди гористый Кавказ.
Эта часть Ставропольской губернии представляет собой возвышенную и открытую степь, перерезанную балками или оврагами. К берегам рек, орошающих эту местность, возвышенности сходят иногда обрывами или крутыми склонами. Горные хребты образуют уже несколько значительных высот, царящих над всей местностью и служащих как бы узлами всех возвышенностей, проходящих по Ставропольской губернии. К числу таких возвышенностей принадлежат Воровсколесские, Круглолесские и Темнолесские высоты.
С окрестностей Георгиевска и Пятигорска местность становится еще живее: видны невысокие горные цепи, небольшие леса и рощи, более многочисленные ручьи и речки способствуют улучшению климата, дожди, выпадая чаще, делают почву более влажной и плодородной, пшеница родится здесь превосходно. Население этой местности гуще, и в нем заметно больше движения и жизни. Многолюдные станицы – Екатериноградская, Александровская и другие – группируются по Военно-Грузинской дороге, а в соседстве с ними рассеяны ногайские аулы, раскинувшиеся верст на триста в окрестностях Ставрополя.
Эта полоса равнины более 800 верст длиной местами довольно узка, так что ширина ее часто не превышает 30–40 верст. В средней части она более или менее возвышенная и холмистая, а в приморских частях низменная и совершенно плоская.
На этом пространстве, начиная от берега Черного моря, пролегают обширные равнины Кубанская и Закубанская, далее, от реки Малки и до так называемого Качкалыковского хребта, начинающегося у Сунженского ущелья, тянутся равнины Кабардинская, Владикавказская и Чеченская. Последние, примыкая к подножию гор, ограничены – Кабардинская Малкою и Тереком, Владикавказская – Карадагским хребтом, западной частью Сунженского ущелья и верхним течением Сунжи и, наконец, Чеченская – Сунжей и Качкалыковским хребтом. Чеченская равнина чрезвычайно богата лесом, который на Кабардинской и Владикавказской сохранился не в такой степени, преимущественно лишь по берегам рек.
Плодородная почва, роскошные травы и теплый климат составляют отличительную черту равнин, прилегающих к подножию гор.
К Чеченской равнине прилегает безлесная Кумыкская плоскость между Тереком и Сулаком и ограниченная с востока и юга Качкалыковским хребтом и последними покатостями северного склона гор. Плоскость эта не имеет никакой покатости к Каспийскому морю, так что орошающие ее реки, Аксай, Ямап-Су, Ярык-Су и Акташ, не достигают моря, а, разливаясь по равнине, образуют болотистую пустыню.
Переход от степной полосы к равнинной очень резок и поразителен: там безлесье и безводье, здесь обширный парк, обнесенный, точно оградой, с юга Кавказским хребтом, с севера значительными реками, с востока и запада – морями. Здесь Кавказ предстает во всем своем величии – прихотливый, поэтичный и суровый. Теплый воздух освежается множеством источников, рек и ручьев, сбегающих с гор, их снеговые вершины составляют фон грандиозной и величественной картины.
Благодаря теплому климату полоса эта изобилует фруктовыми деревьями, не редкость здесь чернослив, персики, абрикосы, шелковица, прекрасные груши, бергамот и виноградники.
Близость снеговых гор отчасти причина того, что на некоторых возвышенностях этой полосы бывает довольно суровая зима, морозы доходят до 20 градусов. Плодородная почва, обильные и частые дожди дают иногда неслыханные урожаи, а трава местами достигает человеческого роста. Несмотря на столь щедрую природу, земля мало обработана и весьма мало населена. Линейные казаки, живущие поблизости от гор, долгое время владели землей, не считая ее на десятины, в прежнее время горцам, выселявшимся в наши границы, отделяли землю не десятинами, а целыми пространствами, от одного урочища до другого.
Население этой полосы чрезвычайно разнообразно: по Тереку, Сунже, Малке, Кубани и Лабе поселены линейные казаки.
Восточнее или левее Владикавказа живут чеченцы, рядом и немного севернее, подле Моздока, – назрановцы, кисты и ингуши, принадлежащие к тому же чеченскому племени, напротив Кизляра и южнее – кумыки, расселившиеся до самого Каспийского моря.
Напротив Владикавказа и немного западнее поселились осетины, правее их – ногайцы, а за ними, вплоть до Черного моря, черкесы и абазинцы, занявшие оба склона Кавказских гор, как северный, так и южный.
Кавказский Водораздельный хребет с его отрогами составляет громадный естественный рубеж, диагонально разделяющий весь перешеек на две неравные части: северную (большую – 4640 квадратных миль) и южную (меньшую – 3360 квадратных миль)[1]. Имея наибольшую высоту в середине, Главный, или Водораздельный, хребет постепенно понижается к обоим морям: на северо-западе к Таманскому полуострову и на юго-востоке к Апшеронскому полуострову.
В окрестностях горы Шемахи хребет как будто останавливается и, сразу понизившись, разбегается в разные стороны несколькими ветвями, сливающимися с морским побережьем.
Поразительно красивый вид представляет с полей Кабарды Кавказский хребет, вздымающийся громадной стеной от моря до моря. Снежные вершины ярко вырисовываются на небе и сверкают в солнечном свете, прихотливо играющем во впадинах, по выпуклостям и переходящем то в нежно-голубой, то в туманно-синий и белый.
Прекрасны и поэтичны эти горы, но только издали. Стоит подойти ближе, подняться до снеговой линии, и, пораженный величием и суровостью окружающей природы, человек чувствует свое ничтожество. По мере восхождения горизонт ограничивается вершинами утесов часто унылого серого цвета, без признаков растительности. По ним ходят облака, лижут их ребра, то скрывают, то открывают их вершины, останавливаются на скалах, переплывают с одной на другую или, опустившись, покрывают туманом дорогу и проливают дождь, то мелкий и продолжительный, то потоком низвергающийся на землю.
Поднимаясь еще выше, встречаешь снег, современный Ною. Вокруг вид дикий, мрачный и грозный: ветер свищет и вздымает своими порывами снежную пыль, мороз сковывает члены и спирает дыхание. Здесь бессильно солнце, и светит-то оно издали, из-за вершины какой-нибудь снеговой горы, природа здесь как будто умерла, окостенела от мороза под снегами и льдом. Кругом бесплодие: ни куста, ни травки. В горах часто на значительном расстоянии не слышно ни малейшего звука, кроме воя ветра и изредка грохота обвала, глухо раздающегося в пропасти.
На первый взгляд горный хребет имеет пять почти правильных и симметричных рядов, которыми, точно исполинскими стенами, северная часть Кавказского перешейка отделяется от Закавказья.
Северная или ближняя к нам гряда состоит из самых низких гор, покрытых густым лесом. За этой грядой и почти параллельно ей идут более высокие горы, более крутые и обрывистые, с довольно малой растительностью, а в середине находится Водораздельный, или Главный, хребет Кавказских гор.
По южную сторону Главного хребта опять тянутся точно такие же горы, почти голые, крутые и обрывистые, а за ними идет линия лесистых, более низких гор, от подножия которых начинается Закавказский край. Лишь по обоим концам, приближаясь к берегам двух морей, горы нарушают свой строгий порядок. Сплошными массами или образуя нечто вроде узлов, напирают они на морские берега.
Под именем Главного хребта известен тот громадный, хотя и не самый высокий кряж, который, начинаясь у берегов Черного моря у Анапы и не прерываясь нигде ни поперечными равнинами, ни долинами, ни ущельями, идет почти до самого Каспийского моря, где оканчивается горой Ильхи-Даг недалеко от впадения в море Сумгаит-Чая.
Образуя настоящую водораздельную линию, Главный хребет имеет почти прямолинейное направление, и только между горами Улукул и Борбало линия ломается, образуя несколько острых углов.
Постепенно возвышаясь от Анапы, Главный хребет до горы Оштен не представляет собой ничего выдающегося. На протяжении же между горами Оштен и Адай-Хох он возносится большей частью своих вершин за границу вечных снегов и достигает горы Баба-Даг, за которой начинает понижаться и наконец сливается с низкими берегами Каспийского моря.
Между горой Сонгути-Хох, стоящей несколько западнее Адай-Хоха, и горой Баба-Даг средняя абсолютная высота Главного хребта достигает 11 240 футов, то есть на 257 футов выше нижнего предела вечных снегов. Впрочем, на всем этом пространстве высота Главного хребта не одинакова, наибольшая приходится на западную и в особенности восточную оконечности, а средняя часть (между Гуданью и Химриком) на 640 футов ниже снеговой границы.
К высочайшим вершинам на этом пространстве относятся горы Базар-Дюз, 14 722 фута; Тхфан-Даг, 13 764 фута; Зильча-Хох, 12 645 футов; Салават-Даг, 11 943 фута и Барболо Большой, 10 807 футов. Самые высокие перевалы через Главный хребет находятся между Бегюлем и Баба-Дагом, из которых определена высота только одного – по тропе из деревни Куткашин в деревню Хиналуг, перевал этот достигает высоты 11 068 футов. Затем следует Кадласанский перевал (10 770 футов), между Ляхвой и Тереком, и самый низкий, Буслачирский (7746 футов), между Гудомакарской Арагвой и Тереком. Немного выше последнего перевал через Крестовую гору (7957 футов), по которой идет Военно-Грузинская дорога.
Почти на половине длины Главного хребта, у горы Сонгути-Хох, отделяется от него громадный боковой хребет, который, сохраняя по большей части направление, параллельное Водораздельному хребту, простирается почти до самого Каспийского моря.
Пересекаемый поперечными ущельями Ардона, Терека, Ассы, Аргуна, Тушинской Алазани, Ори-Цхали и Аварского Койсу, хребет этот имеет направление сначала на восток-юго-восток, потом на юго-восток и, наконец, на северо-восток. Покрытый от начала до горы Диклос-Мта вечными снегами и ледниками, он поднимается до 14 420 футов абсолютной высоты, и таким образом на 1756 футов превышает самые высокие части Главного хребта. Высочайшая вершина этого хребта – конусообразная и голая гора Казбек, которая достигает высоты 16 546 футов. За Казбеком по высоте следуют пики: Гимарай-Хох, 15 673 фута; Адай-Хох, 15 244 фута и Тебулос-Даг, 14 781 фут абсолютной высоты.
Снега, покрывающие вершину Казбека, служат источником для образования ледников, из которых самый значительный по длине и гибельным обвалам Девдоракский. Спускаясь по крутой долине реки Кабахи, впадающей несколько выше Дарьяльского ущелья в долину Терека, ледник во время обвала заваливает эту долину льдом и камнями на высоту от 300 до 500 футов. Остановленные в своем течении Кабахи и Терек тогда затапливают долины до тех пор, пока не прошибут лед и с необычайной быстротой не ринутся по своему прежнему руслу.
Оба хребта, главный и боковой, связаны между собой семью поперечными перемычками, образующими столько же обширных котловин: Нардонскую (Ардонскую), Терскую, Ассинскую и лесистую Аргунскую, по которым протекают реки того же названия, составляющие бассейн Терека.
Аргунская котловина отделяется от Тушинской и Дагестана поперечным хребтом, связывающим горный узел Барбало с вершиной бокового хребта, Тебулос-Дагом. Тушинская лесистая котловина, орошаемая рекой Тушинская Алазань и ее многочисленными притоками, начинает собой ряд дагестанских котловин. Непосредственно за Тушинской следует Дидойская котловина и самая обширная и обильная лесом Анкратльская, омываемая водами, образующими Аварское Койсу. Воды последних трех котловин через Андийское и Аварское Койсу сливаются в Сулак. Поперечная гряда, соединяющая горы Анхимал и Саридах, отделяет Анкратльскую котловину от продольной и безлесной долины Самура, выходящей на равнину, располагающуюся вдоль берега Каспийского моря между Дербентом и устьем Сумгаит-Чая.
На большей части Самурской долины и до оконечности Главного хребта северный склон его пересекается передовой цепью, прорванной множеством поперечных долин. Некоторые вершины этой цепи находятся за снежною линией: так, гора Шахг-Даг имеет 13 951 фут, Шалбуз-Даг — 13 679 футов и Кызыл-Кая — 12 247 футов абсолютной высоты.
Северную половину Кавказского перешейка создает северный склон Кавказского хребта, состоящий из двух полуэлипсоидальных масс, которые глубоким ущельем Терека разделены на две неравные части: западную, имеющую до 580 верст в длину (считая по главному гребню) и до 100 верст в ширину, и восточную, около 420 верст в длину и 140 верст в ширину. Наименьшую ширину северный склон, или его поперечник, имеет при живописном Терекском ущелье, известном под именем Дарьяльского. Оба полуэлипсоида имеют довольно плоские склоны и только при приближении друг к другу приобретают альпийский характер с крутыми обрывами.
